Текст книги "Время своих войн-1 (СИ)"
Автор книги: Александр Грог
Соавторы: Иван Зорин
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 52 страниц)
Сергей-Извилина стряхивает руки, тщательно обтирает о штаны, сует в куль с мукой и принимается щедро посыпать по столу, по всей его ширине.
– Это – твои сионисты, что мука...
– Ну вот, теперь опять стол мыть, – говорит Миша-Беспредел, и не удерживается, чтобы переспросить: – Сионисты – это мука картофельная?
– Конечный продукт, – говорит Извилина.
– Конечный продукт – это говно! – возражает Замполит.
– Разносортица среди евреев заведена именно сионистами и сохраняется до сих пор, – объясняет Извилина. – Те из них, что жили среди славян, идут даже не вторым, а третьим сортом. Те, кто занимался трудом, а не составлял паразитический класс посредников или управленцев, плюс, как сегодня, аналитиков, телекомментаторов или эстрадников, чтобы высмеивать и издеваться над людьми той страны, где прижились, за счет которых кормятся, эти, по их понятиям, вовсе не картофель.
– А что?
– Топинамбур! Как не искореняй, везде прорастет для всеобщей пользы. Это меня с евреями как раз и примеряет, – поясняет Извилина. – Топинамбур – это стратегический запас дней голодных.
– Тут только одна закавыка – сколько его не жри, все равно с голоду умрешь. Но зато с чувством сытости! – говорит Леха. – Извилина, заканчивай свои аллегории, башка начинает болеть!
– Фокус заключается в том, что после разгрома немцев под Москвой, после Сталинграда, после того, как стало ясно, что Роммелю в Северной Африке до Палестины не добраться, сионисты окончательно разорвали договор с Гитлером и перезаключили его уже со Сталиным. Дальше, как итог, под давлением Сталина, основание государства Израиль, в котором ему, как отцу-основателю почему-то памятника до сих пор не поставили, а определили жертвенным козлом, вроде того, на которых было принято "вешать" все грехи племени и отправлять в пустыню, этим очищаясь. То же проделали с Гитлером, но сразу. И только сегодня самого Сталина с ним взялись уравнивать, когда последние живые свидетели времени исчезли, и само время потребовалось опохабить.
Существовал ли письменный договор со Сталиным или нет? – одновременно думает Извилина. – Когда это произошло? Скорее всего не в первый, самый тяжелый год войны, а когда стало ясно, что государство русское во главе с гением, гением необыкновенным для своего времени, восточным, изворотливым, способным к самообучению во всех областях, явило способность сломать хребет очередному походу Европы на Восток. И кому, как не ему еврейство обязано возникновением собственного государства? И кого, как не его, ненавидит они столь страстно? Нарушили какие-то пункты договора?..
Извилина исходил из мысли, что – "да". Благодарность не была отличительной чертой евреев (трудно быть благодарным, имея длинную память), а аппетиты и жажда власти, желание быть наверху, выделиться не по собственному таланту, а любыми средствами, превосходили все мыслимые стандарты. Обладая удивительным свойством – не замечать собственных преступлений, а когда это невозможно, тут же записывать их на чужой счет, карабкаться наверх, подтягивая соплеменников, какими бы качествами они не обладали – исключительно по собственной "партийной принадлежности": по факту общей крови и прожженного цинизма.
Разве не свидетельство этому внезапное охлаждение Сталина к евреям после Великой Отечественной, которое в то время объясняли тем, что евреи не слишком героически показали себя на полях сражений? А сегодняшнее навязчивое, часто глупое, провозглашение и воспевание себя как "самой героической нации" периода Второй Мировой войны, с цитированием собственных источников и манипулированием процентами?
Но Извилина считает возможным, что большинство неувязок возникает от некой общей "безмерности", присущей этой нации, ее капризности – которая чрезвычайно выпукло проявила себя во всех областях. В том числе, и этой внезапно проснувшейся страсти к послевоенным самонаграждениям. Как вторичное, как некая "волна", явление в полной мере себя проявившее в годы Хруща-Кукурузника, когда начались чистки "сталинских архивов".
