Текст книги ""Фантастика 2024-110". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Сумасшедший Писака

В зале вновь поднялся возмущенный гул, многие мужчины схватились за эфесы шпаг, а с уст государя Таридии вот-вот готов был сорваться приказ страже выдворить улорийцев из зала. Но для меня это мало что меняло: в игру я ввязался, оскорбление мне нанесено прилюдно, и реагировать на него всё одно необходимо. Так почему бы не здесь и не сейчас?

– Ваше величество! – я резко повернулся в сторону царя. – Ваше величество! Позвольте еще раз нарушить правила! Это будет лучшим ответом наглецу.

Несколько мгновений мы с монархом смотрели друг на друга. Не знаю, что там Иван Федорович сумел разглядеть в моих честных глазах, но это было что-то очень убедительное, заставившее его поверить в мою правоту. Да и я успел кое-что понять по взгляду Ивана Шестого – черт побери, он опасался за мою жизнь! Именно так: не боялся того, что я потерплю поражение и не сумею наказать Курцевича за нанесенный им урон царской репутации, а именно опасался за мою жизнь! Поэтому, пока неожиданно проявившиеся родственные чувства не взяли верх над чувством долга, я поспешил подтолкнуть ситуацию в нужную сторону.

– Спасибо, ваше величество! – и, вновь поворачиваясь к улорийцу, крикнул: – Иди сюда, господин наглец!

В тот же миг возле меня оказались оба царевича и Григорянский.

– Миха, я слышал про него, – зашептал Алешка, – он хладнокровный убийца!

– Если он меня уделает, – поспешил я пресечь увещевания товарищей, – ни за что не отдавайте Наталью!

– Не отдадим! – очень серьезно ответил Федор. – Будь осторожен!

– Эй, мальчишка, что ты там бормочешь себе под нос? – громко осведомился Курцевич.

– Сейчас ты у меня сам бормотать будешь! – быстро освободившись от камзола, я выхватил шпагу и направился к центру зала, откуда перепуганные корбинские купцы спешно перемещались за линию стражников.

Войцех Курцевич сбросил лишнюю одежду на руки своих спутников, при этом оставшись в камзоле фиолетового цвета, и составил мне компанию в центре свободного от зрителей пространства. Без лишних слов я отсалютовал противнику и зрителям. Улориец решил обойтись без условностей и сразу решительно направился ко мне, выставив перед собой шпагу. Началось!

Господин коронный маршал был на полголовы выше меня и значительно шире в плечах, да и в силе рук явно превосходил. Это выяснилось уже после первой сшибки, когда мне не удалось привычным движением отвести в сторону его клинок. Пришлось спешно отходить назад, чтобы не оказаться нанизанным на чужую шпагу. В целом же фехтование противника было достаточно однообразным и полностью избавленным от всякого рода элегантных «красивостей», которыми с удовольствием пользовался поручик Сахно. Ставка делалась исключительно на силу и преимущество в длине рук – Курцевич постоянно пер вперед с уверенностью танка. В свое время не один раз приходилось сталкиваться с подобными типами на фехтовальной дорожке, и надо признать, что не всегда удавалось подобрать противоядие, ведь часто, превосходя меня в длине рук, они еще и не уступали в скорости и внимательности. Но то на дорожке, а здесь я гораздо более свободен в части маневра, да и в скорости улориец мне уступает – уже сейчас было видно, что я пошустрее. Так что осталось выяснить лишь, кто из нас выносливее.

Четырежды подряд Курцевич атаковал меня в правое плечо, а я уклонялся и отступал со смещением влево. В следующей атаке он попытался нанести рубящий удар сверху по моей руке, но здесь я парировал и мгновенно ответил, наметившись на предплечье – не достал. Маршал отмахнулся, создавая угрозу моему лицу – пришлось отпрянуть назад и снова уйти влево.

Презрительно фыркая, улориец повернулся вслед за мной и продолжил свое наступление. Последовали еще несколько быстрых атак, которые я парировал с отходом, после чего противник сделал выпад и достал-таки меня в плечо, но в тот же миг я сбил его клинок в сторону и ответил рубящим ударом в предплечье. Переходя в контратаку на немного коряво вернувшегося из выпада Курцевича, я показал атаку в корпус, но атаковал в голову. Он парировал и попытался ответить, снова целя в лицо, но я успел разорвать дистанцию.

