Текст книги "Из Парижа в Кадис"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 42 страниц)

«Король, на свою беду проник ты в эту башню, ибо тот король, который в нее проникнет, ввергнет Испанию в огонь!»

Но слова эти не остановили неблагоразумного Родриго; в одной из опор башни было углубление, закрытое железной дверью. Родриго взломал эту дверь. В углублении стоял сундук. Король открыл сундук, но вместо золота увидел там незнакомые знамена с изображением конников, восседающих в больших седлах. Конники эти были арабы. На шее у них висели мечи, и они были вооружены арбалетами. Испугавшись, дон Родриго вышел из башни. Но позади него, словно с неба, опустился орел. В клюве его была головня, он потряс ею над башней, и башня вспыхнула. Дон Родриго неправильно понял предзнаменование: он подумал, что Господь приказывает ему идти сражаться с африканскими маврами. Он собрал двадцать пять тысяч конников, поставил командовать ими графа Хулиана и отправил их завоевывать Африку.

Однако этот поход был обречен с самого начала; граф Хулиан потерял двести кораблей, сто весельных галер и всех людей, за исключением четырех тысяч. У графа Хулиана была дочь. Ее звали Флоринда. Она была самой красивой девушкой во всем королевстве. Граф Хулиан оберегал ее как сокровище. Она никогда не выходила из дома, и ни один мужчина, кроме отца, не видел ее лица. Уезжая, отец разрешил ей гулять лишь в саду, окруженном высокими деревьями, листва которых, когда она была неподвижна, отгораживала сад, словно занавесом, от посторонних взоров.

И вот, пока ураган рассеивал флот ее отца, донья Флоринда, уверенная, что дон Хулиан уже высадился и одержал победу, спустилась в сад со своими служанками и легла на траве. Глупенькие девушки полагали себя в безопасности от чужих глаз. Флоринда предложила всем сравнить ножки, измерив их шелковой желтой лентой. Когда служанки это проделали, она взяла ленту и в свою очередь приложила ее к своей ножке. И оказалось, что у доньи Флоринды ножка самая маленькая и самая стройная. С этим все согласились.

Но по воле рока одно из окон дворца готских королей выходило в сад графа, и опять-таки по роковой случайности в эту минуту подул ветер. Он раздвинул ветви деревьев, и пылкий взор короля Родриго проник сквозь листву. Король никогда не видел ни более красивого личика, ни более красивых ножек, а увидев их, почувствовал, что в сердце его зажглось пламя. Этому пламени предстояло спалить всю Испанию. В тот же вечер он послал за дочерью графа. Родриго был король, и, когда он приказывал, ему следовало подчиняться. Донья Флоринда подчинилась и пришла к королю.

«О моя драгоценная Флоринда, – сказал он, – едва увидев тебя, я почувствовал, что умираю; если ты пожелаешь вернуть меня к жизни, я разделю с тобой мой скипетр и мою корону». Говорят, что сначала Флоринда ничего не ответила, и утверждают даже, что она рассердилась. Но к концу беседы все, чего хотел король, было ему даровано; и вся Испания погибла из-за прихоти Родриго и уступчивости Флоринды. Если спросить, кто же из них виноват, мужчины назовут Ла Каву, а женщины – Родриго. И все-таки, надо полагать, донья Флоринда раскаивалась, ибо она написала отцу и призналась в своем поступке, переложив, разумеется, всю вину на короля Родриго.

Когда старик прочел об обрушившемся на него бесчестье, он схватился обеими руками за свои волосы, вырвал их со лба и бросил прочь; подхваченные ветром, они улетели, похожие на те серебряные нити, какие осень срывает с веретена Богоматери.