Но третью волну, волну сегодняшнюю, потеряв живых свидетелей, Россия не осилила – захлестнуло, наглоталась их мертвой водицы...
–
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
СПРАВКА:
"На территории США размещается более 2 тысяч еврейских организаций, более 700 федераций, общин и тысячи синагог. Еврейская деятельность проявляется в огромном количестве образовательных и развлекательных объединений.
"Совет Еврейских Федераций" (CJF) является самой влиятельной организацией с точки зрения распределения средств и полномочий. С СЕФ связано множество благотворительных объединений, включая канадские еврейские организации.
Среди основных волонтерских еврейских союзов США выделяются 2 группы:
"Американский Еврейский Комитет для защиты прав еврейского населения", основанный в 1906 году немецкими евреями, и "Американский Еврейский Конгресс", который в 1918 году основал раввин Стефан Вайз. Позднее этот человек вместе с Нахумом Гольдманом основал "Мировой Еврейский Конгресс".
Еврейское объединение "Бней Брит" было учреждено в 1843 году немецкими иммигрантами и занимается общественной, в т.ч. благотворительной деятельностью.
Студенческие объединения "Гилель" работают почти при всех университетах страны и при некоторых еврейских больницах. "Антидиффамационная лига" (ADL) была основана в 1913 году как отделение организации "Бней Брит", призванное бороться с антисемитизмом. Сегодня она работает как независимое объединение.
По численности участников первое место занимает женская сионистская организация "Хадасса", где насчитывается 385 тысяч человек. Главным финансовым инструментом американской диаспоры является организация "Объединенный Еврейский Призыв" (UJA). Преобладающая часть собранных денег направляется на нужды местного еврейства. Около 30% – "Еврейскому Агентству" и "Мировой Сионистской Организации". ОЕП также финансирует Джойнт (JDC), деятельность которого значительно облегчает жизнь евреев во многих общинах мира.
Во многих общинах Америки существуют русско-еврейские общинные центры. Их задача – способствовать развитию еврейского самосознания среди эмигрантов из бывшего СССР. Последние, по некоторым данным, за прошедшие 10 лет сформировали более 30 групп взаимопомощи. Успешно работают организации, объединяющие русских евреев по профессиональным областям. Например, "Ассоциация инженеров и ученых – новых американцев", "Ассоциация русскоговорящих медицинских работников"...
Наиболее крупные на сегодняшний день организации русскоязычных евреев, имеющие отделения во многих штатах:
"Американская Ассоциация Евреев из бывшего СССР",
"Американская Ассоциация Евреев – ветеранов 2-й Мировой Войны"...
"Ассоциация американских военных ветеранов – евреев" была создана 15 марта 1896 года и уже отпраздновала свое столетие. К началу 2000 года членами ассоциации являлись 300 тысяч человек. Национальный командор – Давид Хаймс, полковник в отставке. Это некоммерческий, негосударственный общественный союз бывших воинов-евреев. Задачи ассоциации определяет ее кодекс, сформулированный первым национальным командором Симоном Вульфом. Он гласит: "Ассоциация призвана увековечить память евреев, сражавшихся или служивших под американским знаменем, оказывать всемерную братскую помощь всем своим членам, бороться с антисемитизмом, помогать своей стране готовиться к обороне и вести войну".
В последние 50 лет в этом кодексе добавился еще один пункт: "Всемерно помогать делу обороны государства Израиль"...
/по данным еврейского национального сайта www.sem40.ru/ – /от администрации: "На нашем сайте фамилии евреев выделяются синим цветом"/
(конец вводных)
Глава ШЕСТАЯ – «СОМНЕНИЯ»
(центр «ОГНЕВОЙ ПОДДЕРЖКИ»)
– А у нас тем временем другое блядство! – огорчается прошлому Михаил.
