Текст книги "Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ)"

Автор книги: jenova meteora

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 42 страниц)

–Это облегчит его боль. Мы сможем донести его до поверхности. Отнесём к Мэду. Ты останешься с ним, с тобой будет какая-нибудь знахарка, знающая толк в травах. Я же обойду Нижний город. Сейчас я с лёгкостью найду тех, кого не спасти. И когда я вернусь, если твой брат останется живым к тому времени, я поставлю его на ноги. Обещаю. – она заглянула Доле в лицо, но тот смотрел только на Лайе.

–Он выживет. Он не посмеет подохнуть после встречи с каким-то Тысячеглазым. – напряженным голосом ответил Дола. – Слышишь, Ли? Не вздумай помирать раньше времени.

«Он говорит с ним, словно с возлюбленным. Никогда я не слышала, чтобы кто-то с такой нежностью обращался ко мне», – с раздражением подумала Сольвейг.

Она поднялась на ноги и отряхнула платье.

–Надо соорудить носилки, зафиксировать его в неподвижности. Под спину нужно что-то подложить. В других криптах мы должны найти подходящие материалы. Думаю, древние простят нам несколько расхищенных могил.

–Из канализации ведёт множество ходов наверх, к реке и порту. – тихо добавил Дола.

Когда канализационный люк в одной из подворотень Ресургема неожиданно приподнялся, а потом и вовсе откинулся назад под громкий визг двух молодых девушек, оттуда появилась взъерошенная, перепачканная кровью и грязью голова нелюдя. Смерив их долгим взглядом, голова проворчала недовольно:

–Чего пялитесь? Грязных нелюдей никогда не видели? Помогли бы лучше.

Иллириец подтянулся, ловко выбрался из люка, а затем, не обращая внимание на испуганные взгляды со стороны, свесился вниз. Через какое-то время, сопя и пыхтя, он снова высунулся назад, и в руках у него были веревки, на которых он, уперевшись одной ногой в люк, а другой в землю, медленно и осторожно вытащил наверх безжизненное тело другого иллирийца. Следом за ним он помог выбраться невысокой женщине, чьи волосы были всклокочены и торчали в разные стороны. Увидев невольных свидетельниц сего явления, она тут же широко ухмыльнулась и голосом, не терпящим возражений, приказала:

–Замечательно, что вы здесь оказались. Руки в ноги и бегом в богадельню. Найдёте там лекаря Мэда и приведите его сюда. И пусть захватит пару крепких молодцев, если таковые найдутся. Бегом!

Опешившие девицы быстро подобрали юбки, даже не подумав ей возразить. Проводив их грозным взглядом, Сольвейг усмехнулась.

–Не подозревал в тебе командирские задатки. – удивленно хмыкнул Дола. – Ишь как резво поскакали.

–Много ли ты обо мне знаешь, Бес? – отмахнулась ведьма. – Главное, что они не успели одуматься.

–Думаешь, они приведут помощь? – в голосе нелюдя прозвучало сомнение. – Мы их здорово напугали.

–Я уверена в этом. – ведьма позволила себе рассмеяться. – Нам остаётся лишь подождать.

====== Глава 3: Ресургем. И голос не замолкнет никогда ======

Комментарий к Глава 3: Ресургем. И голос не замолкнет никогда Хотелось бы выразить огромную благодарность друзьям, помогавшим мне в написании этой части.

Lucius007 – за помощь в обоснуе щекотливых моментов и за возможность обсудить процесс написания.

Моей бете Таня Гусёна за бесценные комментарии с искрометным юмором и вылавливание орфографических ошибок, когда я в порывах вдохновения превращаюсь в иллирийского чурку.

И прекрасной Olya_Di за помощь и подсказки в написании сцены на сеновале, из-за которой выход главы отложился аж на полтора месяца. И конечно же, за то, что подкинула мне годное чтиво, поставив мое умирающее вдохновение на ноги.

