Текст книги "Темные дни, черные ночи (СИ)"

Автор книги: Anless

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 69 страниц)

- Ты оживила Крюка, пошла за ним в ад. Теперь я лучше тебя понимаю. Я хочу, чтобы Румпель был жив, и это нужно не только мне, но и вам. Всему городу. Потому что никто не может больше совладеть с Тьмой. Так давай заключим взаимовыгодную сделку – вы избавляетесь от проклятой психопатки и получаете отличный сосуд для Тьмы в виде Голда, чтобы она никогда не смогла больше захватить никого из вас. А я делаю все для того, чтобы Румпель жил. Соглашайся, Свон. Мне просто нужно, чтобы ты открыла портал, а я уж найду, что сказать хозяину Преисподней. Если откажешь, дорогая, я найду мага, который окажет мне последнюю услугу, уж мне поверь. Она смотрит на нее спокойным взглядом, не выражающим никаких эмоций, но и не оставляющим сомнений в том, что, в случае отказа, обязательно будет найден другой исполнитель. - Как ты можешь быть уверена в том, что твоя сделка будет успешной? - Я найду, что сказать Дьяволу. Поверь. Свон молчит. У Круэллы нет больше сил стоять, потому, пока она все еще в сознании, спрашивает: - Что скажешь, Спасительница? Робко подняв на нее взгляд, взмахнув ресницами, словно бы спрашивала разрешения, Эмма качает головой: - Скажу, что ты самая безрассудная, сумасшедшая и отчаянная женщина, которую мне когда-либо доводилось знать, Круэлла. - В этом мы похожи – просто, без эмоций, кивает Де Виль, смотря на сгущающиеся свинцовые тучи над головой. Силы поразительно быстро покидают ее, хоть она и не понимает, в чем причина. В таком состоянии нужно больше лежать, бороться за жизнь, а она борется за право умереть. Странная женщина, Круэлла Де Виль. Слишком странная. Она оседает на пол, лишь наблюдая за тем, как поднимается в воздухе серебристая дымка Спасительницы, а потом начинает дрожать земля и Круэлла хватается за стену, пытаясь удержаться. Налетевший вмиг ураганный ветер срывает цветы, гудит в трубах, яростно воет в ушах, промозглый холод заползает под одежду, морозя соски. Глаза застилает пелена слез от ветра и ставшей совершенно нестерпимой боли в желудке и Круэлла открывает рот, словно рыба, пытаясь дышать. Подоспевшая Эмма одним ударом кинжала режет ей руку, и когда несколько бардовых, густых капель орошают землю, их буквально подкидывает в воздух, а земля, кажется, готова вот-вот разверзнуться словно от бремени разрешается. Синяя дымка, ползущая из самых недр, сулит им отличную встречу. Уже через минуту они видят своего гостья – рыжий, крепкий, дерзко красивый, что там скрывать, с поразительным высокомерием в глазах. Круэлла не была бы собой, если бы не позволила себе шальную, бунтующую мысль – странно, что Аид без рогов. Снова сказки нагло врут. - Итак, смертные, кому так сильно понадобился Дьявол? Кто скучал по мне? Неужели мы с тобой, Спасительница, о чем-то не договорили, или ты готова сообщить мне радостную новость? Круэлла поднимается, поправляя платье и одергивая манто и, сделав шаг навстречу визитеру, с неприкрытым вызовом, уперев руки в бока, говорит: - Это я звала тебя, повелитель мертвых. У меня к тебе есть разговор. - Разговор? – брови Аида мгновенно взлетают вверх и он непринужденно хохочет, запрокинув назад рыжую голову. - Да – не дрогнув, спокойно кивает Круэлла. – А точнее, сделка. Его словно бы выдернули откуда-то из глубин, из самых недр, где сознание не работает и заставили вернуться на землю. Румпель пытается дышать, жадно глотая воздух и, выпучив страшно глаза, осматривается по сторонам, с удивлением обнаружив себя в собственной лавке. Она сидит рядом, совершенно равнодушная ко всему и смотрит на огонь в камине. - Круэлла? Что случилось? Что произошло? Я жив? Как? – буквально забрасывает он ее вопросами, ощупывая себя и не в силах поверить, что это правда. У великого Темного впервые за долгое время нет ответов. Круэлла поворачивает голову, улыбаясь так, как, наверное, не улыбалась никогда, и ласково проводит рукой по его лицу и щекам. - Привет, дорогой. Склонившись над ним, осторожно целует щеку, край губ, гладит лицо руками, продолжая улыбаться. - Объясни, что