Текст книги "Время своих войн-1 (СИ)"

Автор книги: Александр Грог

Соавторы: Иван Зорин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 52 страниц)

   А дети? Дети пластичны, бесстрашны, поскольку верят, что бессмертны, что смерть – это не взаправду, это понарошку, они не оспаривают приказов, не подвергают сомнению ваше право командования... И тут лишь остается быть достойным детей, а значит – собственного будущего...

   –

   ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

   Согласно данным статистики и Российского детского фонда, всего в России на 2003 год проживает 30,5 млн детей. Начиная с 1992 года, менее чем за 12 лет страна потеряла 14 миллионов детей...

   По данным Всероссийской диспансеризации, только 32% детей (менее трети от общего числа) могут быть признаны здоровыми. Более 50% имеют функциональные отклонения или факторы риска заболеваний. Остальные – часто и длительно болеющие дети и подростки...

   По данным Генпрокуратуры РФ (полученным после проверки детских домов и школ-интернатов в ряде областей России):

   40% выпускников этих учреждений становятся алкоголиками и наркоманами,

   40% пополняют преступный мир,

   10% кончают жизнь самоубийством, потому что не имеют крыши над головой,

   10% адаптируются к жизни...

   /На основании доклада "О положении детей в РФ" и государственной статистики – "Интерфакс" – 2003/

   (конец вводных)

   –

   – Бей супостата о сосну, либо сосной о супостата, нежалеючи бей – все одно сосне больно не будет! Я так понимаю... – говорит подросток, отвечая на какой-то из вопросов Седого.

   – Правильно понимаешь! – одобряет Седой, но долго радоваться не умеет, скоро находит себе новую заботу – повод поворчать. – Иди – работай! Кистевые повтори! Хромаешь по кистевым...

   – Странные у тебя вступления к уроку, – отмечает Георгий. – Перун? Почему Перун?

   – А есть подмена? Худого не будет.

   – И уроки странные. Знаешь, это ведь не совсем физкультура...

   – А что же тогда?

   – НВП спартанцев, – одобрительно усмехается Сергей-Извилина.

   – Почти так! – соглашается Георгий. – Но ты, Седой, однако рискуешь – начальная военная подготовка приказом министра от культуры, да сегодняшнего просвещения в школах запрещена, как не соответствующая демократическим принципам.

   – Это чем я рискую? – не принимает шутки Седой. – Шкурностью своей? Уволят? Премии лишат?

   – Ладно-ладно... – говорит Георгий.

   – А с запретом учить детей Родину защищать, это Швыдкой что ли расстарался? Тот самый, который в Большом Театре на спектакль "Голая пионерка-партизанка" госсубсидии выделил?

   – Не Швыдкой, не в Большом, но тоже сволочь порядочная, – уточняет Извилина. – А запрет на НВП – это еще от Ельцинских указов тянется. В остальном же... Ни один засланный казачек, будь он даже Главком Обороны, хоть составляй из таких же засланцев весь Генштаб, столько вреда стране не способен нанести, как в условно мирное время рядовой подлец от "культуры и просвещения".

   – Он не рядовой подлец, – возражает Седой. – Рядовые – это вроде той маленькой артисточки, что частенько у Рязанова в комедиях мелькала – этакая мышка! Потом в прямом эфире, когда из танков депутатов Союза расстреливали, на всю страну слюной брызгала, вереща – убивайте их, убивайте их! Многое в жизни видел, но такого не забудешь, чтобы про такое, да тонким писклявым голоском...

   – Ты об Ахеджаковой? Тут совсем недавно – уж не за это ли? – ей вручали орденок?

   – Орден?! – словно выплевывает Седой, разом до невозможности потемнев лицом.

   – "Защитника Отечества" какой-то там степени, правда, как всегда, без уточнения адреса отечества...

   Чтобы приравнять преступление к подвигу многого не надо. Звание «Героя России» было присвоено бывшему министру МВД Ерину опять-таки с размытым определением за «заслуги перед отечеством», опять-таки без уточнения истинного адреса отечества, но зато всем известной «заслугой»: расстрелом собственного Парламента – Верховного Совета СССР – законодательной, всенародно выбранной власти...

