Текст книги "Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ)"

Автор книги: jenova meteora

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 42 страниц)

Выражение лица Долы изменилось, стало испуганным, он бросил быстрый взгляд на окровавленный кинжал, валявшийся в траве, а потом перевёл его на руку брата. Дола прикусил губу, а грустно опустившиеся уши вспыхнули от жгучего стыда.

–Там был ты, – тихо пробормотал Дола, стараясь не смотреть на брата, – понимаешь? Ты – настоящий, из плоти и крови.

Лайе резко перестал нервно посмеиваться и навострил уши.

–О чем бы ты ни говорил, меня там не было, малой, – он с трудом подавил новый смешок. – и я представить себе не могу, что ты увидел, раз удумал напасть на меня.

–Когда меня посвящали в Гончие, – с трудом продолжил Дола, – Шанур сказал мне убить пленника. Он был изменником, его надлежало казнить. Только вот... я видел Сольвейг. И тебя, брат. Ты хотел, чтобы я выбрал – тебя или её. И заставил меня убить её. Ты... – тут Дола запнулся и поднял взгляд на Лайе, – убил её моими руками. Сломал мою волю своим Даром, управлял мною, как будто я кукла какая-то. И когда я перерезал ей горло – я ничего не мог сделать, Ли. Как можно сопротивляться твоему Дару?

Лайе долго молчал, собираясь с мыслями. Слова близнеца что-то задели в нем, отчасти потому, что он понимал – случись такое на самом деле... Искушение избавиться от Сольвейг было бы слишком велико.

И иллириец не мог признаться самому себе, что поступил бы точно так же, как в кошмаре Долы.

Но вслух он только тихо ответил:

–Но там не было меня. Я бы не пленил твой разум, малой. Это место, оно выворачивает наизнанку наши самые сильные страхи. Искажает их. Показывает самые худшие варианты событий.

–А я и поверил, – горько заметил Дола.

Неуверенным шагом он подошёл к близнецу, осторожно взял его за повреждённую руку, закатал окровавленный рукав и осмотрел рану. Затем молча разорвал низ своей рубахи, что торчала из-под кожаного доспеха, и бережно забинтовал рану, останавливая кровотечение. Вид при этом у него был донельзя виноватый, отчего Лайе снова захотелось громко засмеяться. Но вместо этого он лишь настороженно следил за движениями близнеца, словно опасаясь, что тот выкинет очередное безумство. Он позволил себе заглянуть в рассудок брата – искореженный больше обычного – и едва не отпрянул. Казалось, что воспалённое сознание его брата оплетала липкая паутина, словно нескольких разумов гибкая сеть. И в Доле клокотал гнев, готовый вот-вот выплеснуться наружу, обрушиться на всякого, кто окажется рядом. И в этих спутанных, хаотичных мыслях Лайе успел услышать бесконечно повторявшуюся детскую считалочку из Джагаршедда.

Раз-два-три, хочешь жить?

Маленький rak’jash – беги.

–Ты ведь не убить меня хотел, – буркнул Лайе, – а только искалечить.

–Да, – Дола стойко выдержал тяжелый взгляд близнеца, – чтобы ты почувствовал ту же боль, какую причиняет твой Дар.

–Малой, – вздохнул его брат.

–Я знаю. Знаю! – Дола сжал зубы, отпустил руку близнеца и опустил голову. – Ли, а что видел ты?

–Нашу землю, малой. – Честно ответил Лайе. – И тебя.

Дола удивленно поднял брови, молча ожидая продолжения.

–Я уничтожил Вечную Землю. Ради тебя, малой. Чтобы спасти тебя. – Лайе сумел криво усмехнуться, – Экая оказия, верно?

Дола медленно кивнул и сделал сложное лицо, не в силах признаться, как его сейчас перекосило от слов близнеца.

–И... чем все закончилось?

–Ничем. Я сновидец, братец. И понимал, что все это лишь сон, пусть и длиной в целую жизнь.

–Значит, ты справился с собой, – теперь настал черёд Долы криво усмехаться, – а я не смог. Выходит, если тебя не было в моем кошмаре, значит и Сольвейг жива. И где-то здесь.

Лайе серьезно кивнул в ответ и поморщился – рука отдавалась болью на любое движение. Заметив этот жест, Дола лишь больше посмурнел.

–Пошли её искать... сновидец, – буркнул он.