случилось! – просит он и выходит уж как-то очень жалобно. Румпель не привык быть жалким, точнее, уже успел отвыкнуть от этого и ему откровенно не по себе. Понимание того, что что-то не так, и что не могли его просто отпустить из самых недр Преисподней, совершенно не радует. Скорее, наоборот – слишком сильно угнетает. Осторожно коснувшись губами его запястья и еще раз кратко поцеловав в губы, Круэлла подходит к камину, закутываясь плотнее в шубу, будто бы ей холодно. Взгляд ее спокоен, почти отрешен от мира, но полон любви и, улыбнувшись снова, она спокойно произносит: - Твоя ученица сделала нечто грандиозное, Румп. Ты можешь мною гордиться. К сожалению, это наша последняя встреча, дорогой. Зато у тебя впереди долгая и, надеюсь счастливая жизнь. Не забывай, ради чего жил все это время, дорогой. Не стоит меня расстраивать. Румпель встает. Подходит к ней на ватных ногах, трогая сначала свое лицо, а потом – ее лоб. Может, у них температура? Они оба сошли с ума, как и полагается влюбленным, вместе? - Круэлла, что происходит? – недоуменно спрашивает он, заглядывая ей в глаза – холодные и поразительно далекие от него. Возлюбленная тем временем прикладывает палец к его устам с неизменным «тссс», а затем проникает в полуоткрытый рот глубоким, страстным поцелуем. Предчувствие недоброго усиливается, когда она прижимается лбом к его лбу и, конечно же, он понимает, что никакой температуры у нее нет. Это не бред и не игры безумного сознания. Это что-то другое. Румпель начинает искать подсказки, ответы, лихорадочно шаря глазами, не зная, что делать, как решить загадку, что она загадала. Ох, мисс Де Виль всегда была самой сложной головоломкой из всех, с кем ему приходилось сталкиваться, как ни крути. Но ответ должен быть, а он не приходит, потому что она так сладко, так ласково целует его. Сердце, еще недавно молчащее, стучит, как ошалелое, бьется барабанной дробью в груди. - Что случилось? – вновь повторяет он, конечно, уже понимая, что ответа не получит. Погладив его по щекам, Круэлла берет его лицо в свои ладони и тихо, будто бы здесь есть кто-то еще, кто может их услышать, говорит: - Видимо, дорогой, нам так и не суждено быть вместе. Ни в какой реальности и ни в каком из миров. Очень жаль. И тут он все понимает. Потому что не было в его лавке чертового камина. Потому что ему слишком хорошо известно, что знаменует проклятая синяя дымка, ползущая из него и тянущая лапы к его дорогой Круэлле. Портал. Только в одно место, в путешествие, из которого нет обратного выхода. Путевка в смерть. Только теперь он понимает, что Круэлла отдаляется, что синяя мгла затаскивает ее в портал, что скоро, еще мгновение, и ее не будет здесь. Что они прощаются навсегда. - Круэлла, что ты, черт возьми, наделала? – испуганно восклицает он, впервые за долгие годы по-настоящему напуганный, впервые настолько растерянный, и отчаянно целует ее глаза, губы, щеки – все, до чего еще достает. - Я люблю тебя! – на одном дыхании кричит она ему, растворяясь в синей дымке и раздавшийся из глубин земли хохот не оставляет сомнений в том, куда она ушла. Румпель мечется, Румпель колотит собственной тростью по тому месту, где секунду назад был проклятый камин, Румпель падает на диван, раскачиваясь как маятник, Румпель кричит вслед самодовольному хохоту: - Проклятый! Ты все, все у меня отнял, все, что мне было дорого! Кинувшись к книгам и разбросав их на пол, он, наконец, извлекает с полки нужную, лихорадочно шурша страницами и закусывая губы в кровь. Он сейчас не способен слушать, слышать, понимать, не способен чувствовать. Только знает, что сделает все, чтобы она была рядом. Теперь уж точно не отступит. И, перелистывая сухие страницы одна за другой, повторяет как молитву, как мантру: - Я спасу тебя. Я спасу тебя, Круэлла. Ты слышишь? Я спасу тебя. ========== Глава 68. Возвращение ========== Он ходит по комнате, мечется в собственном доме, ставшем теперь опостылевшей лачугой, словно загнанный зверь. Ему бы радоваться, что он не спит, лишен такого удовольствия и каждую секунду жизни может использовать на поиск возможности вытащить любимую психопатку из постылого царства теней. Но он не