Текст книги "Время своих войн-1 (СИ)"

Автор книги: Александр Грог

Соавторы: Иван Зорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 52 страниц)

   Все побочное сделано, траншею уже закопали. На этот раз Сашкой срублен выход шатровый – костром, каждую готовую плаху в костре обуглили – это от гниения – теперь сто лет простоит. Проверили, поползали – Сашка на карачках, Миша по-пластунски. Сойдет!

   Схрон схрону рознь. Ни один не повторяется. Некоторые (по пятой категории) столь затейливы, что... и не расскажи. Как тот, что единственный вход-выход ниже уровня воды имеет. Нырять надо!

   Когда ставишь схрон, лучше быть параноиком. Это понятно всем, кто привык думать наперед.

   По идее, во времена новейшие, подобное должно проходить только по линии ФСБ – федеральных служб безопасности, именно им положено заниматься подобными делами в мирный период времени, а вовсе не военной разведке. Но сейчас не поймешь – мирные ли времена, кто в доме хозяйничает, где находится свой тыл, а где тыл противника – все перемешалось. И все способно перевернуться вокруг себя еще не один десяток раз. Как резонно без устали повторяет Седой (самый старый из них – тот, кто мальчишкой успел нюхнуть порох Великой Отечественной) – "запас зада не щекочет". И добавляет, что дело это сугубо гражданское – в смысле: инициатива от Гражданина, а не с той буквы "г", во что превратилось пустое на душу и мысли большинство, дело иных людей; тех, кто планирует, но главное готовится ко времени, когда надо будет дать отпор супостату внешнему и внутреннему. Пусть даже резвятся в этих, на первый взгляд смешных, секциях, что бегают по лесам, стреляя друг в дружку пластиковыми шариками или пульками с краской, но... начиная на малом, иные придут и к большему. К пониманию! К тому, что в условиях, когда государство, захватившим его продажным кланом, готовится к окончательной и бесповоротной сдаче, можно качественно отсюрпризить. Потому-то и должно самостоятельно всячески оттачивать, множить полезные делу знания и навыки, готовить инфраструктуру, запасы... вне надежд на "Большую Землю", которой, так может статься, в этой войне не будет вовсе. И вступить в войну не по призыву, которого в нынешних блядских условиях быть не может, а по долгу своему.

   Пускаясь, что по лесу, что по морю, что по людскому безвременью, на авось и небось собственной надежды не клади – зажмет между, щелкнет, потом разскользнет, раздастся по сторонам, да и накроет – захлебнешься! Делай все, что можешь, в остальном полагайся на судьбу. Перед Отечественной схроны и базы готовили планово, но фрицы довольно быстро все базы нашли. Видимо, кто-то помог. Так что, теперь не только с минимумом свидетельств, но и строго без участия "безопасности", которая теперь, тем более, неизвестно чья. Как зло говорит Седой – есть такие уроды, что всему инвентарный номер проставят, а потом (с них станет!) те бумаги на аукцион выставят. Времена торгашеские – Родиной торгуют оптом и в розницу!

   Да и могла ли Россия сегодня противопоставить надвигающейся войне иную, кроме диверсионной? Все войны ведутся по средствам, по возможностям. Правители нынешние в оборону страны не вкладывались, лукаво объясняя это тем, что не имеет смысла перевооружать армию, оснащая ее новым модифицированным оружием, коль скоро, вот-вот, будет открыто и разработано новое, какого-то там поколения по счету, и вот тогда... Планируя ли в самом деле, но категорично на весь мир озвучивая планы начать перевооружение "примерно" в 2010-2011 году, словно нарочно назначая дату, по которой США будет заканчивать собственное, уже третий год, как начатое. И потом, став в сторону, наблюдать как Россия будет проводить свое?

   Сигналы к началу войны подаются, как правило, задолго до ее начала.

