Текст книги ""Фантастика 2024-110". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Сумасшедший Писака

Глава 3

Отец всегда говорил, что Рэтар слабак, потому что чувствовал. Потому что умел сожалеть, умел понимать боль других людей. Да что там он даже тоору свою жалел – первого его тора сразили в бою и Рэтар был готов разрыдаться над телом несчастного, такого верного ему, зверя. Он сдержался, но отец был проницателен, презрительно фыркнул, видя сожаление сына. Тёрк по-братски пытаясь ободрить похлопал по плечу, а Рейнар посочувствовал и обнял.

Вообще в этом они были с танаром очень похожи. Как-то, уже будучи достаточно взрослым, Рэтар слышал, как отец спорил с младшим братом насчёт него, обвиняя Рейнара в том, что мальчишка растёт слишком мягким.

"Мягким, чтоб тебе, он был мягким", – даже от воспоминания внутри Рэтара начинала шевелиться злоба. Отец сделал всё и даже больше, чтобы сделать его жёстким.

Эарган Горан не мог допустить, чтобы его наследник был мягким, сочувствующим, умел ценить жизнь и чувства окружающих. Потому что самого Эаргана, это вообще не трогало. Он был жестоким и властным, ни с кем не считавшимся, идущим по головам и сметающим всё на своём пути. И в Рэтаре были черты его отца – он этого никогда не отрицал, ненавидел себя за это, но не отрицал.

Он действительно чуть не сломал Хэле шею, действительно в какой-то момент понял, что тонет в ярости и гневе, что ещё немного и разорвёт, сметёт всё на своём пути, как лавина, сходящая с гор… таким был отец, таким был Рэтар.

Неконтролируемая злость, жестокость, ураганом воющая внутри и уничтожающая всё живое вокруг – он всю жизнь боролся с этим. Бывало, что проигрывал, но чаще это было в бою, когда можно было отпустить себя. Однако страх, что в очередной раз проиграет, когда будет нельзя, жил внутри него всю сознательную жизнь.

И когда Хэла шла к двери, когда Рэтар сам оттолкнул, когда сам позволил, нет, заставил уйти, потому что боялся себя, он понял, что чудовище, что жило внутри не отпустит её. Хэла не смогла бы выйти в дверь, и, если бы не сопротивлялась, Рэтар её уничтожил бы… он бы убил её…

А он уже без неё не мог. И он спрашивал себя “почему”, задавал себе этот вопрос столько времени, сколько боролся с желанием сделать эту женщину своей, и сейчас, когда вот она, лежит на нём, когда её голова покоится на его груди в районе сердца, а пальцы гладят кожу, бродя по шрамам, он перестал задавать себе этот вопрос.

Это стало не важно. Причин было много и половины Рэтар ещё не осознавал. Но точно знал несколько. Потому что Хэла не боялась его ярости, потому что она сопротивлялась, потому что она сама была способна устроить ураган, потому что она яростно раздувала этот пожар внутри него и, боги, при этом всё у неё как-то получалось делать так, чтобы рядом с ней ему было так спокойно, словно всегда было так, как сейчас и не хотелось, чтобы это заканчивалось.

А близость… в нём уже столько тиров не было желания, его так давно не задевало за живое что-то в женщине. Особенно с тех пор, когда по телу проехался меч орта и сделал то, что сделал. Но, по крайней мере после этого, страх перед Рэтаром Гораном уже никто не пытался скрыть, как это было до того, как шрам определил его сущность, честно и правдиво показывая окружающим, кем был Рэтар на самом деле.

Конечно, иногда внутри что-то начинало тянуть от того, что хотелось тепла, хотелось нежности женских рук, но, в очередной раз допуская до себя наложниц, Рэтар понимал, что ему нужно было не только женское тело, ему нужно было намного больше, а остальное было не настоящим и быстро отпускало, проходило без следа.

Ему было проще топить себя в очередной войне, в бою отдавая себя ненависти, ярости и страсти. И действительно никогда не хотелось вернуться домой, никогда не тянуло выбраться из этой смертельной пляски. Рэтару никогда не было страшно умереть и главное, что вот уж где внутреннее чудовище чувствовало себя прекрасно, хотя частенько приходилось урезонивать его, чтобы не зайти слишком далеко, забывая об ответственности за чужие жизни, которые шли за ним.

– Хэла? – позвал он, слегка погладив её по спине.

– Ммм, – отозвалась она лениво и внутри снова дёрнулось желание. Она поёрзала. – Тяжело? Лечь рядом?