рад. Он устал. Кажется, на него навалилась вековая усталость, скопленная за триста лет Тьмы. Она не дает есть, не дает расслабиться, не позволяет даже дышать. В груди могильной тяжестью застыла боль, камнем лежащая на сердце. Каждый раз, приближаясь к кровати, он борется с желанием растрощить ее в щепки, развалить комнату. В этой комнате все так же, как когда здесь была она: ее духи на прикроватной тумбочке, стакан, из которого она, просыпаясь иногда от жажды, пила воду, ее белье в нижнем ящике шкафа, шубки, хранящие запах ее сигарет, аромат ее тела, разливающийся по всему дому неумолимо преследует его. Он хранит каждую мелочь, хоть сколько-нибудь напоминающую ему о Круэлле, даже ее губную помаду уже с размягченным карандашом, даже салфетку, о которой она вытирала заляпанные мороженным губы. Все до казалось бы, абсурдных мелочей. Он хранит все. Антикварная лавка закрыта уже несколько недель, все это время к ней даже никто не смеет приблизиться, потому что коварный хозяин поставил защиту и, стоит лишь прикоснуться к дверной ручке, как тут же отлетишь до самой городской черты магическим разрядом. Экспонаты покрылись пылью, товар залежался в закромах. Библиотека теперь – его пристанище, он ходит туда, как на работу, всякий раз отгоняя из памяти образ милой Белль с ее удивительными, искрящимися добротой и любовью глазами, с ее губами, похожими на лепестки роз. Этой девочки тоже нет, он потерял ее. Приходя в ее бывшую вотчину, он берет книги, самые разные, всегда древние, и перечитывает снова и снова, иногда дотемна. Но не находит ни единого ответа, ни одной подсказки, как вызволить Круэллу из мрачного царства умерших, если она добровольно, живьем очутилась там. Мифы о Персефоне не работают, из Круэллы плохая Персефона, никаких подсказок нет. Открывать портал снова – значит, грозить не только самому попасть снова в лапы к смерти и ее повелителю, но и обречь на это весь город, который он создал и неоднократно защищал все эти годы, как свою вотчину, свое королевство. Все бесполезно, все впустую. Все тлен. Сколько раз он терял ее – не сосчитать. Всегда по своей глупости, поддавшись страху или не уверенности в том, что может любить и быть любим, по своей горделивой спеси, по ревности, из-за глупого высокомерия. Миллионы слов так и остались несказанными, тысячи эмоций – не выраженными, миллиарды чувств – скрытыми в сердце. Он думал, что у них еще есть время, тогда как время неумолимо утекало от них, как песок сквозь пальцы. Круэлла пожертвовала собой, потому что хотела, чтобы он жил. Круэлла ускорила конец. Вряд ли существование без нее можно назвать жизнью, нет, оно ни сколько не походит даже на бледное ее подобие, даже на слабую копию. Дни, темные, как пасмурный вечер, ночи, черные, словно бездна, каждое безрадостное утро, когда он покидает холодную пустую постель, почти совсем не смятую за ночь – все это похоже, скорее, на метания, нежели на жизнь. Во всяком случае, даже заклятому врагу Голд бы такой жизни не пожелал. Даже самый страшный враг не вряд ли заслужил испытать такие смертельные, страшные муки, на которые он обрек себя и – что самое страшное – Круэллу. Он бьется и бьется над главной загадкой, которая кажется просто неразрешимой. Впервые Голд чувствует себя таким беспомощным. Впервые совершенно не знает, что делать дальше. Если бы его сейчас только могла увидеть Круэлла, она сказала бы непременно, что он размяк. Наверняка кричала бы, что ему нужно собраться и, возможно даже, била бы по щекам и давала тумаки. Как бы он желал этого – любого проявления ее присутствия рядом, любого намека. Но их не было. Черная трясина засосала любимую женщину, такую яркую, необычную, такую безумную и такую отчаянно храбрую и теперь даже по земле ходить больно – каждый раз, делая шаг, Румпель помнит, что где-то там под землей, в самых ее недрах, все еще есть она. И, наверняка, ей там совсем не весело. Еще не понятно, кому из них хуже. Он открывает сегодня глаза, тяжело вздыхая. Еще одна бессонная ночь, которая не принесла никакого удовольствия. Резкий аромат ее духов уже понемногу выветривается из комнаты, он каждое утро распыляет немного парфюма