Текст книги "Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина"

Автор книги: Владимир Набоков

 
   И постепенно въ усыпленье
   И чувствъ и думъ впадаетъ онъ,
   А передъ нимъ Воображенье
 ⁴ Свой пестрый мечетъ фараонъ.
   То видитъ онъ: на таломъ снѣгѣ
   Какъ будто спящій на ночлегѣ,
   Недвижимъ юноша лежитъ,
 ⁸ И слышитъ голосъ: что жъ? убитъ!
   То видитъ онъ враговъ забвенныхъ,
   Клеветниковъ, и трусовъ злыхъ,
   И рой измѣнницъ молодыхъ,
¹² И кругъ товарищей презрѣнныхъ,
   То сельскій домъ – и у окна
   Сидитъ она... и все она!...
 

⁴ Великолепный образ игры в фараон заставляет вспомнить строфы о карточной игре в главе Второй, исключенные нашим поэтом из окончательного варианта. Мертвый юноша навеки запечатлен в душе Онегина, в ней вечно отзывается вырвавшееся у Загорецкого восклицание, и от пролившейся крови, от слез раскаяния всегда будет для него таять снег того морозного утра.

 
   Онъ такъ привыкъ теряться въ этомъ,
   Что чуть съ ума не своротилъ
   Или не сдѣлался поэтомъ.
 ⁴ Признаться: то-то бъ одолжилъ!
   А точно: силой магнетизма
   Стиховъ Россійскихъ механизма
   Едва въ то время не постигъ
 ⁸ Мой безтолковый ученикъ.
   Какъ походилъ онъ на поэта,
   Когда въ углу сидѣлъ одинъ,
   И передъ нимъ пылалъ каминъ,
¹² И онъ мурлыкалъ: Benedetta
   Иль Idol mio, и ронялъ
   Въ огонь то туфлю, то журналъ.
 

⁵магнетизма.Годом позже, в декабре 1825 г. французская Академия наук образовала в Париже комитет, целью которого было исследовать притязания магнетизма, иначе называемого гипнотизмом. После дискуссий, продолжавшихся пять с половиной лет, комитет определил, что эффекты магнетизма иногда вызываются апатией, прострацией или силой воображения. Пушкин, несомненно, имеет тут в виду самогипноз, иной раз приводящий к тому, что слова автоматически выговариваются в рифму, т. е. к графомании.

Ср.: Пьер Лебрен, «Поэтическое вдохновенье» (написано в 1823 г.):

 
Le poëte!..
.................................
Dans l'inspiration, pareil
A l'enfant que l'art mesmérique
Fait parler durant son sommeil…
 

 
<Поэт!..
.................................
Он в своем вдохновенье схож
С ребенком, которого месмерические силы
Заставляют говорить во сне…>.
 

¹²Benedetta.В июле 1825 г. Пушкин писал Плетневу:

«Скажи от меня [Ивану] Козлову, что недавно посетила наш край одна прелесть [Анна Керн], которая небесно поет его „Венецианскую ночь“ [„фантазия“, сочинена в 1824 г.] на голос гондольерского речитатива [„Benedetta sia la madre“] – я обещал известить о том милого, вдохновенного слепца. Жаль, что он не увидит ее, но пусть вообразит себе красоту и задушевность – по крайней мере дай Бог ему ее слышать!»

Конец этой строфы любопытным образом перекликается с темами главы Первой, XLVIII–XLIX (см. коммент. к этим строфам).

^12–13 Benedetta... Idol mio.«Да будет благословенна мать» – венецианская баркарола. На ее мелодию Козлов написал хореическим четырехстопником «Венецианскую ночь», посвятив ее Плетневу; она напечатана в «Полярной звезде» (1825):

 
Ночь весенняя дышала
Светло-южною красой;
Тихо Брента протекала,
Серебримая луной…
 

«Idol mio, piu pace non ho», «Мой идол, я лишился покоя» – припев в дуэте («Se, о cara, sorridi», «Если бы, дорогая, ты улыбнулась»), сочиненном Винченцо Габусси (1800–46).

