Текст книги "Время своих войн-1 (СИ)"
Автор книги: Александр Грог
Соавторы: Иван Зорин
Жанр:
Боевики
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 52 страниц)
В Москве недорода не бывает – все скупит на свое, на краденое.
– Был я в той Москве! – заявляет Миша-Беспредел. – Все какие-то на себя завернутые, на собственные мозговые рюшечки.
– Здешние человечнее, – говорит Сашка-Снайпер. – На порядок!
– На все сто! На какого не посмотри, хоть на самого забулдыгу – душа видна, не прячет.
– Трусости меньше.
– Мне вот интересно, если бы все разом кинулись?
– Ты о чем?
– О нас и не нас. Я про местных.
– Тогда мне вовсе не интересно. Если руками, если без стрельбы, повязали бы, как пучок редиски.
– Нас?
– Нас. Тут и думать нечего, тут как...
– И Молчуна?
– Молчуна бы нет. Молчун бы ушел, мы – нет. Мужики, если заведутся...
– Значит, как пучок редиски?
– Угу! Оставляя возможность плевать зубами, целя мучителям в правый – стрелковый глаз. Ты русского мужика плохо знаешь, если уж разойдутся...
– А мы кто? Мы разве не русские мужики?
– Мы – мужики обученные, а значит – испорченные. Наши действия проще предсказать. Вот, скажи, если бы это ФСБ их подзуживало, чтобы за их спиной собственную операцию по нашей нейтрализации провернуть? Разве не клюнули бы мы? Еще как клюнули!
– Вот потому у нас и договор. Мы на территории России следить не должны – наша задача не внутренний враг, а внешний. Хотя по сегодняшним временам тут кто угодно в этих хитросплетениях запутается!
(Говорят так, будто лишний раз самих себя уговаривают – не вмешиваться...)
– Боятся накрошим?
– А то мы мало накрошили? Нам бы только Леху сдержать.
Злой на язык Замполит на это уязвляет, бьет в больное:
– Ну, куда нам всем по сравнению с Мишей-Беспределом и Сашей-Снайпером! Хорошо им – кого бы не шлепнули – им с горки спускаться, ворочать, проверять не надо.
Должно быть, Лешка Афган вспомнил – "горку пакистанскую" – там Сашка с Мишей за всех дело сделали, либо Китайско-Вьетнамскую "двухнедельку" от 1979 года – ту короткую "неизвестную войну", которая морозцем прошлась по всей Азии, и существенно охолодила Европу сознанием, что у Союза подрастают такие ученики. А может, и не про это Лешка намекает, были и другие дела – но здесь едва-едва отстрелялись, и уж – "кум королю, сват министру" – настолько хорошо всех принимали. У каждого с того времени вьетнамский орденок – хотя предлагалось на "героя Вьетнама", со всеми их вьетнамскими льготами, как чашка риса и бесплатный проезд в местном транспорте, но в Союзе категорически возразили: решили, что получится "нескромно". Леха тему цепляет по причине собственной чувствительности к трупным запахам, не думая – каково тем китайцам пришлось, которым два месяца эти трупы пришлось выносить и даже изобретать какую-то новую химию, чтобы те совсем не расплылись, за что какой-то их ученый (по слухам) отхватил правительственную награду. Вполне может быть, что наградили, просчитав возможность применения рецепта в будущем – китайцы подобно евреям способны к планированию на сотни лет вперед, только в отличии от вторых не столь суетливы, не пытаются бежать впереди паровоза...
Саша делает вид, что не обижается, а Миша "делать виды" не умеет, обижается за обоих, зло щуря глаза, "ставит на вид" – словно он больше не он, полностью выйдя из привычного всем образа "добродушного и недалекого миши".
– Что, Лексеич, осознал меру ответственности за свое дело? Это ведь не только гибель людей – мы ее в какой-то мере компенсируем собственной гибелью. Совестью компенсируем, душой погубленной, а не блядской циферью. Через себя пропускаем – во вред это стране, к которой привязан, пошло ли оно на пользу...