Эпизод вышел очень динамичным, все действия уложились буквально в несколько секунд. Будь мы на соревнованиях, очко дали бы моему сопернику, так как его результативное действие было первым. Но на деле вышла «обоюдочка», и думаю, что больший урон понес как раз пан Курцевич.

Я бросил быстрый взгляд на свое плечо – немного крови выступило на ткани, но рана пустяшная, фехтовать не помешает. А вот улорийский коронный маршал должен ощутить последствия моей атаки, хотя сейчас демонстративно не обращает внимания на нанесенное ему повреждение, высматривая точку на моем теле, куда будет направлен следующий удар. Ну, давай, продолжим танец!

И мы продолжили. Улориец теперь упорно вел бой на дальней дистанции, за счет преимущества в габаритах, стараясь поразить меня в вооруженную руку. Я же стал действовать более активно, постоянно подступаясь к противнику то с одной, то с другой стороны и меняя направление атак. Достать его не получалось, но и я был внимателен.

Условная передышка в активных действиях длилась не более минуты, после чего посланец короля Яноша снова пошел вперед, с маниакальным упрямством направляя шпагу мне в лицо. Но на этот раз я не стал отступать. Подбив вражеский клинок снизу, я присел и нанес быстрый укол в бедро выставленной вперед ноги, успев отскочить назад прежде, чем противник отмахнулся. Есть! Качественный укол получился, серьезный, после такого уже не пошустришь.

Пан Войцех тоже это понимал, потому и решил действовать, пока позволяют ранения. Две стремительные атаки в область груди я сумел отразить, но за ними последовал хлесткий батман, сбивший мою шпагу в сторону, и острие вражеского клинка, несмотря на мои попытки отклониться назад, вошло под правую ключицу. Слава богу, неглубоко – сантиметр-полтора, не больше. Но всё равно чувствительно. Зрители тоже отреагировали на мою неудачу – над залом пронеслось испуганное «Ах!».

Улориец на этом не остановился. Стремясь развить свой успех, он поспешно сделал чересчур длинный шаг вперед, и у меня словно переключатель в голове щелкнул – не задумываясь, на «автомате», я отвел его шпагу вправо, шагнул вперед, левой рукой толкая противника в плечо, и через руку нанес укол в правую половину груди. По всей видимости, клинок под углом прошел между верхними ребрами, выйдя сзади под лопаткой.

Мир на мгновение замер. Словно испугавшись содеянного, я судорожно рванул шпагу обратно. Курцевич издал какой-то невнятный звук, после чего его ноги подкосились в коленях, медленно осел на пол и завалился на спину. Отмерший зал разразился восторженным воплем. Спутники маршала с бледными и вытянувшимися от ужаса лицами бросились к своему предводителю.

Я развернулся и медленно побрел в сторону трона, непроизвольно зажимая левой рукой кровоточащую рану. Впрочем, мне не дали сделать и пяти шагов – налетели, окружили радостно-встревоженные друзья-товарищи.

– Миха, как ты это сделал? – орал царевич Алешка, смешно округляя глаза от изумления.

– Миша, как ты? – более сдержанно вопрошал его старший брат.

– Миша, ты ранен! Тебе нужно к доктору! На тебе лица нет! – Натали испуганно смотрела мне в глаза.

– Ну, Бодров, ты исполнил! – на Григорянского поединок тоже произвел впечатление.

– Всё хорошо, я в порядке, – ответил я всем сразу.

Меня увели в соседнюю комнату, где доктор с двумя помощниками взял меня в оборот на добрые сорок минут. Выходить пришлось в двери, ведущие в другие помещения, о чем меня любезно предупредил офицер дворцовой стражи. С его слов я узнал, что прием спешно закончили, корбинских купцов сейчас опрашивали розыскники, а улорийцам предоставлено отдельное охраняемое помещение и лучшие доктора. Да-да, пан Курцевич был еще жив! Ну и здоров же коронный маршал короля Яноша!

В уже знакомом мне кабинете ожидалось заседание малого совета. Иван Федорович и Федор пока отсутствовали, на своих местах были лишь канцлер Зернов, начальник Посольского приказа Губанов и младший царевич Алексей. Кроме того, вновь присутствовал князь Григорянский, и, видимо, в качестве причины переполоха, была приглашена графиня Ружина. Ну и, конечно же, здесь был незабвенный Никита Андреевич Глазков – расхаживал по кабинету взад-вперед, с весьма возбужденным видом что-то высказывая собравшимся.