Они побрели по лесу, сознавая, что время и расстояние не имеют здесь никакого значения, и торопиться им некуда.

–Куда ты нас забросил, Ли? – наконец, полюбопытствовал Дола. – У меня от этого места голова кругом.

«Точно, – мысленно добавил Лайе. – В буквальном смысле».

–Как ты вообще это сделал?

–Сам не понимаю. Я вспомнил рукописи Совершенных, те, которые нашёл в запрещённой части библиотеки незадолго до того, как ты уехал в Америден. Тебя не было рядом, и я не знал, чем себя занять. Стал постоянно таскать оттуда всякие древние свитки и изучать их. Честно говоря, я до этого мига никогда не пытался провернуть подобное, да и Дара моего не хватило бы. Когда то чудовище ломало корабль, мне больше ничего в голову не пришло, понимаешь? Тогда я подумал, что это наш единственный шанс спастись, малой. – Лайе опустил голову и замедлил шаг, смотря себе под ноги. – Я только сейчас понял, какую ошибку сделал. Я хотел вытащить нас с «Удачливой», но совершенно не задумался о том, куда я хочу попасть. Не загадывал никакого места. Просто... сделал это – и все. И вот, мы здесь.

–И вот, мы здесь, – повторил Дола, – в городе страшных снов. Иначе и не скажешь.

–Ты угадал, Огонёк! – услышав новый голос, Дола дёрнулся было за кинжалом, но Лайе жестом остановил его.

–Нерожденная, – мягко улыбнулся он, – ты вернулась.

Призрачная девушка тряхнула косичками и засмеялась.

–Мы друг другу обещали!

–И что же вы друг другу обещали? – язвительно поинтересовался Дола, с подозрением разглядывая погонщицу душ. – Ли, будь добр, познакомь меня с этой очаровательной мертвой девочкой.

–Малой, – укоризненно вздохнул Лайе, но Нерожденная заговорила сама, и голос её казался куда более живым, нежели раньше.

–Лукавый зовёт меня погонщицей душ. А твой брат нарек меня Нерожденной. Мы встретились, потому что он позвал меня. Я пришла. Он обещал, что сможет вернуть меня в мир живых, если я помогу ему найти тебя.

–О, ты теперь заключаешь союзы с маленькими мертвыми девочками, и замахиваешься на то, что дозволено лишь Первозданным? – голос Долы так и сочился ядом.

И снова Нерожденная опередила Лайе с ответом.

–Из вас двоих, Огонёк, в сети Лукавого попался ты один, – парировала она.

Лайе еле сдержал паскудную ухмылку, глядя на вытянувшееся лицо брата, и мысленно зааплодировал погонщице душ. Почему-то он был уверен, что и при жизни она была такой же – бойкой и острой на язык. Она могла не помнить имён, она могла меняться с каждым перерождением, но... некоторые вещи оставались неизменными даже в посмертии. Даже если прошла целая вечность.

Тем временем, Нерожденная повернулась к нему и ткнула пальцем в Долу.

–Ты уверен, что нашёл то, что хотел? Так много боли, так много осколков и разбитых зеркал. Тот, настоящий, затаился внутри, а это... Это не он, это одно из отражений.

Дола выглядел так, словно погонщица душ пнула его в самое уязвимое место. И, прежде чем он успел открыть рот и брякнуть нечто скабрезное в ответ, Лайе быстро опередил его.

–Я рад твоему возвращению, – улыбнулся иллириец.

–Мне пришлось уйти. Ты нашёл брата, но Он теперь знает, что я здесь. Нужно идти, – Нерожденная заговорила быстро, и если бы Лайе не знал, что мертвые не умеют бояться, он бы решил, что его спутница напугана.

Он кивнул было головой, когда Дола сипло обратился к Нерожденной:

–Ведьма. С нами была ведьма. Маленького роста, чернявая. Ты знаешь, где она?

–Пожирательница жизней. Мы встретим её по пути. Надо идти, – был ему невнятный ответ.

Дола нахмурился, но, поймав предупреждающий взгляд близнеца, взял себя в руки и смолчал. Недовольно убрав руки за спину, он зашагал следом за братом и его спутницей, изо всех сил пытаясь учуять хоть какие-то отголоски присутствия Сольвейг. Дола был похож на пса, что ищет цель, науськанный хозяином. Уши он плотно прижал к голове, весь подобрался, готовый к неожиданной схватке, глаза по-зверьи сверкали.