Георгий обрезает разговор, командует – "разойтись", не буквально разумеется, а в речах, которым тоже надо знать меру...
У Извилины страсть к аллегориям – случается, ловят на эту приманку.
– Серега, а можешь про нас и Россию чтобы наглядно, да на примере, хотя бы, вон той лягушки?
Сергею секунды не требуется. Точки опоры есть – да две сразу, есть от чего отталкиваться. Аллегория – инструмент художника-философа. Игра в контрасты. Ими можно смягчить или еще более усилить сказанное.
– Чтобы сварить лягушку в мелкой посуде, градус температуры повышают постепенно – она разомлевает и перестает соображать – что собственно происходит. Это и делается, если на Россию посмотреть, поскольку брось нас разом в кипяток – выпрыгнем. А так, вроде бы нам собственное уничтожение в кайф.
– Хреновая какая-то аллегория. Самолюбию хреновая.
– Не нравится? Хорошо, учитывая уникальные богатства России, будем считать, что мы та лягушка, которая в молоке. И тут некоторые считают, что ту самую процедуру надо проделывать со связанной лягушкой. Однако, и связанная, совершая судорожные телодвижения, может сбить содержимое в масло и опять-таки, найдя точки опоры, выбраться.
– Ну ты Серега... Тебе бы... Ну, точно, с Лехой да в депутаты! – в который раз упрекают Извилину за неправильную карьеру.
– С автоматом не пустят...
Марк Твен был не прав в своем утверждении, что "всякую блоху можно выучить депутатской должности". Блоху нет смысла учить тому, что умеет депутат – она умеет это делать по факту рождения.
Председатель КГБ Крючков 17 июня 1991 года на закрытом заседании Верховного Совета СССР (того самого, что в 1993 будет расстрелян танками по приказу Ельцина), пытался доказать депутатам, говоря исключительно прямо: – если не будут приняты немедленные чрезвычайные меры, страна прекратит свое существование, называя "перестроечные реформы" заговором ЦРУ США, проводимом через собственную "агентуру влияния" (еврейскую диаспору)...
12 декабря Верховный Совет РСФСР ратифицировал Беловежские соглашения (незаконно, ибо не имел на то полномочий). 185 проголосовали "за" и лишь 6 человек против, среди которых был и сегодняшний президент Белоруссии – Лукашенко. Развал СССР стал одновременно и разрушением исторической территории Российской державы. После Беловежского соглашения за пределами "Российской Федерации" оказались 25 миллионов русских, ставших иностранцами на родной земле...
Под всякой бездной, в которую падаешь, и казалось бы достигаешь самого ее дна, предела, всегда можно найти новую бездну.
Личное "падение Извилины": открывать себе информационные "колодцы", за каждым попадая в новый. У Извилины страшный дар – память. Потому ли он бережется, пытается присыпать ее всяким незатейливым информационным мусором? Но стоит мысли от чего-то оттолкнуться, как следом вытягивается вся цепочка. Все предметы взаимосвязаны. И расстрел русских офицеров, еще не рассматривающих новую власть в качестве своего врага, а следом расстрел их семей, взятых в заложники – это имеет связь с шельмованием армии и во времена новейшие, это как бы продолжение. Все имеет собственную связь.
На следующий день после убийства евреем Канегисером еврея Урицкого (начальника питерского ЧК), в качестве "возмездия", были расстреляны 500 русских офицеров, и новой властью официально объявлен "красный террор". Фактически с этого-то и началась гражданская война...
"Еврей шашечкой махать не будет", зато отличается красноречием и способен выдумать множество лозунгов, чтобы шашечками махали другие, зато он прекрасно управляется наганом в подвалах Чека, зато способен выдумать заградительные отряды и вспомнить, что когда-то существовали "проскрипции": расстрел каждого десятого при недостаточном героизме.
