Текст книги "Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина"

Автор книги: Владимир Набоков

 
   И вотъ уже трещатъ морозы
   И серебрятся средь полей...
   (Читатель ждетъ ужъ риѳмы розы:
 ⁴ На, вотъ возьми ее скорѣй!)
   Опрятнѣй моднаго паркета,
   Блистаетъ рѣчка, льдомъ одѣта.
   Мальчишекъ радостный народъ
 ⁸ Коньками звучно рѣжетъ лёдъ;
   На красныхъ лапкахъ гусь тяжелый,
   Задумавъ плыть по лону водъ,
   Ступаетъ бережно на ледъ,
¹² Скользитъ и падаетъ; веселый
   Мелькаетъ, вьется первый снѣгъ,
   Звѣздами падая на брегъ.
 

^1–3морозы… розы.Русский образец того, что Поуп в «Эссе о критике» (строки 349–51) называет «строем привычных рифм»:

 
Слова «Зефир прохладою дышал»
Родят строку «он листьями шуршал».
 

<Пер. А. Субботина>.

В обращенном к Жуковскому стихотворении, написанном <напечатанном> в 1821 г., Вяземский, рассуждая о рифмах, использует тот же самый прием:

 
И, в самый летний зной в лугах срывая розы,
Насильственно пригнать с Уральских гор морозы.
 

Рифма («мороза-роза») встречается и в строках нашего поэта в 1827 г., во втором четверостишии восьмистрочного мадригала, начинающегося словами «Есть роза дивная» и адресованного, вероятно, какой-то московской красавице:

 
Вотще Киферу и Пафос
Мертвит дыхание мороза,
Блестит между минутных роз
Неувядаемая роза…
 

Она встречается как мужская рифма («мороз-роз») и в других четырехстопниках, написанных зимой 1828 г. (строки 1–8 двенадцатистрочного фрагмента):

 
Как быстро в поле, вкруг открытом,
Подкован вновь, мой конь бежит!
Как звонко под его копытом
Земля промерзлая звучит!
Полезен русскому здоровью
Наш укрепительный мороз:
Ланиты, ярче вешних роз,
Играют холодом и кровью.
 

В книге «Пушкин, психология творчества» (Париж, 1928, с. 208) Гофман замечает, что до главы Четвертой, XLII (написанной, я думаю, в первую неделю января 1826 г.) Пушкин никогда не использовал рифму «морозы – розы». См., однако, черновики строфы XXIV.

⁷Мальчишек радостный народ.Эпитет неуклюже балансирует между двумя семантическими уровнями; Пушкин намеревался сказать «веселый народ», но это не вписалось бы в поэтическую строку. Использование слова «народ» (букв.: «люди», «нация» и т. д.) в разговорном и слегка шутливо-комическом смысле любознательному читателю следует сравнить с неоклассическими вариациями на натурфилософскую тему во «Временах года» (1726–46) Томсона: «пернатый народ», «пернатая нация», «музыкальное племя» и «хрупкая шатия» – все это относится к птицам.

⁷ Критик, упомянутый в пушкинском примеч. 24, – Михаил Дмитриев, отрецензировавший главу Четвертую и Пятую в «Атенее» в 1828 г.

⁹«Критик, – пишет Пушкин в рукописной заметке, – читал: „На красных лапках гусь тяжелый / Задумал плыть“ [т. е. не на черных или какого-то другого цвета] – и справедливо замечал, что недалеко уплывешь на красных лапках».

Слово «лапки» (ед. ч. «лапка») здесь не уменьшительное (хотя грамматически выглядит именно так), оно просто служит обозначением ног птицы. Однако в действительности полная форма слова (ед. ч. «лапа», мн. ч. «лапы») звучала бы по-русски лучше в приложении к этой конкретной животной твари в ее активном состоянии (каким бы тяжелым ни был гусь, нет резкой противоположности между его телом и большими плоскими лапами). Лапы птиц вообще, от королька до павлина, а также насекомых (в их зрелом состоянии) и маленьких четвероногих (например, комнатных собачек, кроликов, домашних кошек) правильно называть «лапки». Лапы охотничьих собак, волков, медведей и тигров, больших водоплавающих птиц, страусов, орлов, ястребов и им подобных, так же как и лапоподобные конечности черепах и верблюдов – все это «лапы». Ноги гусениц и детей, подпорки стульев – это «ножки», грамматически представляющие собою уменьшительную форму слова «ноги».

