Текст книги "Темные дни, черные ночи (СИ)"

Автор книги: Anless

сообщить о нарушении

Текущая страница: 66 (всего у книги 69 страниц)

Закрытые дверцы каталажки, два волосатых бутерброда-санитара, выкручивающие ей руки при слабой попытке открыть, ведь она отправлена сюда по ошибке. Надорванный, почти пропавший голос, который она прокричала, в безуспешных попытках доказать, что с ней обошлись несправедливо, и она обязательно пожалуется во все международные организации на нарушения прав человека, ее личных прав. Руки с отпечатками веревок, пленивших ее, когда царапала особо наглому санитару лицо и била ладонями в слабые, будто картонные дверцы кареты «Скорой помощи». Странного врача, похожего больше на альбиноса, чем на медика, пришедшего на крики буйной пациентки, едва ее привезли и заперли в этой крохотной комнате, плененной удушливыми запахами. Боль. Лекарства. Злость. Равнодушие. В конце концов, ее поглотило абсолютное наплевательское спокойствие. Чертову больничную баланду, что приносил санитар трижды в день, она не ела. Разбив пару тарелок об голову санитаров, вылив несколько порций похлебки прямо медсестрам в волосы, в конце концов, Круэлла перестала ее трогать. Жизнь в ней поддерживали все это время (а сколько времени, кстати, прошло? Два дня, три? Неделя? Месяц? Больше?) сухари, гордо именуемые хлебом, которые она грызла, чтобы не взвыть от голода, если уж было совсем невмоготу терпеть. Иногда она слышит, как желудочный сок бунтует внутри, разъедая стенки бренного тела, сводя кишечник в напряженный в спазме комок. Полбутылки воды в день и несколько ломтиков так называемого хлеба – и ее голова гудит, разрываясь на части, раскалываясь, как орех. Вставать все сложнее, приходится закрывать глаза пока привыкнешь к кружащейся вокруг комнате. Передвигаться приходится, держась за стулья или хватаясь нервными руками за стены. Она победила мать. И ее заволокла и вовсе непроглядная, черная мгла, что страшнее Тьмы и хаоса. Круэлла Де Виль до жути быстро теряла интерес к жизни. Сидя на жесткой больничной койке с накрахмаленным до хруста бельем, она медленно умирала в одиночестве, даже не думая о том, кто остался по другую сторону двери, на свободе. Если ей суждено сдохнуть здесь, как собаке, она переживет и это. И пусть те, кто отправил ее сюда, до конца своих дней мучаются угрызениями совести. Одна l в имени уже почти дописана, вычерчена отметиной на стене, очередь за второй. Нож царапает холодную стену с противным, резким, звенящим каким-то звуком, который в ушах Де Виль звучит слаще самой сладкой музыки. Опухшие от язв и свежих ран, искусанные в кровь губы – одно из напоминаний, почему она еще жива. Она должна жить до тех пор, пока не увидит, как они все сдохнут, все, кто стал причиной ее ненависти. Весь без исключения мир. Шаги. Услышав их, Де Виль замирает и по-собачьи втягивает носом воздух, вынюхивая. Затем принимается ковырять стену еще активнее, со скоростью, которой бы и спринтер позавидовал, и с яростью, которой хватило бы на парочку мощных проклятий. Легкий скрип двери не заставил Де Виль обернуться, лишь подстегнул ковырять свое странное имя дальше, работая пальцами все быстрее, буквально взмахивая ими. Отвратительный звук ножа становится громче, способный свести с ума того, кто пока еще его здесь не лишился. Он пришел не один, а с врачом, заговорчески склонившемуся над ним и шепчущему, без сомнения, какая она неисправимая психопатка и чертова дрянь. Круэлла не останавливается ни на миг, не прекращает своей работы, как заведенная опасная игрушка разрисовывая стену долговечными рисунками, проводит самым острием, самым краем ножа по холодной стене, вгоняя его так глубоко, насколько может. Он делает шаг, потом еще один, не уверенный и почти невесомый. Она прерывает, наконец, свою работу, поворачиваясь лицом к двери, и кладя нож около себя, накрывает его ладонью. - Какого черта ты пришел? Он с осуждением смотрит на доктора (как его там, кажется Уэйл, или что-то подобное?), наверняка напакостит ему за то, что дал ей нож, возможно даже убьет, и поделом. Одна тварь уничтожит другую. Закон капитализма в действии. Он