   –

   ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

   Израиль:

   Создается специализированное научное подразделение, которое на первых порах объединит 15 известных ученых и займется разработкой оружия нового поколения. Известны планы создания микродатчиков, разбрасываемых на территории противника, и вооруженных ракетами беспилотников, применяемых для атаки, разведки и подавления работы коммуникационных систем противника. В городах планируется устанавливать устройства, которые смогут выявлять бомбистов с помощью инфракрасных устройств, детекторов массы и анализаторов состава воздуха..."

   (конец вводных)

   –

   – Если подпишемся на последнее, то зачем все? Десять лет схроны ставим!

   – Двенадцать! – поправляет Сорока. – Мы двенадцать, а Седой еще раньше начал. И тот схрон вспомни, что Казак обнаружил, значит, не мы одни этим заняты. Вся Россия готовится партизанить! – говорит он, выдавая желаемое за действительное.

   – А не начнется? Если так по-тихому ее, Россию, и удавят? Я вот, например, по этому поводу непременно себя в дураках ощутю.

   – Ощущу! Это ненадолго. Теперь, по любому, недолго осталось. Слышал, что Извилина сказал? Максимум двоим придется кашу расхлебывать.

   – То Адаму и Еве, что ли?

   – В глобальном смысле – да. Школу-то кому-то надо передать? Схроны? Африканские дела? Учеников, с которыми сейчас Седой возится?

   – Вот и возился бы дальше! Чего он с нами-то решил?

   – Восемь – не семь. Оттого и решил, что Учитель. Последний урок своим ученикам – закрепляющий. Тут такой случай, что выпускной экзамен положено не ученикам сдавать, а учителю. Тогда пройденное на всю жизнь в них закрепится. Мельчайшее будут вспоминать, и уже никогда не забудут...

   Некоторое время работают молча.

   – Это одних продуктов сколько перетаскали! – говорит, вдруг, Михаил с непонятными интонациями в голосе: – Шоколаду, спирту, да прочей валюты...

   Хотя средства выделялись из "общего", но личные закладки большей частью осуществлялись за свой счет.

   – И что?

   – Смотри, вот Георгий требует, и это только от нас, три закладки в год, пусть и не в каждый сезон, по обстоятельствам, но набегает, – начинает со вздохами прикидывать он. – Еще и общие базовые – на всю группу, а запасных сколько! Если взять с теми промежуточными, что от объектов тянутся, от стратегических магистралей и прочего – эти округлим! – да за десять лет... Сколько всего будет? – принимается загибать пальцы Миша-Беспредел.

   – Разглашение, да еще вслух, секретных военных сведений по законам существующего безвременья... Знаешь, что тебе за это полагается? – мрачно спрашивает Сашка.

   Сашка считает, что был неосторожен в своем выборе собственного места в жизни, потому предельно въедливо осваивает профессию, осторожен в шагах и в три слоя стелит солому в местах, где можно поскользнуться. Сколько бы не было замечательных снайперов в больших войнах, таких, чей счет составил сотни и сотни, но едва ли не у всех имелся один существенный недостаток – они погибли. Снайперы не погибают просто так или случайно, как правило – это следствие собственных ошибок. Схрон тоже, что снайпера, можно обнаружить только из-за допущенных ошибок при его закладке, либо по причине предательства.

   – Молчу-молчу... – торопится Михаил, с опаской поглядывая в сторону Сашки-Снайпера, своего напарника. Понятно, что больше играя смущение, но игра эта давняя, нравилась не только им двоим, доставляла приятных минут группе, снимая напряжение. Давно обратили внимание, что идет меж них как бы негласное соперничество, с одновременной игрой на "публику". Оценили, негласно одобрили. Развлечений в подразделении не так много. Нарочитая ворчливость одного, и удивленные наивные глаза другого, никого в заблуждение не вводили. Однако, непутевость со временем налезла на характер Михаила, словно вторая шкура, сроднилась с ним, срослась, и иной раз Михаил сам себе удивлялся – играет ли?

   – Евроблядство! Мне не все равно в какой земле лежать, – говорит, вдруг, Сашка-Сорока, с силой воткнув лопату.