¹³первый снег.Речь идет о декабре 1820 г., и в романе это первое из трех описаний надвигающейся зимы. Два других описания – в главе Пятой, I (относятся к той же зиме, но увиденной глазами Татьяны) и Седьмой, XXIX – XXХ (ноябрь 1821 г).

Упоминания зимы в editio optima [зд.: полном издании. – лат.] таковы:

Глава Первая, XVI: морозной пылью серебрится его бобровый воротник (ноябрь или декабрь 1819 г.)

XXII: бьющиеся кони, зябнущие кучера

XXVII: радуга на снегу

XXXII: ножка на чугуне камина

XXXV: снег утренний, хрустящий под ногами

Глава Четвертая, XL: карикатура южных зим

XLI: зимних друг ночей

XLII: мороз, катание на коньках, мелькает, вьется первый снег (декабрь 1820 г.)

XLIII: зимнее времяпрепровождение

XLIV: ванна со льдом

XLV–L: ужин у камина (5 янв. 1821 г.)

Глава Пятая, 1: снег выпал наконец (2–3 янв. 1821 г.) (обратите внимание на перекличку с главой Четвертой)

II: простые радости бедняков

III: Вяземский и Баратынский

IV: освещенный солнцем иней, зарею поздней сиянье розовых снегов

IX: ясная ночь, мороз, снег хрустит

XI: зимний пейзаж во сне Татьяны (5 янв. 1821 г.)

XII: сугроб и медведь

XIII: отягченные клоками снега сосны

XIV: снег рыхлый, хрупкий снег

XV: пустынный снег

XX: тьма морозная

XXI: сквозь мерзлое стекло зари багряный луч

XXIV: «метель» в соннике

XXV: возки, кибитки, сани с гостями (12 янв. 1821 г.)

Глава Шестая, XXIV: перелетная метель блестит и вьется под ярким солнцем (14 янв. 1821 г.)

Глава Седьмая, XXIX: наступление зимы (нояб. 1821 г.)

XXX: первый снег на кровле бани

XXXV: зимнее путешествие

Глава Восьмая, XXXIX: завершается зимняя спячка Онегина (с начала ноября 1824 г. до начала апреля 1825 г.)

*

Это описание наступления зимы – глава Четвертая, XL, 5–14, XLI и XLII, 2, 5–14 – хорошо перевел (лишь с несколькими незначительными неточностями) Эдмунд Уилсон в статье «Памяти Пушкина» в книге «Триумвират мыслителей», переработанное изд. (Нью-Йорк, 1948, с. 34–35).

 
   Въ глуши что дѣлать въ эту пору?
   Гулять? Деревня той порой
   Невольно докучаетъ взору
 ⁴ Однообразной наготой.
   Скакать верхомъ въ степи суровой?
   Но конь, притупленной подковой
   Невѣрный зацѣпляя ледъ,
 ⁸ Того и жди, что упадетъ.
   Сиди подъ кровлею пустынной,
   Читай: вотъ Прадтъ, вотъ W. Scott!
   Не хочешь? Повѣряй расходъ,
¹² Сердись, иль пей, и вечеръ длинной
   Кой-какъ пройдетъ, а завтра тожъ,
   И славно зиму проведешь.
 

¹что делать в эту пору?Ср. со стихотворением Китса «Мечта» (1820), строки 15–18:

 
Что же делать?..
Ты останешься один.
Дров сухих подбрось в камин!
Пусть тебе мерцают в очи
Искры – духи зимней ночи…
 

<Пер. Г. Кружкова>.

См. также конец главы Четвертой, XLI.