На это брошенное, Казак отвечает:
– Все правильно! Только Сталину сразу надо было зачистку делать – на лет пять раньше! Да и потом – в момент к стенке тех, кто орал: "Малой кровью, да на чужой территории!", глядишь, действительно поменьше крови было бы.
– Судишь Сталина?
– Его только по одной статье следовало – халатность. Исключительно за 22 июня 1941 года! А остальное ему прощаю! – великодушно говорит Петька.
– Сталин – русский человек! – сердито замечает Седой. – Насквозь русский – тут хоть как просвечивай. Почему? Да все очень просто. Тридцать лет возле золота России просидел и пальцем не дотронулся. Сына Якова на генерала Паулюса не сменял, хотя ему предлагали. Почему? Не мог! Не достойно вождю. Этим молча, без заламывания рук, говорил всем – не только ваши погибают сыновья, а и мой тоже – ничем от вас не отличаюсь! Горе общее – значит, и мое с вашим! Ради веры народа не сделал иного. Не мог! Сыновей своих воевать отправил! И сам умер, кроме шинели и мундира, и валенок, подшитых собственноручно, никто не нашел ничего – ни в швейцарском, ни в английском банке.
Есть еще одна лакмусовая бумажка определения "русскости", – думает Извилина, – отношение, часто инстинктивное, к Сталину. Русский человек, как правило, относится к Сталину уважительно...
– А лагеря?
– И ты туда же?
Сказано это с удивлением и тоской не меньшей, чем когда впервые произносилось: "И ты, Брут?"
– Ты попробуй перед Великой Отечественной на тот пост вместо Сталина примерить фигуры вроде Горбачева и Ельцина. Один – невразумительный пустой болтун, за что ни возьмется – все просрет, второй из-за своей мелочной мстительности и без войны развалил государство!
– Не так все просто...
– Конечно, не просто – тут постараться надо! – взрывается Петька-Казак. – А если не так, то значит еще хуже – не два дурака, а "засланцы"! И вербовали, да выдвигали их, когда они еще в комсомольских лидерах дурковали. Думается, что не их одних, тут по площадям работали. Типичнейшая агентура влияния, хотя тут мне больше нравится определение от времен Сталина – "враги народа", пусть грубо и наивно, но точнее и быть не может! И про лагеря ты мне не рассказывай! Мой отец их прошел, а еще раньше – дед. Тот и другой фамилии начальников лагерей называли. Сказать? Те же самые – "абрамские"! В каждом лагере "естественных" смертей – хоронить не успевали... Извилина, кинь-ка недотепам справочку по национальному, да в процентах. Сколько начальников сталинских лагерей было еврейской национальности? С 1918 по самую смерть Сталина? Да, включая начальников над этими начальниками и так до самого верха?
– За 99 процентов, – говорит Извилина. – Едва ли не сто.
– Шутишь? – тут недоверчиво переспрашивает и сам Замполит, казалось, ко многому привычный, ко всяким сюрпризам.
– Нет. Тут должности больно ответственные – кому попало такое поручить нельзя.
– Действительно, чудно, – говорит Миша. – Одни евреи в лагерях сидели. Другие такими же лагерями командовали...
– Ничто не возникает из ничего и не исчезает бесследно, – бормочет Седой. – Блядская закономерность...
– Люди-скелеты, горы трупов, заваленные рвы – это закономерность?
– Когда тебе нечем кормить собственное население и солдат, когда под тобой уже тлеет, все рушится, до того ли тебе – что едят твои узники? Две недели переходного периода, когда немцы отстранились, были не в состоянии, а союзники не спешили взять лагеря под "эгиду союзных войск", оформить это юридически. Преодолеть межведомственные разборки – кому кормить, и кто это все будет оплачивать. Бумажка туда – бумажка обратно. Выписки накладных, подсчет необходимого, гуляние от подписи к подписи и вот...