И больше не существовало для него мира вокруг, забыл он о боли и гневе, о вере и любви, и не помнил, где, когда и кем был рождён, и как его звали. Все отошло на второй план, уступив место интуиции, почти звериному чутью. Все, что осталось в памяти Долы – золотой свет, что окутывал Сольвейг и всегда оставался там, где ступала её нога, на вещах, которых касались её изящные руки, который оставался на его ладонях, когда они любили друг друга. И весь мир для Долы сошёлся на поиске малейшей зацепки, любого следа, который приведёт их к Сольвейг. Сколько дней, лет и веков прошло, прежде чем он нашёл слабый, но все же – след? А может его поиск длился всего лишь краткий миг? Золотистый свет, лежавший сквозь пространство и время цепочкой шагов, вёл близнецов и Нерожденную по извилистому пути, через рождающиеся и умирающие города, по старым и забытым скудельням и полям древних битв. Он то исчезал, заставляя нелюдя яростно рычать, то являлся вновь – даруя надежду и силы искать и бежать дальше. Дольше века длились дни, и порой Доле мнилось – даже их с братом вечность окажется слишком короткой в этом месте. Они состарятся и умрут здесь, в этом сумасшедшем мире, в этих попытках найти черноволосую ведьму.

...Ласковое прикосновение чужой ладони к плечу заставило его вздрогнуть. Раздраженно обернувшись, Дола увидел обеспокоенное лицо брата.

–Она рядом, – сказал он, – теперь ты можешь быть спокойным, брат – я слышу её, я сам найду её. Переведи дух, малой.

«Иначе сорвёшься, я ведь видел твой разум, я же знаю, как ты живешь» – добавил Лайе про себя.

Дола хотел огрызнуться, но взгляд его упал на изувеченную руку близнеца, которую тот держал в полусогнутом виде, неловко прижимая к животу, и весь его запал мигом исчез, уступив место чувству вины. Облизнув пересохшие губы, Дола твёрдо встретил взгляд Лайе и покачал головой.

–Побереги силы, Ли. Пусть каждый занимается тем, что умеет лучше всего. Я – ищейка, моя задача выслеживать и находить. А ты, братец, сновидец. Неизвестно ещё, с чем мы столкнёмся, найдя Сольвейг.

–Он прав, – неожиданно поддержала его погонщица душ, – Мы не знаем, что Лукавый нам уготовил впереди, айя-шаман.

Понимая, что оказался в меньшинстве, Лайе вздохнул и смирился. И все же, пока они брели через густой лес, подозрительно напоминавший еловые чащобы Реванхейма, иллириец нет-нет, да и косился на близнеца, который целеустремлённо прорубал себе путь кинжалом. Не нравилось Лайе то, что он видел: хоть душа его брата и горела, по-прежнему, нестерпимо ярким пламенем, разум уже словно не принадлежал ему, оплетённый паутиной безумия, которая выглядела так, словно на Долу порчу навели. Лайе искренне не понимал, как так вышло, почему он упустил тот миг, когда сознание брата начало меняться. И нельзя теперь было сказать, когда все началось – после Ресургема, в Шергияре или всему виной был его, Лайе, поступок – та злосчастная попытка спасти их всех на тонущей шхуне.

Чуя его беспокойство, Нерожденная молчала. Её силуэт то расплывался, то снова становился четким, что выдавало крайнюю степень её волнения – если, конечно, душа без имени и памяти способна была переживать. Нерожденная прекрасно осознавала – ничто не укроется от Лукавого, ибо он был хозяином этого странного и переменчивого мира. Он позволил близнецам зайти так далеко и не призвал погонщицу душ к себе. Это тревожило, ведь она, как никто, знала, на что он способен. И все же, Нерожденная молчала, слишком сильно она хотела вырваться отсюда, вернуться к жизни, о которой почти ничего не помнила. Лукавый держал её здесь целую вечность, так долго, что она совсем забыла, кем была когда-то. Застыв в безвременье, Нерожденная отчаянно хотела снова жить. И пусть она забудет этот мир, пусть не вспомнит Лукавого и Тропу Боли! Зато она будет жить.

Единственным, кого Нерожденная хотела помнить даже переродившись в новой жизни, был айя-шаман, встреченный ею здесь.