^5–8Пушкин заканчивает письмо Вяземскому (28 янв. 1825 г., из Тригорского, близ Михайловского, в Москву) словами: «Пишу тебе в гостях [от Осиповых] с разбитой рукой – упал на льду не с лошади, а с лошадью: большая разница для моего наезднического честолюбия».

¹⁰Прадт.Доминик де Прадт (1759–1837), французский публицист. Наиболее вероятная его книга в библиотеке Онегина в ту зиму – «Европа после конгресса в Ахене, последовавшего за Венским конгрессом» (Париж, 1819), где встречается следующее занятное суждение (с. 36–42):

«Прирост населения в России достигает того же уровня, что и в Америке… По расчетам, в 1920 г. в [Соединенных Штатах] будет более ста миллионов жителей… [Через] сто лет население России будет насчитывать более ста миллионов человек… К тому же Россия… единственная европейская держава, которая еще в изобилии обладает одним из самых важных средств для ведения войны, одной из самых жизненно важных основ боеготовности страны, – лошадьми… [и] в свете этих оценок она похожа на Америку…»

Главная мысль Прадта (с. 42): «Венский конгресс, санкционировав захват Польши, изменил политику Европы, любой ценой добивавшейся отстранения России».

¹⁰W. Scott.Например, «Айвенго, или Возвращение крестоносца», перевод Огюста Жана Батиста Дефоконпре (Париж, 1820).

 
   Прямымъ Онѣгинъ Чильдъ Гарольдомъ
   Вдался въ задумчивую лѣнь:
   Со сна садится въ ванну со льдомъ,
 ⁴ И послѣ, дома цѣлый день,
   Одинъ, въ расчеты погруженный,
   Тупымъ кіемъ вооруженный,
   Онъ на бильярдѣ въ два шара
 ⁸ Играетъ съ самаго утра.
   Настанетъ вечеръ деревенскій:
   Бильярдъ оставленъ, кій забытъ,
   Передъ каминомъ столъ накрытъ,
¹² Евгеній ждетъ: вотъ ѣдетъ Ленскій
   На тройкѣ чалыхъ лошадей:
   Давай обѣдать поскорѣй!
 

¹Чильд Гарольдом(тв. пад.). У Пушкина в первом слове первый звук имеет английское звучание Ч, а гласную он произнес на французский манер. Следующее слово он начал с буквы Г, использовав ее для передачи английского и немецкого h; ударение поставил на французский манер (-о́льд) и завершил окончанием русского творительного падежа («ом»).

Эта рифма сама по себе совершенно замечательная. Чтобы еще язвительнее подчеркнуть банальность рифмы «морозы – розы», подкинутой читателю в строфе XLII, Пушкин показывает теперь, на что способен: «Со льдом» – ударение на предлоге, и такая простонародная интонация поразительно контрастирует с космополитическим «Гарольдом». Английскому читателю напоминаем, что «rime richissime» <«роскошным рифмам» – итал.>, даже состоящим, как здесь, из двух слов, в русском не свойствен пошлый игриво-комический оттенок их английского эквивалента. Вот любопытный пример.

В комических строках, посвященных осаде Измаила в песне VII «Дон Жуана», среди искаженных русских имен, уже написанных с ошибками при их транслитерации через немецкий на французский и английский, имен, притягивающих неприятные w <у> и фальшивые sch <ш> или, наоборот, теряющих свои h в офранцуженных формах, – среди этих имен встречается в строфе XVII некий «Мускин-Пускин» (Мусин-Пушкин). (Графы Мусины-Пушкины были в дальнем родстве с просто Пушкиными).

Согласно подстрочному примечанию Э. Х. Колриджа в его издании «Дон Жуана», речь идет о графе Алексее Ивановиче Мусине-Пушкине (1744–1817), общественном деятеле и археологе; был еще один человек с тем же именем, также умерший в 1817 г. и также известный английским мемуаристам, – граф (1779) Алексей Семенович Мусин-Пушкин, посол Екатерины II в Лондоне и Стокгольме.

