Текст книги "Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ)"

Автор книги: jenova meteora

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 42 страниц)

– Сколько в тебе жизни, девочка, – мягко улыбается Сольвейг, – отдашь её мне?

– Ни за что, пожирательница жизней!

– Значит, я возьму сама. Но не сейчас, девочка, не сейчас.

Когда ведьма переступает порог, её смех все ещё отдаётся в сознании Мириан. Рухнув на пол, она только и может наблюдать за тем, как женщина подходит к кровати, на которой лежит прадедушка Йорген.

– Ну, здравствуй, муж мой, – Сольвейг опускается на край постели.

Седовласый старик широко распахивает свои незрячие глаза, тянет руки навстречу, пытаясь коснуться её лица.

– Сольвейг... Неужели это ты? – голос у него по-старчески слабый, и ведьма морщится, отмахиваясь от потянувшихся к ней рук.

– Ты совсем состарился, Йорген. Слабый, слепой, беспомощный. Стоило ли жить так долго?

– Я слышал, год назад наемники приходили по твою душу, – вздыхает Йорген. – Неужели ты их тоже убила?

– О, нет, Йорген. Они живы, они спасли меня, – Сольвейг счастливо смеётся. – Неисповедимы пути наших жизней.

– Тогда зачем ты вернулась, Сольвейг?

Смех обрывается, ведьма перестаёт улыбаться.

– Где мой ребёнок, Йорген?

Старик недоуменно вскидывает брови.

– Какой ребёнок? Все твои дети давно выросли, Сольвейг, и стали отцами и дедами. Беата уехала на юг и исчезла. Хеварда ты видела наверняка... А Атли стал Дитем Хасидзиль и умер молодым, оставив своих детей.

– Какое мне дело до тех, кто скоро истлеет?! – резко отвечает ведьма, – Я знаю – он здесь! Я шла сюда, шла через всю Землю Радости – и весь свой путь я слышала его плач. Я и сейчас его слышу, здесь, в этом доме... Где мой ребёнок, Йорген?!

Старик испуганно пытается отодвинуться подальше от ведьмы, но Сольвейг хватает его за руки – и он только дивится тому, какими горячими оказываются её пальцы. Словно она вся состоит из пламени, полная гнева и безумия.

– Сольвейг, – Йорген пытается говорить спокойно и уверенно. – я не понимаю, о каком ребёнке ты говоришь. Ты ведь не способна больше...

– Неправда! – Сольвейг зло хохочет ему в лицо, – А вот и неправда! Ты ошибся, Йорген, все ошибались! Я смогла выносить дитя, я родила живым, я слышала детский плач! Но его у меня забрали! Тебя не было там, ты не видел... Лизетт была моей повитухой! Она держала мое дитя на руках!

– Сольвейг, – внутри у Йоргена все холодеет. – Лизетт умерла ещё лет двадцать тому назад.

– Я видела её сама! Слышала её голос, она держала моего ребёнка в своих руках! – теперь ведьма кричит, и голос её отдаёт безумием, – Не лги мне! Куда ещё могло деться мое дитя?! Только здесь, только сюда... Скажи мне правду, Йорген! Я искала не для того, чтобы слушать твои сказки!

Она сошла с ума, – понимает старик, – она меня не услышит.

Сольвейг вскакивает с постели, мечется по комнате, а затем выбегает прочь. Йорген слышит, как шлёпают её босые ноги по ступенькам, ведущим на второй этаж. Слышит он и то, как ведьма мечется из одной комнаты в другую, хлопая дверьми.

А затем он слышит плач – горький и надрывный, но вскоре рыдания сменяются смехом – совершенно диким и безумным.

– Деда? – голос Мириан звучит совсем рядом, и старик вздрагивает от неожиданности.

– Беги за помощью, милая, – шепчет он и бессильно откидывается на подушки. – И беги быстрее, иначе она всех нас убьёт.

Девица серьезно кивает головой, и вскоре Йорген слышит хлопок входной двери.

Долго ждать не приходится – с улицы доносятся голоса, и Йорген понимает, что ведьму начали искать ещё до того, как он отправил Мириан за подмогой. Голоса полны возмущения и гнева, кто-то кричит, что видел, как ведьма заходила в дом семьи Эспозито. Ещё кто-то визгливо вторит первому, вопит, будто надобно сжечь упырицу, ибо принесла она в Реванхейм смерть. Старик сжимается на своей постели, возрадовавшись тому, что слеп. Однако, пусть он и не видит, но слух у него остается отменным. Он слышит, как люди врываются в дом. Слышит крик Хеварда, не понимающего, что происходит. Слабый голос Вольна, показывавшего, где ведьма. Топот бегущих ног по лестнице. Крики наверху, дикий хохот Сольвейг. Звук упавшего тела, снова крик, на сей раз женский.