«О король! – воскликнул он. – Будучи знатным, ты совершил поступок, которым поругана моя знатность! Пусть же ни для кого не будет удивлением, когда случится то, чему не дблжно было бы случиться, но вероломный король сам подталкивает своих вассалов к измене. Хвала Небу! Оскорбление, нанесенное королем моему роду, повлечет за собой разорение всей Испании: невиновные заплатят за виновного, а подданные – за своего властелина. Будь у меня иной способ отмщения, менее ужасный, я бы прибегнул к нему, но у меня его нет. Горе тебе, дон Родриго! Горе тебе, Испания! Пусть же африканец придет сюда через Тарифу, мой удел. Пусть он грабит, насилует, убивает в моих собственных владениях, на моих собственных землях! И никто не скажет тогда, что я щадил себя в большей степени, чем других. Чтобы он ни нес, гибель или удачу, жребий брошен, игральная кость катится по столу, и ничто не может ее удержать! Хвала Господу! Ручаюсь, что бы ни делал бесчестный король, он потеряет честь, скипетр и жизнь, и справедливое Небо будет взвешивать обиду и возмездие за нее лишь в одно и то же время».

Сказав это, граф Хулиан тотчас призвал к себе старого мавра. Он продиктовал ему письмо по-испански, а тот записал его по-арабски. Едва мавр закончил, граф Хулиан убил его, чтобы никто не мог узнать, что было в этом письме. О! Это послание принесло горе всей Испании, ибо оно было адресовано королю мавров, и в нем граф Хулиан обещал этому королю отдать в его руки Испанию, если тот пришлет свое войско. О несчастная Испания! Испания, столь овеянная славой, и славой столь заслуженной! О! Самая прекрасная, самая красивая, самая любезная сердцу страна! О Испания, столь дивная красотой и обильная доблестью! Из-за преступления твоего короля ты попадешь под власть мавров! Вся Испания, но не Астурия. Астурия – это земля храбрецов!

В то время король дон Родриго еще не знал приговора судьбы. Он собрал всех рыцарей и вассалов, каких только было возможно, и пошел навстречу маврам. Однако отряды мавров были многочисленны; возглавлял их Тарик. Битва длилась восемь дней, и на восьмой день враги одержали победу: воины дона Родриго разбежались во все стороны. Родриго тоже покинул поле битвы. Несчастный остался один – с ним не было ни единого друга. Его измученная лошадь еле плелась, и к тому же хозяин больше не направлял ее: она шла куда хотела. Обессиленный король почти лишился сознания. Он был полумертвый от голода и жажды. Вид его вызывал жалость. Он был настолько залит собственной кровью и кровью своих врагов, что издали походил на пылающие угли. Его доспехи, украшенные перед началом битвы драгоценными камнями, были помяты со всех сторон; его меч, висевший у руки, зазубрился, как пила. Продавленный шлем скрывал лицо, опухшее от усталости и страдания. Он поднялся на самый высокий холм и бросил оттуда взгляд на свое славное войско. Но все его славное войско было обращено в беспорядочное бегство. Он бросил взгляд на свои знамена и штандарты. Его знамена и штандарты, растоптанные, валялись в грязи. Он поискал глазами своих военачальников. Все его военачальники были убиты. Он окинул взором равнину. Равнина окрасилась кровью, и кровь эта стекала ручьями, сбегавшими в реку. Горе и стыд охватили его при виде этого, и, рыдая, он воскликнул:

«Вчера я был королем всей Испании – сегодня не властвую ни в одном городе! Вчера у меня были сотни крепостей и замков – сегодня их нет у меня вовсе! Нет даже башни с бойницами, которую я мог бы назвать своей! О, несчастный был день, несчастный был час, когда я родился на свет, ибо мое рождение принесло позор Испании! О, роковой был день, роковой был час, когда я унаследовал это прекрасное королевство, ибо мне предстояло погубить его в одной-единственной битве!»

Сказав это, он пришпорил Орелио, и конь, собрав последние силы, понес своего хозяина, голова которого все еще была повернута в сторону поля битвы. Только один из его военачальников, Алькастрас, видел, как он умчался прочь; Алькастрас лежал на земле, в крови, струившейся из его ран; он поднялся, сделал несколько шагов в сторону короля, но тот, уносимый Орелио, скрылся из виду.

Алькастрас отправился в Толедо, где оставался двор, и пришел к королеве, хотя ему было горько приносить ей печальные новости. «Сударыня, – сказал он, открывая дверь в ее покои, – вы больше не королева. У вас нет больше никакой власти, ибо за восемь дней сражения вы потеряли свое королевство и короля Родриго: я видел, как он бежал с поля сражения, тяжко раненный, и в этот час он, должно быть, мертв или захвачен в плен».