   – Ты не золото, чтобы тебя откапывать, – упрекает Михаил.

   – Пусть!

   – Не всякая пуля в кость, иная и по-пустому... – утешает Михаил.

   – В голову, например! – кусает Сашка, имея ввиду отнюдь не свою собственную.

   – Ха! – отмахивается, нисколько не озаботившись, Михаил.

   – Извилина требует героизма, а у меня на него аллергия, – жалуется Сашка.

   – На Извилину?

   – На героизм!

   – Понятно.

   Действительно, понятно... Война – это работа. Героизм на работе противопоказан. Это то самое исключение, которое говорит о недостаточном собственном профессионализме.

   Насколько профессионально решена задача, настолько же исключено, что приложением к этому потребуется героизм. Потому как, к нему, героизму, обязательно нужна еще и удача, в "его поле" можно оставаться живым лишь ограниченное количество времени. За "авось" долго не удержишься – оно скользкое, капризное, и "небось" ему не в подмогу.

   Но исключения все-таки бывают. Случаются задачи запредельные, не на грани возможностей, а сверх их, вот тогда-то, да разве что... Вот, к примеру, Извилина предлагает пустить "встречный пал" – встречную войну. А тут авось, да небось так заведут – хоть брось!

   Раньше такого не мыслили: "где сорвалось – где удалось", получиться должно было везде, цена всякому невыполнению – жизнь. Если "объект не сдан", значит, исполнитель погиб на нем. Это не просто правила профессии, это сама профессия. А сейчас придется пройти даже не по грани, а за гранью.

   Впрочем, такое и раньше случалось. Интернациональный долг – это понятно, но вот какая штука – если не на защиту собственного угла, то как-то... Ну, не кушается, и все тут! Желания кровь пролить – вялые, да и в собственных жилах кровь вялая, не кипит. Одно хорошо – можно с теми профессионалами схлестнуть, с которыми по-другому только в Большой войне. Все-ж-таки учеба. И въевшееся в память о главной задаче, той, до которой тебе положено жить, на которую выращен. Умри, но живи! Вот и живешь от учебы до учебы. Африка, Азия... – пусть некоторые то брожение войнами и называют, но оно – то самое – учеба.

   Если вдуматься, так для всего света учеба, только свет, ни весь, ни кусочком, где это безобразие происходит, учиться не желает, и даже не мыслит. Потому "Большой Войне" опять быть. Проси у волка совести на последнюю овцу! Извилина, вот, уверен, что уже началась, только пока вялотякущая, как шизофрения, до общего психоза еще не дотопали...

   Вершина подготовки не тир и не спортзал – жизнь в ее многообразии, и тут уж как кому повезет... или не повезет. Лучше всего обучаешься и закрепляешь навыки сам, когда учишь кого-нибудь другого. Превращались в действующих военных инструкторов по разведывательной и диверсионной, но помнили древнее, возведенное в устав еще во времена Суворовских походов: "Хорошем стрелку в атаку не ходить, а с расстояния искать – какой пользы может сделать..."

   И муху убить, так руки умыть. С человека не отмоешься – государство отмывает, выполаскивает во всех словесных водах. Последней – святой. Что подвиг на его защиту – свят. Вот сейчас, при новых для себя обстоятельствах, чуточку стремно. "Мертвые срама неймут" – это понятно. Но сверхзадача здесь такая, чтобы пусть мертвый, а как бы и живой остался – делом своим! И сам ты, пусть безымянным, безадресным, но при нем вечно, пока само дело живет. Впрочем, адрес известен – Россия. Это как мостки через реку рубленые...

   Долгая дума – лишняя скорбь.

   "Второй" и "Третий" не сговариваясь, мыслят в унисон, понимая, что прошли свою "точку возвращения", тот рубеж, за которым повернуть нельзя. Не поймут. То есть, поймут, но поймут неправильно, да и их уход сделает невозможным операцию в целом, и даже гением Извилины вряд ли можно будет что-то поправить.