подходит ближе, она не двигается, но внимательно смотрит на него, сощурив глаза. Он предпочитает стоять, смотря на нее все тем же внимательным взглядом, в котором прячется скулящий щенок. Впрочем, Круэлла быстро решила, что долго с ним разговаривать – слишком много для него чести, потому переключает все свое внимание на притаившегося хищника Уэйла. - О, докторито, дорогой! – на латиноамериканский манер распевно зовет она. – Как вам мое поведение сегодня? Я достаточно плохая девочка, м? – и озорно подмигивает в своей обычной, флиртующей манере. Попытка ответа пресечена одним гневным взглядом Румпельштильхена. Подойдя к постели, он смотрит на нее несколько секунд, а затем протягивает руку, намереваясь взять ее за руку. Круэлла фырчит, качая головой, и подтягивает ноги, как ребенок, что вот-вот получит нагоняй от матери и пытается защититься, влезть в свой мнимый домик. Нет, Темный. Ты больше не прикоснешься. Поколебавшись несколько секунд, Голд все же делает навстречу еще один шаг, теперь уже обжигая ее горячим дыханием. - Вон. Пошел вон. Не подходи – чеканит слова, как монеты, Де Виль, вырывая схваченные было пальцы из его сухой горячей ладони. - Я знаю, Круэлла, ты меня ненавидишь сейчас. Но тебе нужна помощь и мы оба это знаем. Я только пришел сказать тебе, что я всегда буду ждать тебя. И что для тебя все еще не поздно, слышишь? Если я смог не утонуть во мгле за столько лет владения Темной магией, ты тоже сможешь подняться. Она закатила глаза. Черт побери, высоких фраз о надежде и вере в добро она могла ожидать от кого угодно, только не от подлого темного мага, ни один день которого не проходит без злодейства. Да что он себе позволяет, ублюдочный карлик? Она злобно сопит, выпуская пар из ноздрей. Накопившаяся ярость почти уже готова вырваться наружу, бурей сметая все на своем пути, нужна лишь искра, одна-единственная искра. И он дает ее, кончиками пальцев касаясь лица Круэллы, гладя ее впалые щеки и еще сильнее исхудавшее лицо. Проклятье! Где-то внутри, в области сердца, просыпается все та же дурочка, беззаветно влюбленная, готовая распахнуть объятья, снова принять его, опять простить. Круэлла стонет, бесполезно стараясь отогнать от себя эти мысли, и, затаив дыхание, наблюдает за другой его свободной рукой…. Цепкие пальцы хватают нож раньше, чем он успевает его забрать. Один удар, другой, третий, четвертый – резко, молниеносно. - Чертов скот, я тебя ненавижу! Ненавижу, ненавижу тебя! Он должен отпрянуть, должен что-нибудь сделать для защиты. Ну же, Румпель, не будь тряпкой, защищайся, дорогой! Но он ничего не делает, только вопит от боли сиреной, закрывая кровоточащие раны рукой. Она извивается змеей в крепких руках подоспевших санитаров, вонзается одному из них, молоденькому и сладкому, в пальцы, оставляя след своих зубов, визжит от ярости, что ее все еще держат здесь, что пытаются сломать, изменить, переделать. Она бьется в конвульсиях, стуча головой о жесткую подушку, в попытках сбежать. Силы неравны, но она пытается. И, преодолевая конвульсивные судороги, захлебываясь горькой слюной, кричит: - Я- Круэлла Де Виль! Я не меняюсь! Санитары копаются вокруг нее, как муравьи в муравейнике, кровать жалобно скрипит от напора разъяренного женского и крепких мужских тел, в уши ультразвуком стучится ее собственный крик. Укол. Лекарства. Боль. Абсолютное, безграничное равнодушие. Вспышки больного сознания снова калейдоскопом крутят перед ней картинки. Круэлла сидит, замерев на кровати, как статуя, изучающе смотря на собственные руки, и безразлично провожая глазами брошенную на пол чайную ложку. Она думала, ее оставят в покое. Думала, придет еще больше санитаров и убьют ее по его приказу. Но случилось обратное. Она не знает, сколько прошло времени, но в мрачную палату для особо безумных психов заходит Темный. Он держит в руках ее манто, накидывая ей на плечи, теперь слишком большое, чтобы она могла его носить, он сжимает ее пальцы за миг до того, как она успевает убрать руку, он осторожно берет ее под локоть и цепко держит, больную, шатающуюся, будто в стельку пьяную, и выводит к двери, за которой видны слабые блики коридора. - Пойдем