 
   Дни мчались; въ воздухѣ нагрѣтомъ
   Ужъ разрѣшалася зима;
   И онъ не сдѣлался поэтомъ,
 ⁴ Не умеръ, не сошелъ съ ума.
   Весна живитъ его: впервые
   Свои покои запертые,
   Гдѣ зимовалъ онъ какъ сурокъ,
 ⁸ Двойныя окна, камелекъ
   Онъ яснымъ утромъ оставляетъ,
   Несется вдоль Невы въ саняхъ.
   На синихъ, изсѣченныхъ льдахъ
¹² Играетъ солнце; грязно таетъ
   На улицахъ разрытый снѣгъ.
   Куда по немъ свой быстрый бѣгъ
 

^5–9Я склонен датировать пробуждение Онегина от зимней спячки 7 апр. 1825 г., первой годовщиной (по старому стилю) смерти Байрона в Миссолонги. В этот день Пушкин и Анна Вульф в Псковской губернии заказали православную обедню за упокой души «раба Божия Георгия», отслуженную в местной церкви их имений «Михайловски» и «Тригорски» (как на французский манер их называл Пушкин). Тогда же наш поэт в письме брату из Тригорского в С.-Петербург уподобляет эту панихиду «la messe de Frédéric II pour le repos de l'âme de Monsieur de Voltaire» <«обедне Фридриха II за упокой души Вольтера»>.

⁷ зимовал он как cурок.Оборот, позаимствованный из французского («hiverner comme une marmotte»). Впрочем, грызун, известный во Франции под именем «la marmotte» («Marmota marmota», по Линнею), обитает лишь в горах Западной Европы. На юге и на востоке России его сменяет «Marmota bobac», по Шреберу, или же по-французски «boubak», a по-русски – «байбак»; англичане называют это животное «польским сурком», американцы – «русским сурком»; на взгляд систематика, не работавшего с млекопитающими, очевидно, что это близкий родственник трех американских сурков (на востоке «земляная свинья», на западе «желтобрюхий сурок» и «серый сурок», или «свистун»). «Степная собака» – другой род.

Кстати, не лишено интереса, что сурок с невероятными подробностями описывается в «Баснях» Лафонтена, кн. IX: «Беседы с мадам де ля Саблиер».

Апатия овладевает Онегиным непосредственно перед ужасным наводнением 7 нояб. 1824 г. (после которого правительство на время запретило пышные приемы вроде того, на котором он мог увидеть Татьяну). Иначе говоря, Пушкин очень кстати, с точки зрения композиции, погружает Онегина в спячку на время несчастья. А тем временем другой Евгений теряет суженую, ставшую жертвой разбушевавшихся стихий, и сходит с ума: ему начинает казаться, что за ним гонится конная статуя и слышен грохот копыт, – таков сюжет поэмы «Медный всадник» (написана в 1833 г.), навеянной Пушкину наводнением. Очень занимателен сам факт, что Евгений Онегин, впавший в прострацию, одалживает свое имя этому несчастному (ч. 1, строки 1–15, свободная рифма aabebeccibbicco):

 
Над омраченным Петроградом
Дышал ноябрь осенним хладом.
Плеская шумною волной
В края своей ограды стройной,
Нева металась, как больной
В своей постеле беспокойной.
Уж было поздно и темно;
Сердито бился дождь в окно,
И ветер дул, печально воя.
В то время из гостей домой
Пришел Евгений молодой…
Мы будем нашего героя
Звать этим именем. Оно
Звучит приятно; с ним давно
Мое перо к тому же дружно.
 

«Медный всадник» связан с «ЕО» и несколькими превосходными строфами, в которых та же система рифм, что в «ЕО», – они составляют «Родословную моего героя» (1832); Пушкин не сразу решил, какого из двух Евгениев одарить этой родословной, и в конце концов она досталась совсем другому герою (Ивану Езерскому). См. Эпилог, следующий за коммент. к Десятой главе.