   Готовили к захвату и уничтожению мобильных оперативно-тактических ракет с ядерным зарядом "малой мощности" (всего лишь – пяток Хиросим). Попутно обычным диверсионным операциям – в основном на транспортных магистралях. Но первоочередная задача, конечно же – РСМД – ракеты средней и малой дальности, передвижные комплексы. Нормальная мужская работа, достойная гордости. Со сдачей государства данный опыт подготовки был объявлен ненужным, поскольку противник, имеющий подобные "игрушки", не являлся больше врагом по определению. Системы подготовки признали едва ли не вредными. Чем дальше, тем больше. Переводы, переформирования, увольнения инициативных, умеющих думать с ходу, анализировать... Пока постепенно не превратили в некие элитарные карательные подразделения, выполняющие чисто полицейские задачи. Работа против партизанских формирований их же методами не только не может являться предметом гордости, но и проблемы решить не в состоянии. Партизанщину можно уничтожить только политически, создав ситуацию, когда она невыгодна населению. Можно побывать во многих странах, практиковаться, передавать свой опыт, перенимать чужой, но если однажды посетила такая мысль, от нее уже не отвязаться. Это из раннего спецназа. Поздний спецназ изначально готовится карать оппозицию, ему незнакомо осознание гордости, что ты готовишься – и готов! – для одного единственного дела, шансов уцелеть после которого у тебя нет почти никаких. Но дело того стоит. Ты берешь один "Першинг", и этим спасаешь тысячи жизней. Существенная разница от того, что берешь караван с рухлядью, потому как в штабе от тебя требуют материального подтверждения "разработанной операции", трофеев требуют, и большие восторги вызывают трофеи бытовые – шматье, да техника. Завалишь караван, включая верблюдов, а потом разбираешь, что собственно переправляли. Чаще бытовое было. Пуштуны всегда торговали, переправляли все, что только пользуется спросом, это образ жизни такой. И оружие при себе имели во все времена, значит, акцию всегда можно оправдать. Конец спецназа "пластунов" – "охотников за Першингами", его профанация, начинался с "расцвета дел спецназа, разведрот и их сводных в Афгане"... Была отсекли возможность подготовки действительно крепких специалистов – "внешнеков" по Европе. Причем самым обычным или в данном случае – необычным образом. Не можешь уничтожить идею? Создай переизбыток, с удешевлением целей, личных знаний и подготовки, дезориентацией, нарушением преемственности, многообразием методов, а по существу – разбросом.

   Произойди завтра война, и нет подготовленных специалистов для ведения разведки в глубоком тылу, нет диверсантов, вольных поступать по государственной необходимости, не разделяющих себя и государство, а если ему больно – значит, врагу надо сделать во сто крат больнее, а не просчитывать процент выполнения задания с цифрами по своей платежной ведомости. С середины 90-х расцвет времен "нового спецназа" – наемного – не готового к смерти за идею, а лишь на оправданный риск ради денег... Но можно ли сказать, что он плох в рамках возлагаемой задачи? И был ли плох афганский спецназ?

   "Афганскую войну", которая если взять по большому счету, войной не была, изучали в военных академиях США. Разбирали на самом высоком уровне и... копировали. Русские показали новый вариант войны, заставивший перестроить США собственную стратегию. Сравнительно небольшими силами и мизерными, с военной точки зрения потерями, втрое меньше, чем за тот же срок погибло в автомобильных авариях на дорогах необъятной страны-империи, называемой Союзом Советских Социалистических Республик, но порядочными материальными затратами, поскольку не столько воевали, сколько строили.

   –

   ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

   СПРАВКА:

   "Ограниченный контингент советских войск (ОКСВ) оставался в Афганистане в течение 9 лет, 1 месяца и 19 дней. По официальным данным, за годы войны в Афганистане прошли службу 620 000 военнослужащих, а в качестве гражданского персонала – 21 000 человек. Для Советского Союза афганская кампания носила локальный характер, в том числе по численности людей, привлеченных к ведению и обеспечению боевых действий в Афганистане. В ней участвовало менее 1,5% граждан, призванных с 1979 по 1989 год на военную службу по всей стране. Потери советской армии в ходе Афганской войны составили 15 051 человек..."

