Текст книги "Дар (часть 3) (СИ)"

Автор книги: Radamanth

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 44 страниц)

– Едва ли. Он не настолько глуп, чтобы не понять, куда я мог деться. К тому же – на кораблях сейчас суматоха. Возможно, ему некогда.

Он только успел это произнести, как тонко пискнул вокс Антея, и Сигурд рассмеялся.

– А, возможно, я его переоценил. Ответь ему.

Пока Антей отвечал Жрецу, Сигурд, в свою очередь, наблюдал за огненными следами в атмосфере от входящих в нее транспортов. Они летели непривычно медленно – в них грузили как можно больше людей, и приходилось следить за уровнями перегрузки.

– Как ты узнал, что это он?

Сигурд обернулся и пожал плечами.

– Догадался.

В глазах Антея мелькнула недобрая искорка, но так и не переросла ни во что-то большее, ни даже в какую-то четкую мысль. Брат безоговорочно доверял ему, и корни этого доверия были вне понимания – возможно, это было заложено генетически, но едва ли у Волкодава есть повод так доверять каждому слову брата, который столько раз подводил его. Это понимание рождало в сердце болезненное чувство сосущей пустоты. Ничто живое не должно доверять вот так. Это не дар вопреки словам многих, это бремя и проклятие. Такое всеобъемлющее доверие просто нереально полностью оправдать. Отличное доказательство – все произошедшее с ними. Каждый их шаг – кусочек неоправданного доверия, испятнанного предательством бесценного дара.

Дальше будет лишь хуже, и глупо пытаться это изменить. Сигурд сделал полшага в сторону и кивнул брату и сержанту.

– Насчет вашей тревоги мне тоже есть, что сообщить. Идемте.

Ни Волк, ни человек не задали вопросов. Оба шагнули следом за младшим вожаком.

Бросив взгляд на солдата, Антей заметил, что впервые с того момента, как он оказался на планете, его руки слегка ослабили хватку на оружии, но этому причиной было не соседство двух Волков. Заметил он и что собственные его сомнения и смутные ощущения исчезли. Возможно, стоило спросить об этом брата, но едва ли он ответит, почему его присутствие так сказывалось на окружающих, и какие силы стояли за его спиной в этом случае – пресловутого добра или зла, которое коснулось его самого.

Остановившись у ближайшего ящика с плодами еще безымянного растения, Сигурд взял в ладонь один из них. Крупный плод был огненно-оранжевым с гладкой плотной кожицей. Подобные ему, словно калиброванные снаряды, лежали бок о бок. Продолговатые и тяжелые, они источали сладковатый приятный запах – должно быть, уже поспели.

Взглянув на брата, Сигурд извлек из простых кожаных ножен короткий клинок. Он был откован совсем недавно. Младший вожак иногда испытывал странную ностальгию и искал выход полученному ранее умению. Так родился этот нож.

Тяжелый клинок из стали, слишком темной, чтобы быть в простом родстве с железом, состоял из множества слоев сваренных металлов. Антей бы не удивился, если бы ему сказали, что Механикум были против рождения этого детища. Было в нем нечто отталкивающее, но опять же – чувство было настолько смутным и легким, что не заслужило озвучивания.

Чтобы охарактеризовать клинок одним словом, Антей использовал бы слово «чудовище», хотя в самом ноже не было ничего странного – чуть задранное к верху острие вытягивало и закругляло кромку, а в целом – это был всего лишь нож, и все же…

Безупречно отточенное лезвие коснулось плода и без усилия вспороло кожицу, оказавшуюся на деле довольно жесткой, и мякоть. Некоторое время сок не покидал своего вместилища – настолько аккуратен был срез. Нож прошел насквозь и остановился, уже коснувшись кожи самого вожака, но рука не дрогнула, и на ладони не осталось ни царапины.

Продолжая удерживать двумя пальцами нож, тремя свободными Сигурд поднял верхнюю половину плода и показал его содержимое обоим пришедшим с ним спутникам.

