Текст книги "Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ)"

Автор книги: jenova meteora

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 42 страниц)

Бес, где ты?

Новый приступ боли удавкой затянулся на ее горле, заставив издать протяжный крик, слившийся с надрывным воплем новорожденного младенца.

Почему тебя здесь нет?

–Откуда столько крови? Неси таз, живо! И тряпки чистые! Пошла, пошла, окаянная! И припарки не забудь!

Красное и лоснящееся от пота лицо знахарки мельтешило перед глазами.

–Все, родная, все кончилось, не бойся, – шершавая и влажная ладонь гладила ее по волосам. – сейчас кровь остановим – и будешь отдыхать.

Если все это было ложью... Почему она здесь? Почему так больно, словно взаправду? Почему так стерлось время? Где она на самом деле была все эти месяцы? Как же больно. Где Бес? Где, в конце-концов, ненавистный ей Лайе?! Где...

–Лизетт... – голос был совершенно не узнаваем, хриплый, надломленный, словно принадлежавший старухе. – Где он? Где мой ребёнок?

–Не волнуйся, дорогуша, с ним все в порядке, крепенькая девочка вышла. – знахарка улыбалась, но лицо ее словно стало похоже на маску.

Сольвейг в панике забилась на узкой кровати – и откуда только силы взялись?

–Ребенок... – она приподнялась на смятых простынях и настойчиво повторила, нет, скорее выкрикнула: —Дайте мне моего ребенка!

Знахарка Лизетт нерешительно переглянулась со своей помощницей, не зная, что и сказать.

–Госпожа... – робко протянула молоденькая, кажется, ее звали Нино.

Или нет? Неважно.

–Где мой ребенок? Я же слышала, как он кричал... Дайте мне мое дитя! – ведьма обессиленно рухнула обратно.

Ее грудь тяжело вздымалась, она моляще смотрела на женщин, изо всех сил цепляясь за ускользавшее сознание, не желая проваливаться обратно в кровавый туман.

–Ты устала, госпожа... Поспи же, мы отдадим его кормилице. – чье-то лицо с мягкой улыбкой склонилось над ней – ведьме чудилось, что обе женщины похожи на кукол, такие же не настоящие, неживые.

Какой ещё кормилице, о Первозданные, что вы несёте, глупые бабы?!

–Пожалуйста... – прошептала ведьма в отчаянии. – Дайте его взять на руки. Хотя бы раз...

Она протянула вверх руки, и тут же ужаснулась увиденному – кожа на них была дряблой, покрылась пятнами, какие бывают у стариков, а пальцы скрючились и словно одеревенели.

Что?! Нет. Этого не может быть. Неправда. Нет-нет-нет!

Сольвейг спешно дернула себя за волосы, и увидела, что прядь, совсем недавно бывшая чёрной, точно вороново крыло, выбелилась, словно время ее не пощадило.

Ведьма истошно закричала, а затем безумие поглотило ее.

Лайе стоял на руинах некогда великой Империи. Странное чувство опустошения переполняло его, словно он был сосудом, из которого испили все, до последней капли. На его лице плясали сполохи пламени – Вечная Земля догорала, уничтоженная изнутри.

Руки нестерпимо зудели, и Лайе закатал рукав платья, поскрёб запястье острыми ногтями – и серая, точно пепел, кожа, сошла под его пальцами, как кожура с презревшего фрукта. А под нею виднелась новая – сверкающая, словно из жидкого золота сделанная. Лайе удивленно взглянул на свою руку, испытывая одновременно любопытство и отвращение. Кривясь, он потянул за старую кожу, чувствуя себя змеей, сбрасывающей шкурку, и вскоре увидел свои пальцы – тонкие, изящные и все так же переливавшиеся цветом жидкого золота.

Как странно, – подумал Лайе, почему-то безо всякого удивления, – как это странно, – и нелюдь спустил рукав, скрывая золотую кожу.

Он снова окинул простиравшиеся далеко к горизонту руины и истлевшие деревья, и сердце сжала невиданная доселе тоска.

Ты был Совершенным, ты мог вернуть могущество и утерянные знания своему народу, – шептал предательский голос внутри, – но ты все разрушил. И нет больше иллирийской Империи, не осталось никого из твоего народа. А ты, Лилайе Даэтран – последний император Вечной Земли. Тебя запомнят, как того, кто уничтожил все своим Даром.