– Так будет с каждым, кто посмеет тронуть меня!

– Не давайте ей касаться голой кожи! Держи ее, куда пошла!

Удар, снова кто-то упал. Ругань и визг, грохот – кажется, сломалось что-что из мебели.

– Держи упырицу! По голове её!

– Вы не можете, вы не посмеете! Вы сами все подохнете, если я умру – он придёт за вами!

– Заткнись, девка!

– Он убьёт вас всех! Убьёт! Убьёт! Пустите меня! Убери руки, тварь!

Звон разбитого стекла. Шаги. Пощечина.

– Вы все умрете!

Кажется, что по дому пронёсся вихрь, забиравший у всех, кто здесь был, остатки сил. Приподнявшись, было на локтях, Йорген падает обратно на подушку, почувствовав, как разом ломит кости во всем теле, а дышать становится неожиданно тяжело. Он ещё слышит крики Сольвейг, прежде чем сердце защемляет острой болью.

– Деда? Деда!

Мири?

– Вольн, закрой двери, затвори все окна! Быстрее, быстрее!

– Где деда Хевард? Иди сюда! Все в эту комнату, и дверь заприте тоже!

– Что ты несёшь, девчонка? Может ещё оберег повесить и знаки защитные нарисовать?

– Именно это и нужно!

– Ты слышишь? Что-то творится на площади...

– Вольн, ты куда? Закрой окно, дурак!

– Мири, смотри! Видишь?! Там что, пожар? Сколько дыма, гляди...

Снова иссушающая волна чужого Дара, и Йорген даже в беспамятстве чувствует, как из него вырывают ещё один кусок жизни, которой и так осталось мало. В воздухе висит запах гари, и даже надежные стены дома не способны заглушить крики ужаса с площади.

Вдох-выдох, только не забывать дышать – и боль отступит. Ещё немного времени у смерти украсть, он совсем не хочет угаснуть. Не так, не от Дара сумасшедшей Меченой!

– Знаешь, Мири, – хриплый голос Вольна, – если у меня будут дети и они станут Мечеными, я лучше сам их удавлю.

– Мой брат Атли был Дитем Хасидзиль, – теперь Йорген слышит Хеварда, – и он не стал Меченым. И мы оба – её сыновья.

Сердце все ещё болит, но удушье отступает. Пережить бы эту ночь... Не только ему – им всем.

...Лайе вынырнул из чужой памяти с сильным желанием пойти и отмыться от человеческих мыслей. Глазами Вольна он видел из окна ужасающий огненный столп, взмывший в утреннее небо. Ушами Йоргена он слышал голос Сольвейг, окончательно сошедшей с ума. И липкий страх Мириан, казалось, оплёл его разум. И сразу все встало на свои места – опустевшие улицы города, тела в белых саванах, лежавшие в таверне Кривоносого Альба.

Сольвейг не хотела умирать – и с собой в могилу она забрала многих, выпустив на волю свой страшный, изменившийся Дар.

Йорген все ещё продолжал говорить, подводя историю к концу, а Вольн сидел рядом, заново переживая ту безумную ночь. Лайе потёр руками лицо, пытаясь избавиться от мерзкого послевкусия, оставшегося от их воспоминаний. Когда хлопнула входная дверь, иллириец даже не сразу понял, что Долы рядом нет. Погрузившись в омут чужих разумов, Лайе благополучно упустил момент, когда его брат вышел из комнаты. Не видел он и то, как за ним побежала Мириан, не понимая, что происходит.

И будто в ответ на его мысли, из залы донёсся встревоженный голос девушки:

– Вольн! Деда! Он ушёл! Взял оружие и ушёл, даже слушать меня не стал... Что за дела творятся-то, а?

Лайе почувствовал, как у него встают волосы дыбом на загривке. Он вскочил на ноги, и, совершенно не обращая внимания на изумлённых джалмарийцев, метнулся к выходу из дома.

Если я умру – он придёт за вами! – звенел в его голове голос Сольвейг из воспоминаний Йоргена. – Вы все умрете!