Это имя, кажется, крайне озадачило англичан. «Автор мнимого путешествия – русский князь, Mуска-Пуска… вероятно, [никто] не смог бы превзойти его в искажении жизни английского общества». Так пишет Джордж Браммел 1 янв. 1836 г. одной даме, из Кана, за год до того, как начал терять рассудок (цит. по: Jesse. «Brummell», vol. II, ch. 22). Однако путешественник Эдвард Дэниел Кларк (1769–1822), посетивший Россию в 1800 г. (в книге «Путешествия по разным странам Европы, Азии и Африки» [4-е изд., Лондон, 1817], II, 126), в подстрочном примечании почти правильно передал имя: Алексис Муссин-Пушкин.

В ноябре 1825 г. Пушкин из Михайловского пишет Вяземскому в Москву, что знаком лишь с первыми пятью песнями «Дон Жуана» (во французском прозаическом переложении Пишо). 21 июля 1825 г. он напомнил Анне Вульф, уехавшей в Ригу, где жила ее кузина Анна Керн, чтобы она прислала ему прозаический перевод Пишо остальных песен (парижское издание 1824 г.), который А. Керн обещала достать для него. Возможно, Пушкин получил книгу в начале 1826 г. Предложенный Пишо вариант эпизода таков: «…и Мускин-Пускин, столь устрашающий, как всякий, кто разрубил человека пополам… Их мало трогала магометанская вера… разве что они намеревались сделать барабан из кожи мусульман».

В критической рукописной заметке 1827 г. (Сочинения 1936, V, 23) Пушкин пишет: «Байрон говорил, что никогда не возьмется описывать страну, которой не видал бы собственными глазами. Однако ж в Дон Жуане описывает он Россию, зато приметны некоторые погрешности противу местности… кибитка [не] беспокойная повозка без рессор [Байрон спутал ее с телегой]… Есть и другие ошибки, более важные…».

Здесь речь идет о «Дон Жуане», IX, XXX: «Проклятый экипаж, где нет рессор» <пер. Г. Шенгели>; Пишо (1824), источник Пушкина, переводит это как «maudite sorte de voiture non suspendue» <«проклятый вид повозки без рессор»>.

У русских в целом было меньше затруднений с именами Байрона и его персонажей, чем у Байрона с русскими именами (например, он рифмовал «Souvaroff – lover of» <«Суварофф – любитель…»> и «Suwarrow – sorrow» <«Суварров – скорбь»> вместо правильного «Suvorov – more of»). Произведения Байрона – я неустанно твержу об этом – впервые стали доступны большинству русских во французских переводах. Французское произношение его имени – «Birong», с ударением на произнесенном в нос последнем слоге; русского двойника этого звука не существует. В России предпринимались попытки имитировать французскую форму имени как «Бирон». Однако это оказалось неплодотворным из-за сбивающих с толку ассоциаций с именем известного фаворита императрицы Анны (Bühren, русифицированный как Бирон). Наконец, нашелся правильный фонетический вариант произношения имени поэта – «Байрон», точно передающий английский гласный звук; но одновременно другая лингвистическая школа ввела в обиход ужасного «Бейрона» – так его упорно именовали Катенин, Вяземский, Рылеев, Языков и различные литераторы московской германофильской группы. Этот дифтонг «ей» – результат немецкого влияния, или точнее, рижского. Обладая теоретическим знанием того, что английское «by» соответствует немецкому «bei», прибалтийские эрудиты произносили «Byron», как будто это было немецкое слово (например, написанное «bei-ronn»), но поскольку прибалтийское произношение немецкого «ei» похоже на русское «ей», Байрон стал Бейроном (см. также коммент. к главе Первой, XXXVIII, 9).

¹³На тройке чалых лошадей.Ленский приезжает в санях, запряженных, в один ряд, тройкой лошадей. «Тройка» (слово «лошадей» опущено) используется и эллиптически, означая при этом экипаж-и-тройку.

Я вижу, что у одного из английских переводчиков – Сполдинга (1881) Ленский сам правит тройкой, как английский аристократ – двухколесным экипажем или фаэтоном; но мы – в провинциальной России, а там между дворянином и тройкой лошадей находится кучер.