Нож мыслей, как слезы артерий

Как ложь чиста и совершенна

Тебя очистит от зла моя злость

© Биопсихоз – Злость

Все, что случилось между нами – напоминает о войне

Землятресения, цунами – но мозг мой на иной волне

© Биопсихоз – Упругие формы

Будь за моей спиной, идем по краю мы одни

Только будь со мной, руки на плечи и лети

© Биопсихоз – Я вышел

Через несколько дней после возвращения близнецов из подземелий Ресургем начал постепенно оживать. Люди, успевшие укрыться в Верхнем городе, возвращались в свои дома, приводили их в порядок. Перестали гореть погребальные костры – некого было больше жечь. И дым, затягивавший небо, постепенно рассеивался. В воздухе, конечно, все ещё витал запах гари, но больше не осталось той жуткой атмосферы нависшей угрозы. Вот что казалось всем странным: чума исчезла, будто бы ее и не было вовсе. Те, кем не успевали заняться лекари, чудом выздоровели сами. Никто не понимал, что произошло, но люди выдохнули с облегчением. Конечно, вопросов было великое множество, только вот никто не мог на них ответить. И, возможно, это было к лучшему.

Все эти дни Дола почти не выходил из богадельни Мэда, все своё время он проводил рядом с Лайе. Держал его за безжизненные, слабые пальцы, часто засыпал рядом – в неудобной позе, уронив голову на свои руки. И никогда не отпускал ладонь Лайе. Просыпался по утрам и с надеждой смотрел на осунувшееся лицо брата. Близнец был жив, но в сознание не приходил. Сольвейг лишь разводила руками, каждый вечер она сидела рядом с Лайе, медленно, шаг за шагом, возвращая его к жизни. Она видела, что Дола не находит себе места, но помочь ему ничем не могла. Все свои силы она отдавала его близнецу, понимая, что его выздоровление процесс не быстрый, требующий от неё огромного терпения и твердости духа. Сольвейг понимала, что нельзя ускорить исцеление, не истощив при этом саму себя. Чтобы Дола не мешал, она вечерами отправляла его помогать Мэду. И как оказалось – зря, ибо мужчины почуяли друг в друге соперников и теперь бесконечно препирались, похожие на двух баранов, столкнувшихся лбами. Мэд вёл себя так, словно надеялся, что Сольвейг к нему вернётся, и это выглядело... странно. Каждое утро привечал ее на выходе из комнаты, все просил помочь в делах, с которыми, по мнению Сольвейг мог справиться и сам. И почти всегда был рядом, лишая возможности поговорить с Долой, прикоснуться к его руке, позволить себе чуть больше, нежели просто перекинуться парой ничего не значащих фраз. К слову, у лекаря объявилась ещё одна помощница: Юриона из Хальварда. После встречи с Долой девчонка вернулась в богадельню и, к своей радости, увидела, что ее отец жив и оказался среди тех, кому Сольвейг успела помочь.

Юриона все время вертелась вокруг нелюдя, засыпая его всевозможными вопросами. К удивлению окружающих девчонка не интересовалась увлечениями, обычными для женщин. И через несколько дней она попросила Долу научить ее драться. С большой неохотой нелюдь согласился ее обучать. В последующие дни пациенты богадельни имели удовольствие созерцать, как Дола гоняет девчонку до седьмого пота, не считаясь с ее возрастом и силами. Наблюдая за ними, Сольвейг пришла к выводу, что обучение искусству войны превратилось в самое настоящее издевательство над ребенком. Когда Юриона в очередной раз пришла к ведьме, хромая на одну ногу и пытаясь прикрыть волосами ссадину на скуле, у Сольвейг лопнуло терпение. Замазав ссадины Юрионы мазью из трав, ведьма с решительным видом отправилась разбираться с Долой. Она нашла нелюдя на заднем дворе. Он сидел на крыльце, со скучающим видом разглядывая облака. Сердито уперев руки в бока, женщина склонилась над Долой.

–На девчонке места живого нет, – вкрадчиво начала она. – Ты решил ее до смерти загонять?

–А что в этом такого? – Дола перевел на нее взгляд. – В конце концов, я не принуждал ее заниматься этим «не женским делом», – последние слова он произнёс с острой иронией.

–Она же еще совсем ребенок! – голос Сольвейг подскочил на пару октав. – Ты мог бы быть помягче с ней.

–Как ты думаешь, если ей придется сражаться, то враги тоже обойдутся с ней «помягче»? – издевательски спросил Дола.

–Откуда тебе знать, что может случиться? Быть может Юрионе вовсе не придется сражаться.

–Давай позовем ее сюда, пусть говорит за себя сама. – предложил нелюдь.

–Не смей вмешивать ребенка в наш разговор! – возмутилась ведьма.