   (конец вводных)

   –

   Средние ежедневные потери солдат и офицеров в Великую Отечественную, если взять на учет каждый день той войны, что не был похож один на другой, был неравен победами, еще более поражениями, – составили более 8 тысяч убитыми. А всего, вместе с ранеными – 20,5 тысяч. В день!

   И 15 тысяч солдат и офицеров мы потеряли за всю Афганскую компанию, хотя США и Европа вкладывали огромнейшие средства в талибов (они их и создали), в их обучение, оснащение, идеологию – организовывали и оплачивало содержание их баз на территории Пакистана, выпуская того джина из бутылки, которого спустя полтора десятилетия сами же с неимоверным трудом будут загонять вглубь, но так и не загонят. Купят. Но русские уже показали новый способ войны, тот до которого, как со вздохом признавали многие американские аналитики, они, к сожалению, не додумались во времена войны Вьетнамской, которую с треском проиграли, потеряв там в десятки раз больше, чем Россия за девять лет Афганской, а это без учета "Вьетнамского синдрома" – покончивших счеты с жизнью ветеранов, а также "съехавших с катушек"...

   Вроде не осень, не зима, а настроение осенне-зимнее, сны замучили, сомнения в правильности каких-то давних решений, действий, словно настала пора исповедываться – только вот кому?

   Бог так поживает, как кто понимает.

   – У Михея написано: для сирот не Петр с ключами и вопросником у ворот, а сам Бог встречает, особую калитку отворяет – одну для воинов и сирот... Мы сироты государства нашего.

   Миша в бога не верит, но слушать Сашку ему приятно. Лоб той верой мажут, которая больше скрипит. Только не понимает – чего это Сашка так расстраивается, были уже лихие дела...

   Миша добродушный. Такой же добродушный (только глаза пронзительные) был и после того, как пулемет пришлось тряпками обмотать и ссать на них, когда любой неумный, посмотрев на то, что он натворил на подходах, в сердцах готов был обозвать его мясником, не понимая, что фактически спас группу с единственной доступной для одного мощного рывка стороны. Но не дал завершить этот рывка. Никому не дал... Некоторых пришлось добивать, но это дела технические. Пулемет все-таки... А вот у Сашки раненых не бывает. Хотя у Сашки, когда готовится стрельнуть, глаза у него вовсе не пронзительные – бесцветные серые...

   Сашка-Сорока любое дело "воробьем" – клюнул и упорхнул – воробью разбег не нужен. Миша-Дрозд устраивался обстоятельно, потом еще и покряхтит, с точки снимаясь. Словно с разбега ему надо – как иному гусю.

   Сашка знает кучу премудростей, такие специфические, как ведет себя пуля над водой, и что стекло "раздевает" пулю, не гарантируя поражения – дальше вступает фактор удачи для обоих. Сашка в некоторых делах на собственную удачу не рассчитывает, практикует сдвоенный выстрел.

   Миша живет не знаниями, а наитием, ощущениями – что правильно, и что неправильно, не ошибаясь, и всякий раз удивляя инструкторов. Он не может объяснить – почему попадает, почему всякий раз угадывает оптимальное расположение собственной огневой точки-поддержки подразделения, откуда чувствует запасные позиции и лучшие пути отхода, при этом кажется недалеким, даже туповатым, но всякий раз лучшим. В учебном центре это многих раздражало, до той поры, пока "по Мише" не был спущен устный приказ – не придираться.