– А, господин Бодров! Явился, не запылился? – вскричал главный розыскник, едва завидев меня. – Натворил дел, втравил нас в войну с королем Яношем?

Вот, значит, как? Никак не успокоится товарищ, прямо распирает его от желания и здесь найти повод для обвинений в мой адрес. Прямо-таки вендетта у него личная с семьей Бодровых. Ей-богу, достал ты меня, дядя! Тем более что в данном случае большие вопросы имеются как раз-таки к главе Сыскного приказа!

– Да нет, Никита Андреевич, в войну нас втравил совсем другой человек, – я решительно подошел вплотную к Глазкову и неожиданно для всех схватил его за грудки, – это тот самый человек, который должен был проверить всю делегацию купцов из Корбинского края. Всех, каждого человечка! Он должен был знать всё о каждом из допущенных в царский дворец! Всё – это значит вообще всё: где и когда родился, на ком женился, с кем дружил и с кем общался, на чем сделал состояние и даже у кого на какой ягодице родимое пятно! Но этот человек почему-то плюнул на свои прямые обязанности! Можете сами выбрать один из двух имеющихся вариантов ответа на вопрос, почему он это сделал. Вариант первый – недосмотр по глупости, вариант второй – недосмотр по злому умыслу!

– Миша! – в повисшей тишине испуганно прошептала Натали.

– Да я тебя в тюрьме сгною! – просипел Глазков, тщетно пытаясь оторвать мои руки от своего воротника.

– Да если ты еще раз попытаешься обвинить в измене меня или моих близких, я тебя в капусту порублю! – не остался в долгу я.

– Да ты у меня всю жизнь перед инквизицией оправдываться будешь! – не унимался розыскник.

– Мне не в чем оправдываться! А вот тебе объяснить появление во дворце улорийцев придется!

– Довольно!!! – я даже представить не мог, что государь Иван Федорович способен на такой рык. – Довольно! Отпусти его, Михаил!

Впрочем, несмотря на сердитую гримасу на лице царя, кровь не стыла в жилах от его грозного вида. Ну вот не было у таридийского монарха ауры сильного человека.

– Господа, займите свои места! – а вот в этом негромком голосе прозвучало столько металла, что всем сразу становилось понятно – спорить с царевичем Федором сейчас не нужно.

– Итак, – дождавшись, пока мы с Глазковым усядемся за стол, провозгласил Иван Шестой, – совершенно ясно, что с этого момента мы находимся в состоянии войны с королевством Улория.

Вот так просто и обыденно. И без поиска козла отпущения. То есть если и будут высказаны претензии начальнику Сыскного приказа, то по-свойски, без огласки. И, скорее всего, без наказания. Эх, Иван Федорович, друзей нужно оставлять друзьями, а не назначать их на ответственные посты! Ну да ладно, это не мое дело – лишь бы Глазков мне палки в колеса не вставлял.

– Ваше величество, – робко подал голос Губанов, – еще можно попытаться сгладить углы, может, и удастся задобрить Яноша.

– Нет, не нужно ничего сглаживать! – решительно заявил Федор. – Всё это будет выглядеть наивным детским лепетом. Над нами же еще и посмеются.

– Но мы не готовы к войне! – злобно зыркнув на меня глазами, влез в разговор Никита Андреевич. Ты смотри, переживает так, словно ему придется под вражеским огнем в атаку ходить!

– У нас еще есть остаток зимы и часть весны, – ответил царевич, – вряд ли Янош выступит раньше середины мая. Но и вряд ли позже – он так давно ждал этой войны. Так что, Иван Александрович, – обратился Федор к главе Посольского приказа, – готовьте гневную петицию в Раец, будем требовать извинений от улорийцев.

– Будет сделано, Федор Иванович.

– Алексей Сергеевич, – на этот раз наследник престола обратился к канцлеру Зернову, – мы постараемся за неделю составить заявку на финансирование.

– Что ж, – пожал плечами канцлер, – чему быть, того не миновать. Будем трясти казну.

– Отлично. Ну, а теперь нам нужно решить еще один важный вопрос, – Федя, а следом за ним и все присутствующие перевели взгляды на нас с Натали, – что нам делать с этими молодыми людьми?