Королева рухнула без чувств на свой трон и только спустя четыре часа пришла в сознание. Она потребовала, чтобы Алькастрас рассказал ей, как все произошло. Алькастрас ничего не утаил. Выслушав его, королева сказала: «У меня нет сомнений, что все так и было; в прошлую ночь мне приснился страшный сон: я видела, как Родриго, разъяренный, с налившимися кровью глазами, в спешке уехал, чтобы отомстить за гибель несчастного дона

Санчо, а затем вернулся, обагренный кровью и покрытый ранами, подошел ко мне, взял меня за руку и, рыдая, воскликнул: "Прощай, прощай, моя королева, и наберись спокойствия. Я ухожу. Меня разбили мавры. Они одержали победу надо мной. Не оплакивай мою смерть, не думай о своем королевстве; помышляй лишь о том, как обрести убежище, причем так далеко, как только возможно. Беги, беги скорей, спеши в горы Астурии, ибо только там ты будешь в безопасности. Все остальное королевство захвачено маврами"».

Тем временем вся Испания жаловалась, говоря: «О Родриго, Родриго, обрати свой взор на меня и посмотри, как грабят и сжигают меня проклятые неверные. Посмотри, как в сражении истекают кровью твои воины – мои дети! Несчастная Испания! Погубленная из-за прихоти, из-за Ла Кавы! Ведь я не зову ее больше Флориндой, я зову ее Ла Кавой. О Родриго! Славы, накопленной твоими предками за столько веков, больше нет; ты принес ее в жертву минутному удовольствию, за минуту удовольствия ты пожертвовал королевством, своим телом и своей душой! Твое счастье окончилось, и начались твои беды. Несчастная Испания, погубленная из-за прихоти, из-за Ла Кавы!»

Ну а дон Родриго продолжал скакать. Он углубился в самые неприступные горы, чтобы преследовавшие его мавры не смогли его найти. Там он встретил пастуха, присматривавшего за пасущимся стадом, и, подойдя к нему, спросил: «Скажи, добрый человек, где я могу найти какое-нибудь жилье или ферму, чтобы отдохнуть, ибо я умираю от усталости». Пастух тотчас же ответил: «Вы напрасно стали бы искать, сеньор, поскольку в этом безлюдном краю есть лишь скит, где обитает отшельник, ведущий святую жизнь». Король обрадовался, услышав это: он решил, что сможет окончить свои дни рядом с этим отшельником, и попросил пастуха поделиться с ним едой, если он может. Пастух вытащил котомку, где он хранил свой хлеб, отломил половину и протянул ее дону Родриго, присовокупив кусок копченого мяса, случайно оказавшегося у него. Хлеб был из темной муки и черствый. Король вспомнил, какие блюда ему доводилось есть прежде, и слезы безудержно потекли из его глаз. Поев и отдохнув, он спросил, как пройти в скит; пастух указал ему дорогу, которая туда вела, а король отдал пастуху свою цепь и свое кольцо. Это были бесценные украшения, и раньше он ими очень дорожил.

Затем король отправился в путь и, когда солнце зашло, добрался до скита. Там он тотчас стал на колени и начал молиться. Потом, увидев отшельника, он пошел ему навстречу. Отшельник спросил, кто он и как попал сюда. Родриго ответил: «Увы! Я дон Родриго, я был королем Испании. За мои грехи Бог лишил меня королевства. Я пришел каяться вместе с тобой; не досадуй на мое присутствие, во имя Бога и Девы Марии!»

Отшельник отвечал ему: «Разумеется, вы выбрали дорогу, которая приведет вас к спасению души, и Бог вас простит».

С этими словами он преклонил колени и вознес молитвы Богу, прося указать покаяние, которое следовало наложить на короля. И Господь открыл ему, что Родриго должен затвориться в склепе вместе с живой змеей и терпеливо сносить это в наказание за причиненное им зло. Обрадованный отшельник повернулся к дону Родриго и повторил ему все, что повелел Господь. Дон Родриго сказал: «Да свершится воля Божья!»