Лайе мчался по узким улочкам Реванхейма, недоумевая, как он умудрился не почуять уход близнеца.

Плохо было дело, ох, плохо!

Вылетев на городскую площадь, иллириец резко остановился.

Дола стоял там, плечи его были опущены, а взгляд устремлён на обугленный столб перед ним. Когда Лайе почти подошёл ближе, Дола вдруг пошатнулся и прижал руку к груди. Во второй он сжимал один из своих мечей.

– Малой? – Лайе робко тронул его за плечо и вздрогнул, когда брат обернулся к нему.

Взгляд у Долы был страшный, пустой.

Словно исчезли из него разум, сочувствие и любовь.

– Они убили ее, Ли. Убили. – Надтреснутым голосом произнёс нелюдь, глядя на близнеца. – Почему так больно? – он и правда продолжал держать руку с левой стороны груди, словно у него нестерпимо болело сердце.

Лицо его по-прежнему ничего не выражало. Но Лайе знал этот взгляд – таким он когда-то встретил своего брата.

Отчаявшимся и выхолощенным.

И казалось сейчас, что этот вопрос – «Почему так больно?» – Дола задавал вовсе не своему близнецу, а кому-то, кого Лайе не мог видеть и слышать.

– Она уже не была прежней Сольвейг, – тихо ответил Лайе, легонько сжав плечо Долы. – Она сошла с ума, малой. Я думаю, это случилось ещё там, в городе страшных снов.

– Какая разница, Ли?! – зарычал в ответ близнец. – Мы опоздали. Я – опоздал. Говорил тебе – не иди со мной, мы бы не останавливались на привал так часто!

– Да ты бы не дошёл сюда такими темпами! – рявкнул Лайе, – свалился бы там, в снегах, и издох бы к демонам! Ты себя видел? Забыл про сон и еду, ты просто одержим был желанием её найти!

– Ли, – усмехнулся горько Дола, – она умерла. А ты говоришь лишь обо мне.

Лайе открыл было рот, чтобы резко ответить, и тут же осекся. Прав был его брат, и Лайе нечего было на это ответить. Он не сожалел о смерти ведьмы, он крепко ненавидел Сольвейг. И, в конце концов, она всегда оставалась для него jalmaer, человеком. Бабочкой-однодневкой.

– Я убью их, – тем временем, сообщил ему Дола. – Всех, до одного.

– Малой, ты чего? Ты соображаешь, что говоришь? Там же женщины, дети... В чем они виноваты, Дола?! Ведьма и так забрала с собой многих! – Лайе смотрел на близнеца и не узнавал его.

И он чуял его злобу и ненависть – они бурлили в Доле, готовые выплеснуться наружу, на всякого, кто окажется поблизости.

Раненый зверь не чувствует ничего, кроме собственной боли.

– Значит, им не повезло сегодня – я отправлю в посмертие всех остальных, – Дола ощерился, сверкнув острыми зубами.

– Нет, малой. Каждая жизнь должна быть прожита! Я тебе не позволю...

Дола отмахнулся от его слов, как от назойливой мухи, и лишь молча прошёл мимо.

– Стой! Стой, кому говорю! – Лайе мертвой хваткой вцепился в руку брата, – не смей, слышишь? Не делай этого – ты целую вечность будешь сожалеть! На что тебе эта ведьма – она бы умерла, рано или поздно, такие не живут слишком долго! Она сама подвела эту черту, а ты не должен мстить за её ошибки! Ошибки, понимаешь? В конце концов, ты обещал защищать меня! Как ты сможешь это сделать, зная, что ты будешь всего-навсего убийцей, живодером?

Дола рванулся вперёд, стряхивая с себя руки близнеца, отошёл от него подальше, и застыл на месте, разглядывая Лайе, а потом рассмеялся.

– Защищать, да? – криво усмехнулся он. – Должно быть, тебе весело было наблюдать за моими потугами стать сильнее.

– Малой, послушай... – попытался перебить его Лайе, но Дола продолжал говорить, упрямо не замечая попыток близнеца что-то объяснить.

– Как можно защитить того, кто носит в себе такой Дар? Ты с самого детства знал, что будешь сильнее, верно? Наследный принц, будущий император. Шаман и сновидец, тот, кто способен узреть духов и может подчинять разум любого живого существа. И тут я – решил, что смогу прикрыть спину своему всемогущему брату.