...Откуда-то из глубин густого леса донёсся отчаянный женский крик, который сплёлся с пронзительным плачем младенца, а затем эхо подхватило его и унесло ввысь. Близнецы переглянулись, и Дола тут же сорвался с места, следуя за отголосками эха. Лайе оставалось лишь покорно последовать за ним. Ускорив шаг, он едва не упал – не беспокоившая его до сих пор нога в этот раз отозвалась сильной, стреляющей болью в колене. Лайе ругнулся – он и думать забыл про давнюю травму. Иллириец почувствовал себя совершенно полным калекой – рука, повреждённая близнецом, онемела и почти не слушалась его. Он попробовал пошевелить ею, но пальцы его не пожелали двигаться.

Видели бы меня сейчас мои поданные, – с некоторой иронией подумал Лайе, – их наследный принц увечен сразу в двух местах, экая оказия.

–Шаман? – позвала Нерожденная, – Тебе больно?

–Мне неприятно, – буркнул в ответ Лайе, – я ещё так молод, а ковыляю, точно калека-побирушка.

–Говоришь одно, а думаешь другое, – заключила погонщица душ, – Тебе на самом деле больно, но только потому что ты знаешь правду.

–Какую ещё правду? – Лайе собрался с духом и последовал за братом.

–Свои увечья ты получил из-за него. Не будь он беспечен в тех катакомбах – ты уцелел бы. Не сойди с ума он здесь – твоя рука была бы здорова, – безжалостно ответила Нерожденная.

Лайе скривился – он и позабыл, что это существо видит сокрытое и слышит несказанное. Промолчав, он снова ускорил шаг и быстро нагнал Долу. Оглянувшись через плечо, близнец приложил палец к губам, и бесшумно ступая, осторожно раздвигая еловые ветви, вышел на небольшую, заснеженную поляну. Братья успели увидеть старую, покосившуюся от времени избу с чёрным зевом вместо двери, прежде чем она исчезла, растворилась в странном, вязком тумане.

Взгляд Долы прикипел к маленькой женской фигуре, скрючившейся на белом снегу. Он увидел, что подол ее платья залит кровью, а сама женщина раскачивается из стороны в сторону, тихо всхлипывая, зябко держа себя за плечи.

–Сольвейг, – выдохнул Дола, делая шаг вперёд.

–Малой, погоди, это может быть... – начал было Лайе, но брат его не слышал.

«Ловушка», – уже мысленно закончил фразу Лайе, проводив близнеца взглядом.

Шаг за шагом, оставляя цепочку следов в снегу, он осторожно подошёл к женщине и опустился перед ней на колени. Она подняла голову, и Лайе увидел, что её волосы покрыты сединой, а лицо Долы исказилось в ужасе. Но он быстро вернул себе нейтральное выражение и осторожно взял женщину за руки, так, словно боялся, что она сломается от одного его прикосновения.

–Сольвейг? – окликнул ведьму Лайе.

Спина женщины задрожала, она лишь больше скрючилась, иллириец услышал тихий, надломленный плач. Поверх её головы Дола отрицательно качнул головой, не дозволяя брату подойти ближе. Склонившись к ведьме, он успокаивающе что-то ей зашептал, взял её лицо в ладони. Сольвейг дернулась назад, стряхнула с себя его руки.

–Почему тебя не было там?! Я так в тебе нуждалась – а тебя не было рядом! – завыла она, – некому было меня спасти! Никто не спас моего ребёнка!

Дола дернулся, словно ему только что залепили отменную пощёчину. Лайе резко подался вперёд.

–Ребёнка? Какого ребёнка, ведьма?! – требовательно спросил он.

–Моего ребёнка! Наше с тобой дитя! – совершенно не обращая внимание на Лайе, Сольвейг исступленно расхохоталась, глядя на вытянувшееся лицо Долы, – Что, не веришь мне, Бес?

–Сольвейг, – как можно мягче произнёс иллириец, – все твои дети давно выросли, ты их не видела многие годы. Насколько я помню, – тут из его горла вырвался истерический смешок, – у нас с тобой детей ещё не было.

Сольвейг вцепилась пальцами в седые волосы и снова рассмеялась, вместе с тем из её глаз брызнули слезы.

–Сольвейг, – ещё раз позвал Лайе, – о чем ты говоришь? Какой, мать твою, ребёнок?