Откомиссарили лихо. Преследовали не сопротивление, только тень его, сам намек, возможность, что сопротивление их власти может образоваться в неком будущем. Под это уморили несколько миллионов крестьян – этих вовсе не считали. Миллионом туда, миллионом сюда, отошли от пошлости публикаций в газетах списков расстрелов заложников, только первый раз дали пофамильно, потом в цифрах, считая десятками и сотнями, потом и это прекратили. Лишнее никого уже не пугало, да и не удивляло – вошло в норму жизни, а "норму" потребовалось скрывать. Москва, впитав в себя новых господ, зажила своей отдельной от России жизнью...
Извилина когда-то давно видел простые сны, но с Афганской, вдруг, сны-тексты. Они звучали вокруг него, обволакивали... Он руководил своими снами, словно оркестром, возвращался по снам назад, чтобы что-то поправить в этой общей партитуре.
В его снах Иван Грозный не сходил с ума во второй половине жизни, Петр Первый не приваживал немцев на Русь, не облагал формулярами всякое движение, а давал вольную на пересечение границ – учитесь, сукины дети, кто хочет! Николай Второй впитывал решительность своего отца – Александра Третьего, и ему доставало воли и разума не идти на поводу у промышленников и собственного генералитета – не лезть в мировую мясорубку, а сохранить вооруженный нейтралитет под загадочным для всех недругов девизом: "Россия сосредотачивается!"
Единственное – Сталин. Сталин сделал в тяжелых для себя обстоятельствах много больше, чем способен был бы кто-то другой...
–
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
В.Молотов, народный комиссар:
"В 1939 году, когда сняли Литвинова и я пришел на иностранные дела, Сталин сказал мне: "Убери из наркомата евреев". Слава Богу, что сказал! Дело в том, евреи составляли абсолютное большинство в руководстве и среди послов. Это, конечно, неправильно. Латыши и евреи... И каждый за собой целый хвост тащил. Сталин не был антисемитом, как его порой пытаются изобразить. У евреев активность выше среднего, безусловно. Поэтому есть горячие в одну сторону и очень горячие в другую. В условиях хрущевского периода эти, вторые, подняли голову, они к Сталину относятся с лютой ненавистью..."
В архиве посла СССР в Швеции Александры Михайловны Коллонтай сохранилась запись ее беседы со Сталиным в ноябре 1939 года:
"Многие дела нашей партии и народа будут извращены и оплеваны прежде всего за рубежом, да и в нашей стране тоже. Сионизм, рвущийся к мировому господству, будет жестоко мстить нам за наши успехи и достижения. Он все еще рассматривает Россию как варварскую страну, как сырьевой придаток. И мое имя тоже будет оболгано, оклеветано. Мне припишут множество злодеяний.
Мировой сионизм всеми силами будет стремиться уничтожить наш Союз, чтобы Россия больше никогда не могла подняться. Сила СССР – в дружбе народов. Острие борьбы будет направлено прежде всего на разрыв этой дружбы, на отрыв окраин от России. Здесь, надо признаться, мы еще не все сделали. Здесь еще большое поле работы.
С особой силой поднимет голову национализм. Он на какое-то время придавит интернационализм и патриотизм, только на какое-то время. Возникнут национальные группы внутри наций и конфликты. Появится много вождей-пигмеев, предателей внутри своих наций.
В целом в будущем развитие пойдет более сложными и даже бешеными путями, повороты будут предельно крутыми. Дело идет к тому, что особенно взбудоражится Восток. Возникнут острые противоречия с Западом.
И все же, как бы ни развивались события, но пройдет время, и взоры новых поколений будут обращены к делам и победам нашего социалистического Отечества. Год за годом будут приходить новые поколения. Они вновь подымут знамя своих отцов и дедов и отдадут нам должное сполна. Свое будущее они будут строить на нашем прошлом..."
(конец вводных)
–
Но как быстро все заканчивается...
