Текст книги "Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ)"

Автор книги: jenova meteora

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 42 страниц)

–Она спасла тебя. – Шаэдид кивнула в сторону Харро. – Значит, признала своего. Когда бестия подчиняется кому-либо, мы говорим так: зверь на зверя не нападает.

–Я сам себя спас, – буркнул себе под нос Лайе и потёр лоб, чувствуя, как у него до сих пор трясутся ноги.

Шаэдид с плутоватым прищуром наблюдала за ним, сложив руки на груди.

–Ты не трус, – наконец, добавила она.

Лайе уставился на неё во все глаза, пытаясь сообразить, где именно он проявил храбрость. Надо сказать, головокружительные скачки верхом на бестии и приключение на крыше едва не заставили его обмочить штаны от страха. В данном случае Лайе даже не возражал против того, чтобы его позорно заклеймили трусом – сложно было бы сохранить невозмутимый вид в таких обстоятельствах. Он поморщился, вспомнив, как орал, стоило бестии перейти в галоп. Со скачками на лошадях это было не сравнить.

–Я чуть не обо... – он запнулся и исправился. – Тысяча извинений. Я был напуган.

Шаэдид раскатисто, с хрипотцой, расхохоталась.

–Что ж, свои слабости ты тоже признаешь, остроухий. Пожалуй, ты мне нравишься.

Лайе снова открыл рот, чтобы ответить, но в голове в кои-то веки было совершенно пусто, и он закрыл рот обратно, решив мудро промолчать. Шеддарская воительница то и дело повергала его в состояние ступора своими раскованными манерами, своими речами, своей открытостью. Она была полной противоположностью иллирийцам и людям – и это Лайе в ней привлекало. Он поймал себя на мысли, что ему хорошо рядом с Шаэдид. Ее душа была подобна огню, и видимо это было свойственно всем шеддарам. Она была яркая, как и Дола. Только вот... Не было в ней ярости и жажды крови, как ожидал Лайе. Душа Шаэдид напоминала ему пламя, которое давало тепло, уют и надежду, что казалось поразительным для женщины, чья жизнь состоит в основном из войны.

Лайе не знал, какое выражение было на его лице, пока он беззастенчиво разглядывал женщину, пребывая в полной прострации. Но Шаэдид вдруг шагнула к нему и, склонив голову к его лицу, поцеловала.

Что-то щелкнуло в голове у иллирийца и вернуло его в реальность – лишь для того, чтобы он резко притянул воительницу к себе и поцеловал ее в ответ.

Как странно – успел подумать Лилайе, расправляясь с тряпкой, перетягивавшей грудь Шаэдид. – Как странно, и... – воительница бодро стянула с него рубаху и принялась за штаны. – И почему она поначалу меня так пугала?

Дальнейшее Лайе просто не успел додумать, так как Шаэдид решительно подмяла его под себя, а затем за ее спиной развернулись могучие, перепончатые крылья. Лайе от неожиданности забыл, как правильно дышать. Мелькнувшая в остатках здравого рассудка мысль была маловнятной, но у Лайе было впечатление, что только что его оседлала сама Махасти, чьи портки так любил поминать всуе Дола.

–Страшно? – хмыкнула Шаэдид, но иллириец отрицательно качнул головой и подался вперёд, к ней.

Бестия Харро лениво приоткрыла желтый глаз и посмотрела на сплетавшиеся в объятиях тела иллирийца и шеддарской женщины, издала тихий рык и закрыла глаз обратно, сделав вид, что погрузилась в дремоту.

...Обратно они возвращались уже на закате и пешком. Лайе наотрез отказался садиться на бестию, заявив, что острых ощущений на сегодня ему хватило сполна. Пока они неторопливо брели по пескам Шергияра, иллириец никак не мог согнать с лица довольно глупую ухмылку и то и дело потирал плечо, которое ему в порыве страсти чуть не вывихнула прекрасная воительница.

Он покосился на Шаэдид, которая вела на поводу Харро и мурлыкала под нос незатейливую мелодию. Сейчас она снова носила личину, делавшую ее более или менее похожей на человека. А вот там, в Хекете... Лайе мечтательно вздохнул.

Поистине, он до конца дней своих будет помнить эту женщину. А в ближайшее время воспоминания будут особенно свежи: на спине саднили царапины от когтей воительницы. Впрочем, настроение у иллирийца от этого отнюдь не испортилось.

