Текст книги "Темные дни, черные ночи (СИ)"

Автор книги: Anless

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 69 страниц)

Этот безумный танец заканчивается почти одновременным воплем, он изливается в нее горячей лавой, по бедрам тоже течет что-то теплое, она чувствует смешанный запах своего и его пота, и напрасно облизывает губы, стараясь хоть немного угомонить ошалевшее дыхание. Сердце работает как молот, бьет так, что больно в груди, а глаза застилает пеленой похуже, чем в алкогольной прострации. Через несколько секунд Румпель встает и, кое – как накинув на себя вещи, уходит, забыв у нее свой пиджак. Круэлла поднимается на столе, неуклюже спрыгивая с него и схватившись за крышку, чтобы не упасть, нашаривает ногой порванные трусики. Поединок окончен. И она все таки его выиграла. ========== Глава 26. Семья ========== Дождь стал сильнее и промочил ботинки. Румпель не спешил никуда уходить, да и идти ему было некуда. Дома ждала Белль, теперь похожая на машину, все забывшая о своей сказке. Как когда-то, когда в ней жила только Лесли. Кладбище. Единственное место, что осталось ему в память о сыне. На могильных плитах расселся холод, увядшие цветы, как бы он их не старался оживить и сколько бы воды не подливал, символизировали безвозвратный уход Нила. Его бедный мальчик. Его мятежный сын. Он всю жизнь положил на то, чтобы спасти его. Но проиграл. И теперь только серый могильный холод напоминает ему о сыне. Румпель одел очки, напрасно пытаясь защитится от слез. Глаза не слезились, нет, они были даже слишком сухие, ему было больно вглядываться в выгравированный на могиле портрет Нила. Но он держался. У него больше не было шансов киснуть. Нил бы ему этого не простил. - Здравствуй, сынок – наконец, заговорил он. – Надеюсь, у тебя все в порядке. Я скучаю. Правда, скучаю, хотя у меня не было возможности тебя как следует оплакать. Знаешь, Бей, ты был не просто самым лучшим в моей жизни. Ты был единственным, что в ней было. Я люблю тебя, Бей, мой мальчик. Тебе же никогда не нравилось это имя, правда, но для меня ты всегда Бей. Мой сын. Он посмотрел на принесенные цветы так, как будто видел их впервые, словно бы не он их держал в руках несколько минут назад, идя на могилу к сыну. Поставил их в вазу, предварительно наполнив ее водой, смахнул пылинку с портрета, принесенную ветром. И зашагал назад, горбясь, сутуля плечи, совершенно раздавленный и разбитый. На него давил груз одиночества, того, что Белль все забыла, и, кажется, даже не собирается вспоминать. Несколько раз она уже порывалась уйти. Но он удерживал ее около себя, не понимая – зачем? Он уже не был уверен в том, что она его любит. Зато он был уверен, что никуда не денется от Круэллы, что бежать от нее так же бессмысленно, как и от себя. Да и разве можно сбежать от этой ядовитой черно-белой бестии, пропитанной джином и ненавистью, которую он сам взрастил в ней тоже? И которую он любил все эти годы, так сильно ненавидя ее и себя за это? Белль встретила его с подобием полуулыбки на лице, почти как порядочная жена. И вместе они составляли теперь почти идеальную семью. Он устало посмотрел на нее, ответив согласием на ее предложение об ужине, хотя был вовсе не голоден. Но ему нужно было побыть в одиночестве, подумать, как вести себя с ней дальше. Думать, словно одержимому, о Круэлле, ее ядовитом запахе и тяжелом вкусе ее губ, настойчивости ее языка и терпком вине ее опьянения. Думать, бессознательно сравнивая, и уже не отрицать – милая, добрая, нежная Белль проигрывает прожженной алкоголичке, отчаянной прожигательнице жизни, потому что Круэллина дикость, непомерная, бьющая через край энергия, которая была в ней, ни на милю не снизившись, все эти годы, тащила его к себе, притягивала, как безумного, и он не мог с этим бороться. Он злился на себя самого, потому что, как не напоминал, а Красавица так и не вспомнила свою сказку, злился за то, что все же пришел к своей давней зазнобе, к личному чудовищу, которое когда-то создал, что вонзался в нее, позволяя ей царапать до крови его спину, что носит на теле следы ее укусов, которыми она, хищница, так щедро его наградила, что не может заставить себя в полной мере вернуться к