Заканчивается предельный возраст, но нет желания остаться за флагом, как только свернуть флаг на грудь, что делали во время войны, выходя из окружения. Но вот только не сменить, не встать под флаг чужой, как поступали другие, с чего-то вообразив, что это не та страна в которой стоит жить, но в большей степени умирать. Будущности у них нет, будущему их высасывать.
Можно ли любить страну, где рождаются дети с аллергией на жизнь, и нет большего счастья для чиновника, чем возвыситься до уровня собственной некомпетентности? Где пытаясь преодолеть зло терпением, делали себе только хуже, раззадоривали захвативших власть на новый беспредел. В мелькании нарезанных картинок нарезанных новостей, в чехарде многословиц, отдельное слово, несущее смысл, больше не цеплялось, все скопом уходило в гул, все превращалось в один общий припев попсы.
Раньше такое было: похволя продаешь, а хуля покупаешь. И словно враз все переменилось. Теперь наоборот. Хулишь, чтобы оправдать продажу. Родину хулишь, землю свою, быт, честь, долг. Нахваливаешь же дешевый прикуп от продажи: запиндостский образ жизни. А суть вычленить – готов все спустить в унитаз. Себя уже спустил. В фарфоровый ли, золоченый, в затейливую либералистско-демосратическую дыру – да как бы она не представлялась! – а спустил! И всяк способный думать – в мыслях своих, вслух, так формируя, иначе ли, но смыслом общим, слово в слово, повторял сказанное каким-то сетевым злым философом: "СССР разрушили педерасты. Они пообещали, что жить от этого всем станет лучше. Однако жить всем стало только хуже, а лучше стало лишь педерастам. Но СССР теперь не вернуть, а от педерастов теперь не избавиться..."
Предвидеть – одно, а предупреждать – совсем другое. Толмач при провидце более важная персона. Извилина – провидец, Федя – его толмач. Потому и молчит (так ему теперь кажется), озвучивать – значит – приближать! Феде не хочется приближать то, что неизбежно должно случиться...
Правду не просто глотать, правду не просто и выговаривать – бывает, колом становится поперек глотки. Она такая, она не переваривается, жрет и жжет изнутри. Говорить то, что думаешь – роскошь. Говорить, веря в то, что говоришь – непростительно.
Сергей-Извилина привык обращаться к Феде словно к самому себе, не ожидая ответа. Легче мыслить разговаривая – это мысль притормаживает, не дает ей нестись галопом по бездорожью. Ведя беседу Извилина отдыхает от самого себя.
И только Седой разглядел, что Молчун, найдя ли в Извилине собственную странность, ее иной полюс, отныне до самой макушки заряжен личной преданностью не идее и даже не группе, а конкретному человеку...
Федя больше всего на свете любит дождь, не простой – особый, что случается после «тропического часа» – вселенский потоп. Федя помнит как в начале 90-х в такой же дождь, что случился в Москве, Извилина рвался на крышу, а он его не пускал. Потом здесь же на чердаке пытался упасть на нож. Схватились... Держали друг друга за руки так крепко, что кровь выступила из под ногтей. Извилина обмяк – дал себя увести и уснул. По утру либо ничего не помнил, либо волевым усилием отрезал этот кусок жизни и сшил края. Извилина умел такое – забыть! – напрочь, словно положить в спецхран, захлопнуть дверку, потерять код и ключ... Вроде Наума Рабисмана, набросавшего знаменитое эссе, который никогда не был в Хайфе, хотя и указывал ее местом своего проживания, более того, не был ни Наумом, ни Рабисманом, но умел видеть, сопереживать, хорошо знал историю (в том числе скрытую с общих глаз) и племя, в котором вращался...