–Я носила его в своём чреве, я прожила свою жизнь заново, а теперь я пустая, пустая! – ведьма отпустила свои волосы, но схватилась руками за живот.

Она, наконец, осмелилась взглянуть на Лайе, и он поразился тому, насколько ведьма состарилась. Сколько ей было? Под сотню наверняка. Лицо испещрено глубокими морщинами, волосы белее снега, руки тонкие и слабые – она была на закате своей жизни, и лишь ее Дар до сих пор позволял ей выглядеть молодой, здоровой и сильной.

Заметив взгляд Лайе, Сольвейг быстро закрыла лицо руками и зарыдала ещё горше.

–Не смотри на меня, пожалуйста... Не нужно тебе видеть, не смотри, не смей! – она обращалась к Доле, её голос звучал надломленно, слабо. – Не хочу, чтобы ты меня такой видел, Бес!

Вместо ответа Дола взял ее за худые, покрытые морщинами и старческими пятнами руки, убрал их от лица, заставив ведьму взглянуть на него.

–Неужели ты думаешь, что я с тобой только из-за красоты? Ты вернёшь свою молодость, Сольвейг, – успокаивающе заговорил он.

–Как я верну себе жизнь?! Как, Бес?! Быть может, ты со мной поделишься? Или твой вечно злой брат?!

–Кажется, она повредилась умом, – буркнул Лайе, вынужденный со стороны наблюдать эту нелепую, по его мнению, драму.

–Сольвейг, – как можно мягче ответил Дола, взяв её лицо в ладони, – ты можешь взять и мою жизнь, – он проигнорировал возмущённый возглас брата, не замечая никого, кроме ведьмы. – Меня хватит на то, чтобы ты жила. Мне, правда, очень жаль, что ты осталась здесь одна. Но все, через что ты прошла – лишь сон, похожий на реальность.

–Сон, да? Мой ребёнок тоже был сном, Бес? Наш с тобой ребёнок? – старуха в очередной раз задрожала, – Ты мне не веришь!

–Сольвейг, – снова повторил Бес, но ведьма с яростью оттолкнула его от себя.

На лице, изборозжденном глубокими морщинами, горели злобой зеленые и молодые глаза.

–Раз ты меня так любишь, – зашипела ведьма, – раз ты так сожалеешь, что тебя не было рядом – верни мне мою жизнь! Поделись со мной теплом и вечностью! Я не хочу умирать, Бес! Я не желаю быть старой!

Лайе снова открыл рот, чтобы взорваться негодованием, но Дола осадил его раньше, чем он успел сказать хоть что-то.

–Ради всех Первозданных, Лайе – заткнись, – он шумно вздохнул и выдохнул, притянул ведьму к себе, обнял её крепко-крепко, уткнувшись носом в седую макушку, и едва слышно прошептал: – Забирай. Столько, сколько тебе нужно. Сколько сможешь.

–Ты с ума сошёл! – рявкнул Лайе и собрался вмешаться, но близнец вперился в него своими по-зверьи жёлтыми глазами, угрожающе оскалился.

–Не делай этого, Лайе, – за руку иллирийца дёрнула Нерожденная, – он хочет исправить хоть что-то. Не вмешивайся.

–Да как я могу?! – Лайе рявкнул уже на погонщицу душ, – Она убьёт его!

–Не убьёт, – твёрдо ответила погонщица душ.

–Откуда тебе знать... – Отвлекшись на Нерожденную, нелюдь упустил момент, когда началось... это.

Тонкие, иссохшие от старости руки слабо обхватили Долу за плечи, и вспыхнул Дар, которому должно было нести лишь жизнь. Но вместо этого он забирал её – всю до капли. Седые волосы ведьмы вновь окрасились в черноту воронова крыла, исчезали морщины на руках, становилась упругой дряблая кожа, а старческие пятна исчезли, словно их не было никогда. Сольвейг молодела на глазах, теперь она жадно обнимала Долу, не в силах оторваться от него. Иллириец зажмурился, сжав ведьму в своих объятиях ещё сильнее. С ним самим происходило неладное: закровоточили старые шрамы, они превратились в словно только что полученные раны – одна рассекала бровь, а вторая губы. То же самое происходило с его руками, десятки рубцов, повинуясь обратному отсчету, становились порезами, ссадинами и ранами, полученными Долой когда-то давно. И личность его, как будто разбивалась, распадалась на тысячи осколков, раздробленная чужой жаждой жизни – Лайе это видел. Казалось, Дола горел ярче тысячи солнц, отдавая свою жизнь Сольвейг, и пламя это было негасимым, вечным. И все же, чем ярче оно светило, тем меньше оставалось от самого Долы.

