Текст книги "Из Парижа в Кадис"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 42 страниц)

«Не отдаляйтесь, сеньоры! Не отдаляйтесь! – звали погонщики. – Мы должны засветло добраться до Кастро-дель-Рио!»

Я уже имел честь говорить Вам, сударыня, что мне было совершенно непонятно, зачем нужно приезжать туда засветло, но, потерпев неудачу в попытке получить объяснение, новых поползновений выяснить это я не делал. Ничто не может дать Вам представление, сударыня, об этих величественных испанских пейзажах, об этих голых просторах без единого дерева, без единого дома, без единого клочка обработанной земли, свидетельствующей о присутствии цивилизации; это земля девственная и пустынная с тех пор, как она вышла из рук Господа; отсутствие всякой жизни, всякой растительности придает ее облику суровость, которую усиливают ее гигантские просторы; характер этих мест оставляет отпечаток на всем, даже на самых непокорных умах, и потребовалась ни много ни мало французская индивидуальность, шестикратно повторенная, чтобы противостоять тону печали и нелюдимости, который эта земля отбрасывает на тех, кто путешествует по ней.

Мы продвигались так шесть часов, видя вокруг себя только горы, чертополох, песок и скалы; хотя было уже 2 ноября, стояла удушающая жара и каждую минуту мы припадали к бурдюкам, свешивающимся, как седельные кобуры, справа и слева от загривка мула, на котором восседал Поль, в то время как сам он был привязан к этому мулу, словно третий бурдюк, чтобы избежать многочисленных падений, не опасных, слава Богу, благодаря упругости той неведомой материи, из какой создан Поль, но досадных, ибо они отнимали у нас время.

Наконец, около одиннадцати часов мы заметили на небольшом плато пять или шесть домов, стоящих параллельно друг другу и под прямым углом к дороге, по которой мы ехали. По другую сторону дороги находился источник, окруженный водопойным желобом; несколько желтых голых изгородей соединяли в единое целое эти дома, выстроившиеся в один ряд. Мы были настолько уверены, что остановимся в этой маленькой и безымянной деревушке, что даже не стали обсуждать этот вопрос; каково же было наше удивление, когда погонщики, напоив мулов у водопоя, обратились к нам со своим вечным: «Vamos, vamos!»

Скажем прямо, никогда еще предписание, данное с такой уверенностью, не имело столь малого успеха; злополучный призыв был встречен общим суровым порицанием, а проводникам было объявлено, что, если им угодно, они могут следовать своей дорогой, а что касается нас, то мы тронемся в путь, лишь основательно подкрепившись. Важные решения всегда вызывают почтение у тех, кому они продиктованы; погонщики опустили руки, понурили головы и отправились следом за нашими мулами по выбранному нами направлению.

Мы спешились рядом с самым заметным домом, и Де-бароль отделился от нас, чтобы вступить в объяснения с местными жителями. В числе их было пять или шесть мужчин и столько же женщин, неподвижно стоявших на пороге своих домов; они с удивлением разглядывали наш караван, состоящий из людей, на вид столь же странных для них, как для нас были бы китайцы или готтентоты; наши бурнусы и капюшоны, прилаженные к дорожным курткам, вызывали у них особое оживление. Они приняли нас за монахов и, будучи вдохновлены новыми идеями, быстро распространяющимися по всей Испании, казалось, собирались забросать нас камнями; к счастью, у каждого из нас, словно у монахов Лиги, которых так л го-бят описывать в газете «Звезда», было ружье за плечом и охотничий рог на боку, и только это обстоятельство, уверен, спасло нас от проклятий, которые в Испании обрушиваются на тех, кто носит капюшоны любой формы.

Нечего и говорить, что, когда мы завели речь о трактире и завтраке, они принялись хохотать еще сильнее, чем при виде наших бурнусов.