Брови сержанта чуть дрогнули, сдвинувшись к переносице – очевидный признак сомнения и первый жест недоверия. Бросив этот плод обратно, Сигурд точно так же рассек еще один. Сомнение человека переросло в уверенность, и, глядя в глаза вожаку, он кивнул. Видимо, это было ответом на его невысказанные вопросы, и, закинув ремень винтовки на плечо, он легко бегом направился к группе своих солдат. Проводив его взглядом, Сигурд обернулся к брату. Антею, в отличие от человека, нужны были более веские доказательства.

– Об этом ты тоже догадался?

Легкий прищур и слегка изменившееся дыхание вынуждали дать более подробные ответы.

Сигурд покачал головой.

– Нет. Я здесь дольше, чем ты думаешь, и кое-что видел. Вызови группы и спроси их – ели ли они что-то здесь и контактировали ли с местной флорой или фауной. Если нет – пусть немедленно возвращаются.

Пальцы Антея вновь потянулись к кнопке на горжете.

– А если да?

Сигурд глубоко вздохнул.

– Тогда они не ответят.

Взгляд брата не изменился, но он выполнил все, что было сказано. Завершив переговоры, он замедленно опустил руку, глядя в пустоту поверх далекого леса. Пальцы заметно подрагивали. Сигурд это заметил.

– Сколько?

Очень медленно Антей обернулся.

– Десять человек из разных команд. Все мертвы.

– Волки?

Волкодав качнул головой.

– Нет. Уже возвращаются.

– Что у Драгнира?

– Они закончили. Сиг…

Он помедлил, пытаясь все сопоставить.

– На что мы их обрекли?

Плечи под черной шкурой чуть сдвинулись, и впервые в голосе вожака не было абсолютной уверенности.

– Не знаю. Возможно, я ошибся, но я сомневаюсь в этом.

Он протянул брату нож, и Антей принял его, придерживая обеими руками. Неяркие лучи звезды высветили темное пятно на клинке – там, где он прошел сквозь середину плодов. Чуть повернув его под нужным углом, Волкодав внимательно рассматривал поверхность. Потом немного ковырнул ногтем.

Кусок металла, потемневший и пористый, упал на траву, оставив большую щербину, но это был явно не конец. Пятно агрессивной коррозии зримо расползалось все шире.

Он так и держал бы этот нож, удивленно наблюдая, как его сжирает ржавчина, но Сигурд забрал его из рук брата и бросил в ящик с плодами. Те, что были разрезаны, точно так же стремительно темнели. В сердцевине каждого угадывалось шевеление.

Делая последнюю попытку обмануть себя же, и, не желая верить в такую странность, Антей кивнул на штабель ящиков.

– Если это гниль – они могут быть переработаны…

Сигурд мотнул головой.

– Я не желаю рисковать. С планеты на корабли не должно попасть ничего лишнего. Отдай приказ – всех, кто поднимется на борт – направлять в карантин. Всё, что можно – обработать. Что нельзя обработать – сжечь. Я не хочу, чтобы корабли начали гнить и разваливаться в Варпе. Нас все это тоже касается.

Антей кивнул. Сержант Хагор Двар собирал солдат по мере того, как возвращались группы разведчиков. Самыми последними явились те, кто ушел дальше всех. Погибшие были именно из их числа. Люди отправлялись к своим товарищам. Волки же с озадаченными лицами направлялись к вожакам и коротко докладывали о произошедшем. На лице Сигурда не отражалось ни толики удивления. В конечном итоге – все Волки были целы – они строго придерживались протокола действий на неизученных мирах. Оставшиеся люди тоже были в порядке и косились на штабели ящиков – их командование уже сообщило им, что опасность здесь может быть скрытой. Возмущений не было. Смерти товарищей были более убедительны, чем слова и приказы.

Пока челноки переправляли легионеров и людей на корабли, Сигурд заметно нервничал. Приказ о карантине был отдан, и он начал действовать, транспорты сажали на изолированные палубы, но время могло быть упущено – ведь раньше они уже касались поверхности планеты и садились на общих палубах, где было много экипажа и трэллов. Оставалось лишь надеяться, что принятых мер будет достаточно.