–Шаэдид, – позвал иллириец воительницу, – Я не видел здесь других женщин, кроме тебя. Не сталкивался с ними и в Джалмаринене, хотя видел достаточно наёмников из вашего племени. Почему?

Шаэдид скривилась так, словно съела что-то кислое.

–Наши женщины предпочитают служить Махасти по-другому. Я... исключение из правил, – хмыкнула она после недолгих раздумий. – После того, как полководицу Искру растерзали воины из собственного легиона, женщины перестали рваться ко власти. Почти все они облачаются в жреческие одежды и хранят мир, даря любовь и утешение воинам, что приходят в их храм. Вынашивают их детей, растят, а потом отдают воинам на обучение. Бывает и так, что двое находят друг друга – и объявляют союз. Только в этом случае ребёнок с рождения получает Имя. Но это происходит очень редко, и потому считается... чем-то невероятным.

–Больше похоже на описание какого-то публичного дома. – буркнул Лайе. – Как вы можете так жить?!

–Вы, чужаки, никогда не поймёте всех граней нашего бытия, Лэйхе. Счастье, если мы вынашиваем детей – мальчики вырастают новыми воинами, молодыми сильными. Они уходят в Третий Легион Безымянных. Если выживают и получают Имя, то они вольны стать Бесстрашными, частью Первого Легиона.

Лайе слушал ее и чувствовал, что у него закипают мозги. Подобный образ жизни, подобное мышление были ему абсолютно чужды. Ладно, решил он, над этим можно поразмышлять позже. Лайе вздохнул и задал очередной интересующий его вопрос:

–Там, в Хекете, ты сбросила морок, верно? – он невольно облизнулся, вспомнив открывшееся ему тогда зрелище, и с трудом подавил очередную глуповатую ухмылку.

–Какой... любознательный остроухий, весь день слышу от тебя одни лишь вопросы! Знаешь, это не то, что женщина хотела бы услышать от мужчины. – рассмеялась Шаэдид, но увидев смущенное выражение на лице иллирийца, предпочла удовлетворить его любопытство. – Нет, Лэйхе, это не морок. Мы – шеддары – способны частично менять свою форму, в зависимости от обстоятельств. Но чужаков наш вид нередко пугает, поэтому мы стараемся быть похожими на людей.

–Получается, вы – оборотни? – задумался Лайе и замедлил шаг.

–И да, и нет. Оборотни, мы их называем «вольхи», рождаются редко. Когда-то существовал камайский народ, и все его выходцы были двоедушниками-вольхами, это в их крови. Такими же являлись и хельги, они умеют принимать любую форму при желании. Мы же лишь наполовину звери. – Шаэдид подошла к нелюдю и положила руки ему на плечи.

–В Хекете я было решил, что ко мне снизошла сама Махасти, – севшим голосом произнёс Лайе, глядя на женщину снизу вверх.

Шаэдид приблизила к нему своё лицо.

–Первозданная Махасти живет в каждом из нас, Лэйхе, она смотрит на мир нашими глазами, она может воплотиться в любой женщине или же любом мужчине. Так что... считай, что в некотором смысле это была она. – и женщина обольстительно улыбнулась.

Лайе почувствовал, как внутри него все перевернулось, а желание взять и разложить рыжеволосую воительницу прямо здесь на песке стало почти нестерпимым. Мысленно он проклял слишком узкие штаны, в которых разом стало тесно. Должно быть, Шаэдид уловила его мысли, ибо ее глаза лукаво заблестели.

–Полагаю, в лагере нас с тобой ещё подождут. – выдохнула она в губы иллирийцу.

Забытая всеми Харро издала негодующий скулёж.

В лагерь Лайе и Шаэдид вернулись уже затемно. Любуясь фигурой воительницы, он терпеливо ждал, пока Шаэдид разнуздает Харро и отправит ее в загон. Едва бестия вернулась в стаю, Лайе издал облегчённый вздох. Шаэдид шутливо ткнула его локтем в бок.

–Признайся, тебе понравилось, – хмыкнула она.

–Очень, – сипло каркнул нелюдь, все ещё пребывая в некоторой прострации, и запоздало до него дошло, что воительница подразумевает поездку на бестии. – Э-эээ... Разумеется, я про головокружительную поездку на Харро, – не слишком убедительно исправился Лайе.