Понятие «чалый», предполагающее более или менее равномерную смесь бледно-коричневатого тона с сероватым, слегка варьируется в разных местностях. В данном случае мне видится довольно светлый, изысканный мышиный серый цвет, но, возможно, я нахожусь под влиянием воспоминаний о школе верховой езды в С.-Петербурге. Тургенев – Виардо переводят это как «fleur-de-pêcher» <«цветок персика»>, что в применении к шкуре лошади означает светлый фон, испещренный рыжеватыми крапинками; а Иван Тургенев знал толк в этом деле.

 
   Вдовы Клико или Моэта
   Благословенное вино
   Въ бутылкѣ мерзлой для поэта
 ⁴ На столъ тотчасъ принесено.
   Оно сверкаетъ Ипокреной;
   Оно своей игрой и пѣной
   (Подобіемъ того-сего)
 ⁸ Меня плѣняло: за него
   Послѣдній бѣдный лептъ, бывало,
   Давалъ я, помните ль, друзья?
   Его волшебная струя
¹² Раждала глупостей не мало,
   А сколько шутокъ, и стиховъ,
   И споровъ, и веселыхъ сновъ!
 

^1–7Вдовы Клико… Моэта… Подобием того-сего[и см. XLVI, ^{5, 6}Аи]. Вольтер в «Светском человеке» видит в «écume pétillante» <«искрящейся пене»> вина Аи «l'image brillante» «de nos Francais» <«блестящий образ наших французов»>.

По словам Байрона в «Дон Жуане», XV, LXV, 8, пена шампанского «бела, как расплавившийся жемчуг Клеопатры».

Баратынский в «Пирах» (строка 139) находит в шампанском «подобье жизни молодой». (См. ниже).

Фамилия Жана Реми Моэта (1758–1841), основателя знаменитого торгового дома шампанского и радушного мэра Эперне, рифмуется в русском со словом «поэт». Трема, или знак для обозначения слоговой роли гласной, стоящий над е в фамилии «Moët» и над i в Aï (произносимом «А-и» с ударением на «и»), указывает во французском на расщепление дифтонга на два слога (naïf, Baïf).

Название этого восхитительного шампанского происходит от Аи, города в департаменте Марна в северной Франции, где в бассейне реки Марна, близ Эперне, был разбит первый виноградник.

Пушкинское примеч. 25 – часть послания (четырехстопный хорей, тридцать шесть строк), адресованного брату Льву. Оно начинается словами: «Что же? будет ли вино?» – и представляет собой лишь набросок, написанный в начале декабря 1824 г.

На первый взгляд, может показаться, Пушкин понял, что его седьмая строка строфы XLV главы Четвертой звучит как насмешливо-пародийная аллюзия на строку в «Пирах» Баратынского, чувства которого он всегда старался щадить; и поэтому он тактично и лаконично цитирует собственные неудачные строки как своего рода прототип, чтобы в случае чего доказать: он никоим образом не имел в виду Баратынского.

Но возможна и другая, более тонкая причина для подражания и примечания.

Вот фрагмент, относящийся к шампанскому в «Пирах» Баратынского (изд. 1821 г., строки 129–39):

 
В стекло простое бог похмелья
Лил через край, друзья мои,
Свое любимое Аи.
Его звездящаяся влага
Недаром взоры веселит:
В ней укрывается отвага,
Она свободою кипит,
Как пылкий ум, не терпит плена,
Рвет пробку резвою волной,
И брызжет радостная пена,
Подобье жизни молодой.
 

В издании 1826 г., сразу после восстания декабристов, цензору не понравилось сравнение (строки 135–36) свободы и гордости:

 
Как гордый ум, не терпит плена…
 

Оно было потом изменено (возможно, Дельвигом – так полагает Гофман в своем издании произведений Баратынского в 1915 г.) на:

 
Она отрадою кипит,
Как дикий конь, не терпит плена.
 

Что позволено лошади, не позволено человеку.

(В последней, 1835 г., редакции сравнение звучит так: «Оно и блещет, и кипит / Как дерзкий ум не терпит плена» и т. д.).