Наконец Дебароль, полюбезничав с одной славной женщиной, добился того, что она предоставила нам свой дом и находившуюся в нем кухонную утварь, но о том, чтобы заполнить ее продуктами, не могло быть и речи. Каждый из нас кинулся в поле, пытаясь раздобыть что-нибудь съестное; в это время вдали показались наши охотники, идущие быстрым шагом и с довольным видом. Мы замахали им, чтобы они поторопились, и они перешли с рыси на галоп. Я пробежал сотню шагов им навстречу, но выяснилось, что они проявили поразительную неумелость и, несмотря на оживленную пальбу, доносившуюся до нас, вернулись ни с чем; для развлечения они просто стреляли по камням.

Тут же с поникшими лицами к основной части отряда присоединились те, кто ушел на промысел; только Буланже, благодаря своей обходительности, смог достать хлеб и шесть яиц; Дебароль пытался выпросить салат, но его заставили трижды повторять фразу и в конце концов сказали, что не понимают, о чем идет речь. Наши охотники тоже были чрезвычайно голодны.

В эту самую минуту, сударыня, как и накануне, за холмом возникла сначала шляпа, потом голова, туловище, и по этой манере появляться мы узнали Провидение; как и накануне, в руках оно держало зайца. Как видите, сударыня, бедняга Провидение не меняет своих привычек, да оно в этом и не нуждается, если хочет произвести впечатление. Мы встретили его восторженными криками, но Маке тут же призвал нас к молчанию; пришлось вспомнить, что Провидение не отдает своих зайцев даром; стоимость их невелика, это верно, но в этом мире все ухудшается и, видя нашу нужду, оно вполне могло поднять цену, к чему неминуемо и свелось бы дело, если бы это было не Провидение.

Однако мы ошибались, сомневаясь в этом божестве: оно проявило себя славным малым, и, заплатив одну песету, мы стали обладателями зайца; вероятно, это была цена, установленная свыше. Заяц был немедлено освежеван, нарезан и обращен в рагу; все наши колебания, поиски и стряпня заняли два часа.

Тем временем наши погонщики, казалось, сгорали от нетерпения; они повторяли, что сегодня к вечеру нам никак не добраться до Кастро-дель-Рио; в их словах звучало много горечи, и мы начали подозревать, что за этой настойчивостью скрывается какая-то тайна.

В путь мы тронулись в час дня; наши уставшие охотники сели на своих мулов, вернее, один забрался на мула, а другой – на лошадь. Бедняжка Акка ничего не выиграла от отсутствия своего законного наездника: Хуан, едва увидев, что она освободилась, сделался ее фактическим наездником, так что единственная выгода для несчастной лошади заключалась в том, что вместо незнакомого всадника она получила того, к кому привыкла. Впрочем, очутившись между ног ценителя Боше и почитателя Дора, Акка в ту же минуту вновь обрела черты своей породы. «Ну-ну! – заметил Дебароль. – Так она и до Кордовы дойдет».

На это Жиро, наш знаток в конном деле, с сомнением покачал головой. Его точку зрения, по-видимому, разделяли и оба наших погонщика; они сделали все, что могли, чтобы убедить Александра продолжать путь пешком: по их словам, во всей Испании не было местности богаче дичью, чем та, какую нам предстояло пересечь. Я позволил поймать себя на эту приманку, отчасти по доверчивости, отчасти из-за утомления от езды на муле, и, взяв ружье, тоже бросился на равнину. Но, по всей вероятности, заяц, проданный нам браконьером, составлял всю живность в этой столь богатой дичью равнине, и надо было быть Провидением, то есть божеством с острым зрением, чтобы обнаружить затерянного в бесконечных просторах зверька.

Я пробродил три часа и ничего не увидел, кроме чего-то вроде деревушки, которая то появлялась, то снова терялась в складках местности и до которой мы добрались, наконец, в четыре часа дня. Мы собирались предложить нашим погонщикам устроить привал, как вдруг увидели, что они сами подошли к двери единственного имевшегося в деревне трактира. «Так мы уже добрались до Кастро-дель-Рио?» – спросил я, чрезвычайно удивленный тем, что нам удалось совершить такой большой дневной переход к четырем часам дня, и это невзирая на утреннюю остановку, вызвавшую горячие споры. «Нет, сударь! – ответил Хуан. – Мы в…» – «А почему мы останавливаемся в…» – «Черт побери! Да потому, что животные устали, сударь!» – «Как это устали? Мы же проехали не больше восьми льё!» – «Устали?» – усмехнулся Александр и заставил Акку проделать рысью круг, трижды меняя шаг. «Если мулы устали, – вмешался Маке, – пусть отдохнут час, а потом поедем». – «О, это невозможно!» – в один голос воскликнули оба погонщика.