Первыми с планеты вывезли людей. Настороженно озирающихся смертных поначалу снова заперли отдельно от легионеров. Этот факт вновь всколыхнул старые воспоминания, от которых Антея передернуло, но он промолчал.

Оба вожака оставались на поверхности планеты до последнего. Уже шагнув на рампу последнего транспорта, Антей обернулся, как тогда, в его последний день на родной планете. Взгляд привычно пробежался над верхушками деревьев, под которыми комфортно гнездился сырой мрак. Разумеется – воронов здесь не было, и, не найдя зацепки, взгляд скользнул вниз.

В горле само собой родилось тихое ворчание, но оно оборвалось, едва стоило Антею моргнуть. Морок исчез, тьма у корней деревьев больше не шевельнулась, и вожак занял свое место – крайнее возле выхода. Позволив фиксирующей системе жестко закрепить себя, только теперь он расслабился и, наконец, осознал, что устал. Несколько суток прошло в постоянном непонятном напряжении, но он не хотел думать о том, какую ошибку они совершили. Было поздно что-либо менять. Прикрыв глаза, он тихо произнес:

– Знаешь, тот ребенок…

Ответ Сигурда не заставил себя ждать.

– Хендваль рассказал мне о нем.

Антей кивнул.

– Я хотел отдать его этим людям.

– Но не отдал. Видимо, его Вюрд более благосклонен, чем у этих людей.

– Посмотрим. Но может быть так, что он единственный, оставшийся из своего народа.

Сигурд пренебрежительно фыркнул.

– Он просто человек. Все человечество – его народ.

========== Глава 33 ==========

Десять дней в карантине, наскоро обустроенном на кораблях, тянулись мучительно медленно. Не выл от скуки только Сигурд – он постоянно над чем-то напряженно работал. Пытливый ум помогал ему ориентироваться в огромных потоках информации, хотя в герметично запечатанных помещениях общение с техникой было сильно затруднено, но и тут он нашел выход – когитаторы, настроенные на восприятие его речи, преобразовывали всю нужную информацию и обрабатывали ее.

Попутно он общался с Рунным Жрецом. Хендваль приносил ему всю информацию, которые собирали авгуры, обследовавшие планету. Данных было немного, и они так и не смогли выяснить – как перенесли люди такое переселение – полог леса был непроницаем для тепла человеческих тел, а люди, ведомые инстинктами, забирались именно в леса и пещеры, словно боясь, что на них с неба вновь обрушатся страшные хищники.

Совесть не долго мучила вожака, хотя из глубины скудно освещенного отсека за ним наблюдала пара ярко-золотых глаз брата. Он дал людям шанс выжить, опасности есть всегда, и человечество издревле было вынуждено бороться за свою жизнь.

Теперь он признал правоту примарха и необходимость войны. Только война сможет помочь человечеству выжить в галактике, полной ксеносов и прочих опасностей. Только грубая сила вкупе с отточенным холодным острием разума способны принести свет Имперских Истин отсталым, разбросанным и отчаявшимся людским цивилизациям. Все лишнее должно исчезнуть. Слабости людей – тоже лишнее, вредное для цивилизации, а значит – должны быть истреблены. Даже если придется пролить кровь этих людей, освобождая место для сильных, тех, кто готов сам помогать себе выжить.

Волки и смертные солдаты вынуждены были делить далеко не просторные помещения. Поначалу Сигурд опасался возможных стычек, но их не было. Люди, редко оказывавшиеся в таком близком и продолжительном контакте с Астартес, оказались благодарными слушателями, и уже много раз пересказанные байки сынов Русса были восприняты с большим воодушевлением. Эти дни, проведенные взаперти, сильно сплотили всех воинов.

Нет худа без добра. Старая терранская поговорка действовала и здесь, хотя снятия режима карантина все ждали с нетерпением.