Лайе в полнейшем недоумении смотрел на близнеца во все глаза, словно видел его в первый раз, и пытался что-то понять для себя.

Как Доле вообще могло прийти в голову подобное? И как Лайе проморгал этот момент? Почему Дола никогда не пытался задать ему все эти вопросы, а вывалил лишь сейчас? Это что же выходит – они друг друга совсем не знали?

Где-то внутри поднималась обида на столь нелепые слова, а вместе с ней начал бунтовать и Дар. Лайе шумно засопел, чувствуя, как нарастает в нем желание взять и как следует врезать близнецу по роже и искоренить сию несправедливость. Дар внутри бурлил, рвался наружу, и Лайе изо всех сил старался держать себя в руках.

– Никогда не смей говорить подобную нелепицу, – срывающимся голосом прошипел он, – как тебе вообще такое в голову пришло?

– А что, я не прав? Ошибся, как всегда? Смотри, что стало с Сольвейг! И я не смог защитить тебя в Ресургеме, Ли. Лукавому Богу противостоял ты один. Если вспомнить Каморан – и там ты отправил меня подальше, и все сделал сам. В Шергияре клыкомордые приняли тебя в то время, как я был и остаюсь для них безымянным смеском. Тебе этого недостаточно? Зачем ты все эти годы делал вид, что ничего без меня не можешь?

– Дола... – Лайе тяжело вздохнул, – ты бы послушал, какой вздор сейчас несёшь. Я тебя никогда не обманывал, я лишь хотел тебя спасти...

– От чего? От безумия, Ли? От Тысячеглазого? Может, ты о своей заднице пёкся? Помнишь – «ибо являлись они близнецами, и была у них одна душа на двоих, и ни один из них не мог жить без другого»?

– Я тебя не узнаю, малой. Лучше бы тебе взять себя в руки, иначе...

– Иначе что? В угол поставишь? Обрушишь на меня свою силу? – зло рассмеялся его брат. – Снова сам все за меня решишь, как и всегда?

И Лайе взорвался, злоба клокотала в нем, в горле комом встали все не высказанные слова и прошлые обиды.

– Ли, что это с тобой? – только и успел спросить Дола насмешливым тоном.

– Я твой Совершенный, – глухим голосом ответил ему брат.

Дар сломал последние барьеры, прогнул его волю и вырвался наружу, обрушившись на Долу.

По лицу близнеца пробежала гримаса боли, он застыл, хватая ртом воздух. Помимо воли его тело выгнулось, сведённое судорогой. Кажется, он попытался издать хотя бы какой-то звук, но не мог сделать даже малейший вдох.

– Я так надеялся, что мне никогда, слышишь, никогда, не придется так с тобой поступить, но ты зарвался. Видишь, с какой легкостью я могу тебя обездвижить и покалечить? – Лайе чувствовал, что уже не сможет остановиться, взять себя в руки. – Возможно, ты и правда никогда не был равным мне, малой! Кем ты бы сейчас был, если бы не я, а? Вспомни себя до нашей встречи: не способный себя защитить смесок! Пугало среди шеддаров, выродок среди иллирийцев, жалкий и несчастный! И ты мне должен – раньше, сейчас, всегда! – в гневе выкрикнул он. – Я тебя вытащил из той дыры, я хотел, чтобы тебя забрали в Иллириан, я сделал все, чтобы ты увидел лучшую жизнь, я звал тебя своим братом! И после этого ты говоришь мне, что я тебе лгал? Единственное, что я сделал – попытался защитить тебя от этих голосов внутри. От твоего безумия. Но ты смеешь винить случившемся с тобой меня? Если я в чем и виновен, то лишь в том, что в свое время не уследил за тобой, когда ты ослабил путы на руках ведьмы, и позволил этой shienadan одурманить твой разум, сделать тебя одержимым ею! Виновен в том, что отпустил тебя одного в катакомбах Ресургема. В том, что теперь у тебя рвёт крышу, малой! Но остальное... все остальное ты разрушаешь сам, своими руками.

Он ослабил свой Дар, но Дола все еще стоял на месте, хватая ртом воздух, словно рыба на берегу, парализованный безжалостными словами Лайе. Он ощутил, как черная пелена ярости застилает глаза. В висках гулко и быстро стучала кровь, а мир вокруг утратил значимость, окрасился в белый цвет – и посреди всего этого стоял его брат. В ушах злобно хохотали сотни, тысячи голосов, и громче всех звонко смеялась принцесса Мадригаль.

