Текст книги "Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина"

Автор книги: Владимир Набоков

 
   Я всех уйму с моим народом! —
 ² Наш царь в покое говорил…
 

Здесь, вероятно, содержится намек на конгресс в Вероне в 1822 г., на котором, согласно «Дневнику» Чарлза Кавендиша Фулка Гревилла (запись от 25 янв. 1823 г.): «Российский император говорил как-то [герцогу Веллингтонскому] о целесообразности посылки армии в Испанию; и, кажется, действительно думал, он может это сделать».

 
   ...................................
   ...................................
   А про тебя и в ус не дует
 ⁴ Ты, Александровский холоп
   Кинжал Л[увеля], тень Б[ертона]
   <не>…
 

Исходя из современных событий, Пушкин, мне думается, обращается в этой строфе к тому же самому «Закону», который был главным действующим лицом в его оде «Вольность» 1817 г. Я сочинил (принося извинения тени нашего поэта) следующую модель с той лишь целью, чтобы прояснить свое понимание начала XI строфы:

 
Молчи, Закон! Наш царь танцует
Кадриль, мазурку и галоп,
А про тебя и в ус не дует,
Ты – Александровский холоп.
Кинжал Лувеля, тень Бертона
В виденьях не тревожат трона…
 

⁵ Это загадочная строка. Слово «Кинжал» в рукописи написано достаточно ясно, так же как и заглавные буквы «Л» и «Б». Но третье слово в этой строке, хотя оно написано уверенной рукой, трудно расшифровать. Как большинство комментаторов, я читаю его как «тень». Первые две буквы этой «тени» отличаются по виду от тех же букв в слове «тень» в строфе VIII, 4 («тень зари»), однако это варианты почерка одного человека. Тут важно близкое сходство первых двух букв в слове «тень» (XI, 5) с первыми двумя буквами слова «тем» (V, 1); и поскольку третья буква в слове «тень» (XI, 5) идентична третьей букве в слове «тень» (VIII, 4), я уверен, что никакое другое прочтение, кроме «тени» в строфе XI, 5, невозможно.

Подобная расшифровка «Л» у комментаторов общепринята. Озадачивает именно «Б», и тут высказывались довольно глупые предположения. Одно время я считал, что не совсем ясно написанную «тень» можно прочитать как «меч», и отсюда естественно возникал «меч Беллоны», но позже я пришел к иному выводу (1952).

В неподписанной исторической заметке, опубликованной Пушкиным в «Литературной газете», № 5 (1830 г.), «О записках Самсона» [Сансона], парижского палача, я обнаружил, что Пушкин упоминает Лувеля рядом с Бертоном. Пушкинская заметка гласит:

«Что скажет нам сей человек, в течение сорока лет кровавой жизни своей присутствовавший при последних содроганиях стольких жертв, и славных, и неизвестных, и священных и ненавистных? Все, все они – его минутные знакомцы чередою пройдут перед ним по гильотине, на которой он, свирепый фигляр, играет свою однообразную роль. Мученики, злодей, герой – и царственный страдалец [Людовик XVI], и убийца его [Дантон], и Шарлотта Корде, и прелестница Дю-Барри, и безумец Лувель, и мятежник Бертон, и лекарь Кастен [д-р Эдме Сэмуел Кастен, 1797–1823], отравлявший своих ближних [двух братьев Балле, Огюста и Ипполита, в запутанном наследственном деле], и Папавуань [Луи Огюст Папавуань, 1783–1825], резавший детей [маленького мальчика и маленькую девочку, которых он заколол в припадке умопомешательства, когда они гуляли со своей собственной матерью в общественном парке]: мы их увидим опять в последнюю, страшную минуту».

Лувель – Луи Пьер Лувель (1783–1820), угрюмый ремесленник, который, помешавшись, задумал истребить всех Бурбонов и начал осуществление своей безумной затеи с того, что насмерть заколол кинжалом 13 февр. 1820 г. (нов. ст.) в Париже наследника престола – герцога Беррийского; за это Лувелю отрубили голову.

Сейчас я допускаю, что «Б» в Десятой главе, XI, 5, означает Бертона. Генерал Жан Батист Бертон (1769–1822) – своего рода французский декабрист, который принял участие в заговоре против Бурбонов в 1822 г. и трагически погиб на плахе, выкрикнув громко «Да здравствует Франция, да здравствует Свобода!».