милой, дорогой, знакомой и теплой Белль. Он злился на себя, обреченно копаясь в пустой тарелке ложкой, проводя по ней туда-сюда, словно бы от этого зависело появление еды. Но он точно знал, что как только появится милая Белль, он снова оденет маску приличного семьянина, и мужа, о котором она столько мечтала. Ведь они же – семья. А семья – это главное. Белль апатично нарезала овощи для салата. На луке смахнула щедрую слезу, что выкатилась из бархатных закромов ресниц. И дело было вовсе не в противном луке. Румпель, ее муж, ее истинная любовь, сейчас сидит и ждет ее в их столовой. И она, конечно выйдет к нему, выдавая себя за беспамятную девушку, которая просто забыла свою историю. Но она все помнит, все до мелочей. Помешательство после того, как была уничтожена их сказка, убрана из волшебной книги, длилось всего несколько часов. Потом же она все вспомнила. Она просто не забывала. Она просто не знает, как сказать Румпелю об этом. Как рассказать ему, что она адски, смертельно устала? Что у нее уже совершенно нет сил? Что, хоть она и улыбается, сердце ее болит. Болит и ноет, особенно по ночам, всякий раз, когда они ложаться спать рядом. Потому что ей невыносимо смотреть, как уходит, умирает великая любовь. Она не знает, как поведать об этом, а в ее сердце, маленьком и хрупком, по-прежнему теплится надежда, что все еще возможно вернуть. Скоро все вернется и они будут вновь счастливы. Как прежде. Надежда – все, что ей осталось. Поэтому она смахивает катящуюся по щекам следующую слезинку и быстрее орудует ножом, нарезая салат. Сейчас она спустится в столовую к нему, будет улыбаться за ужином, как всегда это делала. Ведь они семья. Круэлла сбилась со счету, какая за последний час докурена сигарета – пятая, а может, шестая. Плевать. Больные легкие, зараженные сигаретным дымом, угрожающе свистели при каждой глубокой затяжке. Плевать. Голова шла кругом от одного дымного запаха. Плевать. Важнее всего было забыть. Заставить себя забыть все, что было между нею и Румпельштильцхеном. И то, что они пережили в прошлом, и то, что случилось недавно. Но в этом и была проблема. Она не выбросила разорванных трусиков. Глупо, но она этого попросту не смогла сделать. Хранила их, как трофей. Как маньяк затягивалась дозой воспоминаний. У нее только сошли следы его поцелуев и засосы на шее, и все еще саднят царапины на бедрах. Она все еще помнит толчки внутри себя и жар его спермы, разливающейся по телу. Фетишистка. Она хочет забыть, но не может. Проклинает себя за то, что не получается стереть былую ночь из памяти. Конечно же, Круэлла понимала, что эта ночь не только ничего не поменяет между ними, а лишь обострит их противостояние. Теперь они точно пойдут до конца и закончат только тогда, когда один из них уничтожит другого. А значит, нельзя не то, что расслабляться, наоборот – нужно быть готовым к финальному поединку. Кровать скрипнула, прогнувшись под мощным, мускулистым телом Артура, когда он перевернулся на спину. Он спал голым, откинув от себя одеяло, и Круэлла не могла в очередной раз не отметить рельефный торс, крепкие мышцы, красивые мускулы и мягкие завитки волос на груди, на животе, в паху. Все в этом мужчине было прекрасно, с эстетической точки зрения он являл собою образец настоящей мужской красоты. Если бы при этом он был еще хоть на каплю меньше тщеславен, хоть немного более реалистичен – цены бы ему не было. Если бы – но нет. Круэлле придется терпеть его глупость и откровенное самолюбование, от которого ее уже тошнит. Красивый, тщеславный, безумный и тупой – именно то, что ей нужно сейчас. Идеальное оружие в ее руках для мести. Но находиться с ним в одной комнате Круэлла больше не могла. Осторожно поднявшись с кровати, она прошла до двери, неся в руках туфли, потому что давно уже оделась, и тихо выскользнула в коридор. Прощай, король Артур. Ей нужно домой. Однако, покинув пределы отеля и заняв привычное место водителя в своей машине, она подавила тяжелый вздох. Потому что сегодня окончательно поняла, чего же все эти годы так сильно хотела от Румпеля, но никогда не сможет этого получить. Она хотела семьи. Они могли бы стать семьей друг для друга. Хорошей семьей. В двери все звонят и звонят, разрывая ее