   Но верх цинизма – это Путинское вручение Ельцину ордена "За заслуги перед Отечеством" – Первой степени...

   – Знаете, что скажу, – помолчав роняет Седой, готовый, перефразируя Дидро, возопить: «Награждение дурного разве не есть уничтожение хорошего?»: – Иногда надо и убивать. Тех убивать, кто убивать призывает! Это было бы честно. Осуществление принципа примерки к себе... Как широко, без оглядки, как тогда... Помните пакистанское?

   – Помним, – мрачно отзывается Георгий. – Но гриф секретности не снят.

   – И не снимут. Только если с нашими головами и некоторыми из тех, что повыше...

   – Сколько у нас этих резервов? – интересуется Георгий у Извилины, глядя на детей.

   – Уже меньше двадцати пяти миллионов, – отвечает Сергей. – Согласно переписи от 2003 было тридцать с половиной, но теперь теряем в год едва ли не по миллиону. Это только детей – не взрослых! Еще тринадцать или четырнадцать детей на каждую тысячу – даже если по официальной смягченной статистике – умрет в возрасте до 15-ти, а примерно вдвое больше пропадет "без вести". То есть, на каждую сотню – погибает четверо!

   Видно, что и Сергей-Извилина, обычно невозмутимый, взволнован. Сама мысль о том, что ежегодно в этой необъявленной войне гибнет примерно 220 тысяч детей, и это не беря в расчет тех, на которых приходятся на такие "естественные" причины, как смерть во младенчестве, заболевания или несчастные случаи, заставляла скрипеть зубами. Цифры, казалось бы, невозможные, но давно никого не шокирующие, впрочем, и подавались они в редких пресс-релизах и всякий раз исключительно в процентах. Что такое три или четыре процента от общего числа? Но только в этом году и следующем году Россия потеряет убитыми и пропавшими без вести более чем полумиллиона детей в возрасте до 15 лет. Целую армию бойцов этой войны, о которой мало кто знает! А ведь не самый плохой год, – думает Георгий, – то, что происходило во второй половине девяностых, и вовсе не поддается исчисленьям. Или мы уже привыкли? Бездомные дети уже не вызывают ужаса, как и роющиеся по мусорным бакам пенсионеры – дела ранее казавшиеся невозможными, ведь даже после Великой Отечественной войны – самой разрушительной и катастрофической, после которой не осталось русской семьи, которая бы не потеряла кого-то из родных, а множество семей и целых фамилий исчезли навсегда, но уже спустя год – ни одного бездомного ребенка. А сейчас? Второе десятилетие победы "демократических принципов" – и к беспризорникам привыкли, они уже воспринимаются как часть ландшафта.

   Интересно – сколько еще лет надо, чтобы безвозвратные потери лет сегодняшних – лет "тихой войны" – сравнялись с потерями русских во Второй Мировой... или это уже произошло? И Георгий, неоднократно убивающий людей сам, потому считающий вполне естественным, когда пытаются убить его самого, занялся прикидками, чтобы ужаснуться...

   Сергей-Извилина хмурит лоб. Бисмарку – жупелу и авторитету века 19-го принадлежат слова, что русских в действительности победить невозможно: "Даже благоприятный исход войны никогда не приведёт к разложению главной силы России, которая основывается на миллионах подлинных русских греческой конфессии. Они, даже разделённые договорами, всегда найдут путь, чтобы снова объединится, как части разделённой капли ртути"... Но в те времена ничьи извращенные мозги не додумались воевать против детей. Во времена Льва Толстого, как бы тот не огорчался тому, что книгопечатанье – этот выпущенный джин из бутылки, служит, отнюдь не развитию, не исправлению нравов, русские были живым народом, и бабы рожали по 8-12 детей. Пусть едва ли не половина умирала, не дожив до совершеннолетия, но самые живучие оставались, умножали богатство России, и творили, если надо, ее историю на полях сражений. Сейчас же, когда почти все живучие остаются в презервативах и в том абортированном материале, который престарелые богатые еврейки намазывают себе на рожи, пришла иная война, другие сражения – с нами воюют до того, как мы сегодняшние родились. И побеждают. Не было раньше на земле таких войн, чтобы убитых по флаконам считать – каждый как похоронка. И вовсе не на одного – на семью, на отрезанную раз и навсегда русскую фамилию.