Поддельные воспоминания Шарля Анри Сансона (1740–93) «exécuteur des hautes-oeuvres» <«палача»> в разгар террора во Франции несколько раз переиздавались. Самое раннее и наиболее известное издание – это, пожалуй, «Записки, вносящие свой вклад в историю французской революции», написанные «Сансоном, исполнителем судебных приговоров во время революции» (2 тома, Париж, 1829), посредственная стряпня двух литераторов, Оноре де Бальзака, впоследствии известного романиста (1799–1850), и Луи Франсуа Леритье де Лэна (1789–1852), который был также «редактором» другой ходкой подделки «Записок Видока, начальника сыскной полиции» (4 тома, Париж, 1828–29).

 
   Потешный полк Петра Титана
   Дружина старых усачей
   Предавших некогда тирана
 ⁴ Свирепой шайке палачей.
 

¹Потешный полк.Имеется в виду Семеновский полк, основанный Петром I, наряду с Преображенским полком. Этот царь был одним из наиболее безудержных, но вместе с тем самым умным среди русских монархов династии Романовых. Пушкин испытывал к нему огромное уважение и использовал его колоритную фигуру в двух поэмах («Полтава» и «Медный всадник») и в незавершенном историческом романе (известном как «Арап Петра Великого»). Эпитет «потешный», от «потехи», применялся по отношению к мальчикам-солдатикам, живым игрушечным войскам, которыми Петр забавлялся в юности.

²старых усачей[вин. пад., мн. ч.]. Галлицизм, с которым мы уже встречались в главе Второй (XVIII, 13).

³Слово «предали» обозначает и «предать», и «передавать».

³ тирана.Это безумный Павел I (отец Александра I и Николая I), который был убит в своей спальне кликой придворных в ночь на 11 марта 1801 г., при бездействии караула Семеновского полка. Событие это следует особенно помнить, ибо оно вдохновило Пушкина на великолепные строки (57–88) в первом значительном его произведении – оде «Вольность» (1817).

Двое из повешенных декабристов служили в Семеновском полку в 1820-е годы, а именно – Сергей Муравьев-Апостол и Михаил Бестужев-Рюмин. По-видимому, в остальной части Десятой главы, XII, была продолжена история полка. Царь Александр имел обыкновение говорить: если и есть в мире нечто более прекрасное (plus beau), чем зрелище тысячи одинаковых людей, точно выполняющих одно и то же движение, так это зрелище сотни тысяч одинаковых людей, выполняющих его. Великий князь Николай, впоследствии Николай I, заставлял огромных неловких гренадеров вышагивать друг за другом по паркету своего бального зала, и ради потехи, его молодая немецкая жена в военной форме маршировала рядом с ними. Генерал Шварц, самый грубый и педантичный командир Семеновского полка, заставлял своих солдат являться к нему домой вечером для персонального постижения науки – тянуть носок. Шварц имел дурной нрав, часто давал пощечины и плевал в бесстрастные бедные лица солдат. В конце концов, 17 окт. 1820 г. (а не 1821-го, как это представлено в некоторых трудах) полк торжественно и «верноподданически» восстал, потребовав увольнения Шварца, его уволили; однако почти восемьсот солдат были осуждены военным судом.

Поскольку совершенно ошибочные, политизированные представления приписываются упомянутой оде Пушкина советскими комментаторами, стремящимися заставить наивных и введенных в заблуждение нынешних читателей увидеть в ней идею революции, будет не лишним повторить, что «Вольность» – это произведение молодого консервативного либерала, для него «Закон», «les lois» (в гуманистическом и философском смысле, придававшемся этому понятию такими французскими мыслителями, как Фенелон и Монтескье) был исходным фактором в распространении свободы, и он полностью подписывался под байроновскими строками («Дон Жуан», IX, XXV, 7–8):

 
…Мне хочется увидеть поскорей
Свободный мир – без черни и царей…
 

<Пер. Т. Гнедич>

Пушкинская «Вольность», по своей чисто словесной интонации, ближе к оде «На рабство» (1783) Василия Капниста (1757–1824), чем к оде «Вольность» (ок. 1783) Александра Радищева. Следует также отметить, что в своей «Вольности» Пушкин использовал не обычную одическую строфу из десяти строк (с рифмами ababeeciic или babaccedde), a строфу из восьми строк (с рифмами babaceec, в данном случае), которую Державин заимствовал из Франции для своего знаменитого «Вельможи» (начато в 1774 г., окончательный текст опубликован в 1798 г.). Это строфа из восьми строк, или восьмистишие.