Лайе слушал этот голос и шёл по обугленной земле, не чувствуя ни боли, ни жара. А голос все шептал и шептал, порой иллирийцу казалось, что это его собственные мысли. В Лайе не было гнева и страха, он смотрел по сторонам и видел лишь смерть и разруху. Но его Дар подсказывал ему, что все не то, чем кажется. И Лайе упорно шёл вперёд, не обращая внимания на настырный внутренний голос, нашёптывавший ему странные и страшные вещи.

Земля в некоторых местах казалась вспухшей, словно жилы проступили на поверхность, и в них текла настоящая кровь. Деревья казались скрюченными и согбенными, как если бы чья-то злая сила изменила их форму. Небо, окрашенное закатными лучами в зловещие красные тона, было подернуто серым маревом, и с него на землю падали хлопья пепла. И не осталось почти жизни в этом месте – духи молчали, затихшие или погибшие.

Наверное, именно так выглядела Айягарасэ, родина Совершенных, в свои последние дни, – пришла мысль в голову Лайе.

Он опустил взгляд на землю и увидел, что она усыпана костями и скалившимися в вечность черепами, они неприятно хрустели под ногами иллирийца.

Посмотри на деяние рук своих, Лилайе Даэтран, – шептал голос, – вот, что можно сотворить Даром, не умея им управлять. Смотри – ибо до конца дней своих ты будешь помнить эту картину.

Иллириец запоздало сообразил, что голос, слышный ему одному, похож на его собственный. Словно кто-то могущественный и незримый пытался вменить ему посторонние мысли, выдать их за его страхи. Лайе хотел было задуматься над этим, но увидел холм впереди, а на нем стояли четыре фигуры. Издалека он не мог разглядеть их как следует, и потому сначала ускорил шаг, а затем перешёл на бег, спотыкаясь о черепа под ногами и едва не падая. Добравшись до вершины, он резко остановился и изумленно замер, вперив недоверчивый взор в фигуры перед ним. Они казались похожими на статуи, даже их лица словно были высеченными из камня – неправдоподобно острые, резкие черты, на коже виднелись трещины, как будто время беспощадно обошлось с ними. И на неживых лицах горели глаза – единственное, в чем теплилась жизнь. Мельком Лайе глянул на троих из тех, кто стоял перед ним, и прикипел взглядом к четвёртому.

Дола Даэтран, одержимый, смотрел на брата пустыми глазами и криво скалился острыми зубами. И было непонятно – в самом ли деле он улыбнулся брату, или же навек застыл с этим оскалом, обращённый в камень.

–Малой? – потрясение Лайе было столь сильно, что он не сразу понял – это лишь морок.

Как и все в этом странном месте.

Лайе протянул дрожащую руку, коснулся скулы брата тонкими, золотыми пальцами – и в тот же миг Дола рассыпался в пыль, а горячий ветер развеял ее по останкам умирающей земли.

Ты так хотел его спасти, – снова зазвучал этот мерзкий голос в голове, – что разрушил свою империю. Все ради него, не так ли? И целого мира мало будет – ты заберёшь все, лишь бы твой брат жил.

Лайе уставился на свою руку, переливавшуюся золотом. Пальцы тряслись, да и всего иллирийца начало колотить. Он сделал глубокий вдох, медленно выдохнул и ещё раз огляделся по сторонам. Кто-то незримый следил за ним, за каждым его шагом. Некто был могущественным настолько, что мог увидеть все его самые затаенные страхи – и вывернуть их наизнанку. И этот же «некто» пытался вменить Лайе чужие, подлые мысли, не принадлежавшие ему.

Ты сам толкнул его в пропасть, Лилайе Даэтран, своими руками. Сам привёл к погибели.

Прочь. Прочь из моей головы!

Воспоминания о крушении «Удачливой» казались расплывчатыми, как будто это случилось вечность назад. А сам Лайе пробыл в этом странном месте целую жизнь. Он глядел на мир перед ним и напряжённо думал. Все это было слишком похоже на Абэ Ильтайн – мир снов, куда приходили все шаманы-сновидцы. Но до сих пор Лайе не доводилось пребывать в Абэ Ильтайне в буквальном смысле – душой и телом. И потому он усомнился в своей правоте. Теперь, когда никто не пытался заморочить ему разум, Лайе смог мыслить ясно.