Нерожденная буквально повисла на Лайе в тщетной попытке помешать ему взорваться Даром.

–Пусти меня! – зарычал нелюдь, стряхнув её с себя, – Так не должно быть!

Он увидел, как близнец начал заваливаться на бок. И Лайе по-настоящему разозлился.

–Хватит! – едва с его губ сорвался этот выкрик, как невидимые руки оттолкнули Сольвейг от Долы и протащили по снегу, точно ненужный груз.

Лайе бросился к близнецу, успел подхватить его до того, как тот окончательно свалился на заснеженную землю. Выглядел Дола страшно, как будто только что вышел с поля боя – весь иссеченный, но все ещё живой.

–Дола? Малой, слышишь меня?!

Дола что-то невнятно промычал в ответ, намертво сжав челюсти. Он тяжело и рвано дышал, но все же сумел почти самостоятельно сесть. Лайе внимательно вглядывался в его лицо, слишком боясь заглядывать в разум.

–Живой, – наконец, прохрипел Дола и стряхнул с себя руки близнеца.

–Задница Махасти! – в сердцах прорычал Лайе, – Никогда... Слышишь? Никогда. Больше. Так. Не делай.

Дрожащими руками его брат стёр заливавшую лицо кровь. Чище оно от этого не стало, теперь Дола был ещё больше похож на одержимого: всклокоченные волосы торчат, как попало, а на лице багровые разводы.

–Сольвейг, – сипло каркнул он, едва ему удалось разлепить воспалённые от боли глаза, – как она?

Лайе бросил быстрый взгляд через плечо.

–Живая, – буркнул он, поднявшись с колен и отряхнув снег.

Затем, подумав, мрачно добавил:

–Но это ненадолго.

–Лайе, стой! – обессилено прокаркал Дола, попытавшись подняться на ноги, однако его попытка принять вертикальное положение окончилась полным провалом.

Сольвейг все ещё ощупывала себя с недоверчивым видом, изумленно разглядывала совсем юные руки, трогала своё лицо с гладкой кожей, и на лице её застыло восторженное выражение, когда Лайе пересёк расстояние между ними, схватил ведьму за чёрные волосы, намотал их на кулак и резким движением дернул на себя, заставив ведьму взвизгнуть. Она вцепилась руками в его ладонь, истошно вопя и ругаясь, пока Лайе таскал её по снегу. Наконец, его пальцы разжались, и женщина смогла подняться на ноги.

–Ты что делаешь, окаянный?! – завизжала Сольвейг, пятясь назад, подальше от осатаневшего иллирийца. – Ты разумом повредился, ирод? Ты... – она подавилась собственным негодованием, когда пальцы Лайе сомкнулись на её горле с такой силой, что казалось – ещё немного, и он сломает ей шею.

Происходящее было похоже на сон, тягучий и кошмарный. Лайе отчаянно хотелось проснуться, выплыть из этого омута. Он хотел открыть глаза и увидеть рядом брата – осунувшегося, издёргавшегося, но державшего его за руку, как тогда, в Ресургеме. Лайе хотелось повернуть время вспять – и оставить Сольвейг в руках Шемзы Трёхпалого, проследить за тем, чтобы Дола не ослабил путы на её руках. А ещё лучше – отмотать время ещё раньше и отказаться от заказа в Аль-Хисанте. И разминулись бы их дорожки, не встретились бы они никогда. И все осталось бы прежним: его брат, их жизнь, их совместный путь.

Сейчас он впервые в жизни пожалел, что не является Совершенным, не обладает способностью менять время и судьбу. На кой ему тогда нужен Дар, если он не способен ничего изменить?

И он глядел на трепыхавшуюся и пытавшуюся вдохнуть хотя бы немного воздуха ведьму, и отчетливо понимал – сожми он пальцы сильнее – и её не станет. Он слышал окрик Долы, но ему было все равно сейчас, ярость полностью затопила его рассудок. Лайе почти поддался этому соблазну задушить ведьму, но голос Нерожденной, прозвучавший над самым ухом, отрезвил нелюдя.