   – Что значит – пропадут без вести? – восклицает Лешка-Замполит. – Что это означает – около ста тысяч детей пропадут без вести только в этом году, согласно статистике?! Значит, уже планово?! Е...! Уже и планируют, падлы? Расходно-доходная статья бюджета?!.. Седой! Ты-то хоть скажи – что делать?! Кого мочить?!

   – Себя! – говорит Седой. – Себя сперва мокни в трех водах, да остынь! А не поможет – утопись нахрен! Только не в ключе, нам с него пить!..

   –

   ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

   Количество родившихся детей из расчета по количеству пошедших в школу через 6 лет (согласно официальным данным):

1981 – родилось 4 000 000

   1991 – родилось 1 000 000

   1993 – родилось 600 000

   В начале 90-х годов ежегодное число абортов, только в зарегистрированных государственных лечебных учреждениях РФ составляло от 6 до 8 миллионов. Расценки на косметику и лекарства «омоложения» изготовленные из человеческих эмбрионов (распространяемые в Израиле и США) упали в несколько раз.

   (конец вводных)

   –

   В России на заработки ли, на войну ли, долго не собираются – подпоясались, заткнули топоры и пошли.

   Съездили в Луки, прошлись по секонхендам, подбирая "амуницию" под себя, для дела.

   – Смотри, даже жилетный карман для часов есть! – Замполит красуется в костюме-тройке. – Как тебе?

   – Если не считать, что выглядишь большим идиотом, чем есть на самом деле?

   – Ну да, – неуверенно говорит Леха. – Считай для образа. Подчеркивает?

   – На прибалта похож, – отмечает Казак.

   – Да? – радуется Леха.

   – Только на такого, как кино рисует – от "Мосфильма" шестидесятых – много нарочитости. А шляпу выброси, шляпы при костюмах теперь не носят. И зачем костюм? Костюм тоже выброси, или для рыбалки оставь – в жилетном кармане банчку с червяками держать удобно, всегда под рукой. А что, свитерок шерстяной для тебя слишком скромно?

   – Шерсть плохо. Вдруг, пулевое? Вобьет шерсть в рану, тогда напляшешься.

   – Тогда сразу молись, чтобы не в задницу. Задница у тебя тоже волосатая.

   – Одной шерсти! – говорит Леха. – Мы с тобой одной шерсти! Только у мужиков, как вида, жопы волосатые.

   – Свитер, иначе со мной не пойдешь! Сереге нажалуюсь – демаскируешь. Один управлюсь! – категорически заявляет Казак. – Если карта ляжет, два дня перетерпишь и с шерстью в ране. Ни хера ей не станет!

   Город, когда деревня предлагает войну без удобств, не на расстоянии, а нос к носу и насмерть, проигрывает. У Черчилля можно надрать всякого, обнаружить и вот такое, буркнутое мимоходом: "Русский медведь пока проснется, пока осмотрится, пока разозлиться... А потом его уже ничем не остановишь, будет биться невзирая на численность врага и свои раны!"

   Медведь не живет в городе...

   – Так, может, раз пошла такая пьянка, каким-нибудь макаром заодно и по тамошнему филиал-кагальчику чуток, но с усердием? – сует свой давний интерес Леха.

   Идя по подобной тропе невозможно не разогнаться мыслями.

   – Разговорчики в строю! – обрезает Георгий.

   – А мы не больно! Почти символически. Пришельцы – они, как есть пришельцы! – говорит Леха, всерьез убежденный в собственной теории происхождения видов. И того, что сей вид из космоса – "чужие".