И он лег в склеп, и рядом с ним лежала змея. На третий день отшельник пришел навестить его. «Каково вам с вашей товаркой?» – спросил он короля. «До этой минуты она не тронула меня, ибо, несомненно, Господь еще не пожелал этого, – отвечал Родриго. – Но молись за меня, святой человек, чтобы она ужалила меня и я закончил свою жизнь».

Отшельник отправился молиться и через три дня появился снова. «Ну как?» – спросил он. «Господь смилостивился надо мной, – ответил король, – змея укусила меня». Отшельник напутствовал его, и король Родриго умер от укуса змеи.

Так окончил свои дни король Родриго: искупив свое преступление на земле, он сразу попал на Небо. Вот, сударыня, какую песнь поют еще обитатители этой прекрасной равнины, где течет Гвадалета и где высится Херес. Я сомневаюсь, что через тысячу лет после победы французов и взятия Трокадеро об этих событиях останутся столь же поэтичные воспоминания.

XLIV

На борту «Быстрого».

Я пишу Вам с борта «Быстрого», сударыня; через два часа мы поднимем якорь, и ничто, даже та тонкая нить, о которой я говорил Вам накануне, не будет связывать меня с

Европой. Вчера я описывал Вам Пуэрто-Санта-Мария, в то время как мои друзья, более склонные к такого рода делам, чем я, посещали великолепные винные погреба, составляющие богатство этого города.

Именно из Пуэрто-Санта-Мария херес расходится по всему миру гурманов. Вы ведь помните, сударыня, знаменитый херес, рыцарский херес, который дону Сезару де Базану посчастливилось найти бок о бок с царственным паштетом. И потому Пуэрто-Санта-Мария – это без преувеличения место паломничества англичан. Небольшой пароходик, который каждый час курсирует оттуда в Кадис, перевозит если и не полный груз, то, по крайней мере, изрядное число путешествующих джентльменов: после остановки в Сан-Лукаре они преисполнены желанием сравнить пахарете с хересом.

Объехав бухту, мы вернулись в Кадис в четыре часа дня. Пароход уже пришел; при виде его у меня появилась надежда, что на нем приехал Александр, и я поспешил в гостиницу. Однако вместо блудного сына меня ожидало второе письмо, вернее второй рисунок. Он изображал какие-то внутренние покои. Та же самая маленькая ручка, что затягивала его с улицы, теперь подталкивала его в спальню, убранную довольно нарядно для испанских спален. Я с удовольствием увидел, что главное ее украшение составляет весьма неплохая кровать. На этом рисунке стояла та же дата, что и на первом, – то есть он был от 18 ноября. Но, несомненно, его нарисовали вторым. К счастью, в тот же вечер должен был прибыть мальпост. Это была последняя возможность. Независимо от того, явится Александр или не явится, мы решили отплывать на следующий день, то есть сегодня. Наш милый Сен-При вызвался остаться в Кадисе и ждать приезда Александра. На этот случай я оставил ему половину имеющихся у меня денег. Ах, сударыня, знали бы Вы, с каким вздохом я написал эту последнюю строчку. Блудный сын проматывал, по крайней мере, только собственное достояние, тогда как Александр – достояние всего нашего сообщества. По счастью, бал, который давали в мою честь (помните, я говорил Вам, что некая очаровательная обитательница Кадиса давала в мою честь бал) происходил в доме, находившемся близ почты. Мальпост из Севильи проходит под окнами этого дома. Можете себе представить, с каким нетерпением я ожидал его прибытия. В четверть первого ночи мальпост пронесся мимо. Я украдкой ушел, никем не замеченный, надел свой бурнус и кинулся на почту. Кондуктор поспешил отправиться спать, так что, как я ни торопился, мне удалось застать только возницу. А Вы ведь знаете, как объясняются возницы во всех странах: они так привыкли разговаривать со своими лошадьми и мулами, что мало-помалу разучились говорить с людьми. Из его слов я понял лишь то, что в мальпосте приехали офицер и молодая дама.