–Хватит! Прекрати! – закричала она, мерцая и расплываясь, – Если ты её убьешь сейчас – вы останетесь в этом мире навсегда!

Иллириец тут же отпустил Сольвейг. Ведьма плюхнулась на снег, жадно хватая ртом воздух.

–Ублюдок, – просипела она, растирая шею рукой, – ты едва не убил меня!

–Встань и посмотри, что ты сделала с моим братом, девка! – зашипел Лайе, склонившись к ней, – Само твоё существование претит всем законам, пожирательница жизней!

–Он сам согласился! – яростно отозвалась Сольвейг, – Я его не заставляла! А тебе, Лайе, так жалко капельку вечности, что ты удавить меня за это был готов! Бес тебе этого не простит! Вот увидишь – он всегда будет моим!

–Сольвейг, – голос нелюдя прерывался от сдерживаемой ярости, – рано или поздно твой Дар обратится против тебя. Я буду ждать, когда ты сдохнешь – у меня целая вечность впереди. И когда это случится – я тебе обещаю, ведьма, что ты вечно будешь скитаться в поисках покоя и приюта, никогда не обретёшь своего посмертия! Не дойдёшь ты даже до Тропы Боли, хоть тебе там и самое место! – с неподдельной ненавистью в голосе произнёс он, и каждое его слово отпечатывалось раскалённым клеймом в сознании ведьмы, въедалось намертво в её разум, заставляя поверить, что отныне и навсегда она проклята синеглазым ублюдком.

Во взгляде женщины мелькнул страх, но в ответ Сольвейг лишь осклабилась.

–Вот ты и показал своё настоящее личико, синеглазик, и оно, несомненно, уродливо, – рассмеялась женщина, с ненавистью глядя на Лайе. – Тебе сейчас ведь легче, верно? Теперь, когда ты не носишь свою безупречную маску, Лайе-Ласка, – вкрадчиво зашептала она, – ты такой же, как и я. Мы с тобой слишком похожи, потому ты и не способен смириться с моим существованием, синеглазик! – она протянула руку и коснулась ладонью скулы Лайе, продолжая говорить. – Будь ты чуть больше похожим на Беса – мы бы с тобой ужились, синеглазик. Мы – носители великого Дара, Лайе, и негоже растрачивать его просто так, ради кого-то, не заботясь о себе, как это делаешь ты.

Будучи ослеплённым яростью и наглостью ведьмы, иллириец даже не обратил внимание на ее лёгкое прикосновение, и не сразу Лайе почуял неладное, но когда по телу начала медленно расползаться слабость, противно заныло скверно сросшееся колено, а повреждённая рука снова запульсировала болью, он резко подался назад, отбив ладонью женскую руку, что вновь потянулась к нему.

–Мало тебе было жизни моего брата, ты ещё и моей полакомиться решила? – рявкнул он.

О, как ему хотелось залепить этой женщине оплеуху, да такую, чтобы у неё звезды перед глазами заплясали. Поддавшись порыву, Лайе занёс руку для столь желанной затрещины, но чьи-то пальцы крепко сомкнулись на его запястье, остановили удар в последний момент. Лайе увидел торжествующее выражение на лице Сольвейг и быстро обернулся.

–Ли, не надо, – сипло произнёс Дола, – пожалуйста. Если спрашивать – то с меня. Я сам это выбрал. Она не виновата.

–С тобой, малой, у меня будет отдельный разговор! – Тут же взвился Лайе. – И да, ты ответишь мне сполна за все свои самоубийственные решения!

Близнец хрипло вздохнул и тут же скривился, словно одно только дыхание причиняло ему боль.

–Если тебе есть что мне сказать – говори сейчас, – казалось, он с трудом выталкивает из себя слова, и вообще готов отдать богу душу прямо здесь.

Лайе смягчился, осторожно высвободил своё запястье из пальцев брата и подставил ему плечо. Дола оперся на него и почти повис всем весом. Скользнув рукой по его спине, Лайе вдруг понял, что кожаный доспех кажется скользким от крови, а рубаха под ним уже насквозь ею пропиталась. Сам Дола как будто не замечал этого. Он протянул ладонь Сольвейг и помог ей подняться. При виде этой картины Лайе гневно раздул ноздри, чувствуя, как вздыбились волосы у него на загривке. Дола бросил на него умоляющий взгляд, и нелюдь прикусил язык, с которого уже готов был сорваться резкий ответ.