из бутылочки, оставшейся у зеркала, вдыхая этот странный, только одной ей идущий запах, как многие вдыхают кислород, зарываясь в него лицом, закапываясь в воспоминания. Сегодня – не исключение. От него пахнет ее духами, а, впрочем, плевать, они – единственная связь с ней, единственное по-настоящему дорогое напоминание. На улице темно, солнца сегодня, очевидно, не будет, свинцовые тучи заволокли небо, сгустились плотным полотном над сухой, обезвоженной землей. Голд берет зонтик, надевает пальто, жмурясь, как от яркого солнца, когда снова видит висящие в ряд шубки, столь любимые Круэллой. Как он не уговаривал себя остановиться, соблазн оказался слишком велик. Сняв с крайней вешалки манто, он подносит его к лицу, зарываясь носом в мех, и шумно вдыхает хранящийся в нем запах. Немного джина, немного собак, немного сигарет, немного парфюма и совсем чуть-чуть духов – все это образует удивительный, странный, лишь одной ей идущий аромат. Аромат Круэллы Де Виль, такой же безумный и оригинальный, как и она. Мелочи – вот и все, что ему осталось. Мелочи, которые так сильно ранят. Мелочи, от которых сердце еще сильнее болит. Оторваться от этого запаха так же тяжело, как наркоману завязать. Почти нечеловеческим усилием, Голд отправляет манто обратно в шкаф, быстро застегнув пальто на все пуговицы, выходит из дому, оглядываясь, словно вор. Он знает дорогу к сыну как свои пять пальцев – каждый камешек и каждая пылинка от дома до кладбища знакомы ему лучше, чем все другое. Как и всегда, он идет сюда один – никого не встретив по дороге. Люди ненавидят кладбища. Они заставляют окончательно поверить, что близких нет рядом. Они заставляют проиграть. Он идет спокойно, никуда не торопясь. Ему бы прижать сына к груди, сказать ему, что все хорошо, рассказать, что он рядом и как жилось ему все эти годы, но – увы, теперь он обречен лишь сидеть на краю могильной плиты, сметая редкие пылинки с тяжелого надгробия. Нил любил живые цветы и его отец приносит ему камелии – единственно возможный способ признаться в отцовской любви. По мере приближения к кладбищу крепчает ветер – как всегда, когда Темный ищет уединения с сыном. Никогда не дает побыть ему наедине с Беем, всегда сопутствует, подглядывает, любопытничает. Надев очки, чтобы скрыть покрасневшие, да не от ветра глаза, Румпель входит в кладбищенскую калитку, уверенными, заученными движениями направляясь к сыну. Скромная могилка в самом дальнем углу кладбища, с маленьким забором, полная цветов в любое время года – когда плохо с живыми, Голд приносит искусственные. Пусть Бей радуется. Пусть видит, что здесь есть отец, что бесконечно по нему скучает. Зачем он пришел теперь? За успокоением. За подсказкой. Чтобы одному только сыну рассказать, как ему тяжело сейчас. Чтобы плакать, не плача и страдать, пока никто не видит. Теперь могилы две – здесь же, в некотором отдалении от Бея, покоится милая Белль. Мо не захотел и слушать ужасного зятя, похоронил ее рядом с матерью. Когда позволяет ситуация, Румпель приходит и туда, оставляя цветы, столь же прекрасные, какой была она сама. С каждым шагом он приближается к сыну. Вдали уже виднеется аккуратная ограда и первые в этом сезоне цветы, лично высаженные Голдом. Однако, Нил не один. Слегка прищурив глаза, он видит сидящую на скамейке Эмму, очевидно, теребящую в руках маленький носовой платок. - Мисс Свон. Не то, чтобы ее присутствие сильно его удивило, конечно, он знал, что иногда и она проведывает Нила, оставляет букеты, сидит на лавочке рядом с могилой, наверняка вспоминая прошлое. Но почему она пришла теперь, когда, кажется, в их совместной жизни с пиратом наступило абсолютное, ничем не омраченное счастье, подкрепленное удачным вояжем в Подземный мир? Это для него загадка. - Привет, - Эмма встрепенулась и немного растерянно смотрит на него, приглашая сесть рядом. – Я просто решила, что.. Я просто шла мимо и решила зайти. - Ясно – кивает Голд, хотя оба знают, что он нисколечко ей не поверил. Воспользовавшись неловким молчанием, повисшим между ними, Румпель подходит к могиле и, коснувшись рукой памятника, спокойно, абсолютно без эмоций, говорит: - Здравствуй, сынок.