Это походило на заговор. «Ну и почему же это невозможно?» – спросил я тем начальствующим тоном, каким иногда, особенно во время путешествия, надо разговаривать со слугами. «Если вы непременно хотите ехать дальше, сударь, то надо трогаться в путь немедленно!» – «Я ничего не понимаю, объяснитесь!» В эту минуту ко мне подошел Росный Ладан, отведя назад плечи и растопырив ладони: «Сударь, разрешите мне сказать». – «Ну что же, говори!» – «Я слышал, как они переговаривались друг с другом». – «Кто?» – «Погонщики». – «И что?» – «Они боятся, сударь!» – «Боятся?» – «Да!» – «И чего они боятся?» – «Они считают, что в двух льё отсюда malo sitio!» – «А что это такое?» – «Это значит плохое место, сударь…» – «Какое плохое место?» – «Ну то, о котором говорил ваш соотечественник». – «Какой соотечественник?.. О чем речь?» – «Точильщик. Место, где были захвачены пять контрабандистов, вы помните, сударь?» – «Ах, да, конечно!» – «Да, да!» – закивали Хуан и Алонсо. «Господа! Речь идет о приключении! Что вы на это скажете?» – «Пусть будет приключение», – согласился Жиро. «О отец! Прошу тебя! – обрадовался Александр. – Покажи нам настоящих грабителей! Обещаю тебе, я буду умником». – «Дебароль, – спросил я, – вы видите, сколь мы единодушны». – «Да, вижу». – «Надеюсь, вы разделяете общее желание?» – «И я, и мой карабин!» – «Браво! В таком случае, спросите у погонщиков, сколько времени надо добираться до malo sitio?» Дебароль задал нужный вопрос. «Три часа», – ответили погонщики. «Спросите у них, в котором часу появляется луна?» – «В восемь», – был ответ. «Теперь объясните им, что в течение часа мы вместе с мулами отдохнем здесь, чтобы дать время луне приготовиться, и попадем в malo sitio к девяти часам вечера».

Дебароль, как верный толкователь, перевел мою фразу слово в слово; погонщики слушали его с широко открытыми ртами: можно было подумать, что он обращался к ним на арабском языке. Было очевидно, что они не понимают этого желания войти в сношения с грабителями, да еще при лунном свете, в malo sitio, если только это желание не исходит от других мошенников того же рода, настолько деликатных, что они не могут позволить себе проехать мимо своих собратьев, не сведя с ними знакомство. Однако, поскольку до этого времени они не смотрели на нас под этим углом зрения, было ясно, что им нелегко вернуться к своему первоначальному представлению о нас как о честных людях. Они долго обсуждали это предложение, но в конце концов вынуждены были уступить – ведь я был амо. Мулам дали отдохнуть целый час, сами мы съели омлет, осмотрели ружья, обновив в них заряды и капсюли, и тронулись в путь, провожаемые взглядами местных жителей, воздевавших руки к небу.

XXVI

Кордова.

Простите меня, сударыня, за то, что я заставил Вас провести целый день в волнении, которое должно было вызывать наше положение, но, поскольку я пишу Вам уже из Кордовы и, следовательно, malo sitio нами пройдено, Вы понимаете, надеюсь, что мы там не остались.

Вечер был изумительный и менее всего давал повод к опасениям; прозрачные сумерки обволакивали нас мало-помалу, а за нашей спиной погружали в сгущавшуюся ночную тьму только что покинутую нами деревню и несколько деревьев, которые, по особой привилегии, ее затеняли.