домой, Круэлла. Ей плевать. Она его слышит, но не слушает и слова, сказанные им, разбиваются о стены ее глухоты. Он садит ее на пассажирское сиденье ее собственного «Зиммера», она лишь мрачно смотрит в окно, ничего там не видя, ничего не замечая, не желая ни за чем наблюдать – разве что яркий солнечный свет подсказывает ей, что скоро, наверное, лето. Он привозит ее в свой дом, который она не может и не хочет назвать своим и делает три безуспешных попытки ее накормить. На четвертый раз сдается, оставляя на столе чашку недопитого чая и тарелку супа, заполненную слюной, когда она выплевывала еду обратно. Он купает ее под душем, осторожно касаясь руками родинок и старательно обходя следы уколов на шее и веревок на руках, а затем, накинув халат, в котором она совсем утопает, ведет в постель, укрывая теплым одеялом. Он проводит рукою по спине, животу, рисует круги на сутулых плечах, дыша жарким дыханием ей в ухо и, залезая под рубашку, трогает сухой, равнодушный клитор, кончая с каким-то жалобным всхлипом. Он лежит в постели, крепко сжимая ее руку, гладя сухие безжизненные пальцы, как мантру повторяя одно, заветное: «Если ты когда-нибудь меня простишь….». Ей все равно. Она поворачивается к нему спиной, закрывая глаза и проваливаясь в тяжелый сон без кошмаров, в один из тех, от которых так сложно очнуться. До самого утра. ========== Глава 66. Искупление ========== Эмма проснулась от странного, леденящего душу чувства и, кинувшись на подушках, тяжело дышала. Рука Киллиана, заботливо положенная почти сразу же на ее плечо, не очень-то успокоила, но помогла осознать, что реальность, а что – сон. - Свон? – заботливо зовет Киллиан, смотря на нее. – Любимая? - Что-то происходит – качает она головой. – Что-то нехорошее. Ужасное. - Прямо сейчас? – теперь и в голосе Киллиана тревога. Он сильнее сжимает ее плечо, в другое время, наверное, ей было бы больно, но только не теперь. Ничего хуже нынешних ужасных ощущений у нее нет. - Боюсь да – кивает она, буквально спрыгивая с кровати и спешно одеваясь. Киллиан долго время не тянет, последовал ее примеру, заправив за пояс, лежащий в тумбочке пистолет. В ответ на ее быстрый, вопросительный взгляд, отвечает лишь: - Никогда не знаешь, с чем столкнешься, а я хочу быть уверен, что смогу тебя защитить. Не всегда это делать только тебе, Свон. Эмма совершенно не уверена, что защитить ее сможет именно пистолет, впрочем, на споры у нее нет ни сил, ни времени, да и особого смысла в этом тоже нет. Надев красную куртку и, как обычно, завернувшись в нее, словно в броню, Эмма выходит на улицу, замыкая дом. - Какого. Черта – отрывисто, по слогам, произносит Киллиан и она оборачивается к нему, чтобы узнать причину волнений. И понимает все до того, как он успевает произнести еще что-то. И не понимает одновременно. Потому что рядом с ней, стоит лишь руку протянуть, стоят те, кого уже давно нет в живых. И мертвые выглядят как живые – никакого удивления на лицах, никакого непонимания. Одна злость. Королева Ева в платье, заляпанном кровью. Королева Кора с магической книгой в руках. Прямо в гуще толпы мертвецов она видит того, кого не видела в мрачном царстве Аида и кто меньше всего, вероятно, заслуживает быть в такой компании. Машинально выпустив руку Киллиана из своей руки, Эмма подходит к своему гостью. Осторожно поднимает руку, трогает его лицо. На ощупь, как живой, щетина колючая и этот взгляд, теплый и лучезарный, что ей не забыть никогда. - Нил? – изумленно спрашивает она, качая головой от невозможности поверить. Ей что, это снится? … То, что все более чем реально и на Сторибрук обрушилась, возможно, самая большая беда за всю их историю, Эмма поняла окончательно, когда толпа разъяренных жертв Злой Королевы, несется вслед за опешившей Региной, тоже пришедшей посмотреть, какого черта опять творится в ее городе. Последние сомнения развеялись, когда ее родители выбежали на улицу с малюткой Нилом на руках, безуспешно пытаясь оттащить Регину от Робина, которого она, не смотря на приближающуюся опасность, покрывала жаркими поцелуями, вот только он оставался удивительно к ним равнодушен. Если у тебя в