22

Некоторые вещи в нашем сознании настолько прочно ассоциируются с понятиями «исконно русский», «народный», что известие о том, что в восемнадцатом веке народ о них и понятия не имел, просто не укладывается в голове. Взять, к примеру, валенки и шапки-ушанки. И те и другие нынче считаются непременными атрибутами русской народной зимней одежды и яркими приметами «деревенского» стиля. Потому и думается, что они пришли к нам из глубины веков, что были практически всегда. Однако это совсем не так. Оказывается, валенки в нынешнем виде в России пошли в массы лишь в первой половине девятнадцатого века, а до того их могли себе позволить только достаточно богатые люди. А обычная шапка-ушанка и вовсе вошла в обиход в веке двадцатом.

Ну, а поскольку текущая эпоха этого мира была сопоставима с земным восемнадцатым веком, то не было ничего странного в том, что я столкнулся с проблемами при поиске зимнего обмундирования для своих разведчиков. Еще в ходе тимландской кампании удалось одеть их в сшитые из белого материала куртки-накидки и штаны, надевавшиеся прямо поверх штатной одежды. Теперь же я заменил неудобные и не очень-то теплые кафтаны на короткие овчинные полушубки и обеспечил разведку шерстяными перчатками и меховыми рукавицами. Решить бы вопрос с обувью и головными уборами – и можно считать, что на зиму они у меня нормально экипированы. Вот тут-то и вышла заминка. В итоге по обуви пришлось выходить из положения покупкой новых сапог в паре с шерстяными носками. А вот шапку-ушанку я сумел нарисовать. И с этим рисунком отправился к своему новому знакомому в купеческой среде товарищу Чайкину. Владимир Ильич поначалу мои художества не оценил и долго убеждал в бессмысленности такого «уродливого» головного убора, пришлось пустить в ход «тяжелую артиллерию» – прельстить его военным заказом. В общем, спустя неделю в моем распоряжении была сотня полностью экипированных разведчиков. Экипированных для зимних условий. Для лета готовилась другая одежда.

Войсковая разведка – что в Таридии, что у оппонентов – находилась просто в зачаточном состоянии, поэтому я просто не мог отказаться от возможности добыть такое преимущество для своей новой родины. И вот сегодня, в ночь на шестнадцатое марта, сидя на правом берегу Титовицы, я готовился пожинать первые плоды этого преимущества.

Зима в этом году выдалась затяжная, снежная, словно небеса желали дать нам побольше времени на подготовку к войне с королем Яношем. И мы готовились. Готовились так быстро, как это только было возможно.

Направление, на котором улорийцы были намерены начать наступление, было нам неизвестно, поэтому первоначально предполагалось разделить войска на две части и прикрыть сразу два важнейших направления: южноморское и ивангородское. Но мне вовремя вспомнилась история с разделением русских армий в отечественной войне 1812 года – тогда пришлось приложить массу усилий, чтобы объединить разрозненные армии в преддверии решающих сражений. Царевич Федор не был самодовольным павлином и конструктивные мысли при обсуждении планов приветствовал, потому удалось прийти к другому решению – собрать все силы в единый кулак и расположить так, чтобы улорийский король посчитал нецелесообразным выбрать любое другое направление и подставить таридийской армии фланг или тыл. Исходя из этих соображений и было выбрано поле у села Грушовка в трехстах километрах восточнее столицы. Именно там было решено назначить сбор войск, и именно в Грушовке я получил первые известия о том, что счел неимоверной удачей.

Сначала Наталья Павловна из развернутой ею переписки с корбинскими дворянами принесла слухи об устроенном улорийцами большом складе в корбинской земле, в том месте, где граница проходит по реке Титовице, а потом это подтвердилось сообщениями моих разведчиков. Чтобы не обременять выступающие войска большим обозом, король Янош распорядился заранее свезти продовольствие и боеприпасы в устроенный на левом берегу реки лагерь. А весной подошедшая налегке армия будет обеспечена запасами на всю летнюю кампанию. Ничего особенного – просто логистика.

Только вот самоуверенный Янош не мог предположить, что заведомо слабейший противник отважится начать боевые действия первым, да еще на чужой территории. А чем еще, кроме самоуверенности, можно объяснить тот факт, что охраняла этот лагерь-склад едва ли тысяча солдат? Недопонимают тут еще важность защиты стратегических объектов!

– Михаил Васильевич, есть три сигнала, – в преддверии важного дела Игнат находился в состоянии радостного возбуждения. Ему не терпелось воспользоваться преимуществами новой зимней экипировки.