Я помчался в гостиницу. Возможно, Александр похитил молодую даму и ради большей безопасности переоделся в мундир. Конечно, я предпочел бы увидеть его одного, а не с сопровождающими, но уж лучше было бы, чтобы он явился так, чем не явился вовсе. Поскольку я не мог предвидеть историю с Хулией, то местом встречи ему была назначена гостиница «Европа». Никакого военного, никакой молодой дамы там не оказалось. Я побежал в гостиницу «Четыре Нации». Никого. Там я прихватил с собой Дебароля. Он не захотел пойти на бал. Почему? Ах, сударыня, это тайна, которая останется между ним и его фраком.

Однако ничто не мешало ему отправиться вместе со мной на поиски кондуктора. Мы вернулись на почту. Дверь оказалась закрытой. Стали стучать к соседу, тот открыл свою дверь, и мы спросили у него адрес кондуктора. Однако он не только дал нам этот адрес, но и предложил проводить нас к дому, где жил кондуктор, и клялся всеми богами, что сами мы этот дом никогда не найдем. И Бог ты мой, достойный сосед был прав! Четверть часа мы пробегали по улицам, похожим на те, что спускаются к Сене со стороны Гревской площади. Наконец мы подошли к какому-то дому, погруженному во тьму.

Еще четверть часа понадобилось, чтобы дом осветился и дверь открыли. На пороге появилась какая-то старуха со свечой. Она провела нас в мансарду, где спал кондуктор. Не знаю, что уж там решил этот славный человек, когда, проснувшись, он увидел трех закутанных в плащи людей, стоящих над его постелью. Наверное, ему показалось, что он очутился в окружении свободных судей, так как в первую минуту лицо его выражало ужас. Мы объяснили причину нашего прихода.

И тогда он рассказал нам, что, в самом деле, некий высокий молодой человек, светлый шатен с курчавыми волосами, заказал для себя место и даже занял его. Но в одном льё от Кордовы он велел остановить мальпост, вышел из него, дал луидор кондуктору, произнес несколько слов, которые тот не разобрал, и побежал прямо через поле. Он убежал так далеко, причем в сторону, противоположную той, куда надо было ехать кондуктору, что тот счел ждать беглеца бесполезным и поехал дальше. Кондуктор показал нам свой путевой лист. В него были вписаны три пассажира. Первый – офицер, вторая – дама, третий – Александр. Никаких сомнений не оставалось: имя и фамилия были выписаны полностью.

История становилась все более загадочной. Невозможно даже описать Вам, сударыня, в каком лабиринте блуждала наша фантазия! Мы дошли до того, что вообразили, будто достойный кондуктор сообща с возницей, офицером и дамой убили Александра и бросили его в какой-нибудь овраг. От этой игры воображения до угроз один шаг. Мы заявили кондуктору, что если он отвечает за почту, то тем более должен отвечать и за пассажиров, и что если малыш Дюма вписан в путевой лист, то малыш Дюма должен быть найден! Мы с такой силой угрожали кондуктору, что он явно встревожился. Видя его тревогу, мы стали проявлять настойчивость.

«Так вы родственники этого молодого человека?» – спросил он. «Я его отец!» – пояснил я. «Поклянитесь в этом!» Я поклялся ни больше ни меньше, как Горацио и Марцелл.

«В таком случае я могу вам все сказать», – отвечал кондуктор, совесть которого, видимо, успокоилась. «Не только можете, но и обязаны!» – вскричал я. «Так вот, все было договорено заранее!» – «Договорено? С кем?» – «Со мной!» – «О чем?» – «Что это будет только видимость отъезда». – «Куда?» – «В Кадис!» – «Почему только видимость?» – «Чтобы все думали, будто он уехал!» – «А зачем ему это было нужно?» – «О сударь, у него не было другого способа!» – «Способа? Для чего?» – «Не было другой возможности преуспеть!» – «Преуспеть? В чем, черт побери!» – «В похищении молодой девушки!» Я вздрогнул. «В похищении девушки?» – «Да, он был застигнут!» – «Кем?» – «Ну, раз вы его отец…» – «Конечно, я его отец, вы отлично это знаете!» – «В таком случае вот вам письмо». – «Вам следовало с этого начать, болван!» – «Из письма вы узнаете, кем он был застигнут, бедный юноша!»