¹¹Лед на Неве начинает ломаться и река вскрывается между серединой марта и серединой апреля (конец марта и конец апреля по новому стилю). Обычно через две-три недели льда не остается совсем, хотя случается, что отдельные льдины замечают даже во вторую неделю мая. В строфе XXXIX снег на улицах превращается в грязь. Для некоторых читателей «иссеченные льды» – это плывущие льдины, остатки ледяного покрова, который разломан напором воды, трением и таянием, тогда как в действительности речь идет о прекрасных глыбах аквамаринового цвета, вырубленных из замершей реки, – они красуются на поблескивающем снегу, ожидая, когда приедут доставить их, куда требуется. По совету Тургенева, Виардо передает это место так: «le soleil se joue sur les blocs bleuâtres de la glace qu'on en a tirée» <«солнце играет на голубоватых глыбах, высеченных из льда»>.

Ср. Вступление к «Медному всаднику» (написано в октябре 1833 г.), строки 75–83:

 
Люблю, военная столица,
Твоей твердыни дым и гром[81]81
  С Дворцовой набережной напротив крепости дым виден за миг до выстрела.


[Закрыть],
Когда полнощная царица
Дарует сына в царский дом,
Или победу над врагом
Россия снова торжествует,
Или, взломав свой синий лед,
Нева к морям его несет
И, чуя вешни дни, ликует.
 

Читатель помнит, что по той же Дворцовой набережной Онегин прогуливался с Пушкиным в мае 1820 г.

¹⁴ – XL, ¹ Перенос из строфы в строфу, один из очень немногих примеров такого рода в романе. Великолепный образец художественной логики, заключенной в том, что такой перенос есть в главе Третьей (XXXVIII, 14 – XXXIX, 1: «И задыхаясь, на скамью / Упала»), где Татьяна бежит в парк, но там ее отыщет и выскажет ей свои назидательные сентенции Онегин. И вот теперь роли переменились: уже Онегин, у которого перехватывает дыхание, спешит туда, где ему объяснят, что есть любовь.

 
   Стремитъ Онѣгинъ? Вы заранѣ
   Ужъ угадали; точно такъ:
   Примчался къ ней, къ своей Татьянѣ
 ⁴ Мой неисправленный чудакъ.
   Идетъ, на мертвеца похожій.
   Нѣтъ ни одной души въ прихожей.
   Онъ въ залу; дальше: никого.
 ⁸ Дверь отворилъ онъ. Что жъ его
   Съ такою силой поражаетъ?
   Княгиня передъ нимъ, одна,
   Сидитъ, не убрана, блѣдна,
¹² Письмо какое-то читаетъ
   И тихо слезы льетъ рѣкой,
   Опершись на руку щекой.
 

^5–8Вся сцена напоминает происходящее во сне. Словно в сказке, перед героем безмолвно распахиваются двери. Он оказывается в волшебном замке. И, точно ему это грезится, перед ним Татьяна, перечитывающая одно из его трех писем.

¹² какое-то.Обычная функция этого оборота родственна неопределенному артиклю, а не указанию на некое свойство, но тут слово определяет суть строки, приобретая дополнительный смысл.

 
   О, кто бъ нѣмыхъ ея страданій
   Въ сей быстрый мигъ не прочиталъ!
   Кто прежней Тани, бѣдной Тани
 ⁴ Теперь въ Княгинѣ бъ не узналъ!
   Въ тоскѣ безумныхъ сожалѣній
   Къ ея ногамъ упалъ Евгеній;
   Она вздрогнула, и молчитъ;
 ⁸ И на Онѣгина глядитъ
   Безъ удивленія, безъ гнѣва...
   Его больной, угасшій взоръ,
   Молящій видъ, нѣмой укоръ,
¹² Ей внятно все. Простая дѣва,
   Съ мечтами, сердцемъ прежнихъ дней,
   Теперь опять воскресла въ ней.
 