Это место было непостоянным – оно менялось на глазах, там, где только что были руины и кости, теперь появился густой тысячелетний лес, в котором Лайе безошибочно узнал Дуэн Брон. Он не понимал – как же так могло произойти? Что это за мир или город, где же Дола и Сольвейг? И почему ему чудится, что даже течение времени здесь меняется, как погода в непостоянном море?

Лайе прикрыл глаза, обратился к своему Дару, потянулся к странному миру всем своим существом. Но это место не пожелало отвечать ему, откликнуться на зов шамана, непокорное и неподвластное чужой силе. Он попробовал снова – и показалось ему, будто что-то откликнулось на его зов, но сколько он ни прислушивался – не было больше никаких знаков. Мир вокруг вновь изменился и течение времени тоже. Неизменными остались лишь деревья Дуэн Брона, как будто ждавшие того момента, когда заблудший путник войдёт в лес – и возможно сгинет навсегда, коли у него окажутся дурные намерения. Однако, прежде чем продолжить путь, Лайе ещё раз внимательно осмотрелся. Когда мир в очередной раз изменился, иллириец почуял ещё чьё-то присутствие, и теперь никак не мог понять, кто или что это. Оно следило за ним, пыталось казаться незаметным.

–Выходи! – наконец, сказал Лайе, молясь про себя, чтобы это «нечто» оказалось безвредным.

–Я здесь, – от неожиданности он вздрогнул. – Ты позвал меня, айя. Теперь я здесь. – голос казался по-детски звонким.

Иллириец увидел, что к нему приближается фигура, лишь отдалённо напоминавшая человеческую. Вглядевшись внимательнее, он смог лишь удивлённо открыть рот.

Создание перед ним не имело формы, оно постоянно менялось, принимало различные очертания.

–Кто ты? —спросил Лайе, отступив назад.

–Нерожденная, – он услышал голос, звонкий, детский – одновременно наяву и в своём разуме. – Он зовёт меня погонщицей душ.

Создание приняло очертания ребёнка, а лицо могло принадлежать как мальчику, так и девочке.

–Что ты здесь делаешь?

–Я жду, когда снова смогу вернуться к жизни, – ровным голосом отозвался ребёнок, – Когда Он меня вернёт.

«Он, – взял на заметку Лайе, – так. У этого места, значит, есть хозяин».

–Почему ты здесь?

–Я не могу уйти, я заблудилась, и Он оставил меня себе.

–Кто – «он»? – на миг иллириец забыл обо всем, привычная жажда знаний снова взыграла в нем.

–Он зовёт себя «Лукавым», Первозданным. Он – проводник на Тропе Боли. Был им когда-то. Когда в него ещё верили.

«С ума сойти, – подумал Лайе, – это все-таки не человеческие байки о том, что Лукавый бог до сих пор жив. Вот бы узнать о нем ещё больше».

Однако, вслух он произнёс совершенно другое:

–Ты сказала, что я тебя позвал. Что это значит?

–Ты шаман. Когда шаман зовёт – я не могу не прийти. – фигура ребёнка зарябила и на мгновение расплылась, став почти невидимой. – У меня мало времени, айя. Его взор обращён на тебя, но меня он пока не слышит. Я не должна быть здесь.

–Помоги мне, – просто попросил Лайе, глядя на создание перед собой.

Бесполое, бывшее никем, но одновременно и мужчиной, и женщиной, оно его очаровывало. Оно было душой – чистой, светлой, каких Лайе почти никогда не видел у людей. А в том, что это существо когда-то было человеком, иллириец не сомневался.

–Я должна получить что-то взамен, айя-шаман, – ответила душа.

–Ну, конечно, – буркнул Лайе недовольно, – ничто никогда не бывает безвозмездным. Что ты хочешь?

–Он говорит, что я заплутала на Тропе Боли, и теперь мне не достичь Абэ Ильтайна, – заговорила душа, – он обещает мне, что я вернусь в круговорот смертей и перерождений. Но я пребываю здесь уже вечность – время тут течёт совсем иначе. Я хочу вернуться, снова стать живой.