И скукожился под насмешливым взглядом Шаэдид.

Тем временем, в лагере началось заметное оживление. Лайе и Шаэдид услышали шум и взрывы громкого хохота. Иллириец, наконец-то, соизволил вспомнить о своём брате и тут же недовольно сдвинул брови: а не натворил ли его близнец сегодня дел? Воительница успокаивающе положила ладонь ему на плечо.

–Не волнуйся, за ним присматривали. – хмыкнула она.

И все же, идя в сторону горящих в ночи костров, Лайе заметно подобрался, словно готовый к очередным неприятностям. Шаэдид разглядывала его напряжённо прямую спину, чеканную ровную походку и только качала головой – иллириец умудрялся быть совершенно разным. Ласковый и опекающий своего безалаберного брата. Свободный, веселый и счастливый, как днём в Хекете, когда они предавались плотским утехам. Собранный, холодный и серьезный, как сейчас, и вчера, когда она его увидела в Шергияре. И какая из этих трёх ипостасей была настоящим Лайе? Шаэдид понимала, что никогда этого не узнает.

Лайе, готовясь к худшему, выискивал среди шеддарских воинов Долу. К своему удивлению, он обнаружил близнеца в компании Малакая и ещё одного шеддара, который стоял к нему спиной. Лайе успел разглядеть огненно-рыжую гриву, совсем, как у...

–Йохавед!!! – воительница в несколько прыжков преодолела расстояние между ними и повисла на спине у рыжеволосого.

Со стороны это выглядело так, словно она вознамерилась швырнуть его в песок с прогиба. Впрочем, шеддар по имени Йохавед не растерялся и, легко вывернувшись из захвата, заключил Шаэдид в объятия.

–Йохавед! Пропащая ты душа! – смеялась женщина, пытаясь высвободиться из его рук.

С одного взгляда на Йохаведа и Шаэдид становилось ясно, что они брат и сестра.

–Где тебя носило? Какого демона ты задержался? – зарычала Шаэдид, хлопнув брата по спине.

–А вот такого демона, – Йохавед развёл руками. – Маеджи снова воюют с Саадат, пришлось искать обходной путь. – пояснил он. – За крайние полвека это уже шестая стычка, как они меня достали, ты бы знала...

Пока Йохавед сетовал на жизнь, Лайе незаметно подобрался к близнецу, который стоял рядом с шаманом, сложив руки на груди, и тихо посмеивался. Увидев его лицо, Лайе горестно вздохнул – сочный фингал под заплывшим глазом определенно придавал Доле некий шарм жертвы неумеренных возлияний. Да и вся несколько опухшая физиономия близнеца говорила о том, что кто-то не так давно от души лупцевал его по щекам.

–Кто тебя так, малой? – Лайе осторожно коснулся пальцами подбитого глаза.

В ответ Дола широко улыбнулся.

–Какая разница? Виновник все равно поставлен в угол, – и он хитро взглянул на Малакая.

В ответ шаман лишь возвёл очи горе и сделал жест, показывающий, что он уже по горло сыт своим остроухим спутником.

–Где ведьма? – Лайе был удивлён, не обнаружив несносную женщину рядом с братом.

Дола перестал улыбаться и бросил быстрый взгляд в сторону шатров.

–Ей нездоровится, – буркнул он, – она весь день ведёт себя странно.

Лайе малодушно порадовался отсутствию ведьмы. Как же хорошо без неё жилось!

–А ты, значит, брат нашего Огонька! – Йохавед, наконец, соизволил обратить на близнецов свой взгляд. – И в самом деле – не отличить друг от друга... – удивлённо протянул он. – Если в глаза не смотреть.

–Действительно, – несколько саркастично буркнул Лайе, исподлобья разглядывая нового знакомого.

Подобно остальным обитателям Джагаршедда, Йохавед обладал крепким телосложением, но по сравнению с могучим Малакаем он казался несколько тщедушным. У него были длинные и вьющиеся рыжие волосы и столь же длинная кучерявая борода, которую он явно наспех заплетал в толстую косу. Его руки украшала причудливая вязь багрового цвета, а на запястьях позвякивали широкие дутые браслеты. Они же были на предплечьях и виднелись на лодыжках, из-под запылённых долгой дорогой шаровар. Йохавед производил впечатление шамана, но не воина, хотя секира, висевшая на его спине, говорила об обратном.