– Нет, – он удержал её на себе. – Даже не думай.

– А если мне неудобно? – лукаво улыбнулась она.

– А мне удобно, – ответил Рэтар, действительно наслаждаясь этим.

– Эгоист, – буркнула она, надув губы.

Он нахмурился. Однако феран привык к тому, что она говорила совершенно непонятные ему слова, иногда целые предложения, в которых были ясны лишь связующие слова, а остальное было как неизвестный язык, иногда это, конечно, раздражало, но кажется без этого он уже тоже не мог.

– Это значит, что ты любишь только себя, – пояснила она и поцеловала его грудь.

– Если бы, – горестно ухмыльнулся он. – Я хотел спросить, давно хотел…

– О чём?

– Почему ты, – он попытался собраться с мыслями. Этот вопрос тревожил его с самой их первой встречи, но задать его он не мог. Теперь было можно, но странно, что он переживал из-за ответа. – Когда ты увидела меня впервые, ты посмотрела… не как все, не как обычно.

– Обычно это как? – нахмурилась Хэла.

– Я привык к тому, что на меня смотрят либо с отвращением, либо со страхом, – пояснил Рэтар. – А ты… посмотрела, так же как на Роара, например.

– Хмм… нет, – мотнула головой ведьма. – На деле я увидела тебя и подумала: “кошмар, вояка до мозга костей, меня призвали убивать” и меня это страшно испугало.

Она провела пальцем по шраму по груди, шее и дальше в бороду, пригладив её, положила руку на грудь.

– Но дело ведь не в шраме, боги, – улыбнулась Хэла. – А в том как ты стоишь, как ты себя держишь. Я очень сильно старалась не подать виду, потому что никогда никого не убивала, ну, кроме тараканов, мух и комаров, – фыркнула она и пояснила, – это паразиты. И первое время прямо жила в напряжении от ожидания, что ты меня потащишь на войну, и, чёрт, как я рада, что ошиблась на твой счёт.

Рэтар усмехнулся и поцеловал её ладонь, что гладила щёку.

– А шрамы… Они может и могут что-то о нас рассказать, но они нас не определяют – зачастую это просто рассказ и больше ничего, но мы меняемся под его влиянием, потому что окружающие придают этому рассказу гораздо более глубокий смысл, чем есть на самом деле, – Хэла сложила руки у него на груди и положила на них голову. – Это важно, не привязываться к внешнему, мне кажется. Если шрам так тревожит тебя, то почему маги не убрали его, они же могут?

– Я не позволил, – ответил Рэтар.

– Почему? – и она склонила голову на бок, стала очаровательной девчонкой.

– Из-за гордости, – пожал плечами, гладя её по голове.

– Гордости за шрам? – смешно нахмурилась ведьма.

– Нет, моей гордости, – феран подумал, – в смысле гордыни. А ещё глупости и злости.

Рэтар кажется ни разу не вспоминал об этом за столько тиров, никогда не возвращался к тому моменту. Просто смирился и забыл. Или нет?

– Мы были в осаде почти два луня, подмоги не было, наши ряды редели с каждым боем, на стороне гетнанов были орты. – и Хэла слегка нахмурилась. – Орты это такой народ, они живут обособленно – злые, воинственные, жестокие, живут передвигаясь пешком по пустыням или лесам, не у нас, а на той части оборота.

– Другой стороне света? – уточнила ведьма. И Рэтар согласно повёл головой, на деле очень приблизительно понимая о чём она говорит. Подумал, что надо пообщаться с ней о том, как выглядит её мир.

– Однако, – продолжил феран, – они считают, что если мужчина не был на войне, то он не достоин звания мужчины, и поэтому они всегда есть среди наёмников. Элат Ге-тнана небольшой, но воинственный, и всегда использовал наёмников – воинов, магов, дратов… Орты огромные, но проворные, и из-за того, что они такие здоровенные, невообразимо сильные.

– Здоровенные? – спросила ведьма. – В смысле они больше изарийцев?

– Хм, – феран задумался. – Тот, что ранил меня, был где-то, на половину корпуса меня выше…

– Что? – Хэла неожиданно подскочила и, сев рядом с Рэтаром, уставилась на него безумным взглядом.

– Что? – удивился он.

– Это он был такой большой, – пояснила ведьма, – или это они все такие большие?

– Все, – ответил Рэтар осторожно, всматриваясь в её странную реакцию.