Не обратив внимание на возмущение Сольвейг, Дола громко позвал Юриону. Девочка прибежала так быстро, что у Сольвейг появилось подозрение, что Юриона с самого начала подслушивала их разговор.

–Скажи мне, малышка, – елейным голосом спросил Дола. – Тебе не слишком тяжело даются наши занятия?

Юриона исподлобья взглянула сначала на него, потом на Сольвейг. А затем она задумчиво потерла начавший заплывать глаз и широко улыбнулась.

–Мне нравится, дяденька!

Дола с победным видом взглянул на Сольвейг и ведьма задохнулась от возмущения. Тем временем нелюдь поднялся на ноги, смерил женщину торжествующим взглядом и мягко подвинул ее в сторону, освобождая себе проход в дом.

–Куда пошел? Мы еще не закончили! – донеслось ему вслед.

Игнорируя вопли ведьмы, Дола прошагал в комнату с больными. Лекарь был на своём обычном месте, проверяя, как идёт выздоровление пациентов.

–Скажи мне, мой краткоживущий друг, не найдётся ли у тебя отменного пойла в закромах? – весело поинтересовался у него нелюдь.

Мэд с подозрением покосился на Долу. За последние дни он неоднократно успел убедиться, что новый избранник Сольвейг – отбитый на всю голову упрямец, который вполне оправдывал своё имя – Бес.

–Если решил надраться в стельку – поищи другое место. Здесь тебе не кабак какой-нибудь. – сухо отрезал лекарь. – К тому же, моя профессия не позволяет мне пить.

Дола неприятно усмехнулся.

–Прошу прощения, сударь, – с издёвкой ответил он. – Но, судя по характерным ароматам, исходящим от вас каждое утро, вы явно любите приложиться к бутылке.

Мэд мысленно проклял наглого нелюдя и его обоняние. И в самом деле, лекарь уже некоторое время назад завёл дурную привычку опрокидывать в себя рюмашку-другую по утрам. Помогало собраться с духом, прежде чем выйти к пациентам, убирало предательскую дрожь в руках, которая появилась после того, как Мэд второй раз подхватил чуму. К тому же, постоянное присутствие Сольвейг изрядно его нервировало, заставляло против воли вспоминать о минувших днях, о времени, когда оба они были молодыми и счастливыми. И он каждое утро приходил к ней, сам не зная зачем, делал все, чтобы ведьма оставалась рядом. Хотел вернуть былые дни, полные счастья и света? Или получить ответ на один единственный вопрос?

Почему ты ушла? – всего три слова, на которые хотелось получить честный ответ.

–В кабинете. Первый шкаф справа. За склянками. И постарайся ничего не разбить. – проворчал Мэд, отгоняя воспоминания.

–Премного благодарен... сударь. – хмыкнул Дола.

Он целеустремлённо проследовал в кабинет Мэда. Громко хлопнув дверью, иллириец направился к указанному шкафу со всякими склянками. Покопавшись там некоторое время, Дола выудил на свет заляпанную и покрытую прилипшей пылью бутыль вина. Откупорив ее, он отпил из горла и с удовольствием причмокнул губами.

–Ох, крепкое пойло!

Проводив Долу гневным взглядом, Сольвейг в сердцах сплюнула.

–Не ругайтесь на дяденьку, госпожа. – Попросила Юриона. – Я сама хотела научиться искусству войны, и мне ни капельки не больно. Правда-правда!

Ведьма сочувствующе взглянула на неё.

–Ты же понимаешь, что тебе это не пригодится в жизни? Ты дочь торговца, выйдешь замуж за какого-нибудь богатея и будешь жить в шелках и под надежной защитой. – усмехнулась она.

–Но, госпожа, я хочу быть воительницей! Меня ведь назвали в честь Юриана-Воителя, я хочу быть как он... – начала было Юриона и Сольвейг страдальчески закатила глаза.

–Иди к отцу, девочка. А остроухого балбеса ждёт серьезный разговор.

–Не ругайте его, госпожа, – повторила просьбу Юриона. – Он хороший. Просто ему тяжело очень.