   – Жук ты, однако! – стыдит Замполита Седой. – Именно жук, а не пчела! В том смысле, что за пчелкой до меду дотопаешь, а за жуком – до навозу.

   Леха, считающий себя кривозрячим средь слепых, не перечит, но всем видом показывает, что остается при своем. Лучше тихо, да вперед, чем скоро, да назад.

   Человека вяжут не веревкой, человека вяжут языком, чаще его собственным. Георгий в иные времена, не только слову, но и мыслям ставил не заборы – ограды каменные. Но те времена ушли, и за те времена стыдно.

   – Флот? На чем драпать будут?

   – Флота как такового нет, нельзя же признать за флот эти лоханки, которые подлежали списанию еще в советский период,

   – Жаль! – замечает Петька-Казак.

   – Чего жаль?

   – Не поглумиться!

   – Но зато собственные адмиралы есть. Вырастили! Их командующий "Военно-Морским Флотом Латвии" – кстати, оцените громкость названия этого игрушечного подразделения! – получает зарплату в три раза большую, чем командующий ВМФ России.

   – Хорошая служба у людей, даже завидно. Тихая!

   – На тихой воде больше мусора, – замечает Седой.

   – Так кого нам выставят? Если широко размахаемся?

   – Земесардзе.

   – Это еще что за хрень?

   – Куклусклан какой-нибудь местный, – гадает Миша.

   – Как определил?

   – А по звуку – гремит, словно гражданские с бандитскими склонностями.

   – Очень точно, – Сергей-Извилина в очередной раз удивляется верности его суждений. – "Зеленые братья"!

   – Я тоже вспомнил. Предназначенные училок стрелять? – говорит Казак. – Как в пятидесятые?

   – Занятно будет, – едва слышно ворчит Сашка. – Ставки принимаются! Гражданские с бандитскими наклонностями против военных с... – все ждут от него слова "бандитскими", а Миша решает уж было оскорбиться, но Сашка вставляет иное, – ...С наклонностями гражданскими!

   – А серьезно? – спрашивает Петька-Казак смотря на Извилину. -

   – Националисты. Ярые поклонники и подражатели "зеленых братьев", тех, что занимались бандитизмом после прихода советской власти. Как структура восстановлена в 90-е. Но позже, ввиду невозможности самоконтроля, государством были разоружены.. Ларечники могли бы подтвердить, но и ларечников, в угоду капитала крупных универмагов, тоже ликвиднули. В смысле, аннулировали тем и этим их лицензии. Движение без государственных лицензий на патриотизм здесь как-то быстро теряет популярность. Должно быть, за свой счет неинтересно... Зато те, кто ларьки когда-то держал, враз успокоились. Вроде как отомстили за них. Больше не грабят под видом защиты. Пятнисто-зеленые какое-то время попили на своих сборах, песни поорали, по банкам постреляли, но уже из глакоствольного, да и рассосались. Впрочем, как сказал, это дела вчерашние. Теперь это другое, если в земесардзе записался – проверили, что балтийской кровью чист, получаешь право на приобретение всякого нарезного. Плюс сборы, где обучают из более серьезного.

   – Думаешь, если им оружие дадут, будут против нас в войнушку играть? Те, кто ближе окажется?

   – Оружие у них есть и собственное, это русским "неграм", которых здесь не меньше трети жителей, покупка, ношение, хранение чревато всеми вытекающими из местного уголовно-наказуемого. Земесардзе не послевоенное образование, они и раньше в войну играли, очень для себя удобную – в поимку бежавших русских военнопленных, и надо сказать, много поймали. На рубеже перед Россией, они как раз в доходяг превращались, это сколько километров от лагерей пройти не жравши. А здесь хуторная система – через каждый километр глаза, и почти безлесица, невозможно не наследить. Еще и прочесывания с собаками. За каждого пойманного немцы платили марками. Бизнес и спорт по всей Латвии получался, тем более, что можно безнаказанно. Им всегда нравилось, когда безнаказанно. Когда выяснялось, что повторно бежал, немцы после допросов везли обратно в лагерь и там показательно расстреливали.

   – Что еще? По кадровой?

