Текст книги "Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ)"

Автор книги: jenova meteora

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц)

Они блуждали по бесконечным коридорам катакомб, выхватывая светом факелов из темноты стены, покрытые пылью и изящными рисунками. Казалось, прошли многие часы, прежде чем наемники поняли, что попали в лабиринт древних катакомб. Время здесь размывалось, растягивалось в вечность, потолки и стены давили, а из звуков были лишь их голоса и шаги. Руины были жуткими, и даже Лайе, привыкший сохранять спокойствие, заметно нервничал. И, чтобы как-то отвлечься, он вымещал своё раздражение на Сольвейг. Ведьма, разумеется, в долгу не оставалась, и бойко отвечала серокожему нелюдю, язвила и шутила, жаля его в самое больное место. Оба они не замечали, как все больше и больше раздражается Дола, слушая их взаимный обмен оскорблениями. Когда один из коридоров неожиданно вывел их на винтовую лестницу, которая спускалась ещё ниже, Дола не выдержал и резко остановился. Недовольно зыркнув на брата и ведьму, он весьма нелюбезно приказал им замолчать и продолжить дальнейший путь в тишине. Убедившись, что его слова услышаны, Дола спустился вниз по лестнице, освещая дорогу факелом. Ступеньки вывели его в очередной коридор, только вот он сильно отличался от предыдущего этажа. В стенах здесь были ниши, в которых находились саркофаги. И их было великое множество: от потолка до пола, вдоль бесконечного коридора. Воздух, казалось, здесь был невероятно густым, затхлым. И на наемников резко навалилась дикая усталость, словно мертвые, покоившиеся в тех саркофагах, забирали себе силы и жизнь. Лайе невольно потёр висок пальцами – подступившая головная боль усиливалась с каждым шагом. И это было странно, ведь здесь не было ни души, лишь истлевшие мертвецы, пустые оболочки. Почему-то, иллириец вспомнил, что Ресургем был построен на костях более старого города.

–Что, синеглазик, нервы сдают? – заметила его состояние Сольвейг.

–Кто бы говорил, jalmaer. – вяло отозвался иллириец и устало прислонился к стене.

Ноги словно налились свинцом, каждый шаг давался ему с трудом. Он безуспешно шарил своим Даром, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы объяснить его состояние. И ответом ему была лишь мертвая тишина. Дойдя до очередного перекрёстка, иллириец не выдержал и снова привалился к стене.

–Братец? – забеспокоился Дола, увидев осунувшееся лицо близнеца.

–Все в порядке. – отмахнулся Лайе. – Просто... у меня такое чувство, словно мы блуждаем уже вечность.

–И здесь нет ни одной живой души. Даже неупокоенных нету. – поддержала его Сольвейг.

–Значит, сделаем ненадолго привал. Тебе хватит, чтобы передохнуть? – поинтересовался Дола. – Ты мне нужен, Лайе. Я не вижу ни следа, быть может твой Дар...

–Я чувствую себя слепым. – признался Лайе, устало опустившись на пол. – Не вижу, не чую абсолютно ничего. Это... пугает.

–Ну а ты, Сольвейг? – Дола перевёл взгляд на ведьму.

В ответ она лишь развела руками и тоже села, напротив Лайе. Силы покинули её, невыносимо хотелось спать.

–Да что с вами такое? – Дола удивленно разглядывал своих спутников.

–Мне нужно лишь перевести дух... – сонно пробормотала Сольвейг и зябко закуталась в плащ.

Ей вдруг стало холодно, до костей пробрал озноб. Глядя на Лайе, она поняла, что он чувствует то же самое.

–Дай нам минутку, Бес. – попросила она. – И пойдём дальше.

–Неужели ты ничего не чувствуешь? – Лайе поднял взгляд на близнеца. – Это место. Оно забирает силы, жизнь.

–Или это ты такой слабак. – поддела его Сольвейг.

–Уж молчала бы, ведьма. – вяло огрызнулся иллириец. – Сама выглядишь, точно бледная тень.

–По-крайней мере, я ещё могу продолжать путь, синеглазик. Быстро ты сдулся. А может, ты просто боишься подземелий? Я бы не удивилась – после Каморана-то... – ведьма осеклась и охнула, затем бросила злой взгляд в сторону иллирийца. – Это подло, знаешь ли. Говоришь, будто сил у тебя нет, но Даром швыряться горазд.