В этот миг мимо них прошёл Дола, помахивая на ходу бутылью с плескавшимся в ней вином. Сольвейг окрикнула его, но нелюдь лишь небрежно отмахнулся от неё рукой и легко сбежал с крыльца. Ведьма в очередной раз проводила его долгим взглядом, подумав о том, что после встречи с Тысячеглазым Дола был малость не в себе. Она хотела было догнать его и продолжить спор, вправить непутевому нелюдю мозги, но из глубины дома ее окликнул Мэд. Недовольно заворчав, Сольвейг пошла в богадельню, где ее ожидал лекарь.

–Неужели не справишься без меня? – поинтересовалась она, помогая Мэду переворачивать больных во избежание появления пролежней.

–Может и справлюсь. Но с тобой легче. Проще. – пожал плечами лекарь.

–Скажи честно – ты просто хочешь, чтобы я была рядом.

–И что с этого? – Мэд посмотрел ведьме в глаза. – Разве это плохо?

Сольвейг вздохнула.

–Двадцать лет прошло. У тебя была уйма времени, чтобы все обдумать и понять.

–Понять что? – окрысился Мэд. – Ты ушла, оставив записку «Прости, милый Мэд, но мне стало скучно», – буркнул он, – я очень долго ломал голову, что я сделал не так, где ошибся. А сейчас ты возвращаешься в Ресургем с... ним.

–С ними, Мэд. С ними. – не задумываясь, поправила ведьма, ловко перестилая простынь на пустой кровати.

–С обоими спишь, да? – зло поддел её лекарь.

Ведьма замерла, склонившись над кроватью. Медленно расправила последние складки на простыне и повернулась в сторону лекаря. На ее лице застыла кривая усмешка.

А потом Мэд получил звонкую пощёчину.

–То, что мы с тобой трахались, подумать только – двадцать лет назад, не даёт тебе никакого права так со мной говорить, – отчеканила Сольвейг, зло сощурив глаза. – Очнись, Мэд. Жизнь продолжается. Мое возвращение не значит ровным счётом ничего. Я думала, что ты уехал в Хавильяр, устроился там. Твои таланты и знания могли бы сделать тебя прославленным целителем. Но ты предпочёл жить затворником, бросил все, остался в Нижнем городе Ресургема.

–Все такая же злоязыкая, – горько усмехнулся лекарь. – и, как я погляжу, все так же ищешь приключений на свою голову. Ты и правда думаешь, что будешь с этим нелюдем всегда? Он вечный, будет жить даже тогда, когда нас всех не станет. И останется таким же молодым. А ты состаришься, нужна ты ему будешь? Ты для таких, как иллирийцы – бабочка-однодневка. Зажглась и погасла. Раз – и тебя нет.

–Ты говоришь совсем как Ласка. – скривилась Сольвейг. – Вам бы собраться за бутылкой браги, да сетовать на меня, плохую, нехорошую Сольвейг. Уверяю тебя – вы отлично вместе смотреться будете.

–Чем Бес лучше? Что ты в нем нашла? – упрямо гнул своё Мэд.

Сольвейг взглянула на него с жалостью, искренне не понимая этого человека. И ведь когда-то она его любила – так давно, что уже и не верилось в это.

–Свет, – просто ответила она. – Я увидела в нем свет.

Раз-два-три. В голове – щелчок. Раз-два-три.

Мыслей было много, мысли были хаотичными, беспокойными, злыми, сумбурными и порой абсурдными. Мысли были обо всем и сразу. Порой казалось, что в его голове и впрямь звучали голоса, и их было множество. Нет, они не имели ничего общего с Тысячеглазым, просто это было в его разуме, в нем самом. Всегда – с самого детства, с того момента, как...

Страх, животный страх. Бежать, куда глаза глядят. Жить, до безумия хотеть жить. Не хочу умирать, хочу жить, хочу гореть-гореть-гореть, словно свечи в ночи. Пустота, и раз-два-три – щелчок, пусть будет так-так-так, не уйдёшь, не спасёшься, прежним не станешь. Бежать, бороться, жить. Раз. Два. Три. Детская считалочка, щелчок.

...Дола не помнил, когда это началось. Давно, задолго до встречи с Лайе. Был в его жизни период, который он вспомнить не мог. Провал в памяти – пустота, словно кто-то вырвал какое-то очень важное воспоминание, лишил маленького нелюдя целостности. Когда-то и у Долы был Дар, о нем у иллирийца остались крайне смазанные воспоминания. Быть может это и не явь была, а лишь сон, мечта о силе, которую ему никогда не обрести. Но даже если Дола и обладал Даром, тот исчез бесследно, вместе с куском его жизни. Не осталось ничего, кроме пустоты.