Я начинаю думать, сударыня, что это вовсе не природа лишает человека деревьев, а человек действует вразрез с нуждами природы, истребляя деревья. Я вспоминаю Италию, где безжалостно вырубили все деревья, потому что они бросают тень – perche fa uggia. Представляете, деревья обвиняются в том, что они отбрасывают тень в стране, где солнце нагревает воздух до сорока пяти градусов! Я вполне определенно думаю – и рассчитываю по возвращении передать на рассмотрение Академии наук эту грандиозную систему взглядов, – что изначально род людской делился на приверженцев двух религий: религии Солнца, которую исповедовал Восток, и религии Луны, которую исповедовал Запад. Поклонники Солнца уничтожали деревья, поскольку они отбрасывали тень, и с этого времени деревья, обиженные до глубины корней, перестали расти. На Западе же, в этом царстве таинственной Фебы, напротив, все было сделано для того, чтобы устраивать укромные прибежища для богини-охотницы и ее нимф, любительниц прохлады и купаний; и потому наши леса густы, наши ручьи глубоки, наши озера многоводны; не мелкие ручейки являются источниками великих рек, а прекрасные и обширные леса.

Короче говоря, сударыня, мы увидели несколько почти что зеленых деревьев, и эта зелень в ноябре-месяце радовала нам глаз; она обратила наши мысли к искусству, а от искусства мы вполне естественно перешли к разговору о художниках. Когда пять или шесть интеллигентных людей собираются вместе в пятистах или шестистах льё от родной страны, нет ничего приятнее, сударыня, чем воссоединиться, благодаря воспоминаниям и беседе, этому естественному следствию воспоминаний, с другими интеллигентными людьми, оставшимися на этой родине; так красота природы привела нас к мыслям о красотах искусства, от творения Бога мы естественным путем опустились до творений людей, и, когда мы смотрели на эти высокие деревья, красивые скалы, широкие просторы, с наших уст слетали имена Декана, Делакруа, Энгра, Ораса Верне, Дюпре и Руссо.

Мне кажется, сударыня, что тем, кто ежегодно составляет отчеты о выставках в Лувре, было бы полезно услышать, как мы, без той мелочной злобы и тех пошлых страстей, какие бурлят вокруг заслуженных мастеров, прекрасной ночью, находясь в стране Веласкеса и Мурильо, обсуждали великий и вечный вопрос – единственный, который достоин обсуждения, ибо он единственный выстоял в веках, великий и вечный вопрос борьбы гениальности с пошлостью; вопрос из числа самых насущных, коль скоро выгода и политика всегда пытаются его заглушить, а он возникает вновь и вновь, спокойный и улыбающийся, как античная богиня, растоптав и политику, и выгоду.

Скажите мне, кто был государственным секретарем Елизаветы, когда Шекспир писал «Гамлета» и «Ромео»? Кто был сенатором в Риме во времена Льва X, когда Рафаэль расписывал с т а н ц ы Ватикана? Если имена каких-то министров и держатся на плаву в потоке времени, то лишь потому, что они цеплялись не за имена земных государей, а за имена властителей умов и непревзойденных мастеров искусства. Меценат известен только благодаря стихам Горация, а пенсии, назначенные Кольбером Расину и Корнелю, почти заставили забыть, что его гербом была змея и что эта змея предательски ужалила в пятку несчастного Фуке.

Наше обсуждение было в самом разгаре, мы пребывали в пылу восторга, и даже переправа через поток, стиснутый между двумя крутыми берегами, не смогла прервать наш разговор, как вдруг мы увидели, что Хуан, о чем-то посовещавшись с другим проводником, возвращается к нам, усиленно жестикулируя. Беседа тотчас же смолкла. Я поехал навстречу погонщику.

«Malo sitio», – сказал он, показывая на огромную тень, отбрасываемую в нашу сторону каким-то лесным масси-bom. «Los Pateros?» – «Да». – «Друзья! – объявил я, вернувшись к своим товарищам. – Довольно говорить о кистях: к оружию! К оружию!»