Ничего не случилось. За все десять дней не произошло ничего. Это помогло окончательно расслабиться и забыть о людях, брошенных на произвол судьбы на чужой планете. Отправив астропатическое сообщение и оставив на дальней орбите передатчик с предупреждением, Сигурд отдал приказ уходить. Ему хотелось оказаться отсюда как можно дальше.

Капитан и команда были заметно настороже. Они мало знали о случившемся на планете. Стандартная отговорка – предосторожность, и к чести капитана она больше не задала ни одного вопроса. В праве Астартес было требовать от капитана и команды корабля чего угодно, вплоть до жертвы. Это же событие было рядовым. Адриана Фрай была слишком умна и знала свое место.

Она благосклонно опустила взгляд и кивнула, когда вожак Волчьей Стаи ступил на мостик после вынужденного заточения. Недовольство мелькнуло в глазах лишь тогда, когда следом за ним вошел старший Волк, слишком громадный даже для своих собратьев, но неприязнь к нему была очень субъективной. Ей, как старшему офицеру, было известно о многих операциях, где Волк проявил себя как безупречный солдат. К тому же, он выбивался из рядов собратьев. Он никогда не вел себя вызывающе. Если к таким, как он, могли быть применены человеческие понятия, его можно было назвать очень скромным.

Одновременно гости и хозяева на ее кораблях, они вели себя не так, как она ожидала. Она видела, какими могут быть легионеры Русса и Астартес вообще, и понимала – по сравнению с ними они были очень человечными. Но это не делало их слабыми. Делало ли сильнее?

И вновь, поймав взгляд золотых глаз старшего вожака, леди Фрай вынужденно дернулась. Собственные глаза сильно защипало, словно она собиралась заплакать. От этого приветственный кивок получился слишком рваный. Когда она взглянула на Антея снова, тот уже смотрел в другую сторону – на информационные экраны.

Она не решалась задать ему вопрос, но что-то вынуждало ее посвящать много времени перечитыванию его биографии.

Не страх заставлял ее отвести взгляд. Она отворачивалась, чувствуя за маской идеального убийцы потерянную душу, терзаемую странной тоской.

========== Глава 34 ==========

Хендваль вздрогнул от неожиданности. Он слишком сильно увлекся работой и не заметил, как рядом с ним оказался вожак. Он не крался специально – подбираться невзначай к своим же воинам не было нужды.

Немного склонив голову в приветствии, Жрец развернулся вполоборота.

– Господин?

Сигурд кивнул, слегка улыбнувшись. В его планы совершенно не входило ни отрывать Жреца от работы, ни, тем более, пугать его, если можно было так сказать. Внимание вожака сразу привлекло то, над чем трудился легионер, лицо и руки которого покрывал легкий налет металлической пудры. Набор гравировальных инструментов лежал рядом. Работа еще не была закончена – только контур, частично заполненный выбранным и свежо блестящим металлом. Безупречно ровная работа – рука Рунного Жреца была твердой и умелой. За годы тренировок он достиг большого мастерства во имя своего долга.

– Символ Моркаи…

Сигурд рассматривал рисунок со странной смесью чувств. Он еще даже не спросил Хендваля ни о чем, но собственный разум подсказал ему куда больше, чем должен был.

Жрец кивнул.

– Ты знаешь этот символ?

Сигурд помедлил с ответом.

– Да. В общих чертах. Но зачем ты это делаешь?

Пальцы вожака пробежали по куску безупречного контура. Жрецы никогда ничего не делали просто так. Этот случай не был исключением, хотя Хендваль явно не знал с чего начать.

– И он другой. Что это значит? Двуглавая смерть, и…

Рука застыла посередине рисунка. Там, между двух волчьих голов с оскаленными пастями, застыл меч, обращенный острием вниз. Это была стилизация, но эта вольность совершенно не портила идею в целом.

– Похоже на эмблему первого легиона.

– Да, я знаю.

Хендваль протянул Сигурду кусок пергамента, много раз очищенного и исписанного вновь. Его уже никогда не использовали бы для чего-то нужного, только как своего рода черновик.