Раз-два-три, хочешь жить, маленький rak’jash – беги. Щелчок, пустота. Что со мной было? Что со мной станет?

Сначала были кошмары. Страшные сны о пустоте и неизбежности. О безысходности и обречённости. Потом пришли голоса – он знал каждый из них, они все принадлежали ему. И свою жизнь он воспринимал осколками, и бывало так, что он будто со стороны наблюдал за другим собой. Кем-то иным, с поехавшей крышей, отбитым на всю голову. Еле осознавал, что делал и говорил. Кажется, именно тогда его и без того плохие отношения со старшими сыновьями Редо испортились окончательно. Сколько было боли, сколько было страха, а потом – отпор, драки до сбитых в мясо костяшек пальцев и не успевающих заживать синяков. И следовавшее за всем этим неизбежное наказание.

Виновен. Всегда виновен мелкий rak’jash – так его звали шеддары за чужую, порченую кровь. Rak’jash – смесок, полукровка, в самом оскорбительном смысле этого слова. Виновен, просто потому что рождён из плоти и крови богомерзких Совершенных. Конечно же, ненависть была взаимной, что лишь усугубляло скверный характер маленького нелюдя.

Свой покой маленький Дола находил лишь в храме Махасти, под крылом Янис, женщины, что вырастила и воспитала его, и у Мореноса, шамана, научившего его читать и писать. А потом и эту малость у него отняли, ибо он не смог больше смотреть на небо – стоило ему поднять взгляд, как он видел пустоту, и из неё смотрели на него тысячи безмолвных, безумных глаз. Куда бы он ни пошёл, что бы он ни сделал – они были везде. Дола научился смотреть только вниз на землю, себе под ноги. Так было легче, так было проще. Ему казалось – пока он не смотрит на небо, пустота его не видит, не знает о его существовании. Дола научился прятаться от самого себя – другой своей стороны, которая пугала его, была чужой ему. Именно тогда он привык повторять про себя глупую, детскую считалку, как будто она могла его спасти.

Раз-два-три, хочешь жить, маленький rak’jash – беги.

А дальше становилось только хуже, Дола потихоньку терял себя, ему казалось, что он разбит на сотни осколков, которые не собрать, не склеить. Голоса в его голове не стихали, и спрятаться от них, как от чёрного неба – не получалось. Он был на излете, на самом краю, когда появился Лайе.

Раз-два-три, нас – целый легион, столько осколков, столько частей меня самого. Не убежать от них, не скрыться никогда, они во мне, они – это я.

Ты правду говоришь? Так ведь не бывает. Такое только... в сказках.

Ну, в жизни каждого должно быть место сказке.

И я больше не увижу... Его?

Тысяча глаз, тысяча голосов в черной пустоте, и они воют, хохочут и плачут, в этом абсолютном ничто, где возможно все – кроме жизни.

Не увидишь.

А потом?

А потом ты больше не останешься один, братец.

Обещаешь?

Обещаю.

Лайе принёс ему мир. Лайе подарил ему покой, собрал его по частям, снова сделал цельным, сделал собой. Лайе избавил его от страшных снов и той страшной сосущей пустоты. Дола научился вновь без страха смотреть на небо. Смог ужиться с хаотичными, беспокойными мыслями в своей голове, и даже голоса в его разуме стихли. Дола знал, что прежним никогда не станет, но пока Лайе был рядом – Дола оставался цельным. Он привык жить одним днём, привык сначала действовать, а потом думать и всегда знал, что Лайе всегда поможет, поддержит. Даже в период обучения искусству войны и службы в армии Дола был собой, хоть их с братом и разделяли огромные расстояния. Пока Лайе оставался в Термарилле, связанный обязанностями наследного принца, Долу отправили сначала в Америден, где он учился. Через несколько лет его перевели в Дуэн Брон, что находился в Колыбели Осени. За время службы Дола успел изъездить почти всю Вечную Землю Иллириан. А в последние годы в армии ему довелось побывать на севере, в Ханнамаре – на границе Вечной Земли с Белым Безмолвием и Джагаршеддом. И все равно, несмотря на огромные расстояния, разделявшие братьев, Дола знал, что Лайе рядом, стережёт его покой.