– То есть где-то в этом мире есть целый народ, который выше здоровенного изарийского мужика в полтора раза, я правильно поняла? – она прищурилась.

– Да, – подтвердил он, – в среднем.

– Тут есть великаны, – заключила она и стала такой невообразимой. Чувства и мысли всегда были у неё на лице, она была всегда такая невообразимо непостоянная, живая. Завораживала его своими странными перепадами настроения и их подачей. – Отлично. А драконы? Я всё хотела спросить, раз мир такой едрить-колотить, сказошный, то драконы тоже есть?

– Драконы? – переспросил Рэтар, не удерживаясь от улыбки. Хэла была такая забавная.

– Ну, а что, – повела она плечами, – великаны есть, почему бы не быть драконам… вампирам, оборотням, некромантам, нежити всякой?

– А кто такие драконы? – он даже не пытался понять, что за слова она ещё наговорила. Разве что слово “нежить” было знакомо, но остальное…

– Это летающие ящерицы, плюющиеся огнём, – пояснила Хэла.

– Ящерицы? – и снова новое слово.

– Аааа, – взвыла Хэла, закатывая недовольно глаза, потом упала на бок и натянула себе на голову укрывало.

– Хэла? – Рэтар рассмеялся и лёг на бок, потянув ткань на себя.

– Что? – буркнула она, показывая своё совершенно милое, хорошенькое, по-детски обиженное лицо.

И Рэтара переполняло чувство очарования ею, она была невероятно прекрасна… боги! Он потянул её к себе и обнял.

– Есть такие животные – ханги, – сказал он. – Они могут нагреваться сами и иногда выплёвывают огненные шары.

– Большие животные? – настороженно спросила Хэла.

– Вот такие, – он расставил руки на расстояние равное длине от её запястья до локтя.

– О, – она одобрительно кивнула, прищуриваясь. – Небольшие. Ладно.

Рэтар рассмеялся. Внутри разливалось тепло. Это тепло он не чувствовал так давно. Последний раз в детстве? Или вовсе не в этой жизни. Простые разговоры, простые улыбки, простые вещи, дарящие лёгкую невесомую радость – всё это было ему нельзя. В войне, в правлении эти вещи недоступны. Его чувства и желания не в счёт – он отвечает за других, они на первом месте.

– В Зарне есть книга, – проговорил он, – в которой нарисованы и описаны большинство существ нашего мира, когда будем там, я могу тебе показать.

– Ловлю тебя на слове, – Хэла блаженно улыбнулась, устроившись, словно место поудобнее себе делала, рядом с ним. – Что дальше было?

– А? – он забыл о чём они говорили. Ухмыльнулся сам себе.

– Мы остановились на великанах, – напомнила ведьма, – но если не хочешь, можешь не рассказывать.

– Ты же можешь сама всё увидеть, – и это был второй вопрос, который он хотел ей задать. Задать так, чтобы она не отшучивалась, как было с Роаром, а сказала честно.

– Я же сказала, что не хочу, – ответила Хэла.

Он всмотрелся в её лицо. Было непонятно почему, но отрадно, что нет.

– Знаешь, я наверное всегда этого боялся, – сказал ей Рэтар. – Что ты посмотришь и увидишь то, что испугает тебя, и я уже никогда не смогу даже надеяться на то, чтобы ты не просто была рядом, чтобы ты смотрела на меня… просто смотрела…

– Рэтар? – Хэла посмотрела в его глаза, и этот взгляд, полный такой грозовой бездны, полный необъяснимого понимания, мудрости… вот ради него он так хотел вернуться, впервые за всю жизнь, он так хотел вернуться. И его так боялся потерять.

– Орт, с которым я сражался, вымотал меня, – и он продолжил рассказывать, чтобы как-то успокоить себя. – В какой-то момент, он просто опустил свой меч, а у меня уже не было сил отбить удар, да и у моего меча тоже не осталось сил.

Рэтар повёл головой, уходя в тот бой, снова думая о том, мог ли он что-то тогда сделать другое.

– Я просто поднял меч, просто, а он раскололся от удара, но это спасло меня от того, чтобы быть разрубленным пополам, – проговорил он. – Меч орта соскользнул и прошёл по касательной. В пылу сражения я даже этого не заметил, я просто обошёл его меч и воткнул осколок своего ему в бедро. Выдернул. И тут меня залило кровью. Его, моей. Орт пошатнулся и упал прямо на меня.

И кажется всё же Рэтара не отпустило это, потому что рассказывая, он вспомнил это ощущения, когда захлёбываешься в крови, когда тебя прижимает тело, больше чем твое раза в полтора.