   Миша уже не раз обещал Сашке (когда на того нападала такая же хандра), что вынесет, не оставит. Миша в своих силах уверен. Как тогда, в Афгане, на высотку разом занес свой пулемет с комплектом, оглушенного обвалившимся камнем Петьку-Казака и раненого в ногу Леху-Замполита. Замполита – положив поперек себя, словно увязанного барана, а Казака – взяв подмышку, тряпкой на согнутом локте. Того и другого в полной сбруе, если не считать автоматов. Прикрывал отход Сашка-Снайпер. И так прикрывал, что потом понять не могли – кто же больше накрошил? Очень сердитый Миша-Беспредел своим пулеметом, уже с высотки, или Сашка-Снайпер, который фактически со своего места так и не сдвинулся, остался внизу, где живого места не осталось, а пули, словно ослепли – его не тронули, а всем зрячим стрелкам он раньше свет потушил... Но это были, как потом говорил Извилина, уже не "умельцы", а пакистанские колхозники с автоматами. Можно сказать, повезло.

   – Вытащу! – говорит Миша. – В лучшем схроне похороню! Если есть шанс, значит, будет и случай

   – Слоны – мои друзья, – отвечает Сашка. – Верю!

   – Ну, так что ты? Чему расстраиваешься?

   – Тому, что, быть может, мне тебя тащить придется... Жри меньше!

   – Типун тебе на все места!

   Некоторое время опять работают молча.

   – Странно это, – говорит Миша, – думаем об евреях, а кого бить собираемся? Почто по ним-то? Вроде бы, интеллигентная нация. Вежливые!

   – Не по нации, и даже не по евреям, которые вовсе не нация, а надстройка всем, а по существующему порядку вещей, – толкует Сашка. – Тебя порядок вещей устраивает?

   – Нет.

   – Ну и заткнись, пожалуйста, без тебя тошно.

   Для русских разделение на "свои-чужие" по национальному признаку – непродуктивно, оно продуктивно только для еврейства, которое рассматривает кровь как собственную партийную принадлежность. Дело во все века известное, но такое же удивительное – как это? – не по личным качествам привечать, не индивидуальной человеческой стоимости оценку давать, а приваживать, объединяться по племенной носатости, топя всех остальных? Смешно и грустно. Но еще чуточку неловко, брезгливо, словно цепанул рукой чужой плевок...

   – Все наготове, – говорит Сашка. – Сани в Рязани, хомуты в Москве на базаре, кони по всей России – жеребятами – жди, когда подрастут, да залечатся, поскольку половина с рождения хромает...

   – Рассосредотачивается Россия! – одобряет Миша. – Чтоб все разом не накрыло медным тазом!

   Не поймешь – всерьез или шутит, скорее шутит – образ держит.

   Переводит разговор с кислого на сладкое.

   – Мастак Седой! Негритосок навещает – зачастил. Что скажешь, если в самом деле забеременеют?

   – Скажу – Господь второй шанс дал – вымолил у него себе продолжение, вот и выправляется жизнь, – назидательно произносит Сашка.

   Миша-Беспредел, он же (по выражению Сашки) – "Дрозд-безбожник", даже не берется подтрунивать, как непременно бы сделал в другое время, говорит отвлеченно:

   – Я вот тоже – тот самый осел, которому надо не о перспективах, а морковку перед носом вешать... – мысленно поминает Дарью, и тут же сам себя обрезает: – Все – амба! Шабаш! Наработались. Будем оладьи-блины разводить...

   – Сковородки нет! – говорит Сашка, тем не менее, отложив топор, принимается чистую, как слеза, смолу обирать с рук опилками. Такое лучше делать сразу, пока не зачернилась, не вобрала в себя грязь.

   Миша-Беспредел бросает на Сашку укоризненный, едва ли не презрительный взгляд, кулаком сбивает лопату с древка, снимает котелок с камней и пристраивает ее среди углей – накаливаться. Одновременно думая, что про бога с Сашки лучше лишнего не спрашивать и не спорить, когда зарывается, что та монашка, и очень хочется сказать, что "про шанс божьего зачатия".

