Текст книги "Сага о близнецах. Сторож брату своему (СИ)"

Автор книги: jenova meteora

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

Кто-то прикатил бочонок с пряным вином – и веселье продолжилось. Много песен было спето, много танцев сплясано, много историй рассказано. Спустя несколько часов Дола охрип, а Лайе уже и вспомнить не мог, что они пели, чему смеялись.

Лишь одна песнь упорно крутилась в его голове. Близнецы исполняли ее на родном языке – ибо не было слов на шеддарском, способных передать истинную суть песни. И возможно, то было к лучшему – Лайе был уверен, что за некоторые слова в песне шеддары с удовольствием вздёрнули бы близнецов на первом же дереве, дабы достойно завершить сию ночь.

Белые птицы, откуда летите вы?

Из обители Вечной Земли,

Где реки в закат бегут молоком

Где наш тихий дом.

Белые птицы, где ваш приют?

У стен Термарилля нас гнезда ждут

Там две луны и два короля,

Да будет славной в веках Земля!

Пока Дола, прикрыв глаза, напевал эти слова, Лайе наблюдал за ним – а перед внутренним взором проносились все годы, что братья провели бок о бок.

«Мой дом – там, где ты» – говорил ему Дола.

«Я обещаю, я стану сильным и буду тебя защищать» – обещал он когда-то Лайе.

И иллирийский шаман, счастливо улыбаясь, смотрел на близнеца, и снова видел его душу – яркую и бесконечно свободолюбивую.

Белые птицы, где ваши птенцы?

Украшают собой дворцы

И веселят клыкомордых детей,

Им и не счесть клетей.

Белые птицы, куда летите вы?

Во все края Пустынной Земли

Укроем крылами мы сыновей

Чтоб вместе и сгинуть в ней.

А под утро близнецы сбежали в Шергияр, на побережье. И сидели там, разглядывая звезды и небо до самого рассвета. Лайе находил созвездия, а Дола угадывал их названия. А потом рассвело.

Сидя на валуне, о который разбивались морские волны, Лайе сонно зевал. Весь хмель почти выветрился из головы, и теперь иллирийцу просто хотелось спать. Будь его воля – он заснул бы прямо здесь, наплевав на все. Дола сидел рядом, весь лоск веселья давно сошёл с него, и теперь он, задумчиво подтянув колени к подбородку, вглядывался вдаль. Борясь с дремотой, Лайе украдкой созерцал близнеца, искренне радуясь тому, что здесь и сейчас между ними все было, как прежде.

–Ли, как ты думаешь... это навсегда? Наша жизнь и наш путь? – вдруг спросил Дола.

Лайе оторвался от его созерцания, немало удивлённый вопросом близнеца. Настроение у него было благодушным, и он мягко улыбнулся в ответ.

–Конечно навсегда. Навечно, брат. Мы ведь с тобой неделимы.

Дола бросил на него странный взгляд и как-то отчаянно улыбнулся.

–Навсегда, значит... – тихо произнёс он про себя. – Когда ты так говоришь, я почти в это верю.

Спустя несколько дней шхуна «Удачливая» была готова снова отправляться в путь, а с ней и близнецы с ведьмой. Надо сказать, братьев провожал почти весь шеддарский лагерь, и настроение у сборища клыкомордого племени было донельзя дружелюбное. К своему удивлению, Лайе вдруг понял, что отнюдь не хочет покидать эту землю – и был несказанно поражён этим открытием. Дола испытывал чуть меньше восторга в отношении Джагаршедда, но все же он смягчился, и пожалуй причиной тому стали Йохавед и Малакай.

Оба шамана, не сговариваясь, прибрали полукровку к себе под крылышко, и со стороны это выглядело весьма забавно. Нрав Малакая остался прежним – сварливым и несговорчивым, и Доле от него доставалось столько же брани, сколько и остальным шеддарам. А вот Йохавед так и лучился дружелюбием и жизнелюбием, но таковым он был рождён. Незадолго до отбытия из лагеря к Доле подошёл Кангу – и совершенно неожиданно принёс ему свои извинения и предложил мир. Впрочем, оный продлился совсем недолго – к концу дня молодые воины снова едва не сцепились и были вынуждены выслушать долгий и нудный воспитательный монолог из уст Малакая, и при этом их знатно помятые после взбучки уши грустно прижимались к голове. Лайе почти все время проводил с Шаэдид, едва ли не каждый день выбираясь в остатки древних городов, разбросанных по саванне за Шергияром. С подачи воительницы иллириец учился постигать новые грани своего Дара, привыкал управлять им, ведь с тех пор, как его сила приумножилась, сдерживать ее стало гораздо труднее.