– Ты про Чеченские рассказываешь? – спрашивает Сашка, замирая в дверях. – Про снабжение армии?
– Нет, – сердито бурчит Седой. – Подвоз со складов, нерасторопность отправляющих, кормление твердой пищей, превышение норм – еще сотня тысяч бывших узников в ров! Остальные окончательно изморены – можно приглашать корреспондентов и показывать ужасы.
– В общем, немцы – мохнатые и пушистые?
– Немцы того периода – наши враги! – едва ли не рычит Седой. – За то, что они сотворили на территории России или позволили проделать это своим прихлебателям, их следовало уже в самой Германии ставить к стенке всех, кто, почитай, старше 15-летнего возраста – без разбора личной вины! – жестко без тени сомнений рубит Седой. – Но и чужого им приписывать не надо! Тут собственного хлебать, не расхлебать...
– И крематориев, скажешь, не было? Позже, что ли понастроили?
– Про крематории скажу так, – говорит за Седого Извилина, – попробуй-ка подсчитать: сколько эшелонов угля бы потребовалось, чтобы сжечь такую прорву людей? Откуда везти? Да еще когда он так необходим их военной промышленности?.. Слишком дорогое удовольствие – людей сжигать. Немцы копейку считать умели. А про газовые камеры умолчу – нет доступа. Все экспертизы на месте запрещены как "оскорбляющие память". Где-то с полсотни историков и публицистов, уже в наши новейшие времена пытавшиеся разобраться в этом вопросе, да посмевшие высказать свои сомнения, сидят по европейским тюрьмам. Поскольку сомнения в священной корове...
– Очень дойной – уточняет Замполит.
– Высказывать нельзя, – подводит итог Извилина.
–
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
"Гюнтер Деккерт, бывший председатель Национал-демократической партии (НДП), был приговорен к пяти годам заключения и отсидел весь срок за то, что во время одного выступления Лейхтера в Германии (Лейхтер говорил по-английски) переводя его доклад на немецкий язык, сопровождал свои слова «мимикой, выражавшей согласие с тем, что Лейхтер говорил о невозможности Холокоста по естественнонаучным причинам...»
/Агентство "Рейтер"/
СПРАВКА:
"Согласно "Экспертизе Лейхтера" – американского специалиста по казням в "газовых камерах и на электрическом стуле" – по исследованиям, проведенных им в лагерях Освенциме и Майданеке, экспертом заявлено, что совершавшиеся там убийства людей газом были невозможны по физическим причинам..."
(конец вводных)
–
– Сучий потрох!
– Может, это нарочно? Чтобы именно про них, евреев, худое думали? Хитрый ход такой? – говорит Миша-Беспредел, дюжий не только видом своим, но и характером, к которому ничего больного не липнет.
– Об чем ты, Миша?
– Что, если евреев специально начальниками сибирских лагерей назначали, чтобы о них плохо думали?
– И начальниками ЧК, расстрельными "тройками"?
– Ну, да...
– Заморить в России несколько миллионов неевреев, чтобы подумали на евреев?
Миша мнется.
– Потом засекретить их национальное представительство в карательных органах?
– Михайлыч, иди, вздремни!
– Или покушай. В рыбе, говорят, много фосфора. Карпа своего покушай.
– К черту все! – взрывается Миша-Беспредел. – На этих разговорах язву заработаешь! Извилина, почитай что-нибудь душевного, из старого.