Иллириец захлопал глазами, переваривая услышанное. Он знал, что на Тропе Боли неизменно остаются те, кто погиб страшной и преждевременной смертью, например, самоубийцы. И вечный поиск посмертия был их уделом.

«Кем ты была в прошлой жизни? – задумался Лайе. – Что заставило тебя оборвать её слишком рано?»

–То мне неведомо. Я не помню своих смертей, не помню имён. Но я не забыла, каково это – жить и быть подобной тебе, шаман-айя, – ответил призрачный ребёнок на его мысли. – Помоги мне – и я помогу тебе. Ты видишь меня, потому что в тебе есть Дар. И я тебя вижу по той же причине. Не твою оболочку – она лишь шелуха, скрывающая суть. Но я вижу твою душу, говорю с ней. Ты – океан силы. Ты можешь меня вернуть. Равноценный обмен, шаман. Жизнь на жизнь.

Лайе вздохнул, чувствуя, что иного выбора у него нет, и склонил голову в знак согласия.

–Если это в моих силах, погонщица душ, я это сделаю. Даю слово. – тихо молвил он.

Существо снова расплылось и почти исчезло, а затем нелюдь услышал звонкий детский смех, и уже отчётливо увидел перед собой девочку – по чертам её лица он понял, что она северянка. И было в ней нечто смутно знакомое, вызывавшее в нем неосознанную тревогу. Но, как ни пытался он снова вглядеться в ее лицо, оно расплывалось, ускользало из памяти.

–Не трать силы понапрасну, шаман-айя. – сказала девочка. – Ты принял решение – я изменилась. Возможно, когда-нибудь я вернусь в мир живых девочкой с севера, какой ты меня видишь. А быть может, я стану мужчиной и, в конце-концов, сгину в бою. – она протянула Лайе руку, и он осторожно сжал хрупкие, тонкие пальцы, удивившись тому, что они оказались осязаемыми, но холодными.

Девочка, заметив его изумление, качнула головой.

–Ты видишь меня через призму своего восприятия. Тебе проще узреть живое существо – и для тебя я осязаема и почти жива. Пойдём, шаман-айя.

–Куда? – вдруг растерялся Лайе.

Детский смех зазвенел в его голове.

–Как «куда»? Искать твоего брата, шаман-айя. Ты забыл? Прислушайся – и я помогу тебе найти дорогу. Нам с тобой идти вместе много лет, но ты не бойся.

–Много лет? – Лайе вдруг понял, что окончательно запутался, происходившее казалось непосильным для его разума.

–Время здесь течёт совсем иначе. Один день длится тысячи лет, а век жизни может превратиться в один миг.

И они пошли. Вместе, рука об руку, сквозь страхи и воспоминания. Всего лишь раз Лайе остановился, когда пространство вокруг вновь переменилось, и нелюдь вдруг понял, что стоит посреди цветущего сада и смотрит на самого себя. Воспоминание, бережно хранимое им в глубине сердца, неожиданно оказалось, как на ладони.

Маленький Лилайе неторопливо вышагивает по тропинке, ведущей сквозь яблоневый сад. В руках у него свитки: некоторые из них исписаны старыми заклятиями, которые принц изучает на досуге, другие же являются шпаргалками и лекциями для брата, вечно прогуливающего занятия.

«А когда он их не пропускает, – сердито думает Лайе, – он на них спит!»

Но его негодование почти сразу же сходит на нет, стоит ему вспомнить, почему Дола сегодня пропустил занятия. Лайе кусает губы и в очередной раз бросает взгляд на солнечные часы. Ему кажется, что с самого утра время тянется бесконечно долго.

Сегодня Долу подняли на рассвете. Не доискавшись младшего принца в собственной опочивальне, прислуга первым делом нагрянула в покои наследника, где и был обнаружен дрыхнущий Дола. Сонный Лайе наблюдал, как близнец торопливо одевается и бесшумно выскальзывает за дверь вслед за Исой. А наследному принцу остаётся лишь томиться в ожидании новостей. Сейчас было время обеда, но Лайе, издёргавшийся за полдня, не пожелал присоединиться к трапезе на летней веранде, чем заслужил недовольный взгляд матери и короткий выговор от Исы.