На нем не менее четко был изображен набросок того, что в еще незаконченном виде лежало на верстаке – Жрец оборудовал это место сам, совсем недавно, руководствуясь собственным чутьем, а не призванием.

На сером фоне, повторяющем цвет брони сынов Русса, красовалась эмблема, которой не было ранее в легионе. Непогрешимо белые волки, чьи морды отчасти походили на крылья, смотрели в разные стороны, и обоих объединял символ рыцарства.

Голос Хендваля зазвучал непривычно тихо и неуверенно, но он хотя бы больше не молчал.

– Отец однажды говорил со мной. После того, что случилось с Антеем. Я еще не знал, что он хотел собрать еще одну Великую Стаю, в которой вы были бы вожаками. Тринадцатая всегда была несчастливой. Символ потерянных душ. Он надеялся искоренить эту традицию, но ничего не вышло.

Частицы металла искрились на коже Волка, когда он едва пошевелился, взяв снова в руки инструмент.

– Тогда он говорил, что с Волкодавом все будет хорошо, он верил в него, в вас обоих. Он велел мне подумать над эмблемой вашей Стаи.

Жрец кивнул на лист пергамента.

– Он так его и не увидел. Я старался передать в нем как можно больше, и получилось, что объединил сразу два символа. Первый Легион тут ни при чем, хотя ваш мир очень похож на Калибан, а ваше прошлое – на то, что пережил лорд Джонсон. Два белых волка – два вожака. Белый – цвет непогрешимости и верности. И меч, как символ воинов. Я изобразил его острием вниз, потому что вы оба стараетесь избегать бойни. К тому же – так лучше компоновка …

Он снова увлекся, продолжая работу, и потому не увидел кривоватой усмешки.

– Ты льстишь нам.

– Вовсе нет. Вы с братом все еще такие же. Слишком человечные для легиона.

– Скажи это тем…

Жрец усмехнулся, вновь глядя в глаза вожака, и тот запнулся.

– Зачем? Твои – теперь уже твои, собственные солдаты, говорят это. Это не важно. Есть и другие. Да, наша жизнь это война, но и в самой кровавой резне есть место всему. Если тебе не нравится понятие человечности, можно назвать это честью – разница не велика. Потому эти волки белые. Так я вижу эту Стаю. Свою Стаю. Я знаю, что это наивно, но я привык к символизму и мне тяжело без этого.

Очередным кивком он указал на кусок керамита перед собой. То, на чем было суждено появиться изображению, было когда-то наплечником силового доспеха, разбитого в бою и еще не переработанного. Его наскоро заварили и отполировали, покрыли свежей краской. Скорее всего, Жрец все сделал сам, не доверяя трэллам.

Сигурд не хотел этого. Он оставил суда безымянными всё по той же причине – они изгнанники, и должны остаться безликими, но то, что делал Жрец, делал своими руками по зову сердца… Возможно, в этом было что-то важное, и, все еще глядя в глаза Волка, он кивнул. Лицо Хендваля не изменило выражения, но в глазах словно бы зажглась благодарная искра. Жрец склонился над наплечником и принялся доделывать остальную часть эмблемы. Сигурд подтянул к себе пустой транспортный контейнер и уселся на нем, внимательно рассматривая рождающееся изображение, размышляя над каждым его штрихом. Конечно, если Стая примет этот знак, его изобразят на всем трэллы, но сейчас, пусть и при использовании как фона куска хлама – это был первенец Жреца. Его идея, воплощенная им же, и штрих за штрихом вожак чувствовал, что согласен с ним, как никогда не соглашался раньше. Никогда, столь всеобъемлюще, он не ощущал его правоту, как сейчас.

Работа не была быстрой, но, когда она подошла к концу, и белые волки грозно оскалились на мир, Хендваль отодвинулся с опустошенным видом, уронив руки на колени и глядя на наплечник с таким видом, будто впервые его видел, а его рукой управлял кто-то другой.

Это больше не было частью мусорной кучи на краю кузни.

Поднявшись со своего места, Сигурд опустил ладонь на плечо Волка и слегка сжал его.

– Ты прав.