Сольвейг даже не пыталась стереть с лица паскудную ухмылку, что играла на губах каждый раз, как ведьма пересекалась взглядом с синеглазым близнецом. Однако, она ничего не сказала и лишь удивлённо выдохнула, когда рядом с братьями из воздуха соткалась Нерожденная. Губы ведьмы сложились в аккуратное «о», стоило ей увидеть лицо погонщицы душ – какое-то краткое мгновение оно было отражением её собственного.

–Кто это? – изумилась Сольвейг.

Лайе ожидал, что Нерожденная ответит вместо него, но погонщица душ молчала, мерцая и пристально разглядывая ведьму.

–Ты должна была стать мною, – неожиданно сказала она и снова зарябила, что выдавало её замешательство, – ты должна была нести жизнь, а не забирать её.

Близнецы с интересом воззрились на двух женщин – живую и мертвую, что стояли друг напротив друга.

–О чем ты, мертвячка? – вскинула брови Сольвейг, – Признаться, впервые слышу, что я должна кем-то стать.

–Ты уже мертва, пожирательница жизней, – ровно ответила Нерожденная, – ты умерла много лет назад, забрав с собой маленькую жизнь.

–Я не знала, что он погибнет, мертвячка! – на мгновение показалось, что Сольвейг вот-вот расплачется, как будто воспоминание до сих пор причиняло ей боль. – Я тогда вообще не знала, кем я стану!

–Душа нерожденного дитя чиста и непорочна, она бесценна, – был ей ответ, но в этот миг Нерожденная почему-то смотрела на близнецов, – и в то же время беззащитна, безответна. Кто-то может забрать её себе, выковать этой душе другую судьбу, но взамен он должен отдать что-то равноценное. Ты же не отдала ничего, пожирательница жизней. И всю жизнь твоя душа умирала по частям.

–Заткнись, мертвячка! – Сольвейг выглядела так, словно готова была выцарапать глаза погонщице душ.

–А ну как они сейчас подерутся? – буркнул Дола на ухо брату.

Лайе не сдержался и нервно хохотнул.

Но никто не успел и слова сказать – исчез зимний еловый лес, растаял снег, а трава пустила ростки. Оглядевшись, близнецы увидели бескрайнюю зеленую равнину вокруг, а лучи ласкового солнца приятно грели кожу. Вокруг была тишина, среди которой отчетливо раздались мерные, сухие хлопки.

–Когда вы пришли сюда – из ниоткуда, я был несказанно удивлён, – заговорил невысокий мужчина, идя навстречу к незадачливым странникам, – но последние века мне было скучно в этом месте, и чужаки, свалившиеся мне на голову, разбавили рутину моих дней. Я решил – почему бы мне не поразвлечься, ведь жить вечно в собственном мире, не имея возможности проснуться – надоедает, даже если ты Первозданный.

Близнецы и ведьма настороженно разглядывали приблизившегося к ним человека. По-крайней мере, тот, кого называли Лукавым Богом, предпочёл носить личину простого джалмарийца. На нем был простой, без изысков, кафтан, и широкие штаны, заправленные в добротные сапоги. Мужчина оказался невысок ростом, каштановые волосы зачёсаны назад так, чтобы ни одна прядь не выбивалась. Лицо у него было худое и длинное, с острыми чертами и высокими скулами. Тонкий, горбатый нос нависал над губами, искривлёнными в веселой усмешке. И коротко стриженая, куцая бородёнка задорно торчала вперёд. В целом, в его внешности не было ничего особенного, а смуглая, оливковая кожа вкупе с чертами лица выдавала в нем южанина. Но стоило поднять взгляд и увидеть его глаза, как иллюзия человечности мгновенно рассеивалась. Под густыми бровями вразлет, сияли совершенно чужие глаза, в них не было ни зрачков, ни радужки, одна лишь поволока цвета расплавленного золота, отчего мужчина казался слепым и зрячим одновременно. Взгляд существа куда более древнего, чем можно было представить, завораживал и вместе с тем пробирал до дрожи.

Первой не выдержала Сольвейг. Охнув, она рухнула на колени, и, осенив себя защитным знаком, припала к земле, касаясь лбом зеленой травы.