– От кого нет сигнала? – я снова разложил подзорную трубу, пытаясь разглядеть в ночной тьме маленькие пятна света. Должно было быть четыре сигнала, подаваемого посредством тайных фонарей.

– Нет первого южного, – ответил Лукьянов.

Значит, нет пока сигнала готовности от пехотинцев капитана Головинского. Что ж, время еще есть.

– Подождем!

Улорийский лагерь охватывали двумя крыльями пехоты. Как только они займут свои места в тылу противника, на флангах появятся условные сигналы – один с севера, один с юга. Кроме того, для подстраховки на левый берег отправились еще два эскадрона улан. Если ничего непредвиденного не произойдет, то они просто проконтролируют отсутствие бегунов из атакованного лагеря – чем дольше Янош будет оставаться в неведении, тем лучше. Ну, а если вдруг что-то пойдет не так, то у нас будет еще две сотни резерва. Так что еще два сигнала готовности ожидалось от северного и южного отрядов кавалерии. Итого четыре. Все уже на позициях, только Головинский замешкался. Впрочем, до крайнего срока еще не менее получаса, и нужно просто подождать.

С оформлением наших с Натальей отношений тоже решили подождать, отложить до лучших времен. Всё равно все вокруг уже считают это свершившимся фактом, а то, что официальное торжество отложено в связи с подготовкой к большой войне, – так ничего удивительного в этом нет.

После того памятного царского приема даже Глазков притих, присмирел. Перестал ко мне цепляться и вообще старался не пересекаться со мной в дворцовых коридорах. То ли я его тогда напугал сильно, то ли кто-то из старших Соболевых велел оставить меня в покое. Второй вариант более правдоподобен, хотя после того, как я тряс начальника Сыскного приказа за грудки, даже царевич Федор уважительно произнес: «Да ты настоящий Князь Холод! Даже я на мгновение испугался за жизнь Никиты Андреевича!»

Здесь нужно уточнить. Дело в том, что у моего прозвища оказалась еще одна, весьма занимательная параллель – в Таридии и соседних странах существовал сказочный персонаж по имени Князь Холод. Это не был ни аналог русского Деда Мороза, ни аналог Князя Тьмы, это был этакий повелитель стужи, строгий, но справедливый. И, несмотря на то, что в разных сказках он представал то положительным, то отрицательным персонажем, в народе его имя чаще всего использовали в качестве страшилки для детей. Поначалу я думал, что дружеское прозвище, коим наградили еще настоящего Михаила друзья, было не более чем данью северному происхождению князей Бодровых. Но потом я с немалым удивлением узнал о существовании легенды, согласно которой именно далекий предок Бодровых послужил прообразом для этого сказочного героя. Так что мое прозвище звучало весьма двусмысленно: и как намек на мое происхождение, и как признание меня строгим и суровым чуваком.

Впрочем, прозвище прозвищем, а на будущее не мешало подстраховаться от такого человека, как начальник сыска Таридии.

– На войне может всякое случиться, Миша, – заявил царевич Федор, намекая на то, что он может погибнуть, и тогда я вновь останусь без должной поддержки, – на всякий случай нужно иметь церковь на своей стороне.

И мы с ним совершили небольшое путешествие в Свято-Михайловский монастырь к некоему старцу Порфирию.

Старец сей оказался седеньким живчиком лет семидесяти. Властным жестом приказав всем посторонним покинуть помещение, дедушка внимательно посмотрел на меня, а потом взял да и перепугал до полусмерти радостным приветствием:

– Ну, здравствуй, Сергей!

От неожиданности я буквально подпрыгнул на месте. Ничего себе новости!

– Михаил, – с трудом сумел выдавить я из себя, на всякий случай не спеша сознаваться.

– Да, – старичок с интересом всматривался в мое лицо, склонив голову к левому плечу, – да, уже Михаил. А скажи мне, Михаил, кто ж это с тобой такой фокус проделал? Спиридон Засольский? Или Ивашка Михеев? Нет, эти не способны, тут и знания нужны, и сила, и воображение. Нет-нет, кто же это? Ты же с севера? Значит, Настька! Настька Кузнецова! – обрадованный своей догадкой, Порфирий вопросительно воззрился на меня, ожидая подтверждения.

– Для кого Настька, а для кого Настасья Фоминична, – сконфуженно пробормотал я.