   "Послушай, Александрыч, – порой втолковывает Михаил, когда Сашка, обычно хладнокровный, чересчур "бушует за небесное": – Ну, хорошо, ты говоришь – "Бог есть". Пусть есть, если тебе так хочется – мне все равно – не могу опровергнуть, не могу подтвердить, как и ты, кстати, а значит, это вопрос чьей-то веры, и исключительно, когда сильно приспичит. Мне не припекло, потому скажи, каким боком это должно меня затрагивать? Что ты опять взъелся? Ближайшая-то задача проста до чрезвычайности – прожить жизнь достойно! Соображаешь? Другие, отвлеченные, требую внести в раздел задач сомнительных, они нам не по характеру..."

   И раз добавляет давно обдуманное, переиначенное со слов Седого, а тому, должно быть, доставшееся в наследство от Михея:

   "Мне на этом свете бога не переспорить. Но начнут на том свете стыдить, так им и скажу: Что богатство – слой сажи на костре: ветерок, и сдуло, капель с неба, и вбило, или что вера ваша – пусть слово веское и любое злато переживет. Но суть человека, судить его надо не по вере, а по делам, к которым он сам себя приставил. Первая оценка – цена тех дел, нужны ли они были, вторая – как с этими делами справился..."

   После того долго о Боге не спорят.

   – Гуще замешивай!

   Сашка вздрагивает и тут же падает, перекатывается. Михаил хватает лопату голой рукой – кидать на голос – потом узнает и удерживает руку на взмахе, возвращает на кострище, плюет на обожженные пальцы и захватывает мочку уха.

   – Здравствуй, Седой! Что к нам?

   – Да вот, сижу, слушаю...

   – Давно?

   – С осла, – врет Седой.

   – Значит с Сашкиного, – не удерживается, чтобы не кусануть Миша-Дрозд.

   – Как нашел? – удивляется Сашка.

   – А хоть бы и по запаху. Шумите очень!

   Все равно странно. Дрова правильные, дымок чистый, струйкой вверх, а дальше по кронам, но не выше их, растворяется там же, не низом, чтобы учуять. Места – черт ногу сломит. Раньше здесь можно было пройти берегом, вдоль реки, но с того времени, как развелись бобры, это превратилось в муку. Нарыли бесчисленных, переплетающихся канав в берегу, отдельных окон – все это заросло, скрылось с глаз. Чудо, если пройдешь сотню шагов и не ввалишься – а там уже можно сломить ногу или напороться пахом на отточенный зубами сук. Вряд ли так задумано, скорее всего, распробовали корней, да и сообразили, что хатки в таких местах делать не обязательно, можно прекрасно устроиться подкопавшись под берег, под сросшимися корнями. Как не крутись, все превращается в ловушки на человека. Чтобы обойти, приходится забирать широко, уже не берегом, а обходя бесчисленные маленькие озерки соединенные протоками, местами натыканые так плотно, что походят на виноградины прилепившиеся к основной кисти – речушке. А промеж, опять же соединенные между собой, выпуклые острова – добротные сухие, только сплошь скрытые густой зеленью. Если стороной забирать, так опять хорошо только знающему места – ходоку, новичок же, даже с самой путевой картой, проклянет все и вся на белом свете. Закается, что сунулся – дурак! – и, выбираясь, десяток клятв успеет дать, что больше сюда ни ногой. Да и старожил, нет-нет, а выйдет вместо намеченного озерка, где заметал сети и спрятал в берегу лодку, вдруг, не на Окуневец или Сомино, а к озеру Мертвячье, Хворному распадку или в саму Ешкину Гниль. Тогда говорят: "Лешак водит!" И если так, не спорь, поворачивай к дому, пробуй свое взять на следующий день. Бывает, опять не получится – никак к озеру не выйти. Тогда по третьему разу, но теперь, если вода теплая, на смех лешему вынимай из своих сетей тухлятину, бьющую в нос, расползающуюся в руках и оставляющуюся после себя на воде масляные разводы...