–Shienadan! Просто заткнись, ради всех богов. – посоветовал Лайе и зажмурился: головная боль вспыхнула с новой силой.

Наблюдая за ними, Дола раздраженно сложил руки на груди.

–Задница Махасти, как же вы меня достали, оба. – проворчал он. – Думаю, вам лучше здесь остаться. Я пойду дальше. Попробую что-то найти. И вернусь обратно.

–Не слишком умная идея, малой. – сонно буркнул Лайе.

–Я вообще не шибко умный, в отличие от вас, одарённых. – огрызнулся Дола.

–Здесь лабиринт, легко заблудиться. – буркнул уязвлённый его словами близнец.

–Я Гончий, забыл? Уж как-нибудь найду дорогу обратно. А вы пока сидите и ждите моего возвращения.

–Малой... – запротестовал было Лайе.

–Я сказал: сидеть и ждать. – рыкнул Дола.

От неожиданности Лайе удивленно притих, прижал уши к голове и во все глаза уставился на близнеца. Дола вздохнул и взъерошил волосы. Помолчал. И, наконец, более миролюбиво добавил:

–Просто... Дай мне сделать то, что я хочу. Дай побыть одному, Лайе. Всю дорогу я слушаю, как вы препираетесь. Вас... слишком много.

Не дожидаясь ответа, иллириец развернулся на пятках и скрылся в ближайшем ответвлении коридора.

–«Слишком много»? – повторил Лайе, мрачно взглянув на ведьму.

–Ты слишком его душишь. – отозвалась она. – Как будто тебе мало того, что ты всегда рядом. Ты хочешь, чтобы он был только твоим, чтобы слушал только тебя, чтобы дышал только тобой. Какой ты жадный, Лайе. – ведьма насмешливо цокнула языком.

Лайе усилием воли подавил нарастающее всякий раз, как ведьма открывала рот, раздражение, и промолчал.

Ибо не знал, как объяснить, что все совсем иначе, чем представляет себе ведьма. Как объяснить, что это не та жизнь, которую надо? Как рассказать об одной душе на двоих – благословении и проклятии близнецов одновременно? Ведьма, хоть и живет долгие годы благодаря своему Дару, все же остаётся jalmaer, короткоживущей. Она мыслит, как люди, и никогда не сможет понять иллирийский разум. Лайе знал – Сольвейг не поверит ему, никогда не поверит. Все доводы лишь убедят ее в его эгоизме.

И он не сказал ни слова, лишь поплотнее закутался в свой плащ, зябко поежился, всем телом ощущая противный холод подземелий. Замолчала и Сольвейг. Сидя напротив Лайе, она временами настороженно прислушивалась к тишине катакомб, похожая на кошку – зеленоглазая и бойкая, готовая, чуть что, вскочить на ноги. Глядя на неё, Лайе невольно подумал, что, не будь ведьма столь охочей до чужой жизни, он, возможно, смог бы почувствовать к ней симпатию. В конце-концов, она была умной и сильной – на свой лад, конечно же. А в следующий миг иллириец уловил ее мысли, женщина думала о его брате, и Лайе снова захлестнуло чувство сильнейшей неприязни.

Он брел по пустым коридорам, настороженно оглядываясь по сторонам. Взглядом из полумрака Дола выхватывал бесконечные саркофаги, расположенные друг над другом в нишах, что были вырублены в стенах. Мертвые. Бессчётное количество мертвых было в этом месте. Дола поднял взгляд вверх и увидел потолок, в котором светились вкрапленные в него голубые камни. Дола видел их лишь на Вечной Земле, в старой части Термарилля. Он подумал, что древние, кем бы они ни были, обладали изрядным могуществом, раз эти камушки, разгонявшие тьму, сохранили свою силу.

Ресургем был построен на руинах куда более древнего города, который, наверняка, застал ещё эру Первозданных. И эти катакомбы превратились в город мертвых, место массовых захоронений. Дола лишь мог догадываться, что здесь произошло, и единственное пришедшее, как будто извне, объяснение было связано с тем, что скорее всего здесь погребены джалмарийцы, и, возможно, народ Первозданных, погибший во время Предрассветной войны и в самом начале Периода Исхода. Когда в этот мир вторглись Совершенные, принеся с собой Хаос и смерть, они устроили самую настоящую бойню. Как там говорилось в исповеди Даэтрана?