–
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел – информационное эссе):
МИР УСТАЛ ОТ ЕВРЕЙСТВА
"...Не стоит обманываться малочисленностью еврейской нации, чей процент по отношению к населению планеты действительно ничтожен. В сфере идеологии ее вес не просто значителен, он определяющ. Что противопоставить ее мощи сегодня после увядания христианской церкви, крушения национал-социалистической идеи и распада коммунистического общества не ясно. Именно поэтому так ярко вспыхнула звезда Сиона, озарившая человечеству дорогу в ХХI век, затмившая остальные солнца.
Правда о евреях – это правда голого короля, секрет полишинеля. Из века в век, на бесчисленных языках склоняют один и тот же "народ среди народов", им восторгаются, перед ним заискивают, его истребляют. От Испании до Бухары, от Нерона и Хмельницкого до Гитлера и Арафата. Сколь различны сошедшие со сцены вавилоняне, персы, римляне, готы, византийцы, однако их единодушие в этом вопросе поразительно. Исповедями антисемитов исписаны тома, антисемитизм – субстанция не привнесенная, не надуманная, его питают собственные глаза. Но из него умело извлекается выгода. Имидж гонимых давно приватизирован: вся история еврейства – это история антисемитизма. Из египетского и вавилонского плена, через римское ярмо и средневековые гетто, через погромы украинских местечек и "дело Дрейфуса", из-за черты оседлости к холокосту и арабской экспансии лежит путь униженных скитальцев. Их исход кажется вечным – из поколения в поколение, из века в век слушается одно и то же дело: "Мир против евреев". "Плач сынов Сиона" – привычное выражение, "плач сынов Швеции, Бельгии или Мавритании" режет слух. Пример уникальный, когда образ, сформированный Книгой, предопределил как отношение к целому народу, так и его собственное поведение, вылившееся в то, чтобы с тысячелетней инерцией исполнять прихоти Талмудической режиссуры. Это уже в крови: гои всесильны, еврей только бедный. Таков естественный Ответ на искусственный Вызов. Но истина глубже. Роль беззащитного выгодна. Каждый ощущает жестокий оскал мира, каждый мечтает стать ребенком, которому позволено капризничать. И евреи первыми осознали это, присвоив амплуа страдальцев, средоточия вселенских скорбей. Они узурпировали роль если не мировых детей, то мировых пасынков. Жалость и сочувствие. Что может быть прекраснее идеи гонимого Бога? Нет ничего возвышеннее покаяния, но нет и более удобной почвы для спекуляций. У библейского народа практика революционных интриг восходит к Паралипоменонам и Книге Есфири.
Избранность евреев налицо, но от Бога ли она? Религиозное рвение последователей Моисеева закона, жертвенность зелотов и плач иерусалимских пророков постепенно превратились в неприличное стремление стать совладетелями князя мира сего. Самозванные, в миропорядке евреи присвоили роль посредников: между производителем и потребителем, событием и интерпретацией, человеком и правом, человечеством и Богом. Они – торговцы, газетчики, юристы, богословы. Ныне еврейская цензура определяет кому быть, а кому не быть, вершит прошлое, фильтрует настоящее, рисует будущее. Ученые-этнологи, имевшие неосторожность назвать еврейский этнос химерическим образованием, изымаются из истории науки. Провокации, забалтывание, высмеивание и забвение – приемы из арсенала восточных хитростей. Всеми правдами и неправдами, всеми рычагами демократических технологий евреи добились, что сегодня тема их власти стала дурным тоном, заставляя держать язык за зубами, они запретили вести разговоры о себе в непредвзятом ключе. В организме человечества евреи играют роль тромбов, контролирующих, направляющих, искажающих информационные потоки. Освоив поле коммуникационных связей, они получили возможность осуществлять селекцию, отбор, духовный геноцид. СМИ всего мира на разные голоса поют "Славься, Израиль!", приковывая внимание к одной-единственной теме, соперничая в изощренности од библейскому народу. Все знают, какому переселенцу на правом берегу Иордана отдавили ногу, о происходящем в миллиардных Китае и Индии не подозревает никто. Если американцы – нация бизнесменов, немцы – звероподобная нация, то евреи – нация вампиров. Их нельзя убедить, умолить, усовестить. На информационном поле их невозможно переиграть. Это их вотчина. Они понимают только силу. Их изворотливость продиктована трусостью, приспосабливаемость – страхом. Это оборотные стороны еврейской души. На войне евреи исчезают, в бой идут немцы, испанцы, русские, зато потом мифотворческая машина героизирует именно евреев. Под видом общечеловеческих евреи насаждают свои ценности, навязывают правила игры, по которым они непобедимы. Можно веками разглагольствовать о космополитизме, гражданах мира, братстве людей – еврей всегда знает, что он – еврей, а остальные – гои. И к ним веками взывающие к жалости евреи беспощадны. Будь то палестинцы, греки или филистимляне. Неудивительно, что такая политика периодически разражается мировой интифадой.