Этот призыв произвел потрясающее действие. Разговор оборвался как по волшебству, каждый замер на том месте, где он находился, а спешившиеся подскочили к своим мулам; не прошло и десяти секунд, как все были вооружены. «Что случилось?» – послышался вопрос. Я слез с мула. «Мы приближаемся, по-видимому, к опасному месту, где две недели назад были задержаны пятеро контрабандистов, и речь идет о том, что надо быть готовым дать отпор». – «Ясно», – произнес Дебароль, щелкнув собачкой своего карабина. «Ну вот, – заметил Жиро, – теперь еще и Дебароль наделал глупостей!» – «Каких это глупостей?» – поинтересовался Дебароль. «Ты прекрасно знаешь, что если твой карабин заряжен, то разрядить его можно только выстрелом». – «Ну я и выстрелю!» – отвечал Дебароль. «Конечно, по нашим ногам! Господа, пусть Дебароль составит авангард!» – «Он так и сделает». – «Да тише! Тише!» – воззвали к нам погонщики. «Ладно, господа, дело, кажется, серьезное, давайте осмотрим местность!»

Никогда еше я не видел при лунном свете такого дивного пейзажа, как в этом malo sitio. С того места, где мы находились, то есть с крутого берега небольшого ручья, через который мы только что переправились, слева от нас была видна лесосека; посреди лесосеки местами возвышались деревья, которые пощадили во время предыдущих рубок и которым удалось поэтому достичь наибольшей своей высоты; они стояли темные и неподвижные, и ни единое дуновение ветра не колыхало их. Справа от нас простиралась огромная равнина, ограниченная горами; у наших ног кудрявились кусты сосенок и можжевельника, словно пехотинцы, выставленные лесом вперед. За этими кустами, как если бы они не превышали по высоте густой травы, в том месте, где берег опускался, сверкал ручей, похожий на серебристую ленту. В глубине, на расстоянии, где их едва различал глаз, виднелись контуры деревьев, среди которых, подобно призраку, вырисовывались белые стены мельницы, нарушавшие гладкость пейзажа. Невозможно было представить что-либо менее внушающее тревогу, чем это malo sitio, поэтому весь наш караван, казалось, был больше расположен к смеху, чем к дрожи; правда, Хуан и Алонсо дрожали за всех.

Я бросил взгляд на Поля: он сохранял свою обычную невозмутимость и, пользуясь случаем, вытащил из кармана кусок хлеба с углублением, в котором лежали остатки заячьего рагу. Поль по-прежнему пребывал в состоянии беспрерывного потребления еды и питья, однако он перестал падать с тех пор, как ему пришло в голову привязать себя к мулу. «Поль, – обратился я к нему, – почему вы не слезете с мула?» – «Ах, сударь, столько времени на это уйдет! Надо сначала отвязаться, потом привязаться, лучше я так останусь». – «Но если грабители начнут нас обстреливать, вы будете служить им хорошей мишенью, Поль!» – «О нет, сударь! Они меня не увидят – я же черный».

И он захохотал только ему присущим беззвучным смехом, всегда свидетельствовавшим о его полном довольстве собой. На такой замечательный довод возразить было нечего, и мы оставили Поля сидеть на муле, а сами начали готовиться к прохождению опасного места.

Мы двигались в полной тишине, и вдруг послышался странный шум, повергший всех нас в невольную дрожь. В нем не было ничего человеческого, он не напоминал ни одного известного звука и больше всего был похож на долгий стон человека, которого убивают, но, чтобы так стонать, надо было быть не человеком, а великаном; кроме того, этот жалобный вопль нарастал, а потом спадал, и так повторялось каждые пять секунд. Мы не склонны были пугаться, к тому же никто из нас не отличался робостью, но, тем не менее, смею утверждать, что от этого звука у всех кровь застыла в жилах; мы переглянулись и остановились в ожидании повторения этого странного звука, надеясь выяснить его природу. Звук повторился.