То и дело вздыхая, юный иллириец прогуливается по саду. Полностью погрузившись в раздумья он не замечает, как туда врывается его брат. С радостным улюлюканьем Дола подбегает к близнецу сзади и хватает его в охапку. Свитки мгновенно разлетаются в разные стороны, а Лайе сердито лупит близнеца единственным оставшимся в руках пергаментом, и требует поставить его обратно на землю.

–У меня получилось! – волосы у близнеца всклокоченные и торчат в разные стороны, лоб блестит от пота, а лицо светится неподдельной радостью. – Получилось! Я смог, слышишь, Ли?! – он продолжает носиться по саду в охапку с Лайе и звонко, весело смеяться.

Тот не разделяет его бурного восторга ровно до тех пор, пока вновь не обретает под ногами твердую почву. С чопорным видом Лайе одергивает помятую тунику и с грустью смотрит на свои труды, втоптанные в грязь.

–Это были твои лекции, – мрачно сообщает он Доле, и думает о том, сколько бессонных ночей пропало впустую.

Однако, глядя на радостное лицо близнеца, Лайе только трагически вздыхает и для острастки шлепает его свитком по плечу.

–Все, что ты только что втоптал в землю, переписывать будешь сам. – строго сообщает он.

–О, конечно. Не сомневайся в этом! – лицо младшего близнеца становится предельно серьезным, но Лайе почему-то ни капельки ему не верит.

Наконец, наследный принц позволяет себе изобразить скупую улыбку и самым снисходительным тоном, на какой он только способен, произносит:

–А теперь – по порядку. Четко и с расстановкой – что там у тебя получилось, малой?

–Уделать Ириана! – смеётся Дола, и Лайе с трудом сдерживается, чтобы не закатить глаза.

–Не сомневаюсь, что это было весьма значительное событие, но... Малой, демоны б тебя побрали, не томи уже!

Близнец расплывается в такой широкой улыбке, что кажется – ещё немного и у него щеки треснут.

–Прошёл отбор, – неожиданно тихо говорит он, а у самого настолько ошеломлённый вид, что теперь уже Лайе посмеивается, глядя на него. – Занял второе место.

–А первое кому досталось? Уж не принцу Ириану точно. – усмехается наследный принц.

–Рейно из Дома Йонах, – пожимает плечами Дола, – обогнал меня на забеге с препятствиями. – он на мгновение хмурится. – Я сам виноват, замешкался. Но в рукопашной победил я.

–Интересно, кто поставил против тебя Ириана? – Лайе лукаво щурится. – Наверняка тот, кто знал, что у вас личные счёты...

–Нет! – Дола сердито сводит брови. – Все было честно.

Лайе внимательно смотрит на него и медленно кивает головой, соглашаясь. Его брат ни за что не признал бы жульничества. Дола нагибается и неторопливо собирает разбросанные по земле свитки. Взгляд его падает на особенно старый пергамент, на котором виднеется сломанная напополам древняя печать Дома Даэтран. С любопытством Дола разворачивает его, и бегло пробежавшись взглядом по наполовину выцветшим от времени буквам, принимает крайне изумленный вид.

–Ли, – тихо бормочет он, – что это?

С видом нашкодившего кота, Лайе вырывает свиток из рук брата и, воровато оглядевшись по сторонам, быстро прячет его за пазуху. Затем, серьезно глядя на Долу, прикладывает палец к губам и шипит сквозь зубы.

–Ли, – укоризненно вздыхает Дола, – опять лазил в зал с запрещёнными знаниями?

–Нет, конечно же! Я нашёл его среди других, когда учил историю... – фальшиво возмущается Лайе, и его уши пунцовеют от стыда под пристальным взором близнеца. – Ладно, ты прав. Да, я лазил в тот зал, ну и что в этом такого? Ты только представь, какими знаниями должны были обладать Совершенные, раз могли разрезать пространство и время! Это же бесценный дар!

–Тебя точно в детстве головой не роняли? – ворчит Дола, всем своим видом выражая неодобрение. – Инстинкт самосохранения у тебя отсутствует напрочь. Это ж надо было выдумать – разрезать пространство и время!

–Уж кто бы говорил, – обижается Лайе, – у тебя у самого задница до сих пор синяя от розг, после твоей феерической попытки подорвать старый дворец. Это ж надо было выдумать, – передразнивает он брата, – потихоньку протащить в старую часть селитру, серу и уголь!