Ветхозаветный Бог запретил ростовщичество. Фома Аквинский, определял жажду наживы как turpitudo: Не было ни одного отца Церкви, который бы не осудил корыстолюбия. Деньги – изобретение дьявола, считало Средневековье, необходимое зло, радоваться которому безнравственно. С той поры, когда деньги приобрели самостоятельную ценность, а нажива стала двигателем прогресса, уже не требуется пышная генеалогия, глубокие знания, воинская доблесть, уже не нужно владеть словом или мечом – почет гарантирует ассигнованная бумага. Наша цивилизация золотого тельца очень выгодна малому народу, который чувствует себя в ней, как рыба в воде. Ведь уже среди древних обществ, с установкой индивида превзойти окружающих, страсть к обогащению выделяла семитов. Маркс писал, что бог евреев – золото, они так и не вышли из пустыни, так и сидят, поклоняясь золотому тельцу. Грех скупости, проказа корыстолюбия, скверна ростовщничества, банковские кумирни тысячелетиями сопровождают детей Израиля. Сегодня нас пытаются уверить, что мир всегда славил золотого идола, что люди во все времена гибли за металл. С больной головы перекладывают на здоровую, врожденными пороками мажут чужих предков. Люди всегда гибли за идеи, евреи – за идею золота. Скромность не их качество. Если не ударить по рукам, еврей обязательно возьмет. И будет открыто глумиться. Таков их поведенческий стереотип, их этническая установка, восходящая корнями к религиозной замкнутости. Еще Гиббон, переадресовывая упрек древних, снисходительных к чужим суевериям, считал, что нетерпимость иудеев справедливо вызывает презрение и смех.
Работая локтями, по планете ходит вечный жид, чернявый, пучеглазый Агасфер. Он бродит по Европе в платье ростовщика, в обличьи масона, призраком коммунизма. Вольный каменщик, тамплиер, большевик или эсер, он непременный участник всех тайных обществ, всех подпольных кружков, он – душа заговоров, соль революций. Утратив ориентиры, получив размытую идеологию, постхристианский мир стал его легкой добычей. Совокупность разрозненных общин, общество, разбитое на диаспоры – это идеальная среда для евреев. В аморфной, разобщенной массе проповедуется культ индивидуализма, обрекающий на одиночество и изоляцию, оторванная от традиций личность мается постылой свободой, свободой ветра на пепелище. Но подобная судьба не грозит евреям благодаря выработанной за века спайке и генетически закрепленному чувству локтя. Их время – время социальных потрясений, расшатанных устоев, время мутной воды, их проклятье – крепкое, моноэтническое государство, идея которого вызывает у еврейских философов глухую ненависть.
Люди без родины нетерпимы к чужому патриотизму. Существуя внутри этносов, евреи создают особую субкультуру, обособляясь, отгораживаясь, точно зеркалами, кумирами, вышедшими из их среды, не замечая других, они проживают внутри нее, замыкаясь в кварталах этого духовного гетто.