Текст оды «Вольность» приводится по однотомному изданию Пушкина, подготовленному Гофманом (Берлин, 1937):

ВОЛЬНОСТЬ: ОДА

 
   Беги, сокройся от очей,
   Цитеры слабая царица!
   Где ты, где ты, гроза царей,
 ⁴ Свободы гордая певица?
   Приди, сорви с меня венок,
   Разбей изнеженную лиру…
   Хочу воспеть Свободу миру,
 ⁸ На тронах поразить порок.
 
 
   Открой мне благородный след
   Того возвышенного Галла,
   Кому сама средь славных бед
¹² Ты гимны смелые внушала.
   Питомцы ветреной Судьбы,
   Тираны мира! трепещите!
   А вы, мужайтесь и внемлите,
¹⁶ Восстаньте, падшие рабы!
 
 
   Увы! куда ни брошу взор —
   Везде бичи, везде железы,
   Законов гибельный позор,
²⁰ Неволи немощные слезы;
   Везде неправедная Власть
   В сгущенной мгле предрассуждений
   Воссела – Рабства грозный Гений
²⁴ И Славы роковая страсть.
 
 
   Лишь там над царскою главой
   Народов не легло страданье,
   Где крепко с Вольностью святой
²⁸ Законов мощных сочетанье;
   Где всем простерт их твердый щит,
   Где сжатый верными руками
   Граждан над равными главами
³² Их меч без выбора скользит
 
 
   И преступленье свысока
   Сражает праведным размахом;
   Где не подкупна их рука
³⁶ Ни алчной скупостью, ни страхом.
   Владыки! вам венец и трон
   Дает Закон – а не природа;
   Стоите выше вы народа,
⁴⁰ Но вечный выше вас Закон.
 
 
   И горе, горе племенам,
   Где дремлет он неосторожно,
   Где иль народу, иль царям
⁴⁴ Законом властвовать возможно!
   Тебя в свидетели зову,
   О мученик ошибок славных,
   За предков в шуме бурь недавних
⁴⁸ Сложивший царскую главу.
 
 
   Восходит к смерти Людовик
   В виду безмолвного потомства,
   Главой развенчанной приник
⁵² К кровавой плахе Вероломства.
   Молчит Закон – народ молчит,
   Падет преступная секира…
   И се – злодейская порфира
⁵⁶ На галлах скованных лежит.
 
 
   Самовластительный Злодей!
   Тебя, твой трон я ненавижу,
   Твою погибель, смерть детей
⁶⁰ C жестокой радостию вижу.
   Читают на твоем челе
   Печать проклятия народы
   Ты ужас мира, стыд природы,
⁶⁴ Упрек ты Богу на земле.
 
 
   Когда на мрачную Неву
   Звезда полуночи сверкает
   И беззаботную главу
⁶⁸ Спокойный сон отягощает,
   Глядит задумчивый певец
   На грозно спящий средь тумана
   Пустынный памятник тирана,
⁷² Забвенью брошенный дворец —
 
 
   И слышит Клии страшный глас
   За сими страшными стенами.
   Калигулы последний час
⁷⁶ Он видит живо пред очами,
   Он видит – в лентах и звездах,
   Вином и злобой упоенны,
   Идут убийцы потаенны,
⁸⁰ На лицах дерзость, в сердце страх.
 
 
   Молчит неверный часовой,
   Опущен молча мост подъемный,
   Врата отверсты в тьме ночной
⁸⁴ Рукой предательства наемной…
   О стыд! о ужас наших дней!
   Как звери вторглись янычары!..
   Падут бесславные удары…
⁸⁸ Погиб увенчанный злодей.
 
 
   И днесь учитесь, о цари:
   Ни наказанья, ни награды,
   Ни кров темниц, ни алтари
⁹² Не вредные для вас ограды.
   Склонитесь первые главой
   Под сень надежную Закона,
   И станут вечной стражей трона
⁹⁶ Народов вольность и покой.
 

Далее под номерами строк следуют комментарии к «Вольности».

²Цитеры слабая царица.Цитера – один из Ионийских островов, где стоял храм Афродиты, или Венеры, «слабой» богини любви.