–...ты сказал правду, он весьма недружелюбен, – тем временем обратился Йохавед к Доле.

Младший близнец покосился на Лайе и криво ухмыльнулся. Йохавед же перевёл взгляд на Малакая, и его жизнерадостная улыбка несколько скисла.

–Ты меня так и не простил, да? – он задумчиво прянул ушами.

Выдержав драматическую паузу, Малакай выцедил сквозь зубы ёмкое:

–Нет.

–Сказал, как отрезал, – буркнул в ответ Йохавед.

Затем чело его вновь просветлело, и он сунул руку в походную суму, висевшую у него за плечом. Немного покопавшись в ней, он выудил на свет пузатую бутыль, в которой плескалась прозрачная жидкость ярко-синего цвета.

–Моренос просил передать. – Йохавед подмигнул сестре и вручил ей посылку.

Воительница широко улыбнулась и осторожно взяла бутыль в руки.

–Что это? – удивился Лайе, пристально разглядывая напиток.

–Это, мой остроухий друг, лучшее пойло во всем Джагаршедде! – охотно пояснил ему Йохавед, – Шибает отлично, а наутро – никакого похмелья! Уверен, когда ты попробуешь – тебе понравится.

–Но... оно же синее! – затравленно пробормотал Лайе и услышал тихий смех близнеца, который, судя по всему, был прекрасно осведомлён обо всех свойствах «лучшего напитка Джагаршедда».

–И ты тоже после него станешь синим, – пообещала ему Шаэдид. – Пошли, братец, дорога у тебя была долгая.

Отказавшись от помощи подчинённых, Шаэдид развела костёр сама. Несмотря на то, что желающих пообщаться с Йохаведом было много, женщина грозным рыком разогнала шеддаров, не желая ни с кем делиться вниманием своего брата. Наблюдая за ней, Йохавед то и дело посмеивался. Он довольно растянулся на циновке и, мурлыкая себе под нос какую-то песенку, раскладывал вокруг свои пожитки. Содержимое дорожной сумы удивило наблюдавших за ним близнецов. Сначала Йохавед выудил из неё шаманский бубен, нежно огладил его, словно он был чем-то одушевлённым, и аккуратно отложил в сторону. Затем Йохавед выложил на циновку мешочек с вяленым мясом, сменную и видавшую лучшие дни рубаху. Рядом с ней лег тагельмуст – головной убор, предназначенный защищать своего владельца от пыли и песков Джагаршедда. Убедившись, что в суме ничего не осталось, Йохавед отстегнул с пояса полупустой бурдюк с водой, и добавил к нему ещё и ножны с парой кинжалов. Свою секиру он положил на песок и тут же забыл о ее существовании.

–Ты все ещё следуешь двойному пути, верно? – спросил вдруг Дола, не отрывая взгляда от бубна.

Йохавед улыбнулся в бороду.

–Всегда буду ему следовать.

–Не боишься гнева богов? – подал голос Малакай, и Йохавед скривился, встретив его недовольный взгляд.

–Пока им не за что гневаться на меня, знаешь ли.

–Но в тебе сейчас куда больше от воина, нежели в самом начале пути. – Малакай был сварлив и недоволен, и слушавший их с Йохаведом разговор Лайе решил, что между этими двумя продолжается давний спор.

–Я все ещё слышу нашу землю и песни ее детей, – глядя на Малакая, Йохавед улыбнулся и, зачерпнув ладонью тёплый песок, пропустил его сквозь пальцы. – Но, как и Шаэдид, я решил выбрать другой путь. Тот, что мне больше по душе.

–Воин-шаман, – удивленно покачал головой Лайе, – Кто бы мог подумать.

–Это говоришь мне ты? Шаман, которому суждено стать императором? – рассмеялся Йохавед, вскинув горящий взгляд на нелюдя. – Ты, как никто другой должен ведать, сколь неисповедимы бывают пути жизни.

Он быстро взглянул на Малакая. На лице шамана большими буквами было написано негодование – как приверженец древних традиций, он не мог принять собрата, выбравшего двойную дорогу в жизни. И если присутствие Шаэдид, женщины-воительницы, он ещё как-то терпел, то наличие здесь ещё и воина-шамана Малакай спокойно переварить не сумел.