Достижений окружающих, чужих авторитетов для них не существует. Атеистичный, в третьем колене забывший идиш и не удосуживающийся выучить иврит – еврей назовет с десяток имен своих русско /англо, франко, германо/ говорящих соплеменников, в чьей гениальности не позволит усомниться. Используя язык народа-донора, еврейские авторы отражают дух чуждый туземному, опухоль расползается, поражая метастазами организм хозяина, искажая его прошлое, коверкая настоящее, пороча будущее. Талантливых происхождением воспевает хор еврейских сирен – критиков, искусствоведов, историков культуры, чье мнение выражает простая формула: "Все, к чему прикоснулся еврей, шедевр". Кукушкинд обязательно похвалит Петушанского. У евреев своя эстетика, свой стиль, и их нисколько не смущает, что остальными он воспринимается большей частью, как пошлость, лишенные рефлексии, они искренни в своей упрямой вере в собственную непогрешимость..."
/Наум Рабисман, Хайфа, 2001/
(конец вводных)
–
/конец второй части/
ПРИЛОЖЕНИЕ:
«Воинский Требник»
201:
Брать чужое грешно, а не брать для выживания грех втрое, потому как – глупость. А нет ничего грешнее глупости! А трофей, так и вовсе не грех. Что с боя взято, то свято, уже не чужое – свое, тут все грехи смываются.
202:
Хочешь жить нескучно? Чаще поступай не по течению смысла, набившего колею столь глубокую, что не видно окрестностей, а вопреки. Выныривая из проторенного, осмотрись, удивись себе – стоило ли того? – и решай – куда тебе? На все стороны или обратно в канаву.
203:
Не скорому впереди быть, а спорому. Скорый на один рывок, на одно дело, а нет таких дел – на рывок. Всякое дело из множества состоит, слипаются, внутрь не втиснешься. Щелкай орешки от нижнего.
204:
Каждый человек должен быть готов к ответу за собственное движение. А за стояние отвечать не надо. Где бы только, на чем бы только не стал, не укрепился – это твое.
205:
Мутная вода всегда кажется глубокой. Не верь мутным, не ставь их подле себя. Ласковый язык все кости переломает. Прозрачный человек прост и неинтересен. Но окружай себя ими, со временем поймешь и красоту. Красота в простом, в затейливом много лжи попрятано.
206:
Когда знаешь, уже не лежишь, а бежишь. Чем больше знаний, тем дальше забежать хочется, голову во что-нибудь темное сунуть. Иди шагом, оглядывайся, что после себя оставляешь. Обычным человекам – обычные дела, да и ответ держать обычный. Тебе – за всех ответ: за людей, за землю, за имя свое.
207:
Начало жизни знаешь точнее точного, конец – смутно, но опять знаешь, что не избежать, чего же так середина пугает? На смирного сверху беда падает, наваливается, бойкий – сам в нее влетает. Беде быть всегда, это неотвратимо. Но бойкий влетит и вылетит, смирный под бедой останется, врастет ему в плечи. Всякое несчастье, кроме последнего, всего лишь пробный камень для человека, пристрелка к нему. А ты ворочайся! Не стой лунем под несчастьями!
208:
Человек в чужих делах – зрячий, в собственных – слеп. Тому, кто других ведет, такого не пристало. Не будь мелок и будь чист. Чужое людское позорище – смешно, собственное – лютая обида. Не делай людям обиды усмешкой.
209:
На каждое слово пошлину не удумаешь, человек будет говорить всякое. Положишь пошлину, тоже будут говорить, но самое дешевое. Иные разницы не заметят, но нужно ли дешевое подле себя?
Верь очам, а не речам. Глаза всегда открывай быстро, а рот не торопись.
210:
Сложно встать на какую-то сторону, когда стороны перемешиваются. Хочешь к войне охладеть? Понимай – с кем война, зачем и про что. О войнах заранее сговариваются – во сколько каждый мертвец станет. Такое обычно барыги, что войны начинают, просчитывают наперед. Бардак же на войне не с того, что не берутся во внимание подсчеты другой стороны – тех же барышников. Всякий бардак в плане – всем барышникам в расчет.