   – Четыре генерала. Все четыре "академиев не кончали". Одна из них неярковыраженного женского полу.

   – Видно знания в каком-то деле велики, если баба стала генералом.

   – Феминизм не лечится.

   – Еще как лечится! – возражает Сашка. – Просто соображения им не хватает, что лезут на мужское, где им вовсе не место. Соображалку надо вправлять! Не наказывались еще по-крупному – случая не было. Создай случай, и увидишь, что получится!

   – Действительно, раз все равно разминку проводить, так почему бы не по этому адресу? Что скажешь, Извилина?.. Что ты там говорил о предварительной псиобработке? Что-то про создание слухов, легенд и прочего. Повоюем с феминизмом? И когда, наконец?

   – Основное придется на "Лачплесиса" – это праздник такой местный.

   – Ну-ка, поподробнее...

   – Можно и поподробнее, но тут такое дело... Прямо неловко за соседей. Очень неудобный праздник в свете "историзма". На таком национальный праздник, как день Лачплесиса, как не крутись, а внимание человека нового, к здешним мозговым вывертам непривычного, заостряется на нехороших моментах. Например, этот народный эпос не завуалировано, а впрямую утверждает, что Лачплесис (а это древнелатышский герой-воин такой) появился на свет в результате зоофилического полового акта, участниками которого были человеко-латышка и бурый медведь (возможно, что тоже латвийского происхождения, уже ассимилировавшийся, но вполне может так случиться, что и "мигрант", забредший с ненавистной России, откуда исторически приходили все медведи). Однако родившийся детёныш, как это ни странно, по максимуму (за исключением некоторых деталей) унаследовал человеческие черты, доказав могущество национальной крови. А единственным видимым подтверждением состоявшегося акта, попадающего под отмененную ради европейских свобод статью – "зоофилия" (а отнюдь не мутации, как некоторые изволят утверждать), явились мохнатые уши, про которые периодически недружественно настроенные к латышам соседи (эсты и литы), в ущерб исторической правде и явно в целях поглумления, говорят, что они ослиные, а не медвежьи.

   – С ближними соседями, значит, тоже не дружили?..

   – Еще как не дружили! И сейчас, нет-нет, да и проскальзывает. Вот вроде бы, откинув все, можно сказать: "С праздником вас, дорогие латыши!" А задуматься, так только законченный идиот назовёт "День Памяти Павших Воинов" праздником. Но вот назвали... Странностей не перечесть – впрочем, это касается едва ли не всех памятных дат официального Латвийского календаря. И ведь никто не рискнет объяснить – что по сути "празднуется"? – день рождения или день смерти Лачплесиса, сына женщины и тотемного медведя? Если празднуется – так рождение? Но раз касается "павших героев", так смерти? Или вот еще, этот подвиг Лачплесиса, вокруг которого все вертится, чьим олицетворением стали цвета латвийского флага – это едва ли не первое чему учат в школе, растолковывая национальную символику...

   – Серега, давай про подвиг! – нетерпеливо просит Миша-Беспредел, боясь, что в своих объяснениях Извилина забредет далеко, чувствуя нечто смутное, тревожное в этом древнем предании – едва ли не родственную связь. – Люблю про подвиги слушать!

   – А вот с подвигом есть некоторые сложности. В общем-то говорится, что герой Лачплесис – по утверждению, необычайной силы герой – отважно убил, тоже отнюдь не слабенького, Черного Рыцаря. Надо полагать – немца. Там Ливонский Орден правил. Латыши больше чем с полтыщи лет под немцем были, вот и селекционировали прибалтийские немцы из них особую породу для себя, для всяческих услуг. Даже поговорка была, между прочим, русская поговорка в пограничных местах: "Лучше быть рабом у раба, чем латышом под немцем"

   – Но ведь убил же! Молодец и богатырь! На поединок вызвал? Чем бились?

   Сергей-Извилина нехорошо ухмыляется.

   – Есть сомнения?

   – Нет сомнений, – говорит Извилина. – Убить-то убил, про это и эпос хвалится, но вот каким собственно образом...