–Это самое настоящее мракобесие! – заявил он, сложив могучие руки на груди. – Нельзя поклоняться двум покровителям одновременно. Махасти и Шарадин, ха! Оба очень ревнивы, и однажды они спросят у тебя сполна.

–Я погляжу, ты как был старым занудой, прямым, как доска, так и остался. – весело парировал Йохавед и переглянулся с присевшей рядом сестрой. – Мои Первозданные всегда указывают мне разные пути, а я возношу хвалу обоим в равной степени.

–До чего отрадно видеть, что не только у меня Малакай вызывает зубовный скрежет, – негромко, чтобы услышал только Лайе, буркнул Дола, и тут же паскудно ухмыльнулся, вспомнив, что сам же не далее, чем днём, обозвал шамана «старым пердом».

Уловив мысли близнеца, Лайе осуждающе качнул головой, несмотря на всецелую солидарность с братом.

–Понимаете, все дело в том, что когда-то я был учеником Малакая, – продолжал Йохавед, – И он до сих пор не может смириться с...

–Я все жду, когда ты перебесишься, – буркнул Малакай.

–Да брось, шаман. Двести лет прошло ведь.

Шаэдид легонько коснулась плеча брата, качнув головой, словно прося его не продолжать бесконечный и бессмысленный спор. Йохавед протяжно вздохнул и тут же вскочил на ноги. Принюхался, прижал к голове уши. Начертил босой ногой на песке руну и тут же стёр ее.

–Ещё одна пядь нашей земли, которую одолевает скверна, – с горечью пробормотал он.

Легким движением подхватив с циновки бубен, Йохавед принялся расхаживать туда-сюда, настукивая колотушкой некий спокойный ритм. Лайе склонился к Шаэдид.

–Что он делает?

С другой стороны на него шикнул Дола, и иллириец несказанно удивился такому поведению близнеца. Обычно Дола не проявлял почтения ко всяким шаманским ритуалам. Впрочем, Лайе быстро одернул себя – Джагаршедд не был «обычным», и поведение Долы на этой земле тоже.

–Смотри и увидишь сам. – шепнула нелюдю на ухо Шаэдид.

Лайе осторожно взглянул на Малакая, но древний шаман сидел с самым постным выражением лица, и только сверкающие глаза, следившие за каждым движением бывшего ученика, выдавали его с головой.

Словно пробуя землю, Йохавед осторожно и ритмично притоптывал ногами, позвякивали браслеты на лодыжках. Движения его казались плавными, отточенными до совершенства. И вдруг он вскинул руки вверх, орудуя бубном и колотушкой, танец его становился все быстрее и быстрее. Земля вокруг него вспыхнула, образовав огненный круг, в самом центре которого танцевал шаман. Сам Йохавед словно забыл о существовании мира вокруг, на его лицо легла тень чего-то чуждого, не принадлежавшего этому миру. Когда шаман уронил на землю бубен, Лайе показалось, что ритмичная музыка все ещё звучит – в его собственной голове. И тут Йохавед плавным движением подхватил с земли две сухие ветви, сунул их в огненный круг, и они загорелись ярким пламенем.

Колдовство шамана звало и очаровывало – притихли даже бестии в загоне, и замерла сама природа. Лайе не видел, что зрителей этого безумного танца стало гораздо больше. Шеддары подтянулись со всего лагеря, с благоговейным трепетом они смотрели на танец шамана.

Йохавед танцевал, звенели и сверкали золотые браслеты на его руках и ногах. Казалось, он всего себя отдал этому танцу, все движения его были резкими, сверкали его желтые глаза и поблескивали белые острые зубы в свете пламенного круга. Лайе смотрел на этот дикий танец, и видел, как откликается на зов шамана Джагаршедд. Разлетался в стороны песок под быстрыми ногами Йохаведа, и взметались ввысь искры от ветвей в его руках. Шаман отплясывал неистово и страстно, отдав всего себя танцу и самому Джагаршедду, и душа его в этот миг сияла столь ярко, словно сама Махасти благословила одного из своих сыновей. Йохавед двигался внутри огненного круга, не переступая границ, но даже когда он касался пламени, оно не обжигало его, а ластилось, подобно прирученному зверю.