Извилина прикрывает глаза:
– Во времена, когда жизнь человеческая была коротка, а слово весомо, писалось: "Человече не сможет быть естеством своим зол, и не может быть естеством благ. Ибо и благий бывает зол, и злой может быть благ. Три силы в душе – разум, чувства, воля. Не давай силу чувствам, держи их в узде волею своей, погоняй и направляй разумом своим... Правда в душе борется с неправдой. Каждый творец правды и неправды. Мерзок ведающий неправду, но творящий ее ради набития мощны своей. Не все ведают, но все творят... Цена человека – его деяния. Кто подходит к себе с испытанием, тот уподобится наставнику душе своей. Знание, разумение и мудрость – разные дары. Каждый должен вызреть – упасть в руки. Не жди пока плоды вызреют, ибо с каждым сложнее решиться на поступок. Твори правду, как видишь ее. Не выжидай, не высматривай чистоты. Ведающие истину творить избегают. Сие неправильно. Испытывай себя больше, чем ближних. И тогда грех – твой, на тебе, ты в ответе – сие честно. Но грех твой здесь может быть во благо..."
Молчат долго. Даже испытывают неловкость от своего молчания. Лешка-Замполит обстановку разряжает.
– Умели же раньше воинский устав излагать душевно и понятно!
– Это не про тебя, это для высшего командного.
– Тогда уж самого высшего, выше некуда. Так пойдем купаться или нет?
– Кости куда?
– Свои?
– Бараньи!
– Порубить и в чугунок. Седой в печи распарит – Миша съест. Скушаешь, Михайлыч?
– А то ж! – довольно говорит Миша-Беспредел, в чьем брюхе (как говорят) и долото сгниет.
– Не Миш, пора вкорне твою амуницию пересмотреть – так ты никогда не накушаешься!
– Как это?
– Для начала попробуй есть диетической ложкой! – поучает Сашка-Снайпер Мишу-Беспредела жевательно-глотательному терпению.
– Это с дыркой что ли?
– Нет, есть такие средние между чайной и столовой – ей и вооружись.
– Сурово! – эхом отзывается Замполит.
– Михайлыч, ты чего?
Смотрят как Миша, улыбаясь загадочно, ненатужено, держа стол на вытянутой руке, передает в другую и отводит в сторону, потом обратно и опять в сторону от себя. Зрелище, даже если исключить стол, отдает сюрреализмом, словно какой-то ненормальный по мощи балерун у воображаемого станка "батмантанзючит".
– Брось – уронишь! – выговаривает Петька-Казак.
– Что бы Миша закуску уронил? – скептически кривит бровь Сашка, и хочет добавить про цирк, – что, случись что, прокормится подразделение с Мишиных гастролей, но не говорит – Миша все шутки воспринимает нормально, только на "цирк" болезненно – не иначе было что-то в семейной биографии стыдное, той самой "фамилии", которой гордился.
– Идем купаться или нет? Замучили!
– Извилина, пойдешь? Поплавай, ноге полезно!
– Позже. Кому-то надо остаться – гостей встретить. Нехорошо получится...
– Ладно, мы быстренько.
Миша не уходит, топчется, мнется, но потом все-таки спрашивает про тех, что едва ли не каждый год "меняются" без смены собственного обычая.
– А что в начале было?
– О чем ты?
– Что прилипло? К ним палаческое, поскольку они палачи? Или они палачи, поскольку к ним палаческое?
Извилина не отвечает. Вопрос раздела софистских. Что было раньше – курица или яйцо?
Магеллан не разбирал можно ли так поставить яйцо, чтобы не опрокидывалось, он его разбивал, к возмущению самоназначенных адвокатов, нарушая предлагаемые условия задачи, Александр Македонский рубил тот узел, который не мог развязать, к восторгу озабоченных этой задачей и возмущению тех, кто ставил условия, кто этот узел завязывал. Всякая задача – война, и всякая война – задача, вызов, и решать ее следует не по правилам, которые предлагаются противной стороной.
Первое и главное – нельзя воевать по новым предлагаемым миру условиям. Война объявлена всему человечеству, война на уничтожение, не было раньше таких войн. Она уже началась, как некая "встречная" – по сути операция прикрытия – война с терроризмом. По факту: война с предлагаемым сопротивлением новому мироустройству, только предполагаемым, не вызревшим, но уже война тотальная, в которой все правила аннулируются...
Миша стоит – ждет ответа.