Дола смущенно кашляет и виновато опускает уши, а его лицо приобретает самое покаянное выражение. Глядя на брата, Лайе не выдерживает и усмехается.

–И не думай, что сумеешь разжалобить меня своей моськой.

Уголок рта у Долы предательски дергается вверх. После недолгой паузы, решив вернуться к прерванному разговору, Лайе спрашивает:

–И... теперь ты уедешь в Америден?

–На первые несколько недель. Потом... Нам говорили про Дуэн Брон. Возможно – Дуэн Гвальча или Дуэн Волдрин.

–Ты ведь понимаешь, что успехи в твоём обучении будут зависеть от того, чьему Дому принадлежит земля, на которой вы станете служить? Дуэн Брон принадлежит Дому Махавель, Дуэн Волдрин – это владения Дома Йонах. А вот Дуэн Гвальча принадлежит семье Ассэне. Там тебе будет тяжко. – говорит Лайе.

Дола негодующе вскидывает голову.

–Я не стану пользоваться привилегиями своего Дома, Ли. Не буду принимать подачки союзных Домов.

–Ты правда веришь, что принцы и дети вассалов других Домов думают так же? Все они – Янос, Глеанн, Йонах, Ассэне, Махавель, Сионар – в хвост и гриву будут использовать свой статус. Они сожрут тебя, малой.

–Пусть попробуют, – Дола поднимается с земли, держа в руках свитки и скалится острыми зубами, – пусть только попробуют. – повторяет он, недобро щурясь.

И вновь в нем мелькает нечто такое, от чего у Лайе мурашки по коже бегут, и ему становится не по себе.

–Честный, упрямый и гордый. – резюмирует он, и забирает у брата свитки с лекциями. – И все же, займись учебой. Ты принц, тебе должно быть не только воином, но и ученым мужем.

Дола кривится, но не протестует. Впрочем, на его лицо быстро возвращается веселая ухмылка. Убрав руки за спину, он чинно следует в сторону дворца за своим братом.

Через несколько дней Дола покидает Термарилль – на долгие несколько лет. Лайе провожает его, берет с него обещание писать письма и не утаивать ничего. Дола скалится и весело отшучивается, но за напускным весельем проглядывает его беспокойство. Когда всадники скрываются на горизонте, Лайе ещё долго всматривается вдаль – и пытается представить себе эти несколько лет без брата. Но в этот раз ему проще – Дола здесь, на Вечной Земле. Дола будет писать письма, конечно же будет, а Лайе... Лайе остаётся жить дальше и ждать, когда брат вернётся домой.

Странно было смотреть на себя стороны, и взрослый Лайе почувствовал себя неуютно. Воспоминание размылось и вскоре исчезло без следа, уступив место калейдоскопу из обрывочных видений.

–Ты его сильно любишь. – сказала девочка-душа, дёрнув иллирийца за руку.

–Ты не представляешь, как сильно. – вздохнул Лайе, следуя за ней.

–Когда я вернусь и буду жить – я смогу представить. – пообещала ему девочка и иллириец только хмыкнул, дивясь её уверенности.

И снова они шли вперёд. Мир вокруг них менялся, земля под ногами возрождалась и умирала, душная жара сменялась крепкими морозами и холодными ветрами. На глазах вырастали и разрушались горы, иссыхали и вновь восполнялись русла рек, уходили моря, оставляя после себя рифы и соляные столбы, на небе загорались и исчезали бесконечные звезды, а солнце вставало на западе и садилось на востоке. Прорастали деревья, из тонких ростков превращались в вековые леса, а потом ветшали и вновь обращались в прах и землю. Пустыни, со свистящими на них ветрами, становились жаркими и влажными сельвами. Пурга и снегопады сменялись зноем и раскалёнными сухими ветрами. Новые города обращались в древние, полуразрушенные руины.