Уже тогда он понял, что Стая согласится. Традиции были слишком сильны, и они благосклонно приняли создание Жреца, который, измотанный, будто после долгой битвы, стоял за плечом младшего вожака и смущенно улыбался. Впрочем, улыбка покинула его лицо, когда он столкнулся взглядом с Ильгваром. Старший Жрец был единственным, кто не отреагировал вообще никак, и руки сами собой потянулись к ожерелью для предсказаний.

Словно обжегшись, Хендваль резко разжал пальцы, коснувшиеся продолговатого волчьего черепа. Ему не было нужды смотреть на него – он и так знал, какого он цвета.

Взглянув на то, что он создал, он почувствовал, как прервалось дыхание. Только теперь, когда первый, старательно сделанный знак Волки закрепили довольно высоко над троном вожака, он понял, наконец, почему все это время ему мерещилась некая двойственность. На мгновение он поддался слабости и закрыл глаза, чтобы осознать, что он сотворил и попытаться найти в себе силы это изменить, но было поздно, и он промолчал.

Волки продолжали веселиться, споря, у кого первого из них на броне окажется подобное, хоть и сильно упрощенное изображение, выполненное полумеханическими рабами.

Попятившись, Хендваль прижался спиной к обшивке стены и затравленно осмотрелся. Вожаки не обратили на него внимания, переговариваясь с остальными Волками, и он тихо ускользнул в темноту за пределами бликов костров.

========== Глава 35 ==========

Попрощавшись со своими ребятами, Молох быстрым шагом направился домой. Комендантский час должен был вот-вот начаться, и попасться патрулям ему совершенно не хотелось. Пришлось бы объяснять слишком многое.

До дома он почти бежал, уже начав задыхаться, но все же успел. Оглядевшись, он скользнул в дверь и взбежал на третий этаж, где под самой крышей была его скромная, даже по меркам этих кварталов, обитель.

При свете лучинки на кухне он увидел сидящую за столом мать. Ее лицо было вновь заплаканным, как обычно, на протяжении уже долгого времени. Уже который день она встречала его так, каждый раз боясь, что сын не вернется домой. Каждый раз он возвращался. Пока что.

Она не торопилась обнять его. Встав из-за стола, она подошла и помогла Молоху стянуть тяжелую кожаную куртку, вновь ставшую липкой от густой крови. Потом на пол отправилась и майка, вся зияющая дырами из-за порезов. Это все ей предстоит стирать и зашивать, когда сын ляжет спать, а утром он пойдет на работу в одежде, уже приведенной в порядок.

Усадив сына на стул, женщина сняла с огня блюдо, заранее оставленное, чтобы закипела вода. Там уже плавали предусмотрительно нарезанные лоскуты чистой материи.

Едва слышно шипя и подрагивая, Молох ждал, пока мать промоет каждую рану. Она уже не причитала над каждой царапиной единственного сына, молча делая необходимую работу. Кое-что пришлось зашивать, но и тогда ее рука не дрогнула. Она уже могла тягаться знаниями и опытом с хорошими врачами из богатых кварталов.

Поставив перед сыном тарелку жидкого супа, она села напротив, очень внимательно глядя, как он ест. Каждый день это было его единственной трапезой, и в ее глазах застыла жалость.

Догрызая корку черствого синтетического хлеба, еще вчера подобранного на помойке, Молох впервые за вечер посмотрел прямо в глаза матери – та явно намеревалась что-то сказать, но не решалась.

– Что?

Женщина скатывала пальцами надорванный край обветшавшей скатерти, но, в конце концов, все же решилась.

– Я слышала сегодня, что у нас объявили амнистию. Ты мог бы прийти к ним. Они обещали снять все обвинения.

По посуровевшему лицу сына она поняла, каков будет ответ еще до того, как он был озвучен.

– Неужели ты поверила? Нас прикончат, едва мы придем. Это не вариант.

– Но нельзя же вот так, каждый день…

– У нас нет иного выбора.

– Почему ты в этом так уверен?

– Потому, что я знаю их.