Россия – полигон для испытаний, так уж сложилось, – хочется сказать Извилине, но понимает, что эта мысль не для Миши, слишком безнадежное определение. Не говорит и самого горького, что Россия, нынешней продажной властью, используя доллар, переведя на ее территорию свои финансовые резервы, фактически кредитует все последние войны США, в том числе и будущую – против себя. Это мы оплачивали бомбы, которые падали в Белграде, Ираке и множестве мелких войн, которые подаются в новостях мелким шрифтом, как незначительные, но пролитие той крови опять же оплачено Россией.
Можно сколько угодно смотреть в кривые зеркала, которое подсовывают со всех сторон, но судить надо не по отражениям. Несостоятельность власти кажущаяся. Власть состоятельна, если рассматривать ее как вражескую, оккупационную. Тогда все становится на свои места. Смысл всех последних словесных конфликтов России с США достаточно прост. Заокеанская власть торопит поставленных ею же админстрантов – медленно! Те оправдываются – сообщают, что ситуация не вызрела, чуточку, в меру дозволенного, ворчат и откупаются (всякий раз с превышением), опережая график выдаивания России. Нынешняя оккупационная администрация сохраняет власть и собственные немаленькие барыши только до времени, пока положенные выплаты, уничтожающие будущность России, ее кровь – невосполнимые сырьевые ресурсы, поступают, как требуется от всякого государства-донора, без задержек. В противном случае, аппарат будет заменен. Всякое безвременье кажется беспрецедентным по глубине своего падения. Но всякое дно всего лишь верхний слой скрывающий следующую провал-яму...
– Смерть, кроме всего побочного, воспитательного или лотерейного мероприятия, чаще означала генетический отбор, – говорит Извилина. – Выживали сильнейшие и хитрейшие. Они не перекрещивались в своем развитии. И постепенно разделились на два вида. Каждый существовал в собственном поле культуры. Поле сильнейших явное, а поле хитрейших – скрытое. Среди хитрейших вскоре в нечто отдельное выделились подлейшие. И хитрейшие из подлейших стали считать сильнейших своими рабами, но не говорили им об этом. Можно сказать сильным, что они не умны, но нельзя сказать – в чем и почему...
– А мы – кто?
– Мы – это ты. Сильные, но не хитрые, – честно признает Извилина. – Пока...
– Пока?
– Едва ли не вечно, – улыбается Извилина.
– Это хорошо, – говорит Миша. – Что-то не хочется меняться. Понимаю – надо, а не хочется.
– Мы те – кто знает, а это уже не мало. Это – ум.
– Хитрый умного перемудрит.
– Нет, – не соглашается Извилина: – Это явление временное. Мы разобрались в происходящем, значит, на нас уже эти хитрости не действуют. Можем похитрить ответно, но уже своим умом.
– Хитрить не честно, – говорит Миша-Беспредел.
– В глобальном – да, – соглашается Извилина, – Действительно, лгать не хорошо, но тактическом...
Миша хмурится.
– Ты же – "разведка"! – говорит Сергей. – Сколько раз приходилось?
– Это другое...
– Тогда, на досуге подумай – способен ли восстать нищий духом? – опять озадачивает Сергей-Извилина. – Или даже заметить собственную нищету, поступить ей вопреки? Взяться за вычищение дома?
"Думка чадна, недодумка – бедна, а всех тошней пустословие", – перебирает свое неотделимое от чужого Миша-Беспредел. – "И соль добра, а переложишь – рот воротит", – размышляет он не замечая, что впитал, копирует словесность Михея, Седого и даже Извилины, короче – всех разом.