городе случилась страшная беда – беги в кафе «У бабушки». Во всяком случае, именно так гласит самое важное правило успешного выживания, принятое в Сторибруке задолго до появления здесь Спасителя. Потому они вновь сидят, прижавшись друг к другу покрепче за столиком в кафе, пока двойная магия Регины и Эммы, приправленная Темной магией Голда, сдерживает натиск оживших мертвецов с улицы. - Какого черта опять творится в этом городе? – поджимает губы Регина. – Они все, словно с цепи сорвались. Даже те, кто был героем при жизни. Даже Робин ведет себя как… как не Робин – она опускает глаза так, что каждый понимает, что ей просто не хватило духу сказать «как злодей». Злые, разъяренные, готовые крушить все на своем пути и убивать – такими предстали перед ними все те, кого они любили, кто был их семьей. Эмма переводит взгляд с матери на отца, затем на сына и Регину, потом на расхаживающего по кафе Голда. - Генри, ты Автор. Ты ничего такого не писал? – спрашивает она, заранее зная ответ. - Нет, - качает головой мальчик, - в последнее время я даже книги не касался. История, вроде, устаканилась, ничего особенного не происходило, мам. Мне нечего было записывать. - Тогда что опять случилось? Почему все покойники ожили? – разводит руками Девид, и, прижавшаяся к нему Мери-Маргарет добавляет: - И почему хотят нас убить? Там наши родные и все они злы. Многие пришли из лучшего мира, как Нил. В Подземном царстве их не было. Только теперь они замечают, что все это время молчащий Голд стоит у двери, явно пытаясь выйти, и держа наготове кинжал. - Ты! – Девид встает, готовый перехватить Темного и угрожающе смотря на него. – Что ты сделал? Румпель поразительно холоден и спокоен, когда из его уст срывается: - Ошибку. Я совершил ошибку. - Опять? – гневно восклицает Свон. – Нам снова исправлять твои косяки, Голд, да? Тебе не кажется, что ты перешел уже всяческие границы? - Чертов ублюдок – Киллиан делает небольшой глоток рома из фляги, ни на миг не выпуская руки Свон из своей. – Только и можешь, что портить всем жизнь. - Я не требую исправлять ошибки вас. Я сам в состоянии их исправить, мисс Свон – спокойно отвечает он, надевая плащ. – Я открою дверь, а вы используйте магию, чтобы энергия мертвых не смогла проникнуть сюда. - Стой! – Эмма бросается ему наперевес. – Для начала объясни, что все это означает. Я хочу знать, что именно ты сделал, иначе разговора у нас не получится. - У нас мало времени, мисс Свон – явно сомневаясь и смотря на готовую проломиться под натиском воскресших дверь, бросает Голд сухо, и, доставая увесистую пачку купюр, бросает их на стол бабуле, возмутившейся, что убытки, нанесенные мертвыми, явно не покроют сумму ее страховки. - Если не скажешь мне, в чем дело, у нас его вообще не будет – упрямо парирует Эмма, сверля противника глазами. – Там, между прочим, твой сын, и он тоже злится. Прикусив губу, Голд еще с секунду раздумывает, потом же, щелкнув пальцами, уносит их обоих в фиолетовой дымке, на улицу – где ожившие мертвые стоят в полной готовности растерзать их заживо. По небу плывут свинцовые тучи, солнца не видно совсем, к тому же, стало так холодно, что Эмма не чувствует даже своих пальцев, хоть и отчаянно трет их, в попытке согреть. По земле серой дымкой расползается туман, от которого в глазах стоят слезы и в горле – ком. Самые отчаянные из мертвецов, многих из которых Эмма не знает совсем, подходят все ближе. Не скрывая приближающейся паники, Эмма бьет по ожившим трупам магией, разбрасывая их по улице. - Итак, какого черта происходит? – слово в слово повторяет вопрос, заданный Реджиной еще пару минут назад. – Тебе лучше бы иметь правдивый ответ на этот вопрос, Голд, потому что, клянусь, армия из мертвецов для тебя будет не так опасна, как одна я, если сейчас ты мне солжешь. - Они здесь, потому что я вызвал мать Круэллы, и она не вернулась, убитая дочерью снова. Круэлле нельзя было ее убивать, как и мне нельзя было ее воскрешать хоть на мгновение. Именно потому я однажды отказал Зелене, когда она предлагала мне вернуть сына. Истинная причина в том, что мертвых нельзя возвращать, последствия будут ужасными. - И что теперь?