⁴Свободы.Сергей Тургенев (брат друзей Пушкина – Александра и Николая Тургеневых и двоюродный брат отца Ивана Тургенева, романиста) 1 дек. 1817 г. нов. ст. (19 ноября ст. ст.) отмечает в дневнике, который он вел во Франции: «[Мои братья] опять пишут о Пушкине как о развертывающемся таланте. Ах, да поспешат ему вдохнуть либеральность и вместо оплакиваний самого себя пусть первая его песнь будет: Свободе». Строки 4 и 7 «Вольности» дают очевидный ответ на это пожелание, и если предположить, что Сергей Тургенев одновременно с дневниковой заметкой высказал такое же пожелание в своей переписке, из этого следует, что ода могла быть написана не ранее начала ноября по старому стилю. Иначе Сергей Тургенев, вероятно, получил бы ее к тому времени, когда делал запись в дневнике; в рукописи «Воображаемый разговор с Александром I» (1825) Пушкин намекает, что «Вольность» была написана в 1817 г., перед его восемнадцатилетием (26 мая).

¹⁰Подходящий кандидат на роль «возвышенного Галла» – второстепенный поэт Понс Дени Экушар Лебрен, или Ле Брен (1729–1807). Томашевский в своем «Пушкине» (Ленинград, 1956) обстоятельно рассмотрел этот вопрос и справедливо отметил огромную, хотя и недолгую, популярность энергичных од Экушара.

Другой кандидат – Андре Шенье, погибший в возрасте неполных тридцати двух лет на гильотине 7 Термидора Второго года республики (25 июля 1794 г.). До своего ареста он опубликовал лишь два «отважных гимна» (один из них «Игра в мяч, художнику Давиду», 1791). Его самое знаменитое произведение – элегия, известная под названием «Молодая узница», появившаяся в «Décade philosophique» в 1795 г. и позднее в нескольких журналах (как и «Терентинская дева»). Шатобриан цитировал отрывок из Шенье по памяти в «Гении» (1802), превознося поэта. Файоль, более того, опубликовал разные фрагменты из Шенье в «Литературной смеси», 1816 г. Я упоминаю об этом, поскольку современные русские комментаторы убеждены в том, что Пушкин не мог ничего знать об Андре Шенье до августа 1819 г., когда его стихи впервые были собраны вместе и опубликованы Латушом.

¹⁶Восстаньте.Грамматический эквивалент – «поднимайтесь!», «вставайте!», но, как заметил Томашевский в «Пушкине», с. 170–72, это не призыв к политическому восстанию, бунту, мятежу; в данном контексте (как и других образцах пушкинской риторики) это означает «пробудитесь!», «встаньте!», «возродитесь!» и т. д.

^22–24предрассуждений.Относится к церковной власти, к использованию ею религиозных предрассудков в политических целях и манипулированию мнениями. Гений – выразительный синоним «духа». Определение «Славы» как «роковой страсти» относится к Наполеону – о нем речь впереди.

²⁵главой.Наблюдается странная одержимость «главами» на протяжении девяноста шести строк оды. Об этой важной части тела обиняками говорится в строках 5 и 61, и она прямо названа в строках 25, 31, 47, 50, 68 и 93.

^31–32Томашевский, с. 162, приводит отрывок из речи, произнесенной Александром Куницыным (1783–1840), лицейским профессором этики и политических наук, на открытии Лицея в 1811 г., в которой тот цитирует Гийома Тома Франсуа Рейналя (1713–96), автора «Философской и политической истории учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях» (1770): «Закон – ничто, если он не является мечом, который беспристрастно скользит над всеми головами и беспощадно поражает все, что выходит за пределы горизонтального уровня его движения».

^32–33Обратите внимание на прекрасный перенос. Другой, менее впечатляющий, связывает строки 69–72 и 73–76.

³⁵ их.Это местоимение, так же как и местоимение «их» в строках 29 и 32, относится к «законов мощных сочетанью» строки 28. Наблюдается неловкое столкновение верхних конечностей в строках 30 («руками») и 35 («рука»).

^39–40Ту же мысль высказывает Фенелон в «Приключениях Телемака, сына Улисса» (1699), кн. 5, (изд. 1810, с. 78): «Он [король] обладает всемогущей властью над народами, но законы всемогущи над ним». Этот писатель был хорошо известен в России того времени. Между прочим, именно на экземпляре «Басен» Фенелона (Париж, 1809) сохранился самый ранний образец почерка нашего поэта (возможно, 1811 г.).