«Мы стремились выжечь пороки, глубоко укоренившиеся в обитателях этого мира. Мы желали очистить эти земли от скверны. Хотели сделать их совершенными, как мы сами. И мы не понимали, что самое очищенное и совершенное – и есть настоящее зло. И мы несли его в себе».

И после долгого кровопролития их сумели оттеснить шеддары. Живучий, варварский народ, задавивший Совершенных количеством и кровожадностью.

Предрассветная война и Период Исхода были теми временами, которыми иллирийская история не гордилась. Иллирийцы хранили память о почти всех выдающихся личностях того времени, независимо от того, к какому народу они принадлежали. Иллирийский Совершенный Глеанн. Близнецы Ассэне и Даэтран. Имрах, королева стертого ныне с лица земли Камайнена. Первозданная Хасидзиль, давшая жизнь Меченым. Вечная Дева Ленно Ханаан. Редо, Первый полководец. Принцесса Мадригаль из Дома Йонах. Таких имён было много, и иллирийцы старались их помнить.

Сидя на уроках истории, Дола никак не мог взять в толк, зачем это нужно, ведь смутные времена давно прошли. И лишь когда он пошёл в армию, где всех воинов учили не повторять ошибок прошлого, где из них выращивали безупречных воинов, Дола понял. Но, в отличие от многих представителей своего народа он не хотел быть мясником.

Саркофаги мертвого города были ярким примером того, что бывает, когда мясники, уверовавшие в собственное совершенство, пытаются перекроить под себя весь мир, который даже не является им родным.

Доле чудилось, что его мысли переплетаются с чьими-то ещё, что кто-то зовёт его за собой. Он понимал, что что-то не то с ним происходит, но паутина, сплетенная чужим разумом, была крепка и не позволяла ему даже мельком подумать о чем-то другом. Дола вовсе не собирался отходить слишком далеко от распутья, где он оставил брата и ведьму, но на очередном перекрёстке он почуял «след». Чем дальше он шёл, тем сильнее своим чутьём видел его, и было это очень похоже на следы беженцев в шахтах за Вороньим Граем. Такой же багровый и вязкий, вызывающий тошноту. Создавалось впечатление, что тот, кто его оставил, бежал, скрывался от чего-то. Подозрения Долы подтвердились, когда он увидел лежащие за поворотом тела. Скелеты, облачённые в кирасы, которые Дола доселе никогда не видел, лежали так, словно неведомая сила разбросала их в стороны, переломав все кости. И это было странно – иллириец готов был поклясться, что в катакомбы многие века не ступала нога человека, а след, который он видел, был яркий, отчётливый, словно погоня была вчера. Нахмурившись, иллириец продолжил путь, готовый к любой опасности. Но здесь его инстинкты молчали: коридоры были пусты и мертвы, он не чуял ничего, что могло бы сойти за опасность или живое существо. Возникшее чувство неправильности нарастало с каждым шагом.

След вывел Долу к остаткам древней лестницы. Она была совсем небольшой и вела в одну из многочисленных крипт подземного города. Но вот эта крипта отличалась от других тем, что из арки исходил мертвенный, холодный свет, и веяло настоящей жутью. Дола поёжился, раздумывая, повернуть ему назад или сначала разузнать, что внутри. Любопытство оказалось сильнее, и Дола, подумав, что когда-нибудь оно его погубит, нерешительно шагнул вперёд. В три прыжка он поднялся к арке, и снова остановился. Чутьё вопило, что здесь что-то не так. Уже знакомое чувство неправильности захлестнуло иллирийца, и все же, он не подумал отступиться. Стоя перед аркой, Дола медлил. Он никогда не считал себя особо верующим, но сейчас, поддавшись нарастающей тревоге, не удержался и осенил себя защитным знаком, для хоть какого-то успокоения. Сделал глубокий вдох, выдохнул и шагнул в крипту.

Внутри действительно было светло, и что самое странное – невозможно было понять, откуда исходит свет. Он был повсюду и одновременно у него не было источника. Крипта была просторной, и в ней почти не оказалось саркофагов. Помещение было абсолютно круглым, но вызывало чувство, будто тот, кто создавал это место, в последний момент передумал и остановил работу. Здесь был абсолютно гладкий мраморный пол, высокий, резной потолок, и... грубые не отшлифованные гранитные стены с неровными уступами и выщербленными в них дырами.