Сольвейг избегала Долу, придумывая всевозможные объяснения и исчезая из лагеря до самого вечера. Нелюдь видел, что с ведьмой творилось что-то неладное, и сама она с каждым днём выглядела все более болезненно и истощенно. Но все его попытки докопаться до правды Сольвейг пресекала на корню и, в конце-концов, Дола плюнул и оставил бесполезное занятие, переключившись на Йохаведа и Малакая.

Таким образом, несколько дней пролетели для всех совершенно незаметно, и теперь троица стояла на пристани, наблюдая, как матросы заносят по помосту последние ящики с грузом. Рядом стоял недовольный капитан «Удачливой» и от души сетовал на своего помощника, умудрившегося сломать ногу в пьяной драке накануне, и вынужденного остаться на берегу. Капитан с подозрением косился на бледную и осунувшуюся Сольвейг, явно не испытывая восторга по поводу присутствия женщины на борту своего корабля.

Миролюбиво улыбаясь, Сольвейг объясняла ему, что она целительница и может оказаться полезной, ведь не так уж редки несчастные случаи среди экипажа, особенно во время бурь. Капитан некоторое время оценивающе разглядывал свою собеседницу, а затем с сомнением выдал:

–Ты бы себя подлечила... целительница. Ишь, помощь предлагает, а сама зелёная стоит и тощая, в чем тут жизнь держится только? – с нескрываемым скепсисом буркнул он.

Уязвлённая ведьма захлопнула рот и замолчала, глядя мимо капитана на близнецов, в это время беседовавших с Шаэдид. Они о чем-то вполголоса переговаривались и тихо посмеивались. В любое другое время ведьма не преминула бы встрять в разговор и внести свою лепту. Но сейчас она старалась привлекать как можно меньше внимания к своей персоне, и потому, стиснув зубы, осталась в стороне молчаливым наблюдателем.

Лайе с ироничной улыбкой наблюдал, как Дола прощается с шеддарами. По-дружески он обнялся с Йохаведом, обменялся крепким рукопожатием с вечно хмурым Малакаем. Затем Дола обнял Шаэдид – крепко-крепко, но под пристальным взглядом Сольвейг приложиться ненароком щекой к пышному бюсту воительницы не рискнул.

Едва Дола сделал пару шагов назад, Лайе подошёл к Шаэдид. На губах женщины появилась веселая ухмылка, воительнице явно было интересно узнать, каким будет прощание Лайе. Мельком оглянув всех присутствующих, Лайе шагнул вперёд и, встав на мыски сапог, требовательно поцеловал Шаэдид.

Дола удивленно присвистнул, Сольвейг выпучила глаза, поражённая до глубины души. Капитан шхуны спрятал ухмылку в бороду, Йохавед расплылся в широченной клыкастой улыбке, и один лишь Малакай сохранял недовольное выражение лица.

–Приезжай на Вечную Землю, – тихо сказал Лайе.

–Как решит наш Первый, – так же тихо отозвалась Шаэдид. – Скорее всего я буду нужна здесь, в его отсутствие.

Иллириец в ответ понимающе склонил голову.

Они не стали затягивать прощание, и вскоре близнецы смотрели на удаляющийся берег Шергияра до тех пор, пока он не скрылся с горизонта. Лишь тогда Лайе позволил себе исторгнуть протяжный вздох. Дола шутливо ткнул брата локтем в бок.

–Ай братец, ай ловелас! – развеселился он, – Саму Шаэдид! Нет, я тебя прекрасно понимаю – какая женщина...

Почему-то Лайе нестерпимо захотелось двинуть близнецу в зубы, чтобы тот перестал похабно ухмыляться. Но, как и всегда, нелюдь сдержался, натянув на лицо постное выражение.