Женщина покачала головой, но спорить с сыном было бесполезно. Молох поднялся из-за стола, оставив грязную тарелку, и ушел в спальню. С утра начиналась его смена на местном заводе, он должен был выспаться, если хотел заработать те гроши, что ему обычно платили – почти весь доход их семьи состоял из его заработка.

Уснул он почти сразу, а встал уже на рассвете. Быстро собравшись, он ушел на работу, оставив мать снова ждать его или известий об очередной стычке и очередных погибших, просматривая официальные списки на экране маленького, пережившего своих собратьев, когитатора, который почти вдвое был старше Молоха.

Очередная смена тянулась неописуемо долго. В грохоте станков терялись его собственные мысли, перед глазами плыло от жары и постоянного движения ленты транспортера. Каждый день здесь был сродни пытки, но за место здесь боролись – это был хоть и мизерный, но заработок.

Снова – несколько погибших на смене.

В людском муравейнике на это почти не обратили внимания, хотя всему участку, где трудился и сам Молох, на несколько кредитов снизили оплату и повысили норму выработки на пятнадцать процентов – чтобы покрыть убытки от гибели рабочих. Никто не спорил в открытую, но неприязненные взгляды, которыми обменивались рабочие, были очень красноречивы.

Истошный рев сирены оповестил о долгожданном конце смены, и толпы понурых рабочих, измотанных и одуревших за время работы, потянулись к проходной, где им выдавали заработанные деньги.

Молох все же сумел получить чуть больше. Он едва не надорвался, но покрыл норму. На вопросы своих товарищей он лишь качал головой, направившись сразу домой – дико болело все тело, и он мечтал лишь об одном – отдохнуть.

Едва только он приоткрыл свою дверь, он понял, что у них гости, и насторожился.

Подворотни нищих кварталов не знали такого чистого аромата дорогого парфюма. Он осторожно шагнул через порог и сжал в кулаке короткий стальной цилиндр – обрезок, который удалось стянуть с завода, остро заточенный с обоих концов, и не раз выручавший его в уличных боях. На всякий случай он сунул этот кулак в карман куртки и привычно сделал несколько шагов до кухни.

Он не ошибся. Как и всегда, заплаканная мать сидела у стола на старом табурете. Напротив нее на стуле, закинув ногу на ногу, сидел мужчина. Молодой, в костюме из дорогой ткани, являвшем собой незнакомую Молоху форму. Это само по себе не сулило ничего хорошего.

Мужчина поднялся. Он был очень молод. Ровесник бойцу-оборванцу, или даже немного младше его. Дежурная улыбка была почти приятной. Он шагнул навстречу.

– Молох Северий Солан?

Юноша хищно прищурился, прикидывая, пора ли уже нанести удар или дать незнакомцу время выговориться? Тот в это время протянул вперед открытую ладонь. Почти дружелюбный жест. Молох проигнорировал поданную руку. Его взгляд остановился на том месте, где костюм четко обрисовал скрытое оружие. Начиная злиться, он не пожал руки, сунув и второй кулак в карман куртки.

– Это мое имя. Кто вы и что вам надо в нашем доме?

Взгляд незнакомца мгновенно похолодел. Он убрал руку.

– Я из Муниципалитета. Мое имя Гай Бранкс. Ваша мать пригласила меня, поскольку уверена, что вам есть, что сказать нам.

Молох бросил короткий взгляд на мать. Та не поднимала головы, промакивая слезы уже влажным клочком ткани.

– Мне нечего вам говорить.

Бранкс искоса взглянул на Молоха и запустил руку в карман, небрежным жестом извлекая оттуда наручники.

– Очень жаль, что вы не хотите оказать нам содействие. Но, так или иначе, вам придется проехать со мной.

Гай стоял спиной к женщине, и она не видела, как он недвусмысленно коснулся скрытого одеждой оружия. В глазах Молоха на секунду полыхнула ненависть, но он понял этот намек и бессильно скрипнул зубами, протянув вперед руки. Не далеко, оставив их согнутыми в локтях. Его взгляд обещал служителю закона жестокую расправу, но тот лишь холодно улыбнулся, защелкнув стальные браслеты.