¹⁰Ср. описание внешности Сен-Пре, прощающегося с героиней, в «Юлии» Руссо (от Юлии к г-же д'Орб), ч. III, письмо XIII: «бледный, осунувшийся, небрежно одетый» прощается с больной Юлией. Ср. также сетования Динара в «Валерии» мадам де Крюднер, письмо XLII: «…вы видите эти потухшие глаза, эту зловещую бледность, эту впавшую грудь».

 
   Она его не подымаетъ,
   И, не сводя съ него очей,
   Отъ жадныхъ устъ не отымаетъ
 ⁴ Безчувственной руки своей....
   О чемъ теперь ея мечтанье?...
   Проходитъ долгое молчанье,
   И тихо наконецъ она:
 ⁸ «Довольно; встаньте. Я должна
   Вамъ объясниться откровенно.
   Онѣгинъ, помните ль тотъ часъ,
   Когда въ саду, въ аллеѣ насъ
¹² Судьба свела, и такъ смиренно
   Урокъ вашъ выслушала я?
   Сего дня очередь моя.
 

В одном из любимых романов Татьяны – «Вертер», во французском переводе Севеленжа (1804), – мотив признания и прощания приобретает более страстный оттенок: «[Вертер] покрывал ее дрожащие губы огненными поцелуями. [Шарлотта] нежно их отклоняла… „Вертер“, – вскричала она наконец, и в голосе ее суровость смешивалась с высшим благородством. [Вертер] позволил ей выскользнуть из его объятий», после чего она лишилась чувств. Она бросилась прочь из комнаты. Он вскочил на ноги и крикнул ей вслед через дверь: «Прощай!» <пер. Н. Касаткиной>.

¹Она его не подымает.«Elle ne le relève pas» (см. ком-мент, к главе Третьей, XXXIII, 1).

^2–6очей... Бесчувственной… О чем... мечтанье… молчанье. Чарующее повторение «ч» в этих строках.

 
   «Онѣгинъ, я тогда моложе,
   Я лучше, кажется, была,
   И я любила васъ; и что же?
 ⁴ Что́ въ сердцѣ вашемъ я нашла?
   Какой отвѣтъ? одну суровость.
   Не правда ль? Вамъ была не новость
   Смиренной дѣвочки любовь?
 ⁸ И нынче – Боже! – стынетъ кровь,
   Какъ только вспомню взглядъ холодной
   И эту проповѣдь... Но васъ
   Я не виню: въ тотъ страшный часъ
¹² Вы поступили благородно,
   Вы были правы предомной:
   Я благодарна всей душой....
 

²Я лучше… была.По существу и грамматически «лучше» – сравнительная степень от «хорош», «хороша». Однако прилагательное «хорош», «хороша» имеет и второе значение (галльское заимствование) – «красивый» (ср. «il, elle est bien de sa personne», т. е. «хорош, хороша собой»). Таким образом, дойдя до второй строки этой строфы, переводчик должен выбрать между двумя значениями: «Я была как человек лучше, чем теперь» или «Я была более хороша собой». Я выбрал второе, как и Тургенев – Виардо («…plus jolie, peut-être»).

Татьяна, в любом случае, по-человечески теперь намного лучше, чем та романтически настроенная девочка, которая (в главе Третьей) пьет огонь эротических желаний и тайно посылает любовное письмо молодому человеку, которого видела всего один раз. Хотя можно утверждать, что она пожертвовала некоторыми пылкими идеалами юности, уступив мольбам матери, столь же несомненно и другое: обретенная ею изысканная простота, зрелость и владение собой, непоколебимая верность долгу – в моральном смысле более чем весомая компенсация за любого рода простодушие, утраченное ею вместе с довольно непривлекательными, явно чувственными мечтаниями, которые прежде воспаляли в ней романтические книжки. Надо принять во внимание и то, что прожитые годы (а ей теперь двадцать один год, не меньше) оставили, как ей кажется, явственный след, лишив ее былой чистоты, утонченности и черт лица, и всего облика. Впрочем, для меня решающим обстоятельством при определении смысла «лучше» была интонация, с какой выговаривается слово «кажется»: оно вполне уместно, если человек судит о своей физической красоте («Я была моложе и, кажется, привлекательнее»), однако выглядело бы чопорно и искусственно, если разговор коснется душевных качеств. Человеку не может «казаться», что он был «более совершенной личностью»; такие вещи он про себя знает и о них не распространяется. А кроме того, на взгляд Татьяны, Онегину ни тогда, ни теперь не было дела до моральных достоинств.

См. рифмованное переложение «ЕО», сделанное князем Владимиром Барятинским в «Пушкинском сборнике» (С.-Петербург, 1899):

 
Onéguine, autrefois plus belle
Et, certes, plus jeune j'étais.
 

Ср. у Пушкина в «Цыганах», строки 170–71:

 
А девы… Как ты лучше их
И без нарядов дорогих…
 

¹³ Вы были правы предо мной.Т. е. «ваше отношение ко мне было правильным». Идоматически можно выразить так: «Вам не в чем передо мной виниться».

 
   «Тогда – не правда ли? – въ пустынѣ,
   Вдали отъ суетной Молвы,
   Я вамъ не нравилась... Что жъ нынѣ
 ⁴ Меня преслѣдуете вы?
   Зачѣмъ у васъ я на примѣтѣ?
   Не потому ль, что въ высшемъ свѣтѣ
   Теперь являться я должна;
 ⁸ Что я богата и знатна;
   Что мужъ въ сраженьяхъ изувѣченъ;
   Что насъ за то ласкаетъ Дворъ?
   Не потому ль, что мой позоръ
¹² Теперь бы всѣми былъ замѣченъ,
   И могъ бы въ обществѣ принесть
   Вамъ соблазнительную честь?
 

¹Тогда – не правда ли?Тут обычная сложность, связанная с необходимостью передать галльскую конструкцию: «Jadis – n'est-ce pas?».

¹в пустыне.Я уже касался этого галлицизма. В устах Татьяны он приобретает романтический оттенок.

Самая прекрасная метафора такого рода из всех мне известных – изумительное описание березы у Сенанкура («Оберман», письмо XI): «Я люблю березу… трепет ее листвы, всю ее трогательную простоту и лежащую на ней печать одиночества» <пер. К. Хенкина>.

^6–14Мы помним, что Татьяна читала «Дельфину» мадам де Сталь (письмо Дельфины некоему Леонсу с предложением расстаться), ч. IV, письмо XX: «Задумайтесь о том, не пленено ли ваше воображение определенного рода престижем… который [окружая меня]… дает некоторые выгоды в свете…»

Однако «соблазнительную» (ж. род, вин. пад.) означает и «скандальную», и Пушкин тут, несомненно, вспоминает «Бал» Баратынского, строки 68–70:

 
Не утомлен ли слух людей
Молвой побед ее бесстыдных
И соблазнительных связей?
 

Ср.: Гёте, «Вертер» (в переводе Савеленжа, с. 234, Шарлотта, жена Альберта, адресуясь к Вертеру, который стал ей «бесконечно дорог»): «Почему, Вертер, то должна быть я, именно я, которая принадлежит другому? Боюсь, о как я боюсь, что эта вот невозможность обладать мною и сделала ваши желанья такими пламенными!».

⁹изувечен.Это сильное слово в устах романтической героини. Мы так и не узнаем, какие шрамы были у князя N. Нам известно, что он был толст; позвякиванье шпор и величественная осанка заставляют предположить, что с ногами у него все было в порядке. Быть может, он потерял руку?