^41–44Ср.: Многословную и холодную «Оду к французам» Экушара Лебрена (сочиненную в 1762 г.), воспевающую более воинскую славу, чем свободу и закон (строки 79–80):

 
Malheur à qui s'élève en foulant les ruines
Des lois et de l'état…
 

 
<Горе тому, кто возвышается, попирая руины,
Законов и государства…>.
 

^45–56Обращение к Людовику XVI, обезглавленному в 1793 г. в период террора во Франции. Карлейль в своем замечательном труде «Французская революция: История» (1837) высказывается о цареубийце почти в тех же тонах (гл. 8): «О несчастный Людовик! Сын шестидесяти королей должен умереть на эшафоте под видом исполнения закона. О надменный, деспотичный человек! Несправедливость порождает несправедливость… Невиновный Людовик отвечает за грехи многих поколений…».

⁵⁴Падет.Здесь («падет»), так же, как в строке 87 «падут» и в других аналогичных случаях в произведениях нашего поэта, – форма (от глагола «пасть»), обычно используемая в будущем времени, употребляется в настоящем времени для краткости (вместо «падает», «падают»).

^55–56порфира… лежит.Грамматически: «лежащая».

^57–64 Эта строфа относится к «Наполеоновской порфире» (что отметил сам Пушкин на полях оригинала рукописи, которую он дал Николаю Тургеневу в 1817 г.). В последующие годы его отношение к Наполеону существенно изменилось, приобретя модную в ту эпоху окраску романтизма. Кто были те «дети»? На ум приходят только племянники Наполеона: маленький Наполеон Шарль Бонапарт, сын его брата Луи (1802–07), и крошечный Дерми Леклерк, сын его сестры Марии Полины (1802–04).

⁶⁶Звезда полуночи.«Полуночи» – означает не только «полночная», но также и (поэтическое) «Полярная».

⁶⁹задумчивый певец.Согласно «Запискам» Вигеля (1864) и письму Николая Тургенева к Петру Бартеневу (в 1867 г.), Пушкин написал (несомненно, по памяти – поэты не сочиняют на публике) – оду или часть ее в квартире Николая Тургенева, который в то время жил в С.-Петербурге на набережной Фонтанки, напротив Михайловского замка (известного так же, как Инженерный замок), куда возбужденные ужином с шампанским, украшенные своими блестящими орденами, убийцы прокрались в спальню царя Павла в ночь на 11 марта 1801 г.

⁷³Клио.Истеричная муза истории.

⁸⁶янычары.Вообще, турецкие солдаты; уже – солдаты – рабы султана; здесь – в более широком смысле – убийцы.

^89–96 По мнению Томашевского, с. 170, эта строфа была добавлена «позднее». Впервые ее опубликовал Герцен в «Полярной Звезде», кн. II (Лондон, 1856). В последней строке «вольность» соседствует с «покоем», этому сочетанию суждено было остаться идеалом Пушкина до конца его дней (см. коммент. к строкам 20–21 Письма Онегина в главе Восьмой и к строфе XLVIIIa той же главы в начале «Отрывков из „Путешествия Онегина“»).

 
   Россия присмирела снова,
   И пуще царь пошел кутить,
   Но искра пламени иного
 ⁴ Уже издавна, может быть…
 

³искра пламени иного.С этой строки XIII строфы Пушкин начинает излагать свою версию декабристского движения. Несмотря на то, что он представляет себя (это неверно) членом тайного общества, его манера изложения удивительно беспристрастна, и возникает впечатление, будто источник перечисляемых им фактов – скорее документальные свидетельства, нежели личные наблюдения.

«Союз благоденствия» – тайное общество просвещенных молодых дворян, оппозиционных тирании и рабству, организован в 1818 г., просуществовал до 1820 г. Союз этот был древом добра, произраставшем в умеренном, отчасти масонском климате. Ствол его – благоденствие отечества; корни – добродетель и единство; ветви – благотворительность, образование, правосудие и общественное хозяйство. Движение было глубоко патриотическим. Его отношение к литературе как средству просвещения – наследие восемнадцатого века с его «здравым смыслом», рекомендующим, среди прочего, «благопристойность [la décence] выражений, и, особенно, искреннее выказывание чувств возвышенных, побуждающих человека к добру». В основе его скрытого отношения к правительству – позиция гордого неодобрения. На его печати – изображение улея, с роящимися вокруг него пчелами. Различные кружки, такие как «Зеленая лампа», – его рассеянные отражения.