–У неё чудесная душа. – тихо заметил Лайе, в общем-то и не надеясь на понимание со стороны близнеца.

–И объемная, – серьезно согласился Дола. – Видел я, как ты... пялился на её душу.

Лайе закатил глаза и потёр переносицу. Как он, оказывается, отвык за время, проведённое в Джагаршедде, от сальных комментариев брата. Едва Шергияр окончательно исчез из виду, как Дола мгновенно преобразился – стал прежним, невыносимым обладателем языка, что был как помело.

–Я вообще не думала, что ты способен на тёплые чувства, синеглазик, – подала голос Сольвейг.

Близнецы одновременно обернулись на ведьму, которая сидела на сложённых на палубе канатах и зябко ёжилась, несмотря на то, что день был жарким.

–О, он ещё как способен! – немедленно отозвался Дола и панибратски обнял близнеца за шею. – Просто это только для избранных.

И все-таки получил от брата болезненный тычок кулаком в ребро.

–Захлопнись, малой. – тон Лайе смягчил резкость слов, и Дола тут же изобразил жестами, что он нем, как рыба.

Сам Лайе почувствовал приближавшуюся уже знакомую дурноту. Взглянув на Сольвейг, он понял, что она испытывает те же самые ощущения – женщина быстро позеленела, и прикрыв ладонью рот, старалась глубоко дышать.

И Лайе малодушно порадовался тому, что в этот раз за борт блевать будет не только он.

...Капитана шхуны звали Торгир, родился он в деревушке Сванригин Холм, что находилась близ крепости Айнцкранг, последнего оплота цивилизации на севере Джалмаринена. Душа Торгира не лежала к кузнечному делу и все детство он расстраивал своих родичей, не желая становиться добропорядочным северянином. Ещё в отрочестве Торгир сбежал из родной деревни, прибившись к торговому каравану. А чтобы не считали его лишним ртом – помогал в делах караванных и так и эдак, старался изо всех сил. Прибыв на юг – в жаркую Алькасабу Назара – Торгир понял, что отныне и навек его душа принадлежит морю. Домой он так и не вернулся, но начал новую жизнь, завербовавшись на один из кораблей юнгой. С тех пор утекло много воды – и сейчас Торгир был капитаном «Удачливой», и любил свою шхуну больше, чем любую из встреченных женщин, а смысл его жизни состоял в том, чтобы бороздить переменчивое, беспокойное море Жажды.

Обо всем этом узнала Сольвейг во время вечернего ужина. Капитан был любезен – и пригласил пассажиров «Удачливой» в свою каюту. Надо сказать, увидев северянина, Сольвейг поначалу обрадовалась, но вскоре ее радость померкла. Еда казалась безвкусной, вино скисшим, а саму ведьму постоянно мутило. Бледная и нездоровая она тихо сидела за столом и без аппетита ковырялась в тарелке с едой. Боковым зрением ведьма видела Лайе – иллириец сидел с невозмутимым видом, но кожа его приобрела зеленоватый оттенок, и он почти ничего не ел, предпочтя вину простую воду. Казалось, его ничто не интересовало и ведьма тихо этому порадовалась – так сильно она опасалась, что нелюдь заметит произошедшие с ней перемены. Но, судя по всему, Лайе устраивало молчание ведьмы, и он не обращал на неё ровным счетом никакого внимания, прислушиваясь к оживлённому разговору Долы и Торгира.

–...не к добру это, ох не к добру. – пробасил Торгир, покосившись в сторону Сольвейг.

Ведьма немедленно развесила уши, тут же заинтересовавшись разговором. Поймав ее любопытствующий взгляд, Дола откинулся на спинку стула и, склонив голову набок, сложил руки на груди.

–У нас, иллирийцев, нет подобных предубеждений против женщин на корабле. Многих иллирийских женщин-айя предпочитают брать на борт. Считается, что они могут защитить от непогоды, договориться с духами реки. – произнёс он. – Вы, jalmaer, поступаете наоборот. Почему?

–Море Жажды непостоянно, а его хозяйка ревнива и гневлива. Зачем тревожить лихо, коли оно спит? – туманно отозвался Торгир, и Сольвейг заметила, что он понизил голос и быстро начертал в воздухе защитный знак, будто и правда опасался чьего-то гнева.