– Молодец, Настька! – продолжал радоваться старец. – Не думал, что кто-то еще на такое способен! Но почему же не все получилось? Почему больного не удалось спасти?

– Он попал в засаду по пути к дому целительницы, – тихо ответил я, – князь умер от ран, Фоминичне пришлось запускать ритуал на расстоянии.

– Вон оно что! Сильна Настасья, ох сильна! Молодец! Справилась! И, пожалуй, так даже лучше вышло.

– Но…

– Да ты не волнуйся, князь, – перебил меня отец Порфирий, – не ведьма она. Я Кузнецову давно знаю, лет так пятьдесят. Ритуал этот хоть церковью и не приветствуется, но при необходимости используется. Вернее, использовался. Не осталось уже знающих людей, обладающих такой силой. Пожалуй, Настасья последняя.

– Она сказала, что это в последний раз, – промолвил я задумчиво. Мысли в голове путались, я уже свыкся с тем, что связь с родным миром потеряна навсегда, а тут вдруг встреча с таким сведущим человеком. И узнать хочется многое, и раскрываться на сто процентов опасаюсь, мало ли что. Но старец Порфирий все мои сомнения быстро развеял:

– За семью не беспокойся, ты остался с ними. И там никто даже не подозревает о твоем существовании в двух мирах. Разве что о моменте перехода у твоего оригинала сохранились неприятные ощущения.

– А насколько, – я с трудом подбирал слова, – мои две части связаны?

– В первое время были связаны, но уже почти год минул, – дедуля покачал головой, – никак вы уже не связаны, прими это как данность и живи здесь своей жизнью. И не беспокойся, у церкви к тебе вопросов не будет. Я сегодня же оповещу митрополита.

Говорил старец просто, без всякого пафоса, но почему-то не возникало даже мысли не верить его словам. Не то чтобы я не верил Фоминичне, но эта правда плохо укладывалась в голове, в результате чего я время от времени терзался сомнениями, переживал за жену, детей, родителей. Да и развитию моих отношений с Натальей постоянно мешала мыслишка об измене жене. Ну, вот такой я человек – ни разу не плейбой, и сама мысль о предательстве была мне противна. Так что отец Порфирий очень помог мне, можно даже сказать, что визит к нему помог мне обрести душевное равновесие. Раз уж случилось со мной такое, то нужно жить полноценной жизнью здесь и сейчас и свыкнуться, наконец, с мыслью, что Сергей Прохоркин остался там, здесь его нет, зато здесь есть князь Михаил Бодров. И точка!

– Есть четвертый сигнал! – вновь вырвал меня из воспоминаний мой денщик.

Ну вот, все на местах, всё идет по плану, пришло время принимать решение. В груди разлился неприятный холодок – не привык я еще отдавать приказы, выполнение которых наверняка приведет к человеческим жертвам. Но это война. Либо мы их, либо они нас, третьего не дано. И я должен сделать всё, чтобы моя страна победила. Я с минуту помолчал, собираясь с духом, после чего решительно выкинул из головы все лишние мысли и скомандовал:

– Ответный сигнал на выдвижение! И вперед, с богом!

Спустя несколько минут пять сотен лыжников в белых маскхалатах ступили на лед Титовицы. Шли не шибко быстро, потому что найти общий язык с лыжами пока удалось далеко не всем солдатам, и лучшим лыжникам было велено не нестись сломя голову хотя бы до середины реки, чтобы не было большого разрыва между атакующими линиями.

Четверть часа – и мы на левом берегу, прямо под стенами спящего лагеря. Со стороны суши в это время так же подступались к вражескому объекту еще две группы пехоты. Полторы тысячи бойцов плюс фактор неожиданности плюс расслабленность противника – у операции уже было мало шансов оказаться провальной.

Часовые все-таки спохватились, разглядели в ночной тьме на фоне снега и льда какое-то подозрительное движение. Но было уже поздно, передовые отряды уже карабкались на деревянные стены по коротким приставным лесенкам. Прозвучало несколько беспорядочных выстрелов, кто-то где-то закричал, но крики быстро оборвались. К тому моменту, когда я оказался внутри улорийского лагеря, охрана уже была сметена, обращенные на восток ворота распахнуты настежь, а в двери двух длинных казарм барачного типа сплошным потоком вливались потоки таридийских штурмовиков.