«Союз благоденствия» – предшественник двух тайных обществ – Северного и Южного. Их деятельность и привела к неудавшемуся государственному перевороту на Сенатской площади в С.-Петербурге 14 дек. 1825 г. (отсюда определение движения как «декабристского»). Известие о смерти царя Александра I в Таганроге 19 нояб. 1825 г. пришло в столицу 27 ноября, и в течение двух последующих недель не было точно известно, кто ему наследует. В конце концов, его брат Константин, законный наследник престола, отказался от трона, и царем провозгласили другого брата – Николая. Декабристы воспользовались междуцарствием. Их план состоял в свержении монархии и введении конституции. После обнародования манифеста должен был собраться «Великий Собор» (Законодательное собрание). Проведение самого восстания пришлось на долю Северного общества, хуже организованного и более умеренного, чем Южная группа с ее республиканской ориентацией и организацией по военному образцу.

Официальным предлогом для восставших послужили защита прав великого князя Константина (от претензий брата Николая), но фактической целью было установление либеральной формы правления. 14 дек. 1825 г. солнце взошло в девять часов четыре минуты и должно было зайти через пять часов и пятьдесят четыре минуты. В то утро восставшие собрались на площади с воинскими частями – всего 671 человек. Было очень холодно, и у них не было иного выбора, кроме построения в виде плотного каре. Командиры намеревались заставить Сенат обнародовать их обращение к народу, – но народу не отводилась роль участника происходящего, и он присутствовал лишь в качестве сочувствующего фона, классической декорации. Патетически-жалкий штрих внесла в происходящее путаница в сознании солдат между «конституцией» и «Константином». С самого начала все пошло по неверному пути. Князь Сергей Трубецкой был выбран диктатором, но он так и не появился. Самые смелые командиры выказали странную апатию и редкое отсутствие мужества. Однако один из них, поручик Каховский, выстрелил и убил графа Милорадовича, пытавшегося обратиться с речью к войскам. Правительственные пушки около пяти часов пополудни без труда прекратили восстание. Из 121 преданных суду сразу после восстания пятерых приговорили к четвертованию, однако приговор заменили на повешение. Тридцать одного человека приговорили к обезглавливанию, замененному на каторжные работы в Сибири. Остальные получили различные сроки заключения и ссылки. Пятерых приговорили к повешению по следующим причинам: полковника Павла Пестеля (р. 1794) – за план уничтожения всех членов императорской семьи (см. коммент. к строфе XVII, 9), поручика Петра Каховского (р. 1797) – за то же и за убийство графа Милорадовича и полковника Стюрлера; подпоручика Кондратия Рылеева (р. 1795), подпоручика Михаила Бестужева-Рюмина (р. 1803) и подполковника Сергея Муравьева-Апостола (р. 1791) – за намерение цареубийства. Их казнили 13 июля 1826 г. на кронверке Петропавловской крепости (на северном берегу Невы, С.-Петербург).

Пушкин, находившийся в Михайловском, узнал о казни 24 июля. На следующий день пришло письмо (вероятно, от Туманского) с вестью о смерти в Италии, более года назад, Амалии Ризнич, молодой женщины, за которой Пушкин ухаживал в Одессе. Об этом совпадении он сделал шифрованную запись на нижней части первой беловой рукописи (МБ 3266) стихотворения, которое 29 июля посвятил памяти госпожи Ризнич – шестнадцать ямбических строк с чередованием александрийских стихов и четырехстопника, со схемой рифмовки baba. Его начало:

 
Под небом голубым страны своей родной
      Она томилась, увядала…
Увяла наконец, и верно надо мной
      Младая тень уже летала…
 

Знаменитый рисунок чернилами в тетради 2368, л. 38, был сделан Пушкиным, вероятно, примерно в то же время. Впервые он опубликован в 1906 г. Венгеровым в брокгаузовском издании сочинений Пушкина и впоследствии неоднократно перепечатывался и обсуждался[100]100
  Например, А. Эфрос. «Лит. наследство», т. 16–18 (1934), с. 944–46.