–Хозяйка? – переспросил Лайе, перестав наконец-то безучастно ковырять свою еду.

–Негоже поминать ее имя всуе, когда находишься в чужой стихии, – буркнул Торгир, уже сожалея о том, что заговорил на эту тему.

–Брось, Торгир! – рассмеялся Дола, – Женщины любят, когда их вспоминают, быть может это польстит твоей хозяйке моря!

–Расскажи, – спокойно попросил его Лайе.

Сольвейг так и не поняла, обратился ли синеглазый нелюдь к своему Дару, или капитан «Удачливой» сообразил, что любопытные братья от него не отстанут, но Торгир тяжело вздохнул и пробормотал:

–Будь по-вашему, остроухие. У нас, у моряков, поверье ходит, что у Моря Жажды есть своя хозяйка. Мы зовём ее Сагарой, морской королевной. Клыкомордые из Шергияра говорят, что на их языке оно звучит, как «sagarath» – «жажда», отсюда и название самого моря. Много легенд среди моряков сложено про Сагару, и все они восходят к смутным временам. Мы, люди, слишком мало живем, чтобы помнить их, но вы – шеддары и иллирийцы зовёте то время Периодом Исхода...

–И снова все ведёт к Исходу! – вклинился в повествование Дола. – Есть ли в этом мире хоть что-то, не связанное с ним?

И получил пинок в колено от брата и его укоризненный взгляд.

«Нет, малой. Самые страшные истории и самая сильная боль всегда будут восходить к мигу, когда Совершенные вторглись в этот мир и изувечили его» – подумал Лайе, вспомнив угасающий Джагаршедд.

Торгир откашлялся, возобновляя прерванное повествование:

–Ныне уже неведомо, когда и кем была рождена Сагара, одни уверяют, будто она была дщерью Джагаршедда, подкидышем на земле Алькасабы Назары. Другие говорят – Сагара всю жизнь прожила на берегах Назары. Слыла она красавицей, какой свет не видал. Да только глаз у неё был дурной. Посмотрит на соседского дитятку – и тут же его хворь одолеет. Глянет на крынку с молоком, глядишь – и скисло. Недолюбливали Сагару, но терпели – умела она предсказать погоду, чем спасала рыбаков, да зачаровывать обереги могла. Но наступила тяжкая пора для Назары. Разбойничал в те времена на Море Жажды пират, Мертвец Кель звали его. Говорят, во время одного из набегов он увидел Сагару и пожелал заполучить ее – но ускользнула чаровница, скрылась и не смог ее найти никто и нигде. С тех пор участились набеги пиратские на берега Назары. А жители и думать долго не стали – порешили они, мол коли положил Мертвец Кель глаз на их чаровницу – так пущай и забирает на веки вечные. Поймали они Сагару, да привязали к камню на морском берегу, решив, что будь на то воля Первозданных – во время прилива море заберёт ее раньше, нежели пиратский капитан. Но море пощадило Сагару – и Мертвец Кель явился гораздо ранее обычного, будто чуял свою жертву.

Говорят, в то лето прекратились набеги на Назару, а Сагара исчезла, и люди думали – навсегда.

Никому не ведомо, что произошло дальше. Много лет прошло, прежде чем стали твориться события чудные. Из моря каждый год, в Ночь Духов начали выходить мертвецы – утонувшие моряки. Шли они к своим семьям, к отчему дому, просили впустить их, дать им немного тепла. И горе было той семье, что решала впустить домой давно пропавшего мужа или сына. Наутро находили в тех домах мертвецов. Хладными были они, да выглядели так – словно сами утопли, в постелях своих. Во сне. А затем и море взбунтовалось – пропадать стали корабли и лодки рыбацкие. Редко когда находились выжившие в крушении, но те, кто остался – рассказывали в помешательстве своём байки странные. Будто видели саму хозяйку моря – была она красоты неземной, и стояла на палубе старого, обветшавшего корабля. А за штурвалом видели другого – мертвяка, который при жизни носил имя Мертвеца Келя, пиратского капитана. А затем та дева призывала из глубин морских чудище невиданное – кракена. Говорят, он огромен и способен переломить любой корабль напополам. Море пожирало своих жертв. И лишь будучи мертвыми, они раз в год могут вернуться домой... Чтобы забрать с собою свои семьи. В Назаре говорят – это проклятие Сагары, вечная месть за то, что когда-то ее отдали Мертвецу Келю.