И посреди всего этого в крипте неподвижно стояла женская фигура. Сделав пару шагов вперёд, Дола успел разглядеть ее платье – закрытое, простого покроя, серого цвета, почти сливавшегося с ее кожей. Длинные белые волосы были распущены и ниспадали до самой талии. Услышав шаги, женщина обернулась и у Долы перехватило дыхание от ее красоты. Она была иллирийкой, и держалась с поистине королевским достоинством. Дола разглядывал черты ее лица, и понимал, что красота этой женщины – безупречна.

И на этой мысли он насторожился, ведь ничто не могло быть столь безупречным, если только...

Если только перед ним не стояла почти Совершенная.

Увидев Долу, женщина робко улыбнулась.

–Ты пришёл. Услышал меня и пришёл, – тихим, мелодичным голосом сказала она.

От ее слов Дола впал в некоторый ступор. Надо сказать, он вообще пребывал в полной растерянности, искренне недоумевая, откуда здесь взялась ещё одна живая душа.

–Разве мы знакомы? – криво усмехнулся он.

–Конечно, знакомы, – улыбнулась иллирийка. – Неужели ты забыл меня, сын Предателя?

Дола понял, что вообще ничего не понимает. В голове вертелась не оформившаяся до конца мысль, зудела, не давала ему покоя.

–Возможно, тогда я выглядела иначе, – продолжила иллирийка. – Мы все выглядели иначе. У меня много лиц и много имён. Выбирай, какое тебе больше нравится.

И на ее месте появился Лайе. Стоило Доле моргнуть, и он увидел Сольвейг. Затем свою мать, и своего отца. И наконец, снова перед ним предстала уже знакомая иллирийка, только вот теперь на ней были поистине роскошные, императорские одеяния, а на руках мелодично позвякивали тяжёлые браслеты из драгоценных камней. Голову венчала простая, но очень изящная тиара. Взгляд притягивали глаза принцессы – разноцветные, один был рубинового цвета, а второй ярко голубым.

–А, – хмыкнул Дола, стараясь не выдать своего замешательства. – Принцесса Мадригаль, какая сомнительная честь.

Принцесса Мадригаль широко улыбнулась и от этого стала ещё красивее.

–Надо же, я почти купился на твою уловку, Тысячеглазый, – тем временем, протянул Дола. – Должен заметить, при жизни принцесса Мадригаль была настоящей красоткой. И кстати, это лучшее твоё воплощение. Не разлагается, не смердит и не пугает, это уже достижение.

–Ты совсем, как он. Такой же бестактный, наглый, беспечный, – мелодично отозвалась Мадригаль, сложив руки на груди. – И все так же думаешь, что будешь жить вечно.

–Все никак в толк не возьму, о ком ты говоришь, – Дола медленно потянулся к ножнам на бедре, положил одну руку на эфес меча, для успокоения, и выжидающе замер.

–Даэтран. Познаватель, ставший Предателем, оскорбивший Неназванную, лишивший нас совершенства! – в голосе Мадригаль проскользнули нотки застарелого гнева.

–Даэтран почил не счесть сколько тысячелетий назад, я явно не могу быть его сыном, – Дола и сам не понимал, зачем вообще продолжает разговор.

Он не чувствовал опасности, не было и страха, присутствовало лишь некоторое беспокойство. Дола мельком подумал – мог бы уже давно просто зарезать эту женщину, и вернуться к Лайе и Сольвейг, но красота Мадригаль поистине очаровывала, подавляла желание убивать, портить это совершенство.

–В тебе течёт его кровь, сын Предателя. Все остальное не имеет значения.

–Как ты здесь оказалась, Мадригаль? Почему ты до сих пор жива? – Дола и сам не понял, в какой момент перестал думать о том, что устами принцессы говорит Тысячеглазый.

Просто привычного, страшного Хаоса не было, а вот принцесса Мадригаль стояла здесь, перед ним, и она была живой. Принцесса ходила вокруг полукровки, шелестя подолом своего платья.