– Так я пролежал под ним, пока меня не нашли, – продолжил рассказ феран. – Нашего мага к тому времени уже убили и остались только лекари. Они кое-как обложили рану травами, которых тоже не хватало. Я лежал так несколько дней. Рана начала кишить паразитами, я до сих пор помню это чудовищное ощущение, когда внутри тебя копошатся маленькие твари, пожирающие тебя заживо.

Он невольно поморщился.

– И я уже молил всех богов, каких только мог вспомнить, чтобы послали мне смерть, – вздохнул Рэтар. – Но пришла подмога. Прорвали окружение и раненых доставили в Йерот. В том бою погиб Рейнар. И в портал я попал митаром, а вышел фераном. Не просто фераном, а фераном Изарии, самого большого и богатого ферната Кармии.

И он ухмыльнулся, вспоминая, как гонял магов Тёрк, чтобы шевелились с лечением Рэтара.

– Надо ли говорить, что маги ринулись спасать меня, потому что понимали, чего им может стоить моя благодарность, – повёл бровью феран и посмотрел на Хэлу. – Лечение обычно проходит не сразу. Сначала нужно было меня вытащить с грани и очистить рану, потом затянуть её, потом уже убрать след за один или два раза. Мне, если честно, было как-то наплевать, что ли… я был безумно расстроен тем, что погиб Рейнар. В сущности он был не просто моим танаром, он был намного ближе мне, чем отец, а ещё он был моим другом.

Рэтар тяжело вздохнул.

– У меня тогда были отношения с одной леревой. Ты же знаешь кто это?

– Содержанки? – уточнила Хэла. – Они живут за счёт мужчин, которые их… ммм… посещают?

– Да, – кивнул в знак её правоты феран. – Но я её не содержал. Я был митаром, хотя мог позволить себе, конечно, но у неё было два ферана, а я… не знаю… мне казалось, что я был у неё для души…

Он усмехнулся.

– Я думал, что любил её. С ней было хорошо. Я не про близость, хотя это тоже, – и Хэла понимающе повела головой. – Она была умная, много читала, умела слышать. С ней можно было говорить на любые темы, не касающиеся войны, особенно. А это, знаешь, в моём положении было… удивительно.

И Рэтар пожал плечами, вспоминая то время.

– И мне оставалось только убрать шрам, но навалилось, столько всего случилось, что мне необходимо было с кем-то поговорить. Нужно было не знаю, – он попытался объяснить, скорее себе, чем Хэле. – Понимание, нет… Такое тепло, что ли, участие. Я не дождался конца лечения и пришёл к ней со шрамом, он был почти такой, как сейчас, ну может более свежий, что ли. И…

Рэтар нахмурился, вспоминая глаза девушки, когда она его увидела. Тот самый взгляд, к которому он позднее привыкнет, и он уже не будет задевать или трогать. Тот взгляд, которым так и не посмотрела Хэла.

– За то короткое время, которое я пробыл у неё, она смотрела куда угодно только не на меня, – проговорил Рэтар. – Она посмотрела мне в глаза всего дважды – когда встретила и когда проводила. Встретила с ужасом, а проводила с жалостью. И меня это задело. Я вернулся к магам и сказал, что убирать шрам не надо. Они что-то там ещё подлечили и я отправился домой. И получил по полной ужаса, отвращения, жалости… Но это была моя гордыня, моя заносчивость, моя спесь. Я оставил всё как есть.

– Как шрамы на спине? – нахмурились она, спрашивая о старых шрамах от плети на его спине.

– Да, – согласился он. – Да, Хэла, как шрамы на спине. Они напоминают мне о жестокости моего отца и о том, что я не хочу быть, как он.

– Ты с ней больше не говорил?

– Она написала письмо, в котором было много слов о том, как ей стыдно, что она так себя повела, что-то про чувства, – Рэтар хмыкнул. – Когда Тёрк его увидел, он усмехнулся, потому что написано оно было в тот день, когда меня официально объявили фераном Изарии.

– Это могло быть совпадение, – тихо заметила Хэла.

– Могло, – согласился феран. – Но в совпадения я не верю.

– Ты можешь убрать его в любой момент, – заметила она.

– Могу, – подтвердил он. – Просто я слишком упрям для этого.