Лайе бросил быстрый взгляд на Долу и замер. Близнец смотрел на танец шамана зачарованно, и во взгляде его читались восхищение, зависть и... какая-то затаенная тоска.

И снова Лайе задумался – кем бы стал его брат, не лишись он своего Дара? Переводя взгляд с Долы на Йохаведа и обратно, Лайе вдруг понял – близнец стал бы таким же, как шеддарский шаман, выбравший одновременно путь разрушения и путь созидания.

Будто почуяв мысли братьев, Йохавед стремительно подался вперёд, протянул руку сквозь пламя и, широко улыбаясь, взглянул на Долу.

–Танцуй с нами, Огонёк!

«С нами?» – мысленно изумился Лайе, а затем разглядел в чертах Йохаведа что-то чужое, нездешнее, и прикрыл губы пальцами.

Нет, не шаман вовсе обращался сейчас к его брату, а душа Огненной Земли Джагаршедд.

Лайе метнул быстрый взгляд в сторону Долы – поймёт или нет?

–Что?! – растерялся его близнец, – Но я не...

Не один из вас. – читалось на его лице.

Йохавед рассмеялся и схватил его пальцами за руку – на коже шамана плясало пламя – и дернул на себя, втягивая в огненный круг, и даже этот жест не казался лишним, он выглядел частью древнего танца. Проскочив стену из пламени, Дола невольно зажмурился, ожидая, что его волосы и одежда тут же вспыхнут, но ничего не произошло. Вокруг зашептались, зароптали потрясённые представители рогатого народа. С изумлением и недоумением они глядели на невольно ссутулившегося под их взглядами Долу.

–Танцуй, Огонёк! – подбодрил его Йохавед, ни на мгновение не прекращая свой танец. – Ты же помнишь, ты не забыл!

Нет, не забыл.

Разве можно забыть шаманские пляски? Разве не он в детстве увивался за Йохаведом, умоляя научить его так же лихо отплясывать?

На губах нелюдя появилась неуверенная улыбка, и он стал повторять вслед за Йохаведом, поначалу медленно и скованно, будто опасаясь чьего-то гнева. Постепенно поступь его стала уверенной, движения все более раскрепощенными и быстрыми, а улыбка шире.

Лайе, невольно раскрыв рот, наблюдал за своим братом и шаманом. Они с Йохаведом плясали слаженно, будто два отражения в огненном круге. Одновременно повторяли движения друг друга, и оба улыбались – совершенно дико, по-зверьи. Вот Йохавед, смеясь перекинул Доле горящую ветвь, тот перехватил её – и пламя взорвалось ярким снопом искр, которые совершенно не обжигали танцоров.

Весь мир для Лайе сузился до двух беснующихся в дикой пляске фигур, и видел он больше не оболочки, а души, сокрытые под ними. И если Йохавед казался светом, жизнью, что будет всегда – несмотря на бури и невзгоды, рекой, что найдёт свой путь сквозь препятствия, то Дола был пламенем, яростным и беспощадным.

Когда Йохавед касался ногами песка, сама душа Джагаршедда тянулась к нему, говорила с ним, любила его. В каждом жесте Долы – несмотря на то, что они были зеркальны танцу шамана – сквозили одновременно грация и жесткость, его танец был резким, неистовым и пугающим, словно он не плясал, а сражался. И под его натиском отступала скверна, подтачивавшая Джагаршедд, сдавала позиции, опалённая яростным пламенем, что было ярче тысячи солнц.

Лайе смотрел – и понимал, что нигде и никогда больше не увидит подобного. В неистовом, диком танце Йохавед и Дола казались ему божествами. Видением, которое можно увидеть лишь раз в жизни – а потом вспоминать его до самого конца, прекрасное и страшное одновременно. Оба они были пламенем, которое одновременно восторгало и пугало.

Он рождён для войны – почему-то подумал Лайе, глядя на Долу. Именно такие, как его брат становятся великими воинами, генералами и полководцами, способными вести за собой армии. За таких, как он – умирают безропотно, таким – отдают себя полностью. Такие, как Дола не умеют довольствоваться золотой серединой, им подавай все и сразу – или ничего вовсе. А не получит желаемое – выгрызет с кровью, выжжет огнём, вырежет мечом, лишь бы обладать. И неважно, что ему нужно: жизнь, золото и власть или кто-то, кого он любит.