Никто из нас не мог дать разумного объяснения услышанному. Мы позвали погонщиков и стали расспрашивать их, но они были так напуганы, что не понимали, о чем их спрашивают. «Да, да, – твердили они, – вы правы, господа, вернемся обратно, вернемся обратно!» – «О, – воскликнул Буланже, – я все понял!» – «Что?» – «В чем причина этого шума!» – «Да?» – «Да! Славный Санчо Панса! Достойный Дон Кихот! Бессмертный Сервантес!» – «Послушай, дорогой мой, при чем здесь Сервантес, Дон Кихот, Санчо Панса?» – «Нория, друзья, нория!» – «О! – обрадовался Жиро. – Подумать только, до чего же мы глупы, Дебароль! Как же ты не вспомнил звук, который мы слышали сто раз!?» – «Послушай! – воскликнул Дебароль. – Ты вполне можешь говорить в единственном числе, так мне кажется!» – «Да! – согласился Жиро. – Я и говорю: до чего же ты глуп!»

Мы расхохотались; минутный страх сменился полнейшим спокойствием. «Пошли! – скомандовал Жиро. – Поднимай свой карабин и вперед: рамплан-план-план».

Наши погонщики с ошеломленным видом смотрели на нас, ничего не понимая в этом новом способе пересечения труднопроходимого места. Смеясь над опасностью, я все же решил уменьшить ее насколько возможно, приняв меры предосторожности: каждый из нас поставил мула между собой и лесом и двинулся вперед, опираясь левой рукой на холку животного, при этом тело мула защищало тело человека и, хотя и в меньшей степени, его ноги.

Даже Буланже взял в руки ружье, поручившись, что он постарается выстрелить в сторону грабителей, к услугам которых мы имели, таким образом, двенадцать выстрелов с одного залпа. Наш караван, во главе которого ехал Деба-роль, сидевший на муле, двигался, вытянувшись в одну линию, примерно в шестидесяти шагах от леса; на таком расстоянии, в темноте, наше оружие давало нам в случае нападения большое преимущество. Наши погонщики, до этого державшиеся во главе колонны, перешли в ее хвост; они шли согнувшись, чтобы надежнее укрыться за мулами, и знаками призывали нас хранить глубокое молчание. Видимо, их жесты были плохо поняты Александром, так как он принялся кричать во все горло: «Эй! Разбойники Кастро-дель-Рио, где вы там?!» Погонщики застыли, будто их ноги вросли в землю. «Друг мой! – заметил Маке. – Вы же видите, что эти молодчики не понимают французскую речь: они не отвечают. Дебароль, окликните их по-испански!» – «Эй! Los ladrones de Castro del Rio! – закричал Дебароль во весь голос. – Donde sonos?»

На этот раз погонщики растерялись еще больше; они поняли, наконец, то, что до этого казалось им необъяснимым: они поняли, что в стране дураков, именуемой Францией, имеются путешественники, которые сами подзывают к себе грабителей. Мне думается, что грабители были ошеломлены так же, как и погонщики, поскольку мы пересекли опасное место, выкрикивая в их адрес все оскорбления, какие только были в нашем словарном запасе, и, следует признаться, сударыня, вполне безнаказанно.

Ни один грабитель так и не появился, ни один оружейный ствол не сверкнул, ни один звук не послышался, кроме жалобного стона нории, все более и более скорбно звучащего по мере нашего приближения к ней. Через десять минут погонщики выпрямились во весь рост и вздохнули свободно, словно сбросив с груди непомерную тяжесть. «Больше опасности нет», – объявили они. «Ба! В самом деле?» – «Да, мы прошли malo sitio». – «Стоило нас из-за этого беспокоить!» – сказал Александр и внезапно, одним прыжком, вскочил на Акку, колени которой подогнулись от этого до земли. Затем, с хладнокровием Дидье из «Марион Делорм», он вернулся к прерванному разговору: «Я считаю, что господин Энгр…» – «Минуту, минуточку! Прежде всего, Дебароль, друг мой, – сказал Жиро, – выстрели из своего карабина, как это было договорено». – «Я его разряжу!» – «Нет, нет! Я знаю, как ты это делаешь. Выстрели из него, друг мой!» – «Да, да, Дебароль! Не упрямься!» – раздалось три или четыре голоса.