–Я пришла сюда много-много лет назад. Я так хотела сдержать обещание, данное Глеанну. Мы должны были победить в той войне, понимаешь? Но Предатель лишил нас нашего Дара, он сделал нас уродливыми, несовершенными, как весь этот мир. Я просила Неназванную о помощи, но она молчала. И когда я отчаялась, ко мне пришёл Он. Он дал мне силу, позволил вновь почувствовать себя той, кем я была. Он дал мне возможность изменить все.

–Но, как я вижу, у тебя не получилось, верно? – усмехнулся Дола. – Там, в коридоре, были тела. Тебя загнали сюда, как кабана на охоте. А когда поняли, что ты все равно сильнее – замуровали заживо.

–Мое тело гнило в мучениях, в голоде и холоде. Но Он не дал мне умереть, – Мадригаль снова улыбнулась. Улыбка была скверная. – Однажды сюда пришли иллирийцы. Такие же, как ты, сын Предателя. Смески, осквернённые чужой кровью. И дали мне свободу.

Принцесса Мадригаль закатала рукава и Дола увидел, что ее руки покрыты безобразными шишками, чумными бубонами, а пальцы почернели. Он резко отшатнулся назад. Мадригаль рассмеялась, подалась к нему, обняла своими чумными руками.

–Не бойся, сын Предателя. Это не для тебя, не для нашего народа. Не для нас. Это только для них, для краткоживущих. Это мой дар им, ибо они полны изъянов. Богомерзкие jalmaer, – усмехнулась Мадригаль в шею иллирийца.

–Забавно, но они говорят то же самое про нас, – хрипло отозвался Дола. – «Богомерзкие Совершенные».

Он хотел было высвободиться из страшных объятий, но обнаружил, что тело ему не повинуется. Дола так и не смог понять – парализовал ли его собственный страх или все же то была магия одержимой принцессы. Так он и стоял соляным столбом, пока руки Мадригаль покоились на его спине.

–Боишься. Ты боишься меня, сын Предателя, – шепнула принцесса и его дыхание защекотало ему шею.

–Я никогда ничего не боялся, одержимая, – фыркнул Дола, и только Первозданные ведали, какими усилиями он заставил свой голос не дрожать.

Принцесса скользнула пальцами по его плечам, шее, запустила их в густые белые волосы.

–Лжёшь. Самый сильный твой страх – Мы. Ты думаешь, Мы несём смерть, и ее ты боишься. Страшишься умереть, исчезнуть навсегда, и более не вернуться к живым. Скрываешь это за смехом и беспечностью. Но ещё больше ты боишься быть слабым, неспособным защитить брата. Мы можем дать тебе эту силу, сын Предателя. Ты станешь сильным, гордым, непобедимым. Будешь стражем брату своему.

Дола фыркнул, попытался снова пошевелиться – и не смог.

–Все это, конечно, соблазнительные слова, но давай вернёмся к началу. Может, упростим задачу, ты дашь мне себя убить, обретёшь вечный покой, а чума в Ресургеме исчезнет? – хмыкнул он, попутно пытаясь заставить себя согнуть пальцы рук.

–Многого хочешь, сын Предателя! – рассмеялась Мадригаль. – Я люблю таких, как ты. Ты хочешь все и сразу, здесь и сейчас. Ты любишь брать своё, но за это всегда надо платить. Хочешь сделку?

–Э, нет, красавица. Это было не предложение сделки, а ультиматум. У тебя нет выбора, – Доле, наконец, удалось сжать пальцы на эфесе меча, и теперь он прикладывал все усилия для того, чтобы заставить слушаться уже всю руку.

–Ой ли, сын Предателя? – Мадригаль засмеялась и неожиданно оттолкнула его от себя. – Ты так смешно выглядишь, пытаясь незаметно обнажить оружие. Хочешь попробовать убить меня? Сделай это в открытую, а не исподтишка!

–Это даже лучше, одержимая! – почувствовав, что тело вновь ему подчиняется, Дола снова обрёл уверенность в себе, прижал уши к голове и расхохотался, оскалив острые зубы.