– Я уверен, ваша мать желает вам блага, потому и вызвала меня.

Обернувшись к несчастной женщине, он обратился к ней.

– Вам следует оставаться здесь. Во время хода расследования могут возникнуть дополнительные вопросы к вам.

Женщина быстро закивала, с надеждой глядя на агента и стискивая тонкими пальцами платок. Кожа ее рук была повреждена химическими реактивами, используемыми в химчистке, где она работала прачкой, и постоянно лопалась, из-за чего ткань пропитывалась желтоватой сукровицей.

– Скажите, у него будут очень большие проблемы?

Бранкс сжал плечо Молоха неожиданно сильной хваткой, и, уже развернув его к двери, посмотрел на женщину.

– Пока неизвестно. Все будет зависеть от тяжести преступлений. Вас будут информировать о ходе судебного расследования.

Попрощавшись с женщиной, он молча шел рядом с арестованным. Оказалось, что внизу его ждал умело припаркованный кар с водителем. Он не был заметен, и потому Молох так просто попался в ловушку. Он тоже шел молча. Ругать мать не было смысла. Понятно, что она устала и боялась за него, потому и сделала глупость. Что-либо говорить агенту тоже не имело смысла. Он знал это.

На заднем сиденье автомобиля было почти комфортно. Молох никогда прежде не пользовался случаем прикоснуться к такой роскоши, хотя это был всего лишь казенный транспорт, сильно уступающий удобством карам, на которых разъезжает элита.

Плавное движение оборвалось довольно быстро, и Гай вытащил заключенного из машины во дворе огромного здания. Глухие стены без окон были непроницаемо черны. Сам вид постройки навевал тоску и смутный страх. Казалось, что строение высечено из цельного куска черного камня. Однако, при приближении двоих людей, невидимые прежде, створки дверей скользнули в стороны, открывая длинный неширокий коридор, такой же безликий, как и здание снаружи.

Источников света или дверей не было видно. Светился здесь потолок, а двери будто бы просто появлялись в стене, тут же затягиваясь, как поверхность воды, когда люди проходили, куда нужно. Все здесь было странно неживым, как иллюзия. То, что это все-таки реальность, он понял, когда его привели туда, где меньше всего хотел оказаться любой здравомыслящий человек. Он инстинктивно дернулся, не желая входить в это помещение, но Гай был гораздо сильнее и без труда направлял движения заключенного.

Это была пыточная. Высокотехнологичная, вмещавшая в себя огромное число дознавателей и их клиентов, но самая настоящая, в самом банальном смысле – пыточная.

Сотни мест-коек были уже заняты, и много еще оставалось свободных.

– Знакомься. Это последнее твое пристанище. Когда дознаватели вытрясут из вас все, что им нужно, вас казнят.

Молох дернул плечом, выдираясь из хватки агента. Тот с усмешкой отпустил его, зная, что заключенному некуда бежать.

– Так вот, какую амнистию вы обещаете тем, кто сдался, и их родственникам.

Гай пожал плечами.

– Мы обещаем им то, что они хотят услышать. Как и всем, твоей матери скажут, что тебя переправили куда-то. Мы говорим всем одно и то же – в целях уменьшения напряженности заключенных отправили в районы, где есть работа. До сих пор это работает. Уставшие и испуганные, люди не склонны сопоставлять факты. Ты удивишься, но здесь много тех, кто пришел сам. Думаю, они сильно разочаровались. Здесь, как ты видишь, собраны мастера. Каждый из них – превосходен в своем деле. Все они из семей офицеров, верных правительству, и все делают свое дело с любовью. Когда-нибудь я окажусь среди них.

Молох презрительно покосился на восхищенного своими же перспективами агента, и не удержался.

– Когда-нибудь ты окажешься среди трупов.

Бранкс улыбнулся, глядя на Молоха снисходительно, как на ребенка.

– Мы все там окажемся. Но кто-то через пыточный стол, как ты, а кто-то иначе.