Лайе не чувствовал ни голода, ни хлада, ни жары, ни усталости, ни жажды. Он шёл, сжимая в пальцах детскую ладонь, и казалось ему, что они идут уже целую вечность. День мог растянуться в тысячу лет, а вечность – схлопнуться до мимолетного мгновения. Время здесь одновременно и замирало, и бешено неслось вперёд. Земля вдруг оказывалась над головой, а под ногами бушевали бури и грозы, Лайе и погонщица душ шли по незримой дороге, в секундах от молний и грома. Порой все исчезло – оставляя после себя лишь бескрайнюю синь океана, или же черноту, в которой сияли мириады новых звёзд. Этот мир казался ненормальным, и Лайе казалось, что если бы не погонщица душ, он бы тоже сошёл с ума. Нелюдь иногда смотрел на существо, что вело его за собой сквозь бури и засухи, и с удивлением отмечал, что оно меняется все больше и больше. Свой путь Лайе начал с маленькой девочкой, и на его глазах она росла – детская угловатость сменилась пышными формами, звонкий смех сменился на более низкий, и вот рядом с Лайе шла взрослая, молодая женщина, чьё лицо, по-прежнему, ускользало из его памяти. Она учила его, рассказывала, как уговорить заблудших духов прийти на зов, как упросить их помочь – не давая, при том, несбыточных обещаний.

«Ты океан, Лайе, – говорила ему погонщица душ, – но даже тебя не хватит на всех. Они так хотят вернуться, желают покинуть Тропу Боли, они непременно захотят согреться теплом твоего Дара, но ты не сможешь им дать этого, лишь истратишь себя впустую – и ничего не изменишь».

Незаметно для себя он стал звать спутницу Нерожденной, ибо не было у неё имени, и он не имел такой власти, чтобы наречь именем душу, которая навек застряла на Тропе Боли.

Они шли тысячу лет и один день, когда мир изменился в очередной, бесчисленный раз, и Лайе вновь увидел вековые деревья Дуэн Брона, и на этот раз они оказались гораздо ближе. Вместе с Нерожденной нелюдь подошёл к окраине древнего леса и неуверенно замер, прислушиваясь к собственному Дару. На его удивление, он услышал песни множества заблудших душ, однако, в этот раз, среди них Лайе почуял брата. Дола был близко, совсем рядом.

Он обратил свой взор в сторону тропки, что вела вглубь леса, переглянулся с Нерожденной, и быстро, уверенно зашагал вперёд.

Лайе шёл, убирая с дороги ветви, но мнилось ему, что Дуэн Брон сам указывает ему дорогу, ибо путь иллирийца был лёгок и быстр. Когда он достиг поляны, именовавшейся «сердцем леса», то успел боковым зрением заметить быстро мелькнувшую меж деревьев тень. Холодная ладонь Нерожденной неожиданно выскользнула из его пальцев, Лайе бросил на неё недоумевающий взгляд. Его спутница сделала шаг назад, и... исчезла.

В следующий миг Лайе почувствовал холодный металл ножа, приставленного к его шее. Острое лезвие легонько оцарапало ему кожу и по шее стекло несколько капель крови. Не раздумывая, Лайе дёрнул головой в другую сторону и ребром ладони ударил по руке, сжимавшей нож. Вскинул голову, чтобы успеть увидеть лицо брата. Не смог удивиться, ибо почти сразу он получил чувствительный удар в колено, и тихо взвыл от боли. Едва успел увернуться от лезвия, и оно лишь вспороло ему одежду, слегка оцарапав кожу. В сей миг Лайе пожалел, что его собственное оружие сгинуло в морской пучине вместе со шхуной «Удачливая», хоть он и не был воином, но даже самый плохонький кинжал ему сейчас сильно пригодился бы.

Дола был быстрым, гораздо быстрее, чем Лайе. Дола был воином, в отличие от своего венценосного брата. И в его глазах плескалось безумие.

Сердце Лайе пропустило удар, едва он понял, что это не иллюзия и не кошмарное порождение странного мира. От неожиданности он попятился назад, и это стоило ему нового пореза, на сей раз брат задел плечо Лайе.

–Малой, ты чего?! Это я, Лайе! – крикнул он, уклонившись от смертоносного выпада, – стой!

...Быстрая подсечка выбила почву из под ног Лайе, и он позорным образом упал на задницу, едва успев заслониться руками от очередного взмаха кинжалом.

В животе мгновенно разлился липкий и холодный страх, это все с ним было когда-то давным-давно.

Тёплая вода иллирийского озера, смех Ириана и его оруженосца, болезненные пинки по рёбрам...