–
От автора Александра Грога (комментарий ко второй части):
Первую и наиглавнейшую оценку каждому даю такую – является ли он человеком, с кем бы хотелось преломить хлеб за столом. Каждый писатель или историк, да и просто человек, к которому прислушиваются, хочет он этого или нет, проводник какой-либо идеи. Он либо служит идее разрушения России (таких сейчас подавляющее большинство), либо терпеливо складывает стену, подбирает камни, в том числе и те, которыми приходится отбиваться. Цинизм в моде, не все разрушители идейны, но равны тем, что стали на сторону врага. Рушить много легче, это еще и поднимает в собственных глазах, возникает ощущение собственной значимости, такое еще в «песочницах» пройдено. Волнующее ощущение – рушить «чужое». Но уничтожая и принижая ничего собственного не построишь – это мираж. Пустота человека – тоже идея – идея воинствующей пустоты. За столом в собственном доме преломляю хлеб с людьми наполненными, кому, и это как минимум, – «за Державу обидно»! Сегодня нам навязывают не историю России, а стряпают историю «уголовных дел», одновременно увязывая ее с проблемами, которые должны интересовать сексопатологов и психиатров. Являясь по сути газетчиками, а не историками, больные и извращенные, прыгают блохами, надергивают из истории больное и извращенное, шарахаясь от здоровых проявлений патриотизма, не замечая подвигов, тщательно изыскивая скандальное, порой и додумывая его, утрируя, дополняя, в меру собственной пошлости, вытаскивая лишь исторические анекдоты, старясь придать им достоверность, внушая, что они и есть история...
От автора Ивана Зорина (комментарий ко второй части):
Мы знаем, что смертны, и ведем себя так глупо. Для неудачников писать трудно Писательский хлеб горек и скуден, масло приносят лишь бестселлеры. Выводя строчку за строчкой, которые прежде терпеливо придумываю по ночам, я утешаюсь тем, что талант от Бога, а трудолюбие доступно всем. Проза, как известно, не тайга – сквозь нее продираться не станут, однако сегодня, когда для выявления будущего успеха книгу достаточно прочитать ребенку, я ощущаю себя несвоевременным, как зимняя муха. Мое кредо заключается в том, что мысли и образы – я осознаю всю условность подобного разделения – должны чередоваться. Хотя в моем творчестве первые, возможно, и превалируют – таков склад моего ума, и тут уж ничего не поделаешь... С одной стороны хороший писатель, как фокусник, отвлекает сюжетом, а эффекта достигает за счет художественных приемов, которые сводятся к умению выстроить предложение, с другой – слова, что стежки, накладываясь друг на друга, стараются залатать дыры, а потом выветриваются. В памяти остается лишь суть. Или пустота. К тому же мысли, которые мучают писателя и которыми он хочет поделиться, свободны, как волки в степи, а слова, как охотничьи псы, загоняют их по клеткам, чтобы убить...
Часть 3 – ВЖИВЛЕНИЕ
«Гражданин должен читать историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и государство не разрушалось...»
Николай Карамзин «История государства Российского»
«Ужасы собственной истории должно ставить в защиту веры. Вера лакирует все – все трещины и червоточины человеческого материала, поскольку речь здесь идет не о вере в бога, а вере в человека, вере в Россию...»
Александр Грог «Этюды смысла»
«В истории народа, как и в истории отдельной личности, наступают моменты осознания самого себя, своего предназначения, своей судьбы. В такие мгновенья нации открывается неповторимый, присущий ей одной мир, и она замирает, ощупывая свое будущее, которое соткано из прошлого, беззащитная, как сбросившая кожу змея. Это вглядывание в реку минувшего в надежде увидеть свое всплывающее лицо, это необходимое осознание собственного бытия... оно опасно – в очереди к солнцу стоят другие цивилизации...»