Дебароль, видя, что против него выступило большинство, со вздохом приблизил приклад к плечу, а плечо – к прикладу. «Ты увидишь сейчас, какой нежный карабин у Дебароля, – сказал Жиро Александру, – настоящий ягненок!» Дебароль выстрелил и дважды повернулся на месте. «Смотри, смотри, – продолжал Жиро, – это тебе не твои карабины Девима или Бертонне, у них не такая отдача. И подумать только, он никак не может ни отделаться от привычки заряжать ружье, ни научиться разряжать его». – «Вот дьявольщина! – воскликнул Дебароль. – Мне кажется, что с каждым днем она отдает все сильнее и сильнее, эта проклятая эскопета».

Пуля полетела вертикально; длинный огненный след рассек темную синь неба, и эхо в горах, прозвучав, как раскаты грома, еще долго затихало в ночном безмолвии. Пять или шесть собак отозвались лаем. Это были собаки с мельницы: они проснулись от выстрела и спешили проявить свою бдительность. «Прекрасно, – заметил Александр, – вот и собачки присоединились, славный будет концерт! Отец, спой и ты нам что-нибудь». Нория по-прежнему продолжала скрежетать.

Было ясно, что лай собак разбудил и мельника и его подручных; оба наших погонщика, исполненных осторожности, сочли уместным дать о себе знать и направились к мельнице, выкрикивая какие-то непонятные нам слова. Вскоре послышался разговор, перекрываемый лаем собак.

Тем временем мы продвигались вперед по дороге, проходившей в ста пятидесяти или двухстах шагах от мельницы. По-видимому, нашим проводникам не захотелось держаться сзади: они появились очень быстро и, несясь галопом, догнали нас. «Что там такое, Хуан?» – спросил я, когда тот первым подъехал ко мне. «Да как обычно, сударь, грабители!» – «Опять грабители?» – «Да они тут все время!» – «Ба!» – «Вот только вчера они украли у мельника корову и двух баранов». – «Правда?» – «Поэтому мельник и все его люди настороже и, услышав выстрелы, решили, что грабители вернулись». – «Как они держатся за своих грабителей, – заметил Жиро. – Не надо лишать их иллюзий: в иллюзиях состоит человеческое счастье».

Никто не стал оспаривать эту истину, и мы тронулись в путь, оставляя за собой стихающий лай собак и угасающий скрежет нории. Час спустя мы прибыли в Кастро-дель-Рио без каких-либо приключений, сделав, однако, любопытное открытие: оказывается, ручеек, через который мы перешли, был не что иное, как Гвадалквивир, король испанских рек: эта река произвела такое сильное впечатление на арабов, что при виде ее они воскликнули: «Вади-аль-Кабир!», то есть «Большая река!» У этимологов, я полагаю, не было больших трудностей в том, чтобы увидеть сходство между наименованиями «Гвадалквивир» и «Вади-аль-Кабир».

XXVII

Кордова.

Итак, если как следует посчитать, сударыня, со дня отъезда из Гранады я написал Вам пять писем: дело в том, что дорога долгая, хотя и не изобилующая приключениями. Заботы все время одни и те же. Как будем устраиваться с завтраком? Как с обедом? Где ночевать? Время от времени, чтобы освежить интерес, начинающий ослабевать, встает вопрос о грабителях; их, разумеется, не видно, а если они и появляются, то смиренно приносят вам свои извинения за то, что обнаружили свое присутствие.

То, что больше всего поразило бы Вас, сударыня, если бы Вам пришлось проделать дорогу, которую только что проделали мы, – это полное отсутствие городов, деревень и даже отдельных домов, что превращает часть Андалусии, то есть одну из самых прекрасных провинций Испании, в пустыню, где вы можете проехать десять – пятнадцать французских льё, не встретив ни одного путешественника, не увидев и признаков какого-либо жилья. В самом деле, что мы видели между Гранадой и Кордовой, двумя крупнейшими столицами мавританской державы Абд ар-Рахмана и Боабдила? Алькала-ла-Реаль и Кастро-дель-Рио – два города, где нам едва удалось отыскать две кровати для ночлега, и две деревни, где нам вообще ничего не удалось найти.