Я быстро вскрыл письмо и обнаружил третий рисунок. Александр спрятался под кровать, изображение которой было в предыдущем рисунке; из-под кровати торчала только его голова, и носом он упирался в морду пуделя, о котором я Вам уже говорил вскользь. Александр приложил палец к губам, пытаясь склонить пуделя к молчанию, но, по-видимому, собака была неподкупна и продолжала яростно лаять. Я осознал положение дел.

«Пес так и не замолчал?» – спросил я кондуктора. «Увы, нет, сударь!» – «И кого же привлек его лай?» – «Мать, брата и кузена». – «О-о! И что же произошло?» – «К счастью, сударь, у вашего сына – а он чудный мальчик! – был нож вот такой длины». – «Да, и что?» – «Так вот, он показал им этот нож». – «И что было дальше?» – «Мать, брат и кузен дали вашему сыну пройти». – «Так-так!» – «Но это еще не все». – «Вот как?» – «Девушка сказала ему, что она хочет его сопровождать». – «Сопровождать? Куда?» – «Всюду, куда он направится». – «Во Францию?» – «Всюду. Однако она выставила одно маленькое требование». – «Какое?» – «Чтобы он на ней женился». – «Женился?!» – «Да, в Испании это очень просто. Первый встречный священник может вас обвенчать, и вы становитесь женатым». – «В Испании». – «Да, в Испании». – «Черт побери! Это меня утешает. У меня есть два-три приятеля, которые вот так же женились в Италии, но брак их так и остался по другую сторону границы». – «Я не понимаю». – «А вам и не надо понимать! Скажите лучше, как вы оказались замешаны в эту историю?» – «Подождите!» – «Жду». – «По его следам пущены все альгвасилы Кордовы». – «Ба! Кто же их направил?» – «Семья». – «Почему?» – «Семья поклялась, что ему не удастся похитить девушку. А он поклялся, что похитит ее! Так что теперь вопрос в том, кто кого перехитрит». – «А вы здесь при чем?» – «Я его прятал». – «Где?» – «У себя дома». – «Как вы с ним познакомились?» – «Через портного, это мой друг». – «Ну что ж! Давайте во всем разберемся». Я перевел дух. «Он у вас?» – «Да». – «И сейчас?» – «Возможно, если он еще ее не похитил». – «А как он может ее похитить?» – «Я свел его с контрабандистами из Малаги». – «Чтобы они перевезли его в Малагу?» – «Конечно!» – «А из Малаги куда он отправится?» – «Он собирался присоединиться к вам». – «Где?» – «Там, где вы будете». – «Но у него же нет денег!» – «Подумаешь, девица богата». – «А альгвасилы?» – «Так они же считают, что он уехал». – «А, так вот почему его имя в путевом листе!» – «Именно!» – «Поэтому-то он так подчеркнуто отправился с вами?» – «Конечно!» – «А сам вас покинул в одном льё от Кордовы?» – «Нуда! Нуда! Этой ночью все считают, что он отправился в Кадис, и спят спокойно. Девушка встает, открывает дверь, выходит, а он ждет на улице с тремя контрабандистами. И в дорогу! В Малагу!» – «Черт возьми!» – «Здорово придумано, вы не находите?» – «Да уж». – «Чудный парень ваш сын!» – «Вы находите?» – «Еще бы, столько фантазии!» – «Вы так думаете?» – «И не скупится, очень шедр!» – «О да! В этом я уверен!» – «Так вот, сударь, успокойтесь и уезжайте!» – «Поехать-то я поеду, но успокоиться не могу. Он не сказал вам, где он собирается к нам присоединиться?» – «Сударь, он не мог мне этого сказать, он сам не знал». – «Да, это верно. Вы мне правду сказали?» – «Чистую правду, сударь!» – «Поклянитесь теперь вы!»

Кондуктор дал клятву. Я посмотрел на Дебароля и Жиро.