Раз. Два. Три.

Хочешь жить – беги.

Когда-то Дола увидел в Лайе спасителя. Отражение себя – каким он мог бы стать. Обещал ему защищать, а что в итоге?

Раз-два-три, щелчок. Раз-два-три, будешь меня защищать?

Буду. Обещаю.

Сейчас его брат лежит в богадельне Мэда, не приходя в сознание, а Дола не находит себе места. Ему казалось, что осколки из которых он собран снова вот-вот разлетятся, разобьются. К нему вернулись сны – страшные, тревожные. Стоило ему поднять взгляд в небо Ресургема – сразу казалось, что вот-вот оно почернеет, и он вновь увидит тысячи глаз, услышит Его безумные голоса.

Раз за разом Дола прокручивал в голове то, что случилось под Ресургемом. Понимал, что можно было поступить иначе, избежать того, что произошло.

Мы никогда не умрем.

Что?

Лайе закрывает его собой.

Крик.

Удар.

Дола ведь даже не увидел, как его брата швырнуло в стену. Все, что он помнил – трещину в пространстве и тысячу Его голосов.

Мы никогда не умрем.

Что?

Лайе закрывает его собой.

Крик.

Удар.

Бесконечное повторение в голове, раз за разом, и этот жуткий звук удара тела о камни.

Раз-два-три.

Сильный и гордый, беспечный и упрямый, сколько в тебе жизни. Посмотрим, что от тебя останется, когда ты будешь Нашим.

Мы никогда не умрем.

Что?

Лайе закрывает его собой.

Крик.

Удар.

Это совсем не больно, совсем не страшно. Станешь как я, станешь как все мы, отдавшие себя Ему. Будешь одним из нас, среди палачей станешь новым.

...Лайе закрывает его собой.

Крик.

Удар.

Посмотрим, что от тебя останется, когда ты будешь Нашим.

Крик.

Удар.

Среди палачей станешь новым.

В голове – щелчок.

Беги.

Раз-два-три, так легко сломать, так легко разбиться самому, и никто не найдёт всех частей, не соберёт обратно.

Дола присосался к горлу бутыли, сделал несколько глотков и поморщился. Он не ведал, из чего было это «вино», но Мэд явно знал толк в извращениях – напиток сильно горчил, но исправно вершил своё грязное дело. В глазах у иллирийца уже изрядно двоилось, хмель ударил в голову, в ушах звенело, и голоса внутри стали почти не слышными, затихло бесконечное «раз-два-три-щелчок». Нелюдь допил напиток, с одури швырнул бутыль оземь, разбив её на сотни осколков. Запрокинул голову и громко, зло рассмеялся.

Ошибалась принцесса Мадригаль, ох ошибалась. Не Тысячеглазого вовсе боялся Дола, а потерять Лайе. Страх за жизнь близнеца оказался сильнее Его голосов.

Нелюдь коснулся губ кончиками пальцев, поморщился. Когда они принесли Лайе в богадельню, стало ясно, что силы ведьмы почти на исходе, и им остаётся лишь ждать следующего дня – Сольвейг уделила внимание Доле. Замазала обожженные губы резко пахнущей мазью, прошлась по ним остатками Дара, чтобы боль утихла побыстрее. Да и свойство быстро заживать, доставшееся Доле вместе с шеддарской кровью, тоже сделало своё дело – на следующий день ожог полностью сошёл, словно и не было ничего. И все же губы до сих пор горели, их жгло огнём, словно принцесса Мадригаль подарила Доле свой ядовитый поцелуй лишь несколько мгновений назад.

Сколько злости было в нем, сколько боли, сколько ненависти – к самому себе. К этому городу. К чертовому лекарю, увивавшемуся вокруг ведьмы.

Его ведьмы.

Дола никогда не заморачивался над отношениями, и женщин себе выбирал – таких же, как он сам. Повеселились и разбежались. Все, никаких обязательств, никаких лишних чувств, привязанностей и слез. А потом появилась Сольвейг. Не требовала ничего взамен, сама не хотела обременять себя обязанностями и отношениями – и ему в ней это нравилось больше всего. В какой момент чертова ведьма крепко-накрепко засела в его мыслях, заняла сердце – Дола так и не понял. Просто однажды её стало мало, слишком мало. Хотелось, чтобы она смотрела только на него, улыбалась лишь ему одному. И чтобы рядом не было никаких лекарей из ее прошлого. И это злило, выводило из себя. Порой Доле казалось, что он просто взорвется и придушит Мэда к чёртовой матери, да и ведьму заодно – чтобы не глядела в сторону лекаря, не видела его, не смела говорить с ним.