   – И как?

   – Спящего.

   – Тьфу на них!

   – Герой! – выплевывает Седой. – Герой! – добавляет он. – Потомки!

   – Да, самый что ни на есть, национальный герой. В этот день обязательным образом произносится много депутатских речей, в которых все они борются с "проклятыми русскими оккупантами"... как Лачплесис.

   – Это сонных резать? – удивляется Миша.

   – Получается, что вовремя мы к ним? Свежим ветром по плесени?

   – Вот-вот! – выговаривает свое знаменитое "вот-вот" Седой. – Мешай водку с маслом!

   – Странно как-то, – замечает Сашка, – немцы их мяли по всякому – это конечно если не считать медведя – а русские опять виноваты?

   – Так что с флагом-то? – перебивает Казак заинтересованно. – Ты недоговорил.

   – Лачплесис потащил рыцаря топить, то есть что называется "заметал следы" по принципу: "нет тела, нет "дела", волок по снегу, образовалась кровавая дорожка. Таким стал и национальный флаг – широкая красная полоса на белом фоне... Детишек объяснение, должно быть, очень впечатляет.

   – Называется по другому, но суть понятна, – говорит Казак. – В том числе и внутренняя сущность. Как там давеча говорили? Каждому свой праздник Победы?

   –

   ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

   СПРАВКА:

   "Когда к английскому полководцу, фельдмаршалу Монтгомери, обратились с просьбой составить список военных ошибок, которых следует избегать – под номером первым он указал наиглавнейшую: "Вторжение в Россию. Это всегда неудачная мысль!"

   (конец вводных)

   –

   Латвия – не Европа и даже не ее задворки. Латвия – скорее мелкое недоразумение прилепившееся с краю...

   Европа в 90-е столкнулась с волной экономической эмиграции, и по ней получала и составляла ложное представление о характере русских, перенося на представления о самой России (их культуре, целеустремлениях, взаимоотношениях). Русских, как таковых, среди них не было. Россия третьего тысячелетия расползалась по "европам" не этническими русскими, не личностями, о коих можно было говорить: "русский характер", а "гражданами", которые свое гражданство ненавидели или презирали, во времена иные составляя мещанские сословия и "зону оседлости". Но Европа, не вдаваясь в разборы, называла всех скопом – "русские", по сути нанося обиду "тем" и "другим", но, что хуже, рисуя на этом материале образ "новых русских" – мелочных, склочных, хамоватых...

   Русский человек не способен стать эмигрантом, уж во всяком случае – экономическим! – это противоречит сложившемся взглядам на собственное место в жизни, миропониманию, тому, что называется – настоящий человек...

   – Привет, «Грешник»! – говорит Лешка-Замполит, называя Виталика прозвищем, которым тот когда-то вошел в неписаную историю отечественного спецназа. – Седой справлялся о твоем здоровье!

   Виталик вздрагивает, белеет лицом, потом краснеет от кончиков ушей и в следующую секунду уже возопит:

   – Ой, напугал! Напугал кота-грешника седым псом! Он, хоть, еще ноги передвигает?

   – И от учеников его тебе привет. Это только Седой о твоем здоровье справлялся, а они – нет. Они только привет передавали... – добавляет Замполит, нескладным намеком переведя беседу в деловое русло. – В общем: "Здорова, Корова! Бык челобитие прислал..."

   На всякое, всерьез ли, не всерьез шипящее, следует иногда вылить ковш воды, и посмотреть – что получится, перемена чаще следует разительная.

   Виталик, в чьих узкопосаженных глазах, лепящихся к горбатому носу, словно отпечаталось 666 столетий несправедливых гонений еврейского племени, временами, когда ему кажется, что никто за ним никто не наблюдает, запускает в эти же глаза насмешливые искорки. И в такие моменты уже нельзя прочесть, к кому собственно он себя причисляет – к числу гонимых или гоняющих? Должно быть, и сам так и не определился – не по этой самой причине приобретено характерное косоглазие? Сейчас глаза прямо-таки сверкают искорками. Потом не выдерживает, трескает улыбкой наискосок.