...Среди палачей станешь новым.

Больше всего Доле хотелось повалить брата в грязь и заставить его забрать несправедливые слова обратно, вбить их обратно в глотку, никогда их больше не слышать.

Все его чувства обострились до предела, мир сузился до одной худой фигуры впереди. Дола медленно сделал шаг вперед, затем еще один. Он уже был совсем рядом с Лайе, когда та же самая сила, что остановила его, заставила рухнуть на замерзшую землю. Удар коленями несколько отрезвил Долу, но почти сразу же разум взорвался нестерпимой болью, а из носа хлынула кровь. Доле казалось, что его выворачивают наизнанку, безжалостно выдирают наружу все мысли и потаенные желания. Сквозь гул в ушах он услышал доносившийся словно издалека до него голос брата.

– Не трать силы впустую, малой. Видят Первозданные, я не хочу тебя калечить. Не заставляй меня это делать.

– Да чтоб тебя, Лайе! Иди в задницу Махасти! – выплюнул Дола, смотря на землю перед собой, в глазах рябило от боли. – Раз уж начал меня кромсать – не останавливайся на полпути. Ведь ты всегда так делаешь: меняешь планы, решаешь все и за всех сразу, да, Лайе? Хочешь быть везде первым, лучшим, но слишком сомневаешься, братец.

– Я, по крайней мере, думаю головой, а не штанами, – отрезал близнец, проглотив оскорбление.

– Это лучше, чем быть кем-то вроде тебя, – отозвался Дола, и голос его прозвучал до странности выхолощено.

Гнев отступил, как и Дар – стих, успокоился, точно море после шторма. Лайе устало выдохнул, прикрыл глаза. Нестерпимо и противно заныла скверно сросшаяся нога. Руки дрожали, внутри бушевал бескрайним океаном Дар. Сила, которую Лайе запер на тысячу замков внутри себя, используя лишь капли ее. И сейчас Дар перестал ему подчиняться. Он бил через край, рвался наружу, ломая все тщательно выстроенные щиты. Лайе так привык себя контролировать, и теперь его сила пугала его самого.

Он смотрел на близнеца, стоящего на коленях. Руками Дола упирался в землю, головы не поднимал. Лайе видел, как капает кровь на камни, окрашивая их в багровый цвет.

Руки все ещё дрожали и даже то, что Лайе сжал пальцы в кулак – не помогало. Ему было страшно. Он не понимал, откуда в нем это, почему из него выплеснулось столько ненависти.

Видят Первозданные – он любил Долу больше жизни, близнец был для него солнцем и рассветом, был его воздухом, его смыслом. Так откуда же появилась эта злоба, это желание причинить ему боль, поставить зарвавшегося щенка на место? И мелькнуло на краю сознания – а кем ты был для него, Лайе? Таким же солнцем и рассветом, звёздами и луной? Или всего лишь одним огоньком из многих, зажженных во тьме?

Дола поднял голову, неуклюже плюхнулся на задницу, провел рукой по лицу, размазывая кровь. С немым удивлением уставился на пальцы, окрашенные красным. Разглядывал их так, словно видел кровь впервые в жизни. Когда он наконец, посмотрел на Лайе, взгляд его был тяжелым, нечитаемым. Дола с трудом поднялся на ноги, скривился – голова была похожа на медный жбан, по которому кто-то невидимый весело колотил тяжелым молотом. Он медленно, словно что-то сковывало его движения, подошёл к Лайе, и оказавшись рядом с ним, не глядя, врезал ему кулаком по лицу. Когда близнец охнул, отшатнулся назад, Дола добавил короткий, без замаха, удар под дых. И с кривой усмешкой наблюдал, как Лайе согнулся напополам, хватая ртом воздух. Пока его брат считал звезды, от боли плясавшие перед глазами, Дола склонился к его уху, с силой сжал пальцами плечо:

– Пусть у меня нет твоего проклятого Дара, пусть я не слышу и не вижу твоих чертовых духов, которыми ты так дорожишь, но я никому, никогда не позволю втоптать себя в грязь. Даже тебе, Ли. Считаешь меня слабаком лишь потому, что ты одаренный, верно? Наш особенный, гордый Лилайе Даэтран. Наследный принц, будущий император. Конечно, тебе дозволено все. – Дола говорил ровным голосом, без эмоций, прихватив близнеца за загривок, не давая ему вскинуть голову, посмотреть на него. – Тебе дозволено презирать джалмарийцев за их короткие жизни. Тебе дозволено запретить мне любить кого-то ещё, кроме тебя. Я всегда был предан тебе. Я поверил тебе. Твоим красивым словам о лучшей жизни. Если бы ты приказал – я бы убил ради тебя. Shienadan! Ты не представляешь, как много... А, портки Махасти, все равно не поймёшь. Ты же у нас почти Совершенный, носитель Дара, не от мира сего. Куда мне до высоких материй, которые ты так любишь, до твоего совершенства. Иди в задницу, Лайе. Со своим Даром. Своей «любовью». Ты сказал, что я тебе должен. Я верну долг – сполна, не сомневайся. Но сейчас у меня осталось одно незавершенное дело.

Дола все говорил: тихо, спокойно, ни одной эмоции не проскальзывало в его голосе. Лайе слушал его и чувствовал, как внутри все обращается в пепел – весь его гнев, вся злоба, ярость. Осталась лишь выжженная пустошь вместо всех чувств. Было бы лучше, если бы Дола тряс его за грудки, орал на него, грозился его убить. Было бы легче, врежь Дола ему по морде ещё пару раз, чтобы выпустить пар. И только этот ровный и оттого страшный голос показывал, насколько зол его близнец. Таким Лайе его видел лишь пару раз за всю жизнь – и всегда радовался, что гнев брата направлен не на него.

Что-то сломалось в этот момент. Что-то очень важное для обоих братьев исчезло безвозвратно, навсегда.

– Малой... – Лайе, наконец, смог выпрямиться, голос его звучал сипло. – Послушай, малой... – и оборвал себя, наткнувшись на непроницаемый взгляд золотых глаз.

«Ты должен быть рядом только со мной, Дола. Ты мне обещал. Ты должен был любить меня, как любил всю жизнь до неё. Ты должен был всегда быть моим, только моим... Должен-должен-должен», – слова так и застряли в горле, обожгли его, остались не сказанными.

Лицо Долы стало жёстким, губы сжаты в тонкую нить, на скулах играют желваки. И взгляд – незнакомый, чужой. Без привычной искорки веселья и затаённого обожания. Кто-то другой стоял перед Лайе. Кто-то, кем Дола мог стать, останься он в Джагаршедде много лет назад. Он поднял оброненный в снег меч, придирчиво осмотрел его, а затем достал из ножен второй. Не обращая внимание на брата, Дола направился в сторону домов. Но не сделал он и десяти шагов, когда его снова скрутило.

Лайе стоял, вытянув в его сторону руку и думал – как же легко оказалось сжать чужую волю в кулак. Сожми ещё сильнее – и сомнешь, сломаешь личность навсегда.

Ты сошёл с ума, брат, – думал Лайе, удерживая близнеца своим Даром. – Ты похож на пса, сорвавшего с цепи. Значит, вот тебе поводок!

Почему-то сдерживать его волю оказалось сложнее, чем он думал. Казалось, что Дола бился, как птица, о прутья возведённой вокруг него незримой клетки. Несмотря на то, что тело ему не подчинялось, разум – сопротивлялся изо всех сил. Или что-то внутри него – пустое и чуждое этому миру – пыталось противостоять Дару Совершенных. И все же, Лайе был сильнее, могущественнее, и теперь он это знал.

«Ненавижу тебя, ненавижу!» – слышал он, чуял бессильную ярость брата.

На него накатило странное безразличие.

Каково это – быть узником собственного тела? – мелькнула мысль.

Лайе подошёл к близнецу, положил руки ему на плечи, взглянул в жёлтые, горящие глаза.

– Мне пришлось так поступить, малой. Может, позже ты поймёшь. А нам с тобой пора возвращаться домой.

Какая-то часть его ликовала, радуясь смерти ненавистной ведьмы. Лайе обнял близнеца, улыбнулся ему в плечо.

«Все закончилось, брат. Её больше нет, и теперь все будет хорошо, станет, как прежде, – думал он, с легким чувством вины радуясь тому, что Дола не умеет читать мысли. – Ведьмы больше нет, а я буду рядом с тобой всегда».