«Ну, – спросил я, – что скажете?» – «Скажу, что он счастливчик! – воскликнул Дебароль. – Я поехал в Испанию в надежде обрести именно такое приключение, и у меня ничего не получилось!» – «Несчастный! – промолвил Жиро. – У тебя жена и ребенок!» – «Да, это верно», – согласился Дебароль. «Из всего этого следует, что мне не о чем беспокоиться?» – спросил я у кондуктора. «Совершенно не о чем, сударь! Он молод, ловок, решителен, у него прекрасный нож, Бог за него заступится!» – «Это тот самый нож из Шательро, – заметил Жиро. – По-прежнему Провидение!» – «Постойте, друг мой! – сказал я кондуктору. – Вот вам деньги, но не за то, что вы ему помогли, а за беспокойство, которое мы вам доставили». И я протянул ему двадцать франков. «Черт побери, сударь! Что же вы не начали с этого: я бы сразу понял, что вы его отец!» Это прозвучало трогательно; затем я удалился.

Десять минут спустя я снова был на балу; с одной стороны, я успокоился, с другой – было о чем волноваться. Сударыня, если Вы получите какие-нибудь сведения об Александре раньше меня – ведь вполне может случиться, что из Малаги он отправится в Марсель, – так вот, если Вы получите какие-нибудь сведения об Александре, дайте мне знать. Остаток ночи прошел кое-как; спал я плохо. Мне без конца мерещились мать, брат, кузен, кондуктор и даже пудель, который, словно собака из «Фауста», принимал в моем сне гигантские размеры.

Часов в семь, когда я только начал дремать, меня разбудили матросы: они пришли за нашими сундуками. Мы собрались мгновенно – никто как следует не спал. Приключения Александра-младшего обсуждалось на все лады. Сен-При вообще отказывался что-либо понимать. За полтора месяца он не переступил даже порога сарая, а Александр за сутки проник туда, где его обнаружила собака. И один только Господь знает, каким путем он пошел дальше!

В восемь часов мы покинули гостиницу; Сен-При провожал нас. Так как я по-прежнему надеялся, что Александр поедет в Кадис, а не в Малагу, Сен-При взялся ждать его здесь еще четыре дня. Это было самопожертвованием со стороны человека, чье сердце осталось в Севилье.

А теперь, прощайте, сударыня! В следующий раз я напишу Вам из третьей части света: труба дымит, судно готово к отплытию. У меня осталось время лишь на то, чтобы запечатать письмо и отдать Сен-При, который отнесет его на почту в Кадисе. Еще раз прощайте, сударыня! Завтра я напишу Вам, что там нового в Африке.

«Quid novi fert Africa», – как говорили древние римляне.

КОММЕНТАРИИ

Книга путевых впечатлений Дюма «Из Парижа в Кадис» («De Paris к Cadix»), посвященная путешествию по Испании, которое писатель совершил осенью 1846 г. по пути в Северную Африку, впервые печаталась фельетонами в газете «Пресса» в марте 1847 г. Первое отдельное издание: Paris, Gamier fibres, 1847–1848, 8vo, 5 v.

Непосредственным продолжением ее служит сочинение «"Быстрый", или Танжер, Алжир и Тунис».

Это первая публикация книги «Из Парижа в Кадис» на русском языке. Перевод ее был выполнен специально для настоящего Собрания сочинений по изданию: Paris, Editions Frangois Bourin, 1989.

I

5… Перед моим отъездом Вы взяли с меня слово написать Вам, причем не одно письмо, а три или четыре тома писем. – Имя дамы, которой Дюма адресовывал свои письма из Испании, остается неизвестным. Если принять на веру, что в 1846 г. ей было около 20 лет, на что Дюма косвенно указывает в конце этой главы («бедняга Дезожье умер как раз в то время, когда Вы родились» – то есть в 1827 г.), то часто высказываемое предположение, будто этим адресатом была известная французская писательница Дельфина де Жирарден (Дельфина Те; 1804–1855), которой в то время исполнилось 42 года, вряд ли можно считать правдоподобным.

… прибыв в Байонну, приступил к выполнению своего обещания. – Байонна – город на юго-западе Франции, близ Бискайского залива, в департаменте Атлантические Пиренеи, в 28 км к северо-востоку от испанской границы; известен с античных времен; в составе Французского королевства с 1451 г.