   Хитрый скандалист, сделавший себе "имя" в мире провинциального СМИ-бизнеса, Виталик слывет настолько оборотистым, что (по слухам) ни одного скандала – настоящего и дутого – еще не заканчивал без прибыли. В чистом ли деле, в мутном ли, он всякий раз всплывает маслом на его поверхности, и дело начинают связывать исключительно с ним, удивляясь – как он везде поспевает? Каким-то образом даже те его передачки, которые не доходят до эфира, окупаются. Виталик сам из своего кармана оплачивает эфирное время. "Наш Современник" – "Жизнь Замечательных Людей"... Названия передач не слишком оригинальные, и Виталик, будучи отчаянным циником, после второго или третьего фуршета, в кулуарах частенько оговаривается, последнее слово рифмуя как "блядей" – либо "замечательных блядей", что, на его взгляд, больше соответствует сути передачи. И очень этим счастлив... в узком кругу. Еще можно подумать, что он искренне ненавидит людей, которых приглашает на передачу. Однако, здесь можно ошибиться – Виталик ненавидит не людей, а всякую власть, прекрасно понимая, что при любом режиме был бы диссидентом, людей же он, за редким исключением, презирает, опять и опять удивляясь и искренне переживая, что они отчего-то любят его, как ему кажется, недостаточно...

   – Что за праздник? Как ни приеду в эту вашу Прибалтику, все флаги висят.

   – Траур!

   – Опять? Недавно же траурили! Тоже ленточками было! Заклинило?

   – Недавно ты, скорее всего, под день "коммунистического геноцида" попал – их несколько, а теперь иная историческая боль латышского народа, зафиксированная на века: "день оккупации", но есть еще такие траурные дни – "день памяти террора", "тихая пятница"... всех не упомню, но, кажется, еще с пяток штук наберется вариаций на одну и ту же тему. Хотя всякий раз флаги с траурными ленточками вывешивают – как напоминание, но как-то не запомнить. А ведь на всяком даже малюсеньком строении, да попробуй владелец только не вывесь – штраф! – все равно путаются. То без ленточки – вроде праздник, то в праздник с ленточкой – вроде траур...

   – Бля! – искренне говорит Леха. – Как им так живется? Мазохисты!

   – Это они примазываются.

   – К кому?

   – К нам, к нашему еврейскому Холокосту. Количеством качество хотят взять. Подражатели бездарные! Фига им! Тут им не отломится. Это историческое место уже застолблено, авторские права утверждены.

   Леха кряхтит, но сдерживается – молчит.

   – То ли дело в России, – расчувствовавшись, продолжает Виталик, – там, если даже траур, то праздник, а здесь... Не умеют веселиться!

   – Хвалим родную сторону, а сами туда ни ногой?

   – Так ведь посодют же! – сделав честные глаза, искренние окает Виталик. – Они такие!

   – Ну и что? – удивляется Леха. – По справедливости же! Вор должен сидеть в тюрьме, али как? – спрашивает он, тоже подделываясь под говор. – Ан не воруй!

   – Еще скажи – не дыши! – огрызается Виталик. – Не так уж много я у вашей России и украл!

   – В этом твоя беда. Украл бы больше, указывал бы тогда – кого сажать, а так... Не горюй, сейчас на вашего брата амнистия! – И, дождавшись, когда Виталик выдохнет, расслабится, многозначительно добавляет: – До времени!..

   – До времени? – волнуется Виталик.

   – Будет приказ – начнем отстреливать – убедительно говорит Леха и тут же признается: – Тут некоторые нетерпеливые уже говорят, настаивают – пора! Мол, неплохо бы в втихую вылавливать, да на кол сажать. А кое-кого – по старинному русскому обычаю, как всяких предателей – березками половинить надвое. Раз уж даже в последнюю Отечественную такое было, то сейчас-то... сам бог велел!

   Виталик неопределенно кряхтит, Леха развивает.