"Умные, "измы" всяческие знают досконально, – Миша молчит, однако "ворчливо" молчит, как бы в себе разговор продолжает... – А те, другие, получается, умнее. Или не столь умные, как хитрые? Хитростей-то у них от маковки до самых помидор. Целиком из хитростей состоят. И все-таки, как там Извилина говорил?.. – Ум и хитрость – две категории, вовсе не равные. Такие же, как правда и ложь. Первая – категория, а вторая – инструмент. И вот этим инструментом "ложь-хитрость" и орудуют. Что хотят творят и скользкие, не прижмешь, а прижмешь, все равно бесполезно. Главное они у себя вытравили – совесть. Потому непобедимы. У нас как все по-глупому – слово дал, держишь, хоть умри. Поперек совести не шагни. Достоинство. Честь. На всем этом играть можно и играют. Манипуляторы. Тут, пожалуй, только пуля. Только, может, харе самим стреляться? Столько перестрелялось – эти бы усилия, да по другим точкам..."
–
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
«Израиль рассчитывает через три месяца перейти на безвизовый режим с Россией. Накануне на консультациях в Москве было завершено техническое согласование проекта соглашения об отказе от визовых формальностей при взаимных поездках граждан обеих стран...»
/РИА "Новости"/
(конец вводных)
–
И в какой момент от всех этих разговоров стало воротить? Да так, что хотелось хряпнуть кулаком по столу и если не вогнать его в землю, так проломить дыру, и тем отвестись. Словно наступила реакция отторжения. Ну, не принимал здоровый организм все это больное, отказывался, будто нет ничего из этого на белом свете – мираж это, морок. Рассудок того требовал! И какое-то время казалось – что так и есть. Вот же они – песок, речка, что до него были и после него останется. Но за пролеском виднелись невозделанные поля, с проклевывающимися березками и сосенками – самосевкой, пока еще до колена, но знал, что забьют полностью. Где-то дальше заброшенный скотник – пример запустения и безысходности, вросшая у дворов, покрытая рыжьем, техника, на которую не купить комплектующих. Разум опять искал виновных и упирался в Москву, в ее жидовство. Разве премьер, как говорят ему, не жид? И... и теневой диктатор Чубайс? Мэр Москвы? Или мэрша (что за слова-то мерзкие стали произрастать на русской почве!) северной столицы, за каким-то хером опять переименованной в нерусское – Петербург. Чем плох Петроград? Град Петра. Град – это город. Русское слово – русский смысл. Как так случилось, что народность, которой численности едва ли один процент от общего, правит теперь Россией безраздельно и по собственному разумению? Что они – главы всех банков, телевидения, газет? Всей информации и тех денег, которые под эту информацию делаются на России, выдавливая из нее кровь будущих поколений? Можно ли на этих условиях рассчитывать, что найдется средь них Абрамович, чтобы сыграть роль Минина в Российской истории? И почему именно евреи, а не татары? Все-таки, вторая по численности нация в России. Но не видно их, словно и не существует. Почему не другие? – терзается Миша, одновременно понимая, что насрать ему, как и многим, кто задается подобными вопросами, на то, какая из наций правит, если бы с этим правлением России ПРИБЫЛО. И речь здесь вовсе не о территориях, а о таком, много более весомом и необходимом русскому человеку, как – Честь, Долг, Достоинство, на которые сейчас, словно в испуге, наложено Табу – обет умолчания. Вернуть гордость могилами предков, а не гадить в них, перед тем пританцовывая на костях свои ритуальные «семь-сорок». О Боге тут и речи нет. Этого уже похоронили окончательно, давно похоронили, Православия не вернуть, не опереться. Человек или Бог? Тут теперь только одно из двух, вместе ни за что не ужиться. Бога больше нет – выжили его из жизни. Нет Бога, иначе схватил бы лжеконкурента своей дланью за волосья, поднял под небеса – смотри чего понаделал!..
Миша кряхтит – видно как мысли ворочаются, что глыбы перебирает, и Петька-Казак не выдерживает, вторит Сергею.
– Копни глубже, найдешь гуще. По верху жиденькое, суетой своей круги пускает, лопается разным, прикрывая основу...
– Вот еще! – возмущается Миша. – Пристало нам в говне ковыряться!