Сольвейг и Лайе хватило ненадолго, ибо просидев около получаса в тишине, они, все же, вновь сцепились, поливая друг друга нелестными словесами. И во время перепалки каждый из них думал, что подобные разговоры уже вошли в привычку, и оба получали от этого какое-то извращенное удовольствие. К тому же, это помогало им отвлечься от противного, тянущего чувства слабости. Иллириец и ведьма могли препираться бесконечно долго, остроумия и желчи в них было с лихвой. Но на середине спора Лайе неожиданно замолчал, Сольвейг увидела, как он весь подобрался, будто зверь, почуявший опасность. Уши его прижались к голове, губы сжались в тонкую нить.

–Что не так? Что-то с Долой? – не выдержав, Сольвейг нарушила молчание, нервозность иллирийца передалась и ей. – Что ты чуе...

Лайе оборвал Сольвейг на полуслове резким взмахом руки. Он напрягся, недоверчиво прижал уши к голове, а потом Сольвейг, пожалуй, в первый и единственный раз в жизни увидела на лице иллирийца неподдельный страх. Лайе резво, как будто и не был обессилен, вскочил со своего места, подхватил ножны с кинжалами, и ничего не говоря, рванул в проход, куда ушёл Дола. Сольвейг немедленно последовала за ним, и уже на ходу ее накрыло то, что первым почуял Лайе.

–И тебя достало. – бросил иллириец, когда ведьма догнала его.

–Почему мы раньше его не почуяли? – пропыхтела Сольвейг в ответ.

–Сам не понимаю. Его как будто... не было, а затем Он в миг появился! – Лайе припустил ещё быстрее, безошибочно ориентируясь в бесконечном переплетении древних ходов.

Мимо мелькали обветшавшие саркофаги и пустые переходы, а Сольвейг смотрела в спину иллирийца и молилась только об одном: лишь бы они не опоздали.

Как и Лайе, она могла почувствовать Долу, только гораздо слабее, но знала, что они на верном пути. И что он все ещё жив.

На одном из поворотов Лайе на несколько секунд остановился, вслушиваясь в тишину катакомб. Затем махнул ведьме рукой и снова припустил вперёд. По мере приближения, до них стали доноситься звуки боя.

–Слышу большую драку! – бросила ведьма.

А через несколько переходов по узким, скособоченным коридорам, они увидели свет, идущий из крипты. Лайе резко остановился, и Сольвейг с размаху влетела в него, не успев затормозить. Оба они ввалились в крипту, и замерли, увидев нечто такое, что выходило за рамки разумного.

Дола отрубил руку одержимой принцессы, но она в ответ лишь рассмеялась и в смехе ее резонировала тысяча безумных голосов Тысячеглазого. Женщина исчезла и тут же появилась прямо перед Долой, а рука снова была целой. Иллириец немедленно проткнул ее мечом, но, как оказалось, нельзя убить то, что и так мертво.

Принцесса Мадригаль сделала шаг вперед, затем ещё один и ещё, до тех пор, пока эфес меча не упёрся ей в грудь. Она резко подалась вперёд, вцепилась в плечи Долы, смяв его доспех так, словно он был не из кожи, а из бумаги, и рассмеялась ему в лицо. А затем Мадригаль поцеловала Долу, впилась в него сухими, неживыми губами, и от ее прикосновения губы обожгло ослепляющей болью.

Сильный и гордый, беспечный и упрямый, сколько в тебе жизни. Посмотрим, что от тебя останется, когда ты будешь Нашим. – зазвучал голос в голове Долы. – Скажу тебе по секрету: я тоже не хотела умирать, не хотела совсем. Но мы с тобой всегда будем Его голосами, это неизбежно, от этого не уйти. Мы были рождены для этого, я умерла и возродилась ради Него. И ты поступишь так же.

Боль на губах и языке стала невыносима. Дола оттолкнул от себя Мадригаль, схватил ее за волосы и резким движением отрубил ей голову. Тело принцессы обмякло и рухнуло на пол. Иллириец поднёс ее голову к лицу, брезгливо скривился и отшвырнул подальше, второй рукой с остервенением стирая с обожженных губ привкус поцелуя.

–«Сильный и гордый», каждый раз одно и то же. – буркнул он и сплюнул в сторону.

Подняв голову, увидел застывших в искреннем недоумении Сольвейг и Лайе. На губах Долы расцвела немного безумная улыбка.

–И как давно вы тут стоите? – весело поинтересовался он.

–Приблизительно с момента твоих лобзаний с мертвой бабой. – ядовито заметила Сольвейг. – Ты настолько юбкодрал, что даже мимо одержимой пройти не можешь?