Кто-то из улорийцев успел вскочить с постели и схватиться за оружие, но таких было немного, так что никакого организованного сопротивления им оказать не удалось. Через какие-то тридцать – сорок минут лагерь оказался в наших руках. Начиналась следующая фаза операции.

Часть забора со стороны реки была быстро разобрана, и по условному сигналу с нашего берега к пролому устремилась вереница санных подвод. Спустя две-три недели улорийский склад был бы заполнен гораздо лучше, но я решил действовать именно сейчас, пока еще позволял лед. По словам знающих людей, весна в этих местах наступает стремительно, и в начале апреля Титовица уже может освободиться от зимних оков. Так что между синицей в руках и журавлем в небе я выбрал синицу.

Оставшуюся часть ночи и весь следующий день заготовленные врагом припасы переправлялись в село Редькино на таридийской территории, где перегружались в войсковые фургоны для отправки уже в наши склады.

Сначала планировалось ограничиться вывозом имеющегося на складе добра, но в процессе работы я справедливо рассудил, что чем дольше Янош будет оставаться в неведении, тем лучше для нас. В результате в улорийском лагере остался майор Топилин с двумя сотнями солдат. За проведенные там девять дней он принял еще две партии товара и благополучно переправил в Редькино. Долее оставаться уже было опасно, поскольку по ближайшим населенным пунктам, куда улорийские служаки наведывались для проведения досуга, поползли-таки вызванные их долгим отсутствием слухи.

В общем, пакость удалась. Царевич Федор Иванович радостно потирал руки, главный финансист Ивана Шестого господин Липницкий находился на седьмом небе от счастья, а король Улории Янош Первый не находил себе места от ярости. В порыве гнева, дабы покарать вероломных негодяев таридийцев, смеющих воевать не по правилам, он объявил срочный сбор войск. Собирался выступить, как только сойдет снег. Но пару дней спустя сбор отменили – то ли сам венценосный военачальник остыл и вновь стал мыслить рационально, то ли советники сумели отговорить его от принятия поспешных решений. Да и было от чего задуматься – какая может быть война без боеприпасов, продовольствия и фуража? Пришлось заниматься этим заново. Ну, а кто ж вам виноват, господа улорийцы? Нельзя же быть такими беспечными! Я просто взял то, что плохо лежало, в результате ваши припасы стали нашими. И был еще один плюс: почти восемь сотен пленных – это то количество вражеских солдат, на которое уменьшится армия вторжения Яноша.

После удачного завершения этой операции молва наделила меня неофициальным званием лучшего зимнего полководца, а прозвищем Князь Холод стали за глаза называть все подряд, не только мои друзья и знакомые.

Но я особо не обольщался. Ведение боевых действий зимой сопряжено с массой дополнительных затрат, поэтому нет ничего удивительного в том, что все любители повоевать старались подгадать с этим делом поближе к лету. Я же просто воспользовался теми крупицами знаний о зимних войнах, которые сумел приспособить к местным условиям. Великим полководцем я от этого не стал. Думаю, что я вообще пока не стал полководцем, тимландская кампания – это был лишь первый шажок, а похищение припасов армии Яноша и вовсе сложно было назвать сражением.

Но в результате этого «хищения» улорийская армия двинулась в путь лишь в начале июня. Тем же самым путем – через город Коревец и свой разоренный пункт материального обеспечения к Титовице, откуда лежал кратчайший путь к столице Таридии.

В середине июня Григорянский дважды срывал переправу противника через реку посредством быстрого развертывания на нашем берегу многочисленной конной артиллерии. Пришлось Яношу форсировать Титовицу сразу в нескольких местах, чтобы растянуть наши силы. Надеялся он на то, что один из переправившихся на правый берег отрядов тяжелой кавалерии будет в состоянии уничтожить назойливых артиллеристов. Но князь Григорянский не стал искушать судьбу и отступил к главным силам. Эстафету же у конной артиллерии перехватила наша легкая кавалерия, принявшаяся беспрестанно беспокоить вражескую армию неожиданными набегами. Не проходило ни одной ночи без того, чтобы таридийские гусары и уланы не побеспокоили противника, и как ни старались улорийские военачальники найти на них управу, ничего не получалось. Во-первых, наше преимущество над восточным соседом в количестве легкой конницы было настолько же велико, насколько велико было его преимущество над нами в коннице тяжелой, а во-вторых, на своей территории наши кавалеристы каждый кустик знали, чем с успехом и пользовались.