   – Знаешь, временами готов оспорить... в некоторых деталях. Хочется свое добавить – авторское внести. Так сказать, лепту в оздоровление, – душевно говорит Замполит, очень душевно, так, что Виталика сразу же прошибает озноб. – Да не бледней ты! – я хоть и к тебе, да не за этим...

   – Вот, спасибочки! – картинно причитает Виталик, заламывая руки. – А то у меня запись – прямой эфир пишем на послезавтра – хорош бы я смотрелся с мыслью о коле в заднице!

   Лешка хмыкает. Виталик оживляется.

   – А что? Среди ваших ходят слухи, что спустят квоты на жидов? – начинает расспрашивать Виталик. – Прошу учесть – биографией чист!

   – Евреями не рождаются. Евреями становятся.

   – Как и русскими, – соглашается Виталик. – Но у вас ведь как? Основной определитель русскости – поступки, которые не несут личной выгоды? Державная справедливость для всех на отдельно взятой территории? А у нас – справедливость для себя на отдельно взятой планете. У нас – клан! Бизнес-клан. Самый обычный экономический – семейная мафия.

   – У вас?

   – А что? – обижается Виталик. – Посмотри на себя и посмотри на меня. Вот меня смотри внимательно! Замечаешь?

   – Что?

   – Хищность во мне замечаешь? Хищность должна быть – кровь христианских младенцев на углах губ и так далее – генетический отпечаток. Ну?

   – Нет, – честно говорит Лешка. – Не очень.

   – Вот теперь действительно – бля! – картинно ругается Виталик. – Придется пластическую доделывать. Тут "профи" носами меряются, куда мне к ним со своим носом. А по повадкам? – с надеждой спрашивает он.

   – Что по повадкам?

   – Повадки у меня еврейские?

   – Что-то есть, но не дотягиваешь. Переигрываешь, буффонного многовато.

   – Совсем расстроил! – заявляет Виталик. – Зачем приехал? Расстраивать?

   – По другому делу.

   – Тогда подождешь? У меня сейчас запись. Смотри – учись, сейчас интервью буду делать – специально для тебя. Обещаю – будет интересно!

   ...Лешка-Замполит пропускает момент, когда представляют гостя – все его дутые звания и регалии, столь привычные сегодняшнему вздутому времени. Какой-то глава то ли фонда, то ли «общества», а может, того и другого вместе – «фонд» ли исследует «общество», «общество» ли сидит на «фонде» – в общем, понятно, что присосался... Черт ногу сломит в этих их игрищах! Под стать и имя гостя – то ли Юлик, то ли Эдик... Да и фамилия – Януловский... или Янулкович? Но вот сама беседа начинает понемножку интересовать, затягивает своей абсурдностью, уже приглядывается и к гостю программы, чем-то похожему на Гайдара периода его премьерства – такие же пухлые щеки и честные глаза – слушает как тот рассказывает о героическом прошлом своей семьи...

   – Моего прадеда забрали в солдаты в 1913 году, когда ему было 15. Он был единственный грамотный из всего полка...

   Виталик кивает, лицо прискорбное.

   – Скоро он стал очень авторитетным человеком...

   – В 15 лет? – подает голос Виталик. – Очень любопытно. Не в смысле авторитета, разумеется. Я про то – куда его забрали? В 1913 году 15-летнего "забрать в солдаты" никак не могли.

   – Это почему это? – удивляется гость.

   – Согласно Уложения о призывном возрасте Русской армии.

   – Ну, не верите – не хотите. Он был 1898 года рождения, забрали в 1913 – следовательно, в возрасте 15 лет. Может, забрали вместо кого-то, может, там была путаница в датах рождения. Но это факт!

   – Нет, – грустно говорит Виталик. – Это не факт. "Вместо кого-то" забрать не могли. Вы очевидно не в курсе системы набора в Русскую армию в начале века.

   – Малиновский попал в 16, хоть и добровольцем!

   – Во-первых, будущий маршал Советского Союза Малиновский прибился к эшелону и был зачислен добровольцем в пулеметную команду уже на фронте. Во-вторых, уже была война.