барабанные перепонки, но ей все равно. Эмма Свон лежит в узком кресле, свернувшись калачиком, в одежде, привычно уже, черной, укрытая толстым одеялом, и ее при этом трясет, как в лихорадке. Звонок ее раздражает, как и любой другой посторонний звук, но она не будет никому открывать. Пусть уходят, она не хочет никого видеть. Однако, дверной замок клацнул, поддался и вскоре она уже слышит знакомые шаги. Теперь придется ставить на дом защиту, дабы никто не посмел врываться в жилище Темной. - Эмма, мы все вспомнили! Пожалуйста, не злись на нас, в той ситуации мы ничего не могли поделать, ты же знаешь. Но мы готовы тебе помочь, тебе и Киллиану, только не отталкивай нас, ради Бога. Мама. - Эмма, я знаю, тебе плохо сейчас, но ты не должна проходить через это одна, нет. Пожалуйста, давай поговорим. Вместе мы придумаем, как выпутаться из этой ужасной ситуации, обещаю. Давай обсудим это. Отец. - Мам, в тебе говорила Тьма, когда ты делала это все. Ты не злая, ты хорошая. Ты – моя мама. Давай мы решим, как действовать дальше. Я придумал спец-операцию, назовем ее «Свет», хорошо? Генри. - Послушай, Эмма, я знаю, как тебе больно и плохо сейчас. Я так жила долгие годы. И именно поэтому я здесь. Мы с тобой, и мы не дадим тебя растерзать Тьме. Но и ты должна нам верить, Эмма. Пожалуйста, выслушай. Я слишком хорошо тебя знаю, и я знаю – это не ты сейчас. Но мы тебя вернем. Спасем. Правда, ты же знаешь, у нас хватит сил. Только не беги. Реджина. Эмма Свон подтянула колени к подбородку еще сильнее, и еще плотнее укуталась в одеяло. Что им сказать, ее семье? Что они должны знать, люди, которые пришли сюда с проповедями о надежде? Что она все еще помнит, как мать отговаривала ее спасать Крюка, говоря, мол, такова жизнь, хотя сама сделала то же самое для Девида? Что отец, она помнит его взгляд тогда, когда он узнал, что в городе теперь не один, а два Темных, смотрел на Киллиана и на нее с таким неодобрением, с таким явным негодованием, что готов был убить, и посадить ее под замок, только потому, что она якобы пошла против природы, против воли семьи? Что ее сын не верил, когда она доказывала ему словами и делом, что его ее метаморфозы не должны задевать и не заденут, а требовал только хорошую мамочку, и больше никакую другую, как будто ему по-прежнему девять лет, хотя, спасая его, она запятнала свою душу убийством? Что, желая спасти ту, которая отчетливо и ясно кричала, что ей плевать на Крюка, сразу после того, как она, Эмма, спасла Робина, ей пришлось принять Тьму, дабы Реджине снова не мучиться, как когда-то, еще совсем недавно? Она не может сказать такое своей семье. Она не знает, что им говорить. Поэтому, подняв на них уставший, равнодушный взгляд, шепчет только одно слово: - Уходите! И когда они, после часа заверений о том, что помогут ей, после часа проклятий Тьме, поработившей их драгоценную Свон, после долгих планов по спасению Темной все же уходят, Эмма лишь облегченно вздыхает. Потому что Тьма – это одиночество. Но едва только в комнате раздаются новые вкрадчивые шаги, она вскакивает с кресла, отчаянно потерев глаза, и пощипав щеки, дабы казаться хоть малость не такой бледной. Киллиан пришел. Ее любовь. Ее судьба. Человек, с которым она так сильно хочет создать семью. Крюк ходил по комнате, меряя ее тяжелыми шагами. Свон была так жалка в своем унынии, хлюпая носом и плача, что у него руки чесались ударить ее и покончить с этим раз и навсегда. Маленькая нытичка, она тянула к нему руки, беспомощно ударяясь о его горькую правду, и праведно пыталась отговорить его от задуманного. Скоро в этом мерзком городишке будет жарко, уж Киллиан постарается, за ним не заржавеет! А Свон пусть и дальше хнычет, маленькая, слезливая кукла. Он смотрел на нее, взывающей к его лучшим чувствам, которых и в помине нет, и поражался себе: как он мог полюбить такую моралистку, такую закрытую женщину, у которой один черт знает, что на уме, такую несчастную плаксу? Нет, определенно он был глупым слепцом! Но больше такого не будет. Он не даст больше водить себя за нос, ломать себя, гнуть через колено во имя обычной женщины. Эта женщина слишком привыкла командовать, однажды он позволил, теперь же, конечно, такого не