Небо заволокло облаками, на землю падали крупные хлопья снега. Лайе взглянул в сторону Мерцающих гор – их гряда высилась на горизонте, превращая его в изломанную линию. Дальше Реванхейма стояла крепость Айнкцранг, последний бастион севера. А за ним – только лес, да вечная мерзлота. И где-то там был вход в горы. Лайе знал, что самый короткий путь на Вечную Землю лежал через подземный город Каморан, место, где когда-то давно братья столкнулись с демоном Хаоса, лишившим их покоя. И если бы удалось пройти через него, и выйти по другую сторону гор, то там наверняка поджидала ещё бóльшая опасность – Белое Безмолвие, мертвая земля. Место, где и поныне зиял первый Разлом, из которого в этот мир когда-то вторглись Совершенные.

Один раз он уже видел Нас и дал нам обещание, да-да-да. Мы вернемся. И Мы возьмем его навсегда, навсегда, – эти слова никогда не сотрутся из памяти иллирийца и всегда будут подтачивать его спокойствие.

Если бы Лайе шёл один, то он был уверен – он бы справился с демонами Хаоса, и нашёл бы дорогу домой.

Он будет нашим. Он станет проводником Наших Голосов. И тебя не будет рядом, чтобы его спасти.

Иллириец улыбнулся сам себе – теперь он носит в себе великую силу, теперь он сможет спасти близнеца, оградить от безумия.

И Дола его простит.

Лайе повернулся в сторону дороги на юг. Их ждал долгий путь домой – вдоль могучей реки Ильимани, по знаменитому Золотому Пути. Лайе был уверен, что в одном из встречных городов найдётся караван, идущий в Джиленхад, а оттуда, через горный перевал и резервацию полукровок, братья смогут попасть в Колыбель Лета.

Снова Лайе встретился взглядом с близнецом, и вдруг на него накатило-нахлынуло непрошеное видение.

...Бешено смеется Йохавед, неся смерть вокруг себя, и со спины прикрывает его сестра. Блестит алым кровь на лезвии Шаэдид, и она продолжает свою жатву вслед за Йохаведом. Сквозь звон стали, крики сражающихся и умирающих одержимых Дола различает тягучее, мерное и тревожное пение жриц Махасти, ритмичные удары барабанов. Он чует опасность раньше, чем осознает – и его тело само уворачивается от выпада мечом, а затем наносит ответный, смертельный удар. Кровь, хлынувшая из вспоротого горла, попадает ему на лицо, и ее запах пьянит, напоминает о том, что и ему должно биться. Он снова уклоняется, еще от одного врага, но не успевает совершить контратаку – голова одержимого раскалывается надвое, заливисто хохочет Шаэдид, и крепкая ладонь Йохаведа сжимает плечо Первого Полководца. На забрызганном кровью лице – хищный, звериный оскал.

– Сражайся с нами, Первый!

И он расправляет крылья, взмывает в небо, под лучи кровавого солнца, он видит своих братьев и сестер, и кричит:

– Забудьте о смерти! Мы – Первый Легион! Мы никогда не умрем!

Лайе моргнул, шумно вдохнул холодный и зимний воздух, совершенно не понимая, что сейчас произошло. Не могло этого быть. Не может такого случиться! Им ведь с Долой уготована одна судьба – они неделимы.

Я видел будущее? – Лайе нахмурился, отвёл взгляд в сторону. – И в нем нет меня.

– Пойдём, малой, – сказал он и потянул за нити своего Дара.

Дола с трудом, словно борясь из последних сил, сделал шаг вперёд, затем второй, его движения казались слишком скованными, как у марионетки, которой управляет кукловод. Наконец, его плечи поникли, он устало опустил голову и безвольно зашагал вслед за близнецом. Видя это, Лайе почувствовал себя так, словно ведёт бешеного пса на убой, но быстро отогнал эту мысль.

Братья Даэтран держали путь домой.

====== Глава 5: Мы неделимы. Путь обреченных ======

Комментарий к Глава 5: Мы неделимы. Путь обреченных Немного моей визуализации персонажей к тексту:

Моренос – https://i.ibb.co/mrnjSHf/72-morenos.jpg

Элли – https://i.ibb.co/gmkYJdq/80-lucky-ellie.jpg

Лиланг – https://i.ibb.co/bbPWrhh/102-disgraced-princess.jpg

Редо – https://i.ibb.co/8Kh09f0/103-first-commander.jpg

Янис – https://i.ibb.co/7W5nNBv/B097-C3-C3-1-B56-4309-9-A11-814631-FC9-E96.jpg

Лотосы прорастают из глубины,

Раскидывают навстречу свету лепестки-пальцы,

Без сомнения, мы сами собою погребены,

Слепые, голодные до чужих одобрений скитальцы.