–Ты в порядке? – подозрительно тихим голосом спросил Лайе, прервав негодующую ведьму.

Краем глаза Сольвейг заметила, как подрагивают его уши и кончики пальцев.

–В полном, братец! – улыбка Долы стала ещё шире.

–Уверен? – Лайе сделал шаг вперёд, а его голос стал ещё тише.

В ответ Дола звонко, бесновато расхохотался и поднял большой палец, показывая Лайе, что с ним все в порядке. И, как будто в противовес этому жесту, у него из носа хлынула кровь. Он пошатнулся, едва не потерял равновесие, но сумел удержаться на ногах. Продолжая истерически хохотать, Дола запрокинул назад голову и хлюпнул окровавленным носом.

–Знаешь... – сквозь смех выговорил он, – Это оказалось не так страшно. Надо было только перебороть страх, понимаешь?

Вместо ответа Лайе молча, чеканя шаг, направился в сторону брата. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. Так и оказалось: подойдя к близнецу, он схватил его за грудки и основательно встряхнул.

–Лайе! – окрикнула его Сольвейг, – Не надо!

Но иллириец ее не услышал.

–Она могла свести тебя с ума. Ты соображаешь, чем все могло закончиться?

Дола посмотрел на него, широко улыбаясь, и довольно жутко выглядел этот бесноватый оскал острых зубов на окровавленном лице с обожженными губами.

–Но ведь не свела же! – беспечно ответил Дола.

И Лайе взорвался.

Он орал на брата с чувством и расстановкой, сыпал бранными словами и непереводимыми идиомами на трёх языках поочерёдно, орал так, что уши Долы плотно прижались к голове, а сам он едва ли не с благоговейным трепетом внимал воплям своего брата. Периодически Лайе с силой встряхивал близнеца, и Сольвейг казалось, что после очередной такой встряски, Дола, который и так держался на ногах из последних сил, все же потеряет равновесие и рухнет на пол крипты.

Наконец, Лайе выдохся и замолчал, переводя дух. Дола продолжал на него смотреть, жизнеутверждающе улыбаясь обожженными губами. Лайе взглянул на счастливую, перемазанную грязью и кровью, рожу близнеца и, вздохнув, осторожно коснулся губ, на которых уже вздулись волдыри, а затем запустил руку в его всклокоченную шевелюру, прижался лбом к его лбу.

–Shienadan, ну и напугал же ты меня, малой.

–Знаю, Ли. Но тебе нечего бояться. – прошептал Дола в ответ. – Ведь мы никогда не умрем. – и в его голосе проскользнул шёпот тысячи других голосов.

–Что? – Лайе отстранился, удивлённо вглядываясь в лицо брата.

В то же мгновение боковым зрением он заметил движение за спиной близнеца. Мгновенно среагировав, Лайе оттолкнул Долу в сторону, закрыл его собой. Нечто незримое, сильное, подняло его в воздух, выгнуло, заставив отчаянно вскрикнуть, и швырнуло в стену. Не издав больше ни звука, Лайе ударился спиной о камень и молча рухнул вниз.

Тело принцессы Мадригаль поднялось с пола, подобно марионетке в руках кукловода. Застыв в воздухе, оно качнулось и рассыпалось в прах, и сильный порыв ветра швырнул его в лицо Долы.

А затем пространство и время исказились. Это было похоже на щель в воздухе, которая расступалась в стороны, становясь все шире, и из неё на Долу смотрели тысячи безумных глаз. Где-то сзади завизжала Сольвейг, но ее голос казался бесконечно далеким, принадлежавшим другому миру. И время как будто остановилось, и замерла всякая жизнь вокруг, а воздух сделался нестерпимо холодным. Дола, забыв про все на свете, застыл на месте, парализованный страхом.

–Ты и правда думал, что так просто победил, да-да-да? Я была Его Голосом при жизни, я остаюсь им и после смерти, маленький, наглый воин. – прозвучал голос принцессы Мадригаль, и тут же к нему добавились тысячи других – детских и взрослых, молодых и старых, стонущих и смеющихся, плачущих и кричащих. – Мы не будем убивать тебя, да-да-да, Мы не убьём и твою женщину, нет-нет-нет, и твой брат, почти Совершенный, будет жить. Мы предупредили тебя, в первый и последний раз. Мы ждём тебя, да-да-да. Ты сам, правда-правда, сам придёшь к Нам. И мы возьмём тебя навсегда-навсегда, заберём себе, да-да-да.