На краткий миг перед глазами Лайе мелькнуло видение: чужая армия, чужой народ. Они ждут, свирепые, истосковавшиеся по крови и войне, ждут приказа идти вперёд, сражаться, в бой.

Забудьте о смерти! – кричит им Дола Даэтран, полководец.

Сражайся с нами, Первый! – отвечают ему воины, готовые отдать за него жизнь и свободу.

Лайе моргнул и видение исчезло, оставив после себя тревогу и осадок, словно в воздухе запахло гарью и кровью. А потом и это ощущение исчезло, и вот иллириец уже не мог вспомнить, что же он только что видел. Будущее? Сон? Мираж, отражение его страхов? И видел ли вообще?

Лайе услышал смех брата, вскинул голову и вдруг понял – он застыл, погруженный в собственные мысли.

–У каждого своё лекарство от гнева, Лэйхе, – услышал иллириец голос Шаэдид.

Будто в тумане, он почувствовал, как она суёт ему в руки пузатую бутыль с синим шеддарским пойлом. Не раздумывая, Лайе сделал глоток и закашлялся – напиток обжег ему горло. Отдышавшись, он снова приложился к бутылке и лишь после этого вернул ее воительнице. Не будь Лайе так занят созерцанием неистовых плясок, он бы остро ощутил, как изменилось настроение в лагере. Мысли шеддаров – тягучие, изумлённые и восхищённые – казались почти осязаемыми. А Дола... вернее, Доэлха-Огонёк вдруг разом перестал быть для них безымянным невидимкой, они видели и чуяли – полукровка был одним из них, и это многое меняло.

И вдруг все резко закончилось. Исчезло странное колдовство шамана, стихла странная музыка, которую слышали все, но которой не существовало на самом деле. Пламя, вызванное Йохаведом, погасло, оставив в память о себе выжженный круг на сухой земле. И стихла песнь Джагаршедда, словно душа Огненной Земли враз затаилась, присмирела, убаюканная безумным танцем двух своих детей. Йохавед не казался больше отмеченным волей Первозданных, и выглядел он устало – хоть и сверкали его глаза азартом. Дола же стоял, тяжело дыша и хищно раздувая ноздри. Лицо его сияло детским восторгом, словно он получил подарок, о котором даже не смел мечтать.

–Брат, давай хисантскую, боевую! – неожиданно для себя произнёс Лайе, у которого перед глазами уже поплыло.

Дола удивлённо обернулся в сторону брата, и улыбка на его лице стала ещё шире. Он поймал взгляд Йохаведа – шаман улыбался ему в ответ и благосклонно кивал головой. И в глазах его – Дола мог бы поклясться в этом – все ещё сверкали отблески нездешнего пламени. Подняв с земли бубен, Йохавед принялся наигрывать бодрый и знакомый братьям мотивчик, словно показывая, что даёт им добро на сие незатейливое дело.

Лайе, стоически выдержав ироничный взгляд близнеца, отобрал у Шаэдид синее пойло и решительно хлебнул его из горла, а затем уже протянул брату. Дола последовал его примеру, но в отличие от Лайе, сумел не подавиться горячительным напитком. Сделав щедрый глоток для храбрости, он зажмурился и медленно выдохнул. Лайе собрался с духом и начал петь первым, голос его после горячительного стал хриплым, но хрипотца быстро прошла, а слова текли-переплетались меж собой, рождая красивую песнь.

–Тепло костра и память дней,

И старого вина глоток!

С тобой, мой друг, я всех сильней,

С тобою я не одинок.

Ах, сколько проложили троп

Худые наши сапоги

Ах сколько загоняли в гроб,

Да не загнали нас враги!

С тобой всегда спиной к спине

В шатре, в хмелю и на войне!

Сверкнув улыбкой, Дола весело подхватил следующий куплет, словно для него написанный.

–Хоть много дев я повидал —

Хисантским ястребам не грех,

Но ты, мой друг дороже стал

Мне вертихвосток этих всех.

Прочней меча мужчин союз,

И ты не трус, и я не трус!

Совсем как Йохавед недавно, Дола протянул близнецу руку и, стоило Лайе обхватить пальцами его ладонь, он выдернул брата в незримый круг. Лайе почудилось, будто земля заискрилась, зачадила в тех местах, где раньше было пламя. Ноги сами понесли его в пляс на пару с Долой.