Так рассказывают люди. Сколько в том правды – неведомо, но мы, моряки, стараемся лихо не будить.

Торгир залпом осушил кружку с брагой и перевёл дыхание, закончив столь долгий рассказ. За столом висело тяжелое молчание, и никто не решался его нарушить.

Лайе вдруг почувствовал, что качка корабля изменилась, словно стала сильнее. Не успел он и рта открыть, как Дола резко прижал уши к голове и сощурился.

А затем началось.

На столе мелко задрожала, задребезжала посуда, «Удачливая» резко накренилась, и вся посуда с грохотом полетела на пол.

–Что за...? – Сольвейг успела лишь заметить, как побледнел Торгир.

Дальше события начали развиваться стремительным образом. За дверью каюты раздались громкие вопли, «Удачливая» снова накренилась – на сей раз куда сильнее, и по полу заскользили стулья – вместе с сидящими на них гостями капитана. Дола резко вскочил на ноги и помчался к лестнице, что вела наружу, на бегу подхватив ножны, которые ему кинул брат. Торгир и Лайе быстро последовали за ним, а следом бежала Сольвейг.

Вылетев из капитанской каюты на палубу, Дола так и застыл, широко раскрыв глаза в неподдельном изумлении.

– О, задница Махасти, shienadan… – потрясенно пробормотал он, не в силах оторвать взгляд от увиденного им зрелища.

Гигантский кракен вздымался перед шхуной, многократно превосходя ее размерами, а его щупальца уже медленно, но неумолимо ползли вверх по обшивке корабля. На голове чудовища Дола разглядел женщину. Когда-то она, и в самом деле, была прекрасна – и ее бледное, будто мертвое, лицо все ещё хранило остатки былой красоты. Некогда золотистые волосы позеленели, на бледном лице прорастали кораллы. Они же венчали голову женщины, образуя корону. Синие губы кривились в жестокой усмешке, но вот глаза – мутные, белесые, казались поразительно живыми.

–Сагара... – благоговейно прошептал Торгир.

И тут одно из щупалец морского чудовища обрушилось на корпус «Удачливой». Обшивка затрещала, шхуна словно застонала-закричала от боли. А Лайе в самом деле слышал крик души корабля:

Бегите! Спасайтесь! – скрипели доски «Удачливой». – Бегите – или сгинете здесь!

Матросы метались по ней, объятые ужасом, понимая, что спасения не будет. Когда второе щупальце снесло грот-мачту, штаг с жутким треском лопнул, а следом рухнула и вторая мачта.

Сольвейг с ужасом смотрела на стремительно темневшее небо – солнце скрывалось за набегающими сизыми тучами, подул сильный ветер, море заволновалось ещё больше, волны швыряли корабль из стороны в сторону. Лайе зажал уши руками, пытаясь заглушить отчаянные вопли гибнущих моряков – и громкий голос погибающей шхуны. Он почувствовал, как Дола хватает его за руку – взгляд у него оказался совершенно безумным.

–Мы должны бежать, Ли! – крикнул он сквозь страшный грохот. – Если ещё уцелели шлюпки...

–Мы не спасёмся. Не спасёмся... Мой корабль! – Торгир так и остался стоять на палубе, с трепетом взирая на Сагару и ее чудовище.

Ругнувшись, Дола послал капитана к демонам и, подхватив растерянную ведьму, побежал в сторону шлюпбалки, расталкивая мечущихся матросов. Но и там их ждало разочарование. На глазах близнецов и ведьмы последняя шлюпка, загруженная моряками, начала спускаться в воду. Тут же шхуну подхватила огромная волна – и шлюпка соскользнула вниз, а затем скрылась под водой вместе со всеми, кто на ней был.