– Мой папа был пожарным, – тихо проговорила ведьма. – Это люди, которые тушат пожары. И я всегда говорила о папе и его работе с гордостью. Когда я была маленькой, совсем маленькой, мне было года два, не больше, папа тушил пожар и обгорел. У него были ожоги на спине, руке, шее. Он всегда старался скрывать их, как мог, потому что не хотел смущать других людей.

Она грустно усмехнулась, а Рэтар замер, потому что она говорила о себе, и ему так отчаянно хотелось узнать о ней хоть что-то, хоть немного, потому что ничего не знал. Почти ничего не знал.

– Однажды, было лето, мне было наверное четыре или пять, и мы с ним гуляли в парке, на детской площадке, на нём была футболка, это одежда с коротким рукавом, – и Хэла улыбнулась так грустно, что ему захотелось обнять её сильнее, но с другой стороны боялся спугнуть. – В кой-то веки он надел футболку, потому что было очень жарко. Он сидел на лавочке и читал книгу, а я играла в песочнице с двумя другими девочками. Одна из них вдруг сказала, показав на папу, что он страшный и уродливый.

И ведьма нахмурилась, потом посмотрела на Рэтара:

– А я знаешь как взбесилась? Потому что у меня был красивый папа, – и она стала защищать своего отца, словно была сейчас в этот момент там, в том месте, о котором говорила. – Он был действительно красивым мужчиной, это я не потому что я его дочь, это я как женщина, говорю. А эта жуткая девчонка, – фыркнула ведьма, – с этими её бантами, китайским платьем красным, в белый горошек, и вышивкой на груди, сказала про него такое.

Искреннее и по-детски открытое возмущение Хэлы было почти осязаемым и таким прекрасным.

– Я взяла совок с песком и со словами “сама ты уродливая, а папа у меня лучше всех!” высыпала ей песок на голову.

Рэтар искренне рассмеялся. Кажется в этом была вся Хэла, потому что совершенно не сложно было представить маленькую обиженную девочку, которая мстит за злые несправедливые слова в адрес своего отца.

– Тебе смешно, а там такое началось, – она улыбнулась. – Подбежала мама этой девчонки и стала так сильно кричать, эта засранка стала реветь, все стали суетиться. Папа предложил помощь этой мамочке, но она на него тоже наорала и, он попросив прощения, просто утащил меня оттуда, – ведьма привычно повела плечом. – И я помню как он меня за руку тащил за собой через парк, а он был высоким, на полголовы ниже тебя, и я не успевала за ним, кажется даже не бежала, а прям летела, чтобы поспевать и не плюхнуться на асфальт.

Хэла смущённо потупила взгляд и снова грустно улыбнулась.

– Я рыдала, потому что чувствовала, что папа злиться на меня, а внутри меня было понимание, что я была права. А потом, уже при выходе из парка, папа остановился и присел передо мной на корточки. И я просила меня простить и всё терла глаза кулаками, руки были в песке, я делала только хуже, – прошептала ведьма. – А он обнял меня и сказал: “не плачь, птенчик, не плачь, всё хорошо”, и я посмотрела на него и знаешь, в его взгляде было что-то такое, не знаю, он был горд тем, что я сделала. Мне так показалось, просто не мог одобрить мой поступок.

Хэла уткнулась в грудь Рэтара, и хотя она улыбнулась, он был уверен, что в глазах у неё были слёзы. Он прижал её к себе – как бы ему хотелось, чтобы в её глазах не было больше печали. А ещё он слышал внутри голос, который говорил, что её можно потерять, что всё это мимолётно, что утро заберёт у него это спокойствие, это тепло…

Дыхание ведьмы стало ровным и глубоким, она заснула, и Рэтар выбрался из под неё, настолько аккуратно, насколько мог, чтобы не разбудить.

Глядя на неё, внутри всё сжималось и кажется никогда он не мог подумать, что внутри есть так много нежности, он искренне был уверен, что всё это давно уже вытравлено, уничтожено, выжжено. Но, боги, оно было. Даже этот его хищник внутри был переполнен этим неестественным для него чувством.

Рэтар нехотя оставил Хэлу, потянулся, надел на себя штаны, сапоги и рубаху. Выйдя в рабочую комнату, он выглянул в коридор, в котором стоял Брок. Было время поздней темени.

– Тёрк вернулся? – спросил Рэтар у юноши, после того, как тот поклонился.

– Да, достопочтенный феран, – кивнул он. – Позвать?

– Да, ещё Роара, Элгора и Шерга.

– Они наверное спят, – заметил Брок.

– Мне плевать, – с этими словами феран закрыл дверь.