В письме Баратынскому его друг Дельвиг, который опекал издание «Пиров» и «Эды» (опубликованных вместе), сообщает о своих бесплодных усилиях добиться от цензора разрешения напечатать первоначальные строки: «Цензуру, – по его словам, – перебесили» дела с «Андре Шенье».

Вполне возможно, Пушкин, который в это время переписывался и с Дельвигом, и с Баратынским, увековечил свою осведомленность о нелепой замене, потребованной цензурой, и добавил озорную строку – «подобье того-сего», невинную на вид цитату, сразу напоминавшую «Пиры» тем, кто был в курсе дела.

«Андрей Шенье», упомянутый Дельвигом, – элегия, сочиненная Пушкиным в начале 1825 г. и оплакивающая смерть Шенье на гильотине в 1794 г., в конце эпохи народной тирании. Она состоит из 185 вольных ямбических стихов, посвящена Николаю Раевскому и впервые опубликована (8 окт. 1825 г.) с цензорской купюрой – около сорока строк (21–64 и 150) в «Стихотворениях Александра Пушкина», вышедших в свет 28 дек. 1825 г., через две недели после восстания декабристов. Злонамеренные или наивные читатели распространили списки этих строк (в них Шенье взывал к «священной свободе» и свержению царей) под произвольным заголовком «На 14 декабря» (его дал некий Андрей Леопольдов, студент Московского университета); вследствие этого озадаченная полиция стала докучать Пушкину и арестовала владельцев рукописных экземпляров. Элегия, включающая в себя запрещенный фрагмент, на самом деле не имеет ничего общего с событиями в России, кроме ненамеренной ассоциации: в ходе критики робеспьеровского режима террора превозносится (как в оде «Вольность» в 1817 г.) Свобода, основанная на Законе.

² Ср. четырехстопное стихотворение Вяземского, посвященное поэту Давыдову (1815, строки 49–52):

 
…дар волшебный
Благословенного Аи
Кипит, бьет искрами и пеной! —
Так жизнь кипит в младые дни!
 

⁵Ипокреной.Источник на горе Муз – Геликоне в Беотии. Возник от удара копыта Пегаса, крылатого коня, символа поэтического вдохновения.

⁹Последний бедный лепт.По замечанию Томашевского (в Сочинениях 1957, с. 597), это – ироническая цитата из послания Жуковского, в 484 александрийских стихах, «Императору Александру» (1814, строки 442–43):

 
Когда и Нищета под кровлею забвенья
Последний бедный лепт за лик твой отдает…
 

 
   Но измѣняетъ пѣной шумной
   Оно желудку моему,
   И я Бордо благоразумной
 ⁴ Ужъ ныньче предпочелъ ему.
   Къ Аи я больше не способенъ;
   Аи любовницѣ подобенъ
   Блестящей, вѣтреной, живой,
 ⁸ И своенравной, и пустой...
   Но ты, Бордо, подобенъ другу,
   Который, въ горѣ и въ бѣдѣ,
   Товарищъ завсегда, вездѣ,
¹² Готовъ намъ оказать услугу,
   Иль тихой раздѣлить досугъ.
   Да здравствуетъ Бордо, нашъ другъ!
 

Эта строфа, как и предыдущая – XLV, – очень слабая, изобилующая привнесенными банальностями.

⁵Бордо.«Кроваво-красный пенящийся сок» бордо предпочитает также Джон Гэй («Вино», 1708).

Дюси в стихотворении «Мадам Жоржет В. К.» превозносит Бордо в сходных выражениях (строки 2, 8):

 
Oui, je bois [ses] coupes vermeilles;
....................................................
Calme et vieux, c'est le vin des sages.
 

 
<Да, я пью бокалы алой влаги
.................................................
Эта влага – старое и успокаивающее вино мудрецов>.
 

^{5, 6}Аи.См. коммент. к строфе XLV, 1.

^11–14Хороший пример отрезвляющего и тормозящего эффекта в результате последовательности строк со скольжением на второй стопе после порыва воспоминаний.