На шлюпбалку обрушилось ещё одно щупальце, Лайе успел вовремя отскочить в сторону, а Дола развернулся лицом к ведьме, закрывая ее собой, и не своим голосом зарычал, когда некоторые из разлетевшихся во все стороны щепок задели его.

–Ли! – заорал он, ища глазами брата.

–Здесь! – голос близнеца звучал приглушенно на фоне остальной какофонии. – На верхнюю палубу, быстро!

Они мчались с одного конца на другой, уклоняясь от щупалец и падающих снастей, Сольвейг в ужасе визжала, Дола бранился на всех доступных ему языках, а Лайе судорожно искал выход, способ спастись.

Новая волна встряхнула шхуну с ещё большей силой, пронеслась по палубе, едва не смыв троих оставшихся в живых. «Удачливая» скрипела и стенала под давлением щупалец кракена, и в конце концов с жутким треском переломилась посередине. Дола отчаянно замотал головой – не могли они здесь сдохнуть, нет! Слишком рано, слишком глупо! Палуба дрожала и медленно погружалась в воду. Не помня себя, Дола одной рукой схватился за что-то, что казалось ему наиболее устойчивым, а второй прижимал к себе намертво вцепившуюся в него ведьму.

Лайе простер руки, пытаясь утихомирить буйство стихии, но в ответ наёмники услышали лишь утробный рев, да злой женский смех. Море не слушалось Лайе, оно повиновалось лишь своей хозяйке – Сагаре. Иллириец попытался дотянуться разумом до морской королевны, но она была глуха и слепа к нему, а его Дар, как оказалось, был бессилен против Сагары.

–Портки Махасти, курва мать, shienadan, – зло бормотал под нос Лайе, пытаясь справиться со стихией.

Должен был быть выход. Должен. Очередной крен едва не опрокинул всех в море, Дола снова заорал нечто бранное, костеря всех и вся, включая Сагару и гигантского кракена. Лайе не слышал этого. Ползая по дрожащей палубе на коленях, он пытался судорожно вспомнить нечто важное, что ускользало от него. Выход был, надо было его найти.

Давай же, давай...

...В памяти мельтешили отрывки из древних манускриптов, прочитанных им давным-давно. На языке вертелись слова древнего наречия, принадлежавшего Совершенным. Лайе понял, что это – единственное их спасение на тонущем корабле. И слова забытого языка сорвались с его губ, вместе с новой вспышкой Дара. Ему даже не понадобилось собирать свою волю в кулак, чтобы управлять столь могущественной силой: страх и бешеное желание жить сделали все за него. И когда иллириец прочертил в воздухе рукой невидимую черту, пространство в этом месте изменилось, скомкалось и смялось, а затем стало расползаться в стороны подобно тлеющей на углях бумаге, обнажая под собой... пустоту, абсолютное ничто.

Трое замерли на палубе корабля, не в силах оторвать взгляды от столь чудовищной картины. Морская вода хлынула в эту пустоту – и исчезла в небытии. Из чёрного зёва дыхнуло могильным хладом – невзирая даже на бушевавшую вокруг бурю.

–Туда! – крикнул Лайе, – У нас нет другого пути!

Дола застыл, скованный ужасом: из пустоты на него смотрели тысячи безумных глаз. Они звали его, и тут же у Долы невыносимо заболело за грудиной, там, где было беспокойное сердце. Он отчаянно мотнул головой, отказываясь делать последний шаг вперёд. Сольвейг вырвалась из его объятий и попятилась, не в силах оторвать взгляд от чёрного зёва.

Волны бушевали, и остатки корабля начало затягивать в бездну.

–Прыгай!!! – заорал Лайе.

–Лайе, нет! – Дола попятился назад, туда, где их ждала верная гибель. – Я не прыгну туда, не заставляй меня...

Он успел только повернуться лицом к близнецу, когда тот выругался.

Черт бы тебя побрал, малой! – разозлённо подумал Лайе и, выставив вперёд руки, с силой толкнул брата вниз. Затем, не оборачиваясь, схватил за руку Сольвейг и спрыгнул вместе с ней в чёрный зев.

Темнота схлопнулась вокруг них, и наступила благословенная тишина.