Вот почему, сударыня, если когда-нибудь у Вас возникнет желание путешествовать по Испании, но не по пути из Байонны в Мадрид и из Мадрида в Севилью или Барселону, этим привилегированным направлениям, где можно отыскать дилижансы или же мальпосты, весьма напоминающие дилижансы, только трясет в них больше, прислушайтесь к моему совету. Совет этот состоит в следующем: передвигайтесь караваном, как мы, но при этом замените мулов ослами, а гостиницы захватите с собой из Парижа.

На бульваре Бон-Нувель, сударыня, находится крытый рынок, основанный одним умным человеком, которому приходилось путешествовать и страдать во время путешествий. Этому рынку предназначено обеспечить порядочного человека, тронувшегося с места, чтобы повидаться с другими порядочными людьми помимо тех, с кем он обычно встречается на бульваре Бон-Нувель, бульваре Сен-Дени и Гентском бульваре, всеми теми маленькими удобствами, без каких чересчур длительное передвижение превращается в пытку. Название этого рынка – «Базар путешествий», а его хозяин – г-н Годийо. Поверьте мне, сударыня, это никоим образом не реклама. Итак, повторяю, если у Вас, сударыня, когда-нибудь возникнет желание предпринять поездку, подобную нашей, то, пройдя по бульвару налево, от магазина Барбедьенна до ворот Сен-Дени, Вы обнаружите «Базар путешествий» Годийо и К°. Там Вы купите два полных набора поклажи для мулов, уже прикрепленные к седлам, так что их можно укладывать на спину вьючных животных; каждый набор содержит палатку, три кровати, походную кухню, в комплект которой входят сковорода, гриль, вертел – да, сударыня, вертел, предмет, полностью отсутствующий в Испании, но, вероятно, известный там в стародавние времена, поскольку это название еще существует в испанском языке, – итак, повторяю: вертел, тарелки, котелок, ложки, вилки и ножи. А кроме того, топор, молоток, клещи, ножницы – словом, все, что необходимо для кочевой жизни, которой Вы собираетесь предаться. Когда Вы закончите покупки и выберете компаньонов по путешествию – а я уверен, что Вы выберете людей храбрых, остроумных и образованных, – Вы поедете с ними по Орлеанской железной дороге; в Орлеане Вы заранее закажете места до Шалона; в Шалоне Вы подниметесь на пароход, с которого сойдете только в Марселе; из Марселя Вы морем отправитесь в Барселону.

В Барселоне Вы купите ослов – Вы собираетесь возразить, сударыня, Вы собираетесь сказать, что я ошибся и хотел посоветовать Вам купить лошадей или мулов. Нет, не надо заблуждаться: речь идет именно об ослах, настоящих ослах, чистокровных ослах. Однако следует признать, сударыня, что испанский осел обладает бесспорным превосходством не только над французским, но и над всеми прочими ослами на свете, за исключением арабских. Правда, по всей вероятности, испанские ослы являются потомками арабских, но, в отличие от обычных потомков, они ничего не потеряли за четыре века, отделяющие их от предков.

Стоит Вам увидеть испанских ослов, сударыня, как Вы поймете фанатичную привязанность Санчо к своему ослу. Уже во времена Сервантеса в Испании почувствовали нужду восстановить уважение к этим животным, и Сервантес, став, как все гениальные люди, выразителем нужд своей эпохи, это сделал. Итак, Вы купите шесть ослов и двух мулов. Шесть ослов будут служить верховыми животными для Вас и Ваших компаньонов, а два мула повезут Ваш багаж. Пусть Вас не пугает цена – шесть ослов Вам обойдутся в девятьсот франков, два мула – в триста, что составит в итоге тысячу двести, но, покидая Испанию, Вы их продадите за тысячу франков, если, конечно, не предпочтете привезти их во Францию, где сможете выручить за них вдвое больше того, во что они Вам обошлись. Животные эти более послушные, такие же быстрые и менее требовательные, чем лошади, поскольку Вам достаточно будет выпустить их в первое попавшееся поле чертополоха, и они найдут там себе пропитание.