Самосознание, залепленное черными пятнами майи,

И кое-где проблески истинного бытия,

Лотосы из глубины тянутся, раскрываясь,

Смешные, упорные, словно бы ты или я.

Слабый отсвет вверху, известный любому бутону,

Чтобы видеть солнце глаза не всегда нужны,

Лотосы тянутся, каждый через свои препоны,

Каждый из нас прорастает из своей глубины.

© Таня Гусёна

Если наши звезды умрут, то тогда, среди умерших звезд, мы образуем созвездие.

© Честер Небро – Созвездие

Лиланг проснулась от странного шума за стеной. Открыв глаза, она села на постели, сонно потирая лицо. На миг ей почудилось, что в покоях кто-то есть, но сколь принцесса ни вглядывалась в темноту, никого увидеть не смогла. Шум, тем временем, становился явственнее, а затем Лиланг услышала приглушённый вскрик и звук удара. Принцесса испуганно развернулась в сторону дверей и увидела, как из тени бесшумно выскользнула мужская фигура. В руках у нежданного гостя сверкнул окровавленные клинки, и Лиланг даже не успела понять, в какой момент убийца оказался рядом. Парализованная страхом, она молча смотрела, как он заносит над ней клинок, и время для неё растянулось в целую вечность.

А потом убийца вдруг откинулся назад и безмолвно повалился к ногам принцессы. Из глаза у него торчал кинжал, а кровь стремительно заливала пол, обагрив ноги девочки. Лиланг попятилась назад и наткнулась спиной на какое-то препятствие. Едва она раскрыла рот, чтобы завизжать, как шершавая ладонь быстро его запечатала.

В темноте блеснули рубинового цвета глаза, и знакомый бархатный голос тихо прошептал:

– Молчи! Если жизнь дорога – молчи!

Ладонь исчезла, и принцесса во все глаза уставилась на своего спасителя.

– Элли?

– Надо уходить, моя принцесска, – Элион Нибельсхорн, лорд-канцлер Иллириана, казался предельно собранным и спокойным.

– Почему? Что... – заартачилась Лиланг, вновь взглянув на тело, что лежало рядом. – Кто это?

– Накинь плащ, и уходим, – шикнул Элион, быстро оглянувшись на дверь. – Все вопросы – потом. Когда будем в безопасности.

– Что происходит? Почему ты один? Где все? Я не одета! Я же не могу ехать в таком виде! – вопросы сыпались из Лиланг, пока Элион накидывал на неё принесённый с собой плащ, и быстро затягивал шнуровку на груди принцессы.

Схватив девочку за руку, он подтащил её к огромной картине с портретом одного из иллирийских императоров и быстро нащупал пальцами камень, едва заметно выступавший из стены. Едва Элион надавил на него, как картина бесшумно отъехала в сторону, а за ней обнаружилась узкая, ведущая вниз лестница, подсвеченная странными камешками, вкрапленными в ступени и стены.

Лиланг только открыла рот, когда иллириец втолкнул её на лестницу, а сам осторожно закрыл за собой проход с помощью специального рычага.

– Тайный ход? Откуда ты знал о нем, Элли?

– Гилли рассказал о нем, – тихо отозвался Элион, спускаясь вниз.

– Гилли? О... Ты имеешь ввиду моего отца? – удивилась принцесса, и тут же задала следующий вопрос: – А правду говорят, что вы с отцом – любовники?

От неожиданности Нибельсхорн споткнулся и едва не съехал по ступенькам вниз. Обернувшись, он метнул в принцессу пронзительный взгляд.

– И много ты об этом знаешь?

– Слухи, Элли. Весь дворец полнится слухами, – вздохнула девочка, спускаясь следом. – О вас что только не говорят! И все меня почему-то жалеют.

– Тебе повезло, Лиланг, что ты младшая и никем не любимая дочь, – буркнул Элион. – И только поэтому тебя не зарезали первой, иначе я просто не успел бы...

– Зарезали? Это покушение? Но как же гвардия отца? Они же защитят мою семью, верно? Элли, они ведь все в безопасности? – Лиланг сыпала вопросами, не давая своему спутнику вставить ни слова. – Конечно же они в безопасности! Императорскую семью всегда защищают лучшие!