====== Глава 4: Город страшных снов. Узники Абэ Ильтайна ======

A thousand years, a thousand more,

A thousand times a million doors to eternity

I may have lived a thousand lives, a thousand times

An endless turning stairway climbs

To a tower of souls

If it takes another thousand years, a thousand wars,

The towers rise to numberless floors in space

I could shed another million tears, a million breaths,

A million names but only one truth to face

A million roads, a million fears

A million suns, ten million years of uncertainty

I could speak a million lies, a million songs,

A million rights, a million wrongs in this balance of time

But if there was a single truth, a single light

A single thought, a singular touch of grace

Then following this single point,

this single flame,

The single haunted memory of your face

© Sting – A thousand years

There’s a path running under the city

Where the stones and the hills divide

There’s a path we can walk through the loss and the pity

She’s out of the light, she thought it’d be safer

She said «I wanna go home»

Eyes turn grey like her face in the paper

She said «I wanna go home»

There’s a girl sleeping under the river

Where the snow and the rain collide

There’s a girl that we watch and we’ll soon be with her

She’s out of the light, she doesn’t remember

She said «I wanna go home»

Face turns white like a sky in December

She said «I wanna go home»

I wanna go home

© The Birthday Massacre – Leaving Tonight

Вековые деревья Дуэн Брона издревле славились своей красотой. Могучие стволы стремились вверх, а кроны были настолько густыми, что едва пропускали солнечный свет. Много слухов ходило об этом лесе: будто бы давным-давно здесь было место силы, но за минувшие тысячелетия оно себя растратило, оставив лишь память и древних духов. Но и поныне сюда приходили иллирийцы из близлежащих деревень, чтобы принести дары лесу. Считалось, что желание того, кто придёт с просьбой к духам Дуэн Брона, обязательно исполнится. Но нередко здесь пропадали путники, а местные списывали это на особые чары леса – каждый, кто войдёт сюда с недобрыми намерениями – обязательно сгинет. А духи Дуэн Брона спали и видели сны. О прошлом и кровавых войнах. О настоящем и жизнях простых иллирийцев. О будущем, которому суждено измениться. И меж высоких деревьев царил благодатный покой.

Но тишина многовекового леса была нарушена: кто-то шёл по незримой обычному глазу тропке, осторожно убирая с пути встречные ветви. Этот кто-то ступал тихо и осторожно, но все же недостаточно бесшумно для того, чтобы Дуэн Брон продолжил дремать. Лес наблюдал за незваным гостем, незримые духи кружились вокруг него, и только диву давались – такой яркой оказалась его душа. Но был чужак совершенно глух к их зову. Был он и слеп к той красоте, которая испокон веков манила к себе иллирийских «айя» – так звали шаманов и сновидцев этого народа. Он крался между деревьев, видя своими желтыми глазами «след», направлявший его по верному пути. Находя спрятанные ловушки, иллириец обезвреживал их или же обходил стороной. Услышав непонятный звук, он быстро навострил уши, затаился, спрятавшись за могучим стволом дуба, ожидая, что здесь кто-нибудь появится. Но то ли его преследователи решили пойти окольным путём, то ли сами затихли, и потому нелюдь покинул укрытие, медленно продвигаясь дальше.

Звук повторился, на сей раз уже гораздо ближе, и иллириец, беззвучно ругнувшись, понял, что скрываться дальше бесполезно. И он, сломя голову, помчался напролом. Пару раз он едва не напоролся на ловушки и сумел в последний момент избежать, если не мучительной смерти, то тяжелых увечий точно. Не было нужды оборачиваться назад и вслушиваться в тишину леса, чтобы понять – его по-прежнему преследуют.

В том, что он вряд ли сумеет оторваться, иллириец не сомневался. Ведь Гончие считались лучшими следопытами, ищейками Вечной Земли. А он, Дола Даэтран, хотел быть одним из них.

Он желал этого так сильно, что по истечении обучения и службы в армии, немедленно подал прошение о назначении его в ряды Гончих. Конечно, Дола не обольщался, и прекрасно понимал, что его ждет. Знал он и то, что муштровать его будут больше других, и придираться к результатам испытаний станут изо всех сил. И потому он постарался сдать все с блеском. А теперь ему оставалось пройти последнее и самое сложное испытание: добраться до сердца леса.