[Закрыть]. На этом л. 38 изображена дюжина профилей, среди них комментаторы узнали отца и дядю нашего поэта. На верхнем поле страницы Пушкин нарисовал бастион и пять человечков, висящих на виселице. Такой же рисунок с дополнительными деталями повторен внизу той же страницы. Над верхним рисунком виселицы в самом начале страницы можно разобрать неоконченную строку:

 
И я бы мог, как шут на…
 

Пушкин зачеркнул слово «шут на» и повторил внизу страницы, под рисунком, первые четыре слова.

Я перевожу слово «шут» в его обобщенном значении «клоун», но возможен и более специфический перевод. Вполне может быть, мне кажется, что Пушкин имел в виду образ «шута на нитке» (фр. «pantin»), манекена на шнурке. Ассоциация между повешенным человеком и дергающимся клоуном вполне обычна. Яркий пример его приводит Цявловский в сборнике «Рукою Пушкина», с. 159–60 – в «Елисее» Майкова, строки 419–20, где Зевс угрожает страшным возмездием тем вассалам, которые не откликнутся на его зов:

 
А попросту сказать, повешу вверх ногами,
И будет он висеть, как шут между богами.
 

10 июля 1826 г. Пушкин написал из Михайловского в Москву Вяземскому: «Бунт и революция никогда мне не нравились, это правда; но я был в связи почти со всеми [декабристами]».

Из воспоминаний Якушкина (см. коммент. к строфе XVI, 1–8) и другого видного декабриста, Ивана Пущина (1798–1859), одного из лицейских товарищей и ближайших друзей Пушкина, ясно, что наш поэт не был членом ни одной из декабристских организаций, и попытки некоторых советских комментаторов втиснуть его туда ретроспективно, мягко говоря, смешны. Вполне возможно, на каком-нибудь обеде или дружеской вечеринке шестеро из семи присутствовавших оказывались декабристами, а седьмой был Пушкин, и простое присутствие непосвященного человека автоматически лишало встречу заговорщицского начала. Согласно показаниям одного малоизвестного декабриста (Горсткина) на следствии в январе 1826 г., Пушкин зимой 1819–20 гг. «читывал» стихи в петербургском доме князя Ильи Долгорукова, одного из руководителей «Союза благоденствия»[101]101
  См.: М. Нечкина «Новое о Пушкине и декабристах», «Лит. наследство», LXVIII (1952), 155–66.


[Закрыть]. Но, по свидетельству Якушкина, когда он осенью 1820 г. встретил Пушкина в Каменке, близ Киева, тот был очень удивлен, когда Якушкин прочитал поэту его революционные стихи, такие как «Noël». Из воспоминаний Якушкина следует, что в то время – зимой 1820–1821 г. – Пушкин ничего не знал о существовании какого-либо тайного общества и никогда не участвовал в Южном обществе (основанном в Тульчине в марте 1821 г.), хотя и был знаком с его руководителем Пестелем.

В стихотворениях, непосредственно относящихся к судьбе декабристского движения, Пушкин, выражая глубокое сочувствие ссыльным, их семьям и их делу, все же акцентировал свою независимость как художника, и такое сочетание соучастия и сохранения дистанции, возможно, произвело на некоторых декабристов впечатление бестактности. В начале января 1827 г. Пушкин отправил в Читу с женой сосланного декабриста Никиты Муравьева следующие четырехстопные строфы (схема рифмовки: baba ceec diid boob):

 
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
 
 
Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:
 
 
Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.
 
 
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут – и свобода
Вас встретит радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
 

Один из сосланных декабристов, князь Александр Одоевский, ответил четырьмя посредственными строфами, суть которых в следующем:

 
Но будь покоен, бард! – цепями,
Своей судьбой гордимся мы…
Мечи скуем мы из цепей.
 

Позднее, 16 июля 1827 г., в пятнадцати строках четырехстопного ямба (с рифмами baabeccceddiffi), озаглавленных «Арион», Пушкин в иносказании о замечательном древнегреческом певце, которого спас от гибели очарованный дельфин, изобразил челн с гребцами (олицетворяющими декабристов) и поэта (олицетворяющего Пушкина), поющего для них, в то время, как они гребут. Во время шторма челн разбился; все погибли, кроме поэта; в последних строках, содержащих классическую метафору, он показан сушащим на скале свои ризы и поющим прежние гимны.