Раз-два-три, в голове самая настоящая путаница. Щелчок. Что делать, к кому идти, как спастись? Как вернуть Лайе, как выдрать ведьму из своего сердца? Ответа нет, в этот раз молчат голоса в его голове, предоставив ему самому вариться в каше из собственных мыслей.

Дола брел по Нижнему городу, не разбирая дороги, куда глаза глядят. Пугал своим видом людей, для которых в чуме были повинны нелюди. От него шарахались, как от прокаженного, осеняли себя защитными знаками и кричали что-то вслед. Но Доле было наплевать. Внутренним зрением он видел следы – живые, яркие, разноцветные, и не было в них болезни и смерти. Ресургем возвращался к жизни, и это было хорошо, было правильно. Конечно, нелюдей здесь ещё долго будут чураться, возможно даже изгонят из города, а квартал смесков сравняют с землёй, засыплют камнями вход в руины старого города и забудут этот период, как страшный сон. А Джалмаринен был большим, места на Земле Радости хватит всем.

Дола с иронией подумал о том, что jalmaer все же были правы – нелюди принесли чуму. В конце-концов, прежде чем стать одержимой, Мадригаль была иллирийской принцессой, одной из Совершенных до их падения.

Ноги продолжали нести Долу вперёд, дома вокруг становились все более заброшенными, изредка попадавшиеся люди выглядели донельзя сомнительно, а впереди замаячили стены, окружавшие город со всех сторон. Иллириец сбавил шаг, понимая, что стража Ресургема отнюдь не обрадуется его появлению. Конечно, у Долы чесались руки набить кому-нибудь морду, выпустить пар, но стражники явно были неподходящей мишенью.

–Опасно нелюдю ходить одному по местам столь злачным. – Дола резко обернулся на голос.

Сзади стоял человек, мужичок крайне непритязательной внешности. Ростом он был невысок, хотя Доле все jalmaer казались невысокими, так как чаще всего, еле дотягивали ему до плеча. Волосы человека были длинными, спутанными в один большой колтун, который он перевязал непонятного цвета тряпкой на пиратский манер. Одежда выглядела изношенной, вся перештопанная, словно из лоскутов собранная. И тем не менее, создавалось впечатление, что мужичок старался выглядеть не совсем оборвышем – жилет был подогнан по фигуре, грязная рубаха аккуратно заправлена в штаны, сшитые из разных лоскутов. Изношенные сапоги, явно с чужой ноги, были начищены до блеска, словно их обладателя не волновало, что они будут в пыли уже через несколько минут прогулки по Нижнему городу. На жилистых руках виднелись браслеты из разноцветных деревянных бусин.

Сам человек был сухощав и смугл, чёрные глаза смотрели цепко, внимательно. Вместо бороды – щетина с проседью. Лицо острое, скуластое. Больше всего он напоминал иллирийцу шута, этакий вариант нищего клоуна.

–Глухой, что ли? – ухмыльнулся мужичок, и Дола понял, что стоит, бесцеремонно разглядывая его внешность.

Он отрицательно мотнул головой.

–Значит, немой. – фыркнул его собеседник. – Не боишься, что пырнут где-нибудь ножом и одежку отберут? Одежка-то у тебя добротная.

–Пусть попробуют. – пожал плечами иллириец. – Пожалеют потом.

–Я гляжу, ты в себе уверен. – хмыкнул мужичок. – Меня Малгожатой звать, а тебя, нелюдь?

Дола смерил его ещё одним долгим взглядом, полным подозрения.

–Бес. – лаконично ответил он.

–Ищешь, с кем бы подраться, Бес? – Малгожата сразу взял быка за рога. – К страже лезть не советую, они, знаешь ли, не чествуют остроухих. Жив останешься – и то счастье будет.

–Странные речи толкаешь, jalmaer.

–Я всего лишь ищу таланты. Хороших бойцов. А ты, погляжу, сойдёшь за такого. – улыбка Малгожаты стала ещё дружелюбнее.