На самом деле, задание было таково: пробраться в лагерь следопытов, располагавшийся где-то в тысячелетнем лесу Дуэн Брона, и выкрасть офицерский кортик у капитана Гончих. Несмотря на то, что задача оказалась не из легких – лагерь был разбит не на земле, а спрятан высоко в кронах тысячелетних деревьев – с первой её частью Дола справился успешно. Он мог гордиться тем, что ему даже не пришлось прибегнуть к насилию, дабы свершить кражу, и он сумел выбраться из лагеря незамеченным. Но все же Дола где-то просчитался, раз Гончие быстро распознали, кто это сделал, и теперь гнались за ним. Времени размышлять о том, где же он накосячил, у иллирийца не было, и Дола лишь быстро проверил, на месте ли его трофей, и продолжил свой увлекательный путь с препятствиями.

Надо сказать, чем больше он углублялся в лес, тем труднее ему было сосредоточиться на собственной цели. Дола слышал о том, что чары Дуэн Брона рассеивают любые проявления Дара, но он даже подумать не мог, что здесь, в лесной глуши, исчезнет защита Лайе, которая много лет спасала его от кошмарных снов и безумия. И потому Дола упорно шёл вперёд, стараясь не обращать внимание на сумятицу, воцарившуюся в его беспокойном рассудке. Он уже и забыл, каково это – слышать голоса в собственной голове, бороться с самим собой.

И сейчас они говорили, шептали, кричали – каждый на свой лад, лишая его возможности ясно мыслить. Словно кто-то другой норовил одержать верх, вырваться на волю, завладеть разумом иллирийца. Дола потёр ноющие виски, поднял взгляд вверх. Там, где раскинулись ветвистые кроны деревьев, он видел путь. Чутьё вело его туда, ввысь. Недолго думая, Дола начал взбираться по стволу дерева, совершенно не боясь упасть. Он знал, что пока страха нет – он сможет добраться до цели.

Мысли – непрошеные, чужие – в голове словно жужжали, хаотично роились, сбивая с толку, отвлекая от цели. Это испытание, все слишком сильно напоминало Доле Джагаршедд, и теперь, когда Дар Лайе был бессилен в этом лесу, иллириец чувствовал, как потихоньку сходит с ума. И оттого хотел добраться до сердца леса раньше, чем окончательно потеряет сам себя.

Раз-два-три, хочешь жить, маленький rak’jash – беги.

Ох, давно он не вспоминал старую-добрую считалку, не было в ней нужды все эти годы. Кто бы мог подумать, что она так поможет ему здесь, в Дуэн Броне? Сосредоточиться на простом повторении одной и той же фразы, видеть перед собой скрытый от обычного глаза путь – и не думать больше ни о чем.

В голове – щелчок. Раз-два-три, хочешь жить – беги.

Руки устали и гудели, один раз он едва не сорвался вниз, успев в последний момент вцепиться в толстую ветку. И потом висел над бездной несколько долгих мгновений, пытаясь вспомнить, кто он, где и когда был рождён. Затем с трудом подтянулся и заставил себя перекинуть через ветвь ногу, и несколько минут лежал, распластавшись на ней всем телом и пытаясь отдышаться. Когда предательская дрожь в руках и ногах исчезла, а сердце уняло свой бешеный ритм, Дола снова поднял голову.

Раз. Два. Три.

Все дороги ведут наверх, Дола Даэтран. Соберись и иди дальше, если не можешь – ползи. Это не Джагаршедд, не тюрьма Совершенных, и преследуют тебя вовсе не старшие сыновья Редо, а Гончие. Ты же так желаешь стать одним из них, доказать, что ты – не какой-то там смесок из Дома Даэтран, доказать, что ты прирожденная ищейка, что ты достоин быть Гончим. Ты не умеешь довольствоваться тем, что уже имеешь. Нет у тебя золотой середины, ты можешь стать лучшим – или быть уничтоженным. Соберись, Дола-Доэлха, Бес из Джагаршедда, и иди. Не посмеешь же ты осрамить своего брата? Чего ради ты пошёл служить? Вспомни, Дола Даэтран, вспомни, что ты ему обещал. Соберись – и принеси Лайе свою победу.