будет, нет. Дверь открылась, в комнату сначала просочился запах джина и дорогих сигарет, а потом уже, как всегда резкими, рваными шагами, вошла Де Виль. Губы ее растянулись в подобии улыбки, она осмотрела комнату так, будто видит ее впервые, явно оценивая обстановку, а потом, присев на диван и заложив ногу за ногу, наконец, поздоровалась: - Дорогой? Рада тебя видеть. - Взаимно, милая – улыбнулся Киллиан, действительно обрадованный тем, что теперь ему больше не нужно слушать только сопли и нытье Свон. Круэлла достала сигарету, и он дал ей прикурить. Де Виль благодарно улыбнулась. - Как раз ты мне и нужна, милая – Крюк остановился напротив нее, складывая руки на груди. Свон тут же двинулась вперед, к нему, со своим бессменным «Пожалуйста, Киллиан!», но он предостерегающе поднял руку, велев ей замолчать. Сейчас его взгляд был прикован к Круэлле. - Видишь ли, милая, я собираюсь помочь Тьме завладеть этим городом. Я ведь не единственный Темный на свете, есть и другие. И я подумал, что мне нужен хороший союзник в этом деле. Боевая подруга, так сказать? А кто же поможет Тьме и Темному, как не Королева Тьмы, а? Что скажешь, дорогая, заманчивое предложение, верно? Круэлла меняет позу, опираясь рукой на быльце дивана и внимательно смотрит на него: - Потрясена, дорогой. - Правда? – соблазнительно улыбается Киллиан, выставляя на показ ряд ровных, белых зубов. - Да. Но не заинтересована. У меня, прости, нет никакого желания видеть Темных. Но, когда будешь убивать нашего с тобой общего знакомого Темного, не забудь позвать меня, дорогой. Обещаю изощренные пытки. Она встает с дивана и уходит, мило помахав ему рукой. Ну что ж, он предложил это ей скорее из вежливости, не более. Сам справится, если что. Эмма тем временем подняла на него умоляющий взгляд, снова готовая взывать к его сердцу, к чувствам и рассудку. Киллиан закатил глаза, готовясь выслушать очередную страстную, но насквозь лживую тираду. О том, что надо держаться друг друга и действовать вместе. Ведь они же семья. Круэлле нет никакого дела до того, что происходит во взаимоотношениях парочки Темных. Ей бы для начала хоть со своими отношениями разобраться. И выслушивать ссору Капитана и своей убийцы она не планировала. Еще меньше ей хотелось участвовать в авантюре Крюка. Хватит, она уже работала в команде, и давно убедилась – в одиночку у нее действовать получается гораздо лучше, хотя бы потому, что всегда можно найти послушного идиота, и командовать им. А Капитан был не из дураков, да к тому же, еще и своевольный. Таким не покомандуешь, и ничего не укажешь. Поэтому она встает с дивана и уходит. Ну их к черту, с их Санта-Барбарой! Она слышит отчаянные мольбы Свон, и как зло хохочет обезумевший от Тьмы Крюк, всхлипывания Свон становятся отчетливее, и ей уже все это до смерти осточертело. Поэтому Де Виль ускоряет шаг, стремясь добраться поскорее до своей спальни, переодеться и, наконец, принять ванну. Но вдруг: - Киллиан, не надо так, прошу! Умоляю тебя! Мы же семья! - Да нет у нас никакой семьи, Свон! Все, к чему ты прикасаешься, обречено на гибель, не замечала? Круэлла останавливается посреди коридора, как вкопанная, и с силой трет виски, стараясь забыть холодный голос матери: «Нашу семью прокляли тобой, Круэлла. Ты уничтожаешь все, к чему прикасаешься, и я намерена покончить с этим раз и навсегда!» Круэлла замирает, боясь дышать и вслушиваясь к звукам в гостиной: - У меня глаза открылись на то, как я живу, и теперь все будет только по моим правилам, Свон, запомни! Правила изменились, и они могут тебе не понравиться. Не нарывайся, если не хочешь, чтобы я тебя извел! «Теперь, когда умер твой отец, Круэлла, в нашей жизни будет все по-другому. Правила поменялись и тебе придется меня слушаться». Круэлла хочет услышать Капитана, а в ушах стоит клацанье запирающего дверь замка и отвратительный лай собак. - Ты всегда была такой, и остаешься! Глупая, несчастная сирота, которой плевать на все, кроме, своих желаний. Ни о ком не думаешь, Свон! Круэлла закрывает уши и качает головой из стороны в сторону, но все равно слышит: «Ты монстр, Круэлла, и всегда им была. Лучше бы мне не рожать тебя! Лучше бы ты была сиротой, потому что мне с тобой невыносимо!».