– Так не бузи! Чего палкой по поверхности лупишь? Только попугать думаешь? Тут всех положено в клоаку спустить!.. Мы – кто, мы – кто..., – поддразнивает он Михаила. – Мы – русы! Русичи! Средь тех, кто у телевизора попкорн жрет русичей нет...
Людям с телевизионной зависимостью, которая прибирает пошибче любой наркотической, но которой, как все наркоманы, не дают отчет, жизнь без мерцающего ящика, обхитрившего их раз и навсегда, кажется пустой.
Когда такое случилось? Отчего? Почему? Отчего, вдруг, стало казаться, что в последние полтора-два десятка лет осталось в России только одно сословие – мещанское?
Идеи коммунизма прививались на корни общины.
И разве можно было привить идеи коммунизма иначе как на само тело ОБЩИНЫ, на ее сложившееся мировоззрение и мечтания? Возможно ли было в какой-либо иной стране кроме России?
Тело уже имелось и частью было подготовлено.
В чем смысл Первой мировой войны? Только ли личное обогащение их зачинщиков? Клана Ротшильдов и образовавшихся с их "рук"? А не главным ли изначально намечалось – повыбить лучшее крестьянство в войне – их пассионариев, избираемых миром, создать недовольство в городах, указать возможность скорой карьеры их отбросам? Всего того, чтобы государство упало на жертвенное блюдо.
В междоусобную войну толкали, убивая тех, кто этому сопротивлялся. Использовали отработанное веками умение стравливать между собой различные группы. Лозунг "грабь награбленное" объединил "социально близких", для достижения собственных целей, делалась ставка на самые низменные инстинкты, на возможность безнаказанно насиловать, мучить и убивать "чуждых" – только за то, что руки без мозолей, не обращая внимания на отсутствие мозолей у себя.
Отвагу власть свела, безрассудством закусила и теперь зарилась на ропщущих.
Иисус о евреях собственного времени высказывался емко, хлестко и, должно быть, точно – не зря же его распяли? Как там было в Евангелие от Иоанна за номером 8/44? – хмурит лоб Извилина: – "Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине; ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое; ибо он лжец и отец лжи..."
Коммунизм внедряли большей частью бывшие лавочники и их дети, отсюда и кровавость – фарисейская получалась революция, буквально по ветхому завету. Может ли существовать милосердие лавочника к должнику? К тому, кого он считает своим должником? А тут были ростовщики с лавочниками сплошь потомственные, поколение от поколения, слабых на криводушие подобное в себе не держит.
Россия согласия на еврейский "эксперимент" не давала, но ее никто не спрашивал... Ее повели в рабство иудейское, опутав лозунгами для русского сердца – о всеобщей справедливости, о некой Общине. И понадобился Сталин, который создал и объединил вокруг себя партию хозяйственников, радетелей земли и государства, чтобы задачи "Еврейского интернационала" переиграть, стравить "пламенных революционеров" между собой и тем, их же желаниями и их же руками, зачистить их в столь проклинаемом ныне 1937. К 1940 Сталин зачистил и большую часть распоясавшихся исполнителей, был занят тем, что ковал кадры, проводил перевооружение, оставив общую военную стратегию на тех, кто казалось, лучшее ее понимал, на своих лихих командиров гражданской, и до войны оставалось всего полтора года... А в годы 50-е, после самой кровавой и опустошительнейшей из войн, "Капитал" Карла Маркса был полностью переписан на русский язык, и страна невиданными миру темпами и энтузиазмом становилась на ноги. Но со смертью Сталина, смертью странной, как едва ли не всех правителей радеющих о земле русской, во власть было проведено убожество – Микита Хрущев, немало порезвившийся в 30-е в уничтожении ближних и дальних, требующий у себя на Украине, как когда-то Дзержинский по Москве и всему доступному пространству, увеличения квот "первых списков" – "расстрельных норм"