Тонкое лезвие легко вошло во внутреннюю сторону руки ниже локтя, и она на мгновение онемела, а затем Лайе обожгло болью, и он заорал дурниной. Затем зарычал, уцелевшей рукой вслепую вцепился в запястье Долы, сжимавшее кинжал, и взглянул брату в глаза.

С непривычно злым лицом Дола глядел на близнеца и даже не думал разжимать пальцы, загоняя кинжал все глубже в руку Лайе.

–Малой, ты чего? Это же я! – взвыл, не то от боли, не то от страха, его брат.

–Именно, Ли. Это же ты, – Дола оскалился и надавил ещё сильнее, а затем резко вытащил оружие, совершенно не обращая внимание на крик Лайе, – что, не слушается рука, да? – с этими словами он сжал ее пальцами, там, где была рана. – Не нравится быть беспомощным, Ли?

–Ты сошёл с ума, Дола! – прохрипел Лайе, безуспешно пытаясь оттолкнуть от себя близнеца.

–Ты сам столкнул меня в это безумие! – близнец расхохотался, зло, страшно.

Лайе взглянул на брата широко раскрытыми глазами, испугавшись по-настоящему. Он всегда видел Долу подобным разбитому зеркалу, которое пришлось кропотливо и бережно собирать по частям и склеивать – осколок к осколку, чтобы ничего не пропало, не исчезло. И сейчас это зеркало снова шло трещинами, рассыпалось у Лайе на глазах, обращая в прах все его усилия. Повреждённую руку он почти не чувствовал, кровь пропитала весь рукав, безнадёжно испортив одежду, а боль казалась отдаленной и незаметной. Сердце гулко стучало, отдаваясь в висках, а кровь текла и текла. Перед глазами рябило, но Лайе на мгновение прикрыл их, стараясь сосредоточиться на своих силах.

Вспомни, чему тебя учили, Лилайе, ты не настолько слаб, чтобы не суметь защититься... Вспомни же!

–Не смей... – прошипел он, изо всех сил отталкивая от себя руки брата, – так обращаться со мной!

Образ, возникший в голове был слишком ярким, слишком сильным – выбросить вперёд здоровую руку, перехватить запястье Долы и вывернуть его, заставив разжать пальцы и выронить кинжал.

Близнец зарычал и откинулся назад, а Лайе изумленно уставился на свои ладони. Он был уверен, что не использовал в этот миг свой Дар, но рука Долы, помимо его воли, дёрнулась назад, а затем могущественная и незримая сила вывернула ему запястье, совсем, как только что представлял себе Лайе.

Непослушные пальцы разжались, и с глухим звуком оружие упало на землю.

Не став дожидаться, пока близнец придёт в себя, Лайе пнул его в грудь и поспешно откатился в сторону, торопясь подняться на ноги. Попытался опереться на повреждённую руку и едва не ткнулся носом в землю. Шипя и ругаясь, он почувствовал пальцы близнеца на загривке и тут же дёрнулся назад, ударив его головой. Услышал яростный вскрик и рванулся вперёд, вскакивая на ноги.

–Ты в своём уме?! – заорал он на брата, зажимая ладонью рану на руке, которая теперь не слушалась его и висела мертвым грузом.

Дола замер напротив него и ощерился, демонстрируя острые зубы. Почему-то Лайе сразу вспомнил любимое выражение своего близнеца: «Брат, давай убьём их всех!», за которым неизбежно следовала самая настоящая бойня. Только вот, в этот раз роль жертвы была уготована самому Лайе. От осознания подобной нелепицы нелюдь почувствовал, как его разбирает неуместный смех.

Он не сдержался и фыркнул, затем хихикнул, увидев, как вытягивается лицо Долы. Тут уж Лайе сдержаться не смог и громко, истерически расхохотался. Смеялся он до тех пор, пока у него не выступили слезы на глазах. Все это время Дола смотрел на него, недоверчиво вскинув брови.

–Ли, – осторожно позвал он, – с тобой все в порядке?

–Со мной? – Лайе зашёлся в новом приступе хохота, – Ты меня только сейчас спрашиваешь? О, я в полном порядке, малой! Руку не чувствую и крови потерял немало, но в остальном со мной все хорошо! – саркастически бросил сквозь смех он. – Разве со мной может случиться что-то плохое, какая нелепица, правда?