   "Приведение охраняло Запад, – пишет историк и тут же противоречит сам себе: – Так сильные Вожди Ханские, Ногай и Телебуга, в 1285 году предприняв совершенно разрушить Венгерскую Державу и взяв с собой Князей Галицких, наполнили стремнины Карпатские трупами своих воинов, поскольку Русские были для них худыми путеводителями: где надлежало идти три дня, там Монголы скитались месяц; сделался голод, мор, и Телебуга возвратился (так пишет летописец) пеш, с одной женой и кобылой...", спасая лишь, согласно философии того времени – "мужчина должен жить ради трех вещей: есть мясо, сидеть на мясе и втыкать мясо в мясо" – самое ценное, включая собственное мясцо...

   Любопытно не спасение Хана, а то что, едва ли не за 400 лет до подвига Сусанина (чей подвиг сегодня проституцией историков, назначенных оккупационной властью, объявлен несуществующим), группа, внедрившаяся в войско, осуществила операцию по канонам спецподразделений – "максимальный урон минимальными средствами". Так приведение ли охранило Запад в данном конкретном случае?

   Учебник истории избирателен, но избирательность его составляют люди. Сколь подвигов равных подвигу спартанцев, погибших под Фермопилами, в русской истории? Несть им числа! Сколько безвестных, стоящих над честолюбием, выполняющих то, что ДОЛЖНО, так и не отправивших гонцов с поручением: "иди и скажи нашему народу, что мы умерли сражаясь"...

   –

   ВВОДНЫЕ (аналитический отдел)

   "Российской ракетой-носителем «Космос» выведен с космодрома «Плесецк» на орбиту первый из пяти спутников SAR-Lupe, способных формировать высококачественные радарные снимки для европейских членов НАТО. Запуск выполнен в рамках контракта Росавиакосмоса с фирмой OHB-System, заключенного в 2003 г.

   OHB-System подготовила устройство, способное вести съемку Земли в ночное время и через облака. Аппаратура SAR-Lupe имеет разрешение (0,5–1 м) и способна позиционировать видеокамеру в нужном направлении. Предполагается, что время от постановки задачи до передачи готового снимка на наземную станцию займет около 10 часов. Вся сеть SAR-Lupe заработает в 2008 г.

   На данный момент крупнейшей космической системой радиолокационной разведки Lacrosse, состоящей из девяти многотонных спутников, располагает национальное разведывательное управление США. В этом году была зафиксирована активизация старейшего аппарата Lacrosse-2, запущенного в 1991-м. Начиная с 1999 года, США способны отслеживать цели из космоса ночью, когда удалось запустить сверхсекретный спутник "Мисти-2" (оптическая, электронная и радарная разведка). Девизом этой службы стало: "We own the night" – ("Ночь – наша" или "Мы хозяева тьмы")..."

   В СССР исследования в области космической радиолокационной разведки велись с конца 1950-х

   В настоящее время в арсенале США свыше 400 действующих спутников-шпионов.

   В арсенале России осталось 87 (или, по другим сведениям – 96) – половина из них не работает... у Китая – 35 спутников..."

   (конец вводных)

   –

   Седой с инспекцией. Хотя все делают правильно, но все равно чуточку не по себе, пусть давно и прошли те «детские» времена, когда Седой мог в пух и прах разругать за срезанный боровик.

   – Грибник? Какой-такой грибник?! Где ближняя дорога? Пешком, что ли, сюда притопал? Да за это время сто раз грибами бы заполнился!

   И втолковывал:

   – Захотелось боровика – выкрути аккуратно, лунку закрой и донеси до места, где проверить можно.

   И никак не мог успокоиться.

   – Тенью должны ходить – тенью! Кто-нибудь слышал, чтобы тень боровики ножом срезала? Что? Ахтеньки – червивый! Ах, брезгливые вы мои! Давно червей не лопали? Вот устрою вам переподготовку с поеданием личинок!

   Седой не из тех шутников, за которыми долго ржавеет, запросто, в любой момент, способен такое устроить. Отвечал за подготовку выживания в условиях экстремальной среды...