–Не думал, что после мора кто-то захочет развлекаться. – скептически поднял брови Дола.

–Видать, плохо ты знаешь наш народ, нелюдь. Мы живём пиром во время чумы. Когда беда – люди ищут спасение в развлечениях и пороках.

–Что-то я не видел, чтобы в Нижнем городе кто-то желал хлеба и зрелищ. – Дола вспомнил заброшенные дома и пациентов в богадельне Мэда.

–Есть Нижний город. А есть неприкасаемые. – пожал плечами Малгожата. – У нас свои правила. Чума чумой, а жизнь никто не отменял. Ты выглядишь крепким, не чета нелюдям, живущим здесь.

–Поразительная наблюдательность. – съязвил Дола, скрестив руки на груди.

Боковым зрением он заметил быстрое движение в тени домов, скривил губы, продолжая разглядывать Малгожату.

Мужичок, казалось, не заметил сарказма в его голосе. Цепким взглядом он разглядывал Долу с головы до ног. Так, словно рассматривал... товар. Выискивал изъяны и достоинства. От этого Доле стало несколько некомфортно.

–Ты держишься иначе, нелюдь. Спина прямая, голову не склоняешь, не привык подчиняться. Не боишься, что тебя могут проткнуть вилами просто за то, что ты остроухий. Не выглядишь оборванцем.

–Ближе к делу... Малгожата. – Дола нетерпеливо повёл ушами, потёр переносицу.

В глазах все ещё двоилось, да ещё к тому же добавилась головная боль. Его раздражал этот город. Раздражало собственное бессилие.

Раздражали голоса в голове.

Раздражал стоявший перед ним человек.

Почувствовав недовольство собеседника, Малгожата сменил дружелюбный тон на деловитый.

–Я ищу бойцов. Для хлеба и зрелищ. Кулачные бои. Хочу тебе предложить выступить от моего лица.

–Ставки? – поинтересовался Дола, сжав зудящие пальцы.

–Выиграешь – уйдёшь на своих ногах. Проиграешь – останешься без головы. А сапоги у тебя хорошие... Ну а если откажешься, то найдут тебя в ближайшей канаве без портков. Одним остроухим больше, одним меньше – кому какое дело?

Некоторое время Дола удивлённо его разглядывал, силясь поверить своим ушам, а потом громко расхохотался.

–Серьезно? В канаве и без портков. Да ты знатный выдумщик, я погляжу.

–Мы неприкасаемые, вместо золота у нас в ходу жизнь. Ну так что, согласен? – сощурился Малгожата.

Дола в задумчивости посмотрел на него, вспомнил фигуры, спрятавшиеся в сумраке. Он был уверен в себе – неприкасаемые jalmaer не чета иллирийскому Гончему. И Дола, склонив голову набок, лукаво улыбнулся Малгожате.

–Не согласен, можешь закатать губу обратно.

Из тени домов выступили фигуры. По быстрому знаку Малгожаты неприкасаемые окружили Долу.

–Ты издеваешься? – хмыкнул нелюдь. – Вам всем жить надоело?

–Чего только не сделаешь ради добротных сапог. – пожал плечами Малгожата. – Согласился бы добровольно – мы бы тебя не тронули.

Не тронули бы. Конечно, так он и поверил.

Дола лениво почесал за ухом. Вздохнул и аккуратно закатал рукава рубахи по локоть.

–У меня, ребята, для вас плохие новости.

Раз. Два. Три.

Щелчок.

Хочешь жить? Беги!

И Дола рассмеялся.

После неприятного разговора с Мэдом Сольвейг пребывала в отвратительном расположении духа. Завершив обход оставшихся больных и в очередной раз проверив выздоровевших, она подошла к последней кровати, где лежал Лайе. Сольвейг понимала, что за один раз исцелить Лайе она не сможет, да и на одном Даре далеко не уедешь. Поэтому ведьма подозвала к себе Юриону, и перечислила ей список трав, которые ей понадобятся. Неугомонная девчонка несколько раз вслух повторила указания, чтобы не забыть, а затем ответила, что часть этих ингредиентов она видела среди оставшихся товаров отца, а остальные найдёт. Сольвейг сердечно поблагодарила ее и подошла к больному. Она присела на краешек кровати, чувствуя, как немеет спина от усталости и тяжко вздохнула.