… Читатели вот уже пятнадцать лет, с тех пор как произошла моя первая встреча с ними, охотно следуют за мной… – Первым серьезным литературным опытом Дюма стал сборник рассказов «Современные новеллы» («Nouvelles contemporaines»; 1826), однако настоящую славу принесли ему постановки его пьес «Генрих III и его двор» («Henri III et sa cour»; 1829) и «Кристина, или Стокгольм, Фонтенбло и Рим» («Christine, ou Stockholm, Fontainebleau et Rome»; 1830). В 1833–1834 гг. в журнале «Обозрение Старого и Нового света» была опубликована его первая книга путевых впечатлений – «В Швейцарии» («Еп Suisse»).

… а в Алжире – воле ветров… – Имеется в виду путешествие Дюма по Северной Африке в ноябре-декабре 1846 г., ставшее продолжением его поездки в Испанию в октябре-ноябре того же года. В ходе этого путешествия Дюма посетил Танжер, Алжир и Тунис.

… будь то алмаз или страз… – Стразы – стеклянная имитация драгоценных камней (бриллиантов, топазов, изумрудов, аметистов и т. п.); это название происходит от имени австрийского ювелира Георга Фридриха Страсса (1701–1773), наладившего изготовление калиевого стекла с высоким содержанием свинца: он использовал его для производства бижутерии, имитирующей бриллианты.

6… три благословенные женщины, прославленные тремя божественными поэтами. Этих женщин звали Беатриче, Лаура и Фьяметта. Выберите одно из этих трех имен, но не думайте, что из-за этого я способен вообразить себя Данте, Петраркой или Боккаччо. – Данте Атигьери (1265–1321) – великий итальянский поэт, создатель итальянского литературного языка, автор «Божественной комедии».

С юношеских лет Данте воспевал в своих произведениях сначала как вполне земную девушку, а позднее как идеальный женский образ некую Беатриче, ни разу не называя ее полного имени. По ряду приводимых им биографических указаний и без полной уверенности принято видеть в ней Беатриче (ок. 1266–1290), дочь Фоль-ко Портинари, которую Данте знал в детстве, встретил ненадолго в молодости, когда она была уже замужем за банкиром Симоном деи Барди (с 1287 г.), и которая умерла двадцати четырех лет в июне 1290 г.

Петрарка, Франческо (1304–1374) – итальянский поэт, писатель-гуманист и дипломат; писал по-латыни и по-итальянски; автор философских трактатов и любовных сонетов, принесших ему славу и признание. Эти сонеты посвящены в основном его платонической возлюбленной Лауре де Новее (ок. 1308–1348), молодой замужней женщине, которую он увидел впервые в церкви в Авиньоне, в Страстную пятницу 1327 г., и неразделенная любовь к которой стала главным источником его поэзии.

Боккаччо, Джованни (1313–1375) – итальянский писатель эпохи Раннего Возрождения, автор многочисленных поэм, аллегорических пасторалей на сюжеты античного мира и художественной прозы: повести «Фьяметта» (1343) и сборника новелл «Декамерон» (1350–1353).

Фьяметта – героиня многочисленных произведений Боккаччо, под именем которой скрыта его возлюбленная Мария д’Аквино, побочная дочь неаполитанского короля Роберта Анжуйского (ок. 1275–1343; правил с 1309 г.).

7… Есть на свете один высочайшего ума человек, сохранивший после десятилетнего пребывания в Академии остроумие, после пятнадцатилетних парламентских дискуссий – учтивость и после пяти или шести министерских портфелей – доброжелательность. – Имеется в виду Сальванди, Нарсисс Ашиль, граф де (1795–1856) – французский государственный деятель, оратор, историк и романист; министр просвещения в 1837–1839 и в 1845–1848 гг.; с 1830 г. член Палаты депутатов; член Академии с 1835 г.; посол в Испании (1841) и Пьемонте (1843).

Академия (имеется в виду Французская академия) – объединение виднейших деятелей национальной культуры, науки и политики