Тысяча Его Голосов смолкла, и из этой пустоты соткались руки, а затем голова с обнаженным телом.

–Это совсем не больно, совсем не страшно. Станешь как я, станешь как все мы, отдавшие себя Ему. Будешь одним из нас, среди палачей станешь новым. Живи-живи-живи, пока есть силы. А Он будет тебя ждать. – певучим голосом произнесла принцесса Мадригаль. – Я буду тебя ждать.

Серые, бестелесные руки коснулись лица Долы, и он понял, что не может сделать даже маленький вдох.

И все исчезло – разлом затянулся, подобно ране, оставив после себя лишь едва заметный шрам в ткани пространства и времени. А Дола стоял и молча смотрел перед собой. Уши его были опущены и прижаты к голове, а зубы отбивали барабанную дробь.

Мягкое прикосновение тёплой руки к локтю заставило его дёрнуться, и лишь потом он понял, что это была Сольвейг.

–Он... ушёл? – хрипло спросила ведьма, и Дола понял, что ее тоже колотит от пережитого ужаса.

–Кажется, да. – прошептал в ответ иллириец.

Тут его лицо изменилось, он отыскал взглядом Лайе, и побежал в сторону близнеца. Оказавшись рядом, он, забыв про все на свете, плюхнулся перед близнецом на колени и осторожно его перевернул. Лайе был без сознания, но дышал.

–Ли? Очнись, Ли! Все кончилось. – Дола осторожно потряс близнеца за плечо, но не добился никакой реакции. – Очнись. Aen nietnagiel seidhi, Leigh!

К нему тихо подошла Сольвейг и опустилась рядом.

–Shienadan! – ругнулся Дола, – Он... Он ведь просто без сознания, да? Нет, я жив, значит и он тоже...

Ведьма внимательно осмотрела ушиб на голове иллирийца, нахмурилась. Положила руки ему на грудь, закрыла глаза, выпуская на волю свой Дар, вплетая его в чужую жизнь, отыскивая любые, даже самые незначительные повреждения в теле. И увиденное ей не понравилось.

–Он ударился головой, но рана не слишком глубокая, крови потерял, правда, достаточно... – Сольвейг ощупала Лайе привычными, быстрыми движениями целительницы, хорошо знающей свое дело. – Может быть сотрясение, но это пройдет. Раздроблен коленный сустав, это тоже можно исправить. Только вот... спина... – тут она запнулась. – Мы не можем его перенести, удар повредил позвоночник. Бес, я боюсь, что...

–Но ты же ведьма! Используй свой дар, исцели его! – взмолился Дола.

Соблазн избавиться от проблемы в лице Лайе, раз и навсегда, был столь велик, что у ведьмы перехватило дыхание.

–Я... я не могу. Мне... нужно восполнить резервы. – В общем-то, она сказала почти правду, появление Тысячеглазого далось ей слишком тяжело, отняло почти все силы.

–Тогда возьми мою жизнь. – Не задумываясь, Дола подался вперед. – Бери, сколько тебе нужно!

Сольвейг с ужасом на него взглянула.

–Я не могу, Бес! Только не у тебя! И не сейчас. Ты просто не выдюжишь.

–Он не может умереть, понимаешь? – Отчаяние в глазах младшего близнеца было столь сильно, что

ведьма сдалась. – Он часть меня. Не будет его, и меня не станет тоже.

Что-то неправильное было в его словах, Сольвейг не понимала, что именно. Словно, Дола действительно верил в то, что говорил. Сольвейг, конечно, слышала про, как ей казалось, нелепое иллирийское поверье, будто близнецы делят одну душу на двоих, но считала все это враками, отголосками древних легенд. Молча оттолкнув от себя нелюдя, она приложила одну руку к голове Лайе, а вторую подложила ему под спину и закрыла глаза. Сила, циркулирующая внутри нее, устремилась к рукам, наружу. Сольвейг мелко задрожала: огромные усилия требовались от нее, чтобы помочь раненому, а не иссушить его. Через некоторое время она убрала руки и вытерла взмокший лоб.