В былые времена близнецы не раз так танцевали у костра вместе с другими хисантскими наемниками, и песню знали наизусть. Улыбаясь, Лайе плясал, чувствуя руку близнеца на своём плече. Мелькали лица, слышались одобрительные возгласы и хлопки в такт шаманской музыке и танцу близнецов. На мгновение Лайе прикрыл глаза и потянулся Даром к душе Огненной Земли. И ласково, искренне попросил позволить ему помочь исцелить хотя бы крохотную часть Джагаршедда от скверны.

И Огненная Земля позволила.

–А что же если на пути

Нам лихо вдруг оскалит пасть?

Ему навстречу полетим,

Друг другу не дадим пропасть.

Звонкие голоса братьев звучали в унисон, а под ногами сквозь песок прорастала трава. Везде, где ступали в своей пляске близнецы, появлялись зеленые островки, там, где во время танца Йохаведа пылал огонь – теперь расцветали цветы, а наблюдавшие за этим нежданным чудом шеддары благоговейно притихли.

–В далеком Радости Краю,

В шеддарской жаркой стороне,

Тебе я песню пропою,

Богов ты молишь обо мне.

Чтоб так, вовек, плечом к плечу,

Седлом к седлу, мечом к мечу!

...Сольвейг открыла глаза, прислушиваясь к музыке и песне, доносившейся из центра лагеря. Борясь с дурнотой, она выглянула из шатра, вглядываясь в ночь. Вдали виднелись всполохи костров, и там же был источник музыки. Ведьма прикрыла глаза и тяжело вздохнула. Джагаршедд менялся – здесь и сейчас, понемногу, помаленьку. Казалось, что опустошавшая его зараза невольно отступила перед силой иллирийского шамана. Сольвейг признала – это поистине было чудом. И все же, она почувствовала злость. Почему синеглазому ублюдку дозволено жить почти вечно и обладать бесконечным Даром, в то время, как ей, человеческой ведьме, приходится по крупицам собирать чужие жизни для того, чтобы самой не подохнуть?

Сольвейг раздраженно топнула ногой, и ей почудилось, что Огненная Земля тут же откликнулась на ее недовольство. Песок под ногами заходил ходуном, ведьма едва не потеряла равновесие и тут же охнула, почувствовав очередной приступ тошноты. Позеленев, она отступила назад и скрылась в шатре.

Ей невыносимо сильно хотелось вернуться домой, в Джалмаринен. Ибо Джагаршедд не принял ее – ведьма чувствовала себя чужой, и даже духи не желали откликаться на ее зов.

Огненная Земля не любила ее, а собственное бремя иссушало ведьму. Лёжа в темноте, ведьма слушала доносящиеся до неё музыку и голоса братьев. Сейчас это была спокойная, медленная и тягучая мелодия, а слова... Сольвейг не понимала иллирийского языка – но песня казалась ей чарующей и одновременно тоскливой. Подумав, ведьма поняла, что с братьями ее жизнь пересеклась уже больше года назад. Странное чувство одолело Сольвейг – чудилось ей, будто та встреча случилась много-много лет назад, а время, проведённое в бесконечном пути, стёрло все границы. Женщина снова приложила руки к животу, прислушалась к себе, чувствуя, как сияет ярким светом не рожденная ещё душа. И вновь ее одолели мрачные мысли. Теряясь в собственных сомнениях, Сольвейг незаметно задремала.

...Лайе казалось, что ночь никогда не закончится. Странное это было ощущение – быть беспечным и счастливым, чувствовать себя свободным. Много петь и так же много танцевать, смеяться и шутить. После задорной «Хисантской боевой» подтянувшиеся на танец Йохаведа шеддары заметно оживились. Бутыль с синим жутким пойлом быстро пошла по кругу, и вскоре уже не одни близнецы веселились и плясали. Стёрлись границы между двумя народами, и исчезла отчужденность сыновей Джагаршедда к Доле. Словно Йохавед, чьими глазами на мир в эту ночь глядела Махасти, заставил их забыть о том, что у смеска серая кожа, и сам он не имеет имени в Джагаршедде. Оазис, до сих пор состоявший из одних лишь стойких акаций, теперь зеленел и цвёл, а духи... Они больше не боялись Лайе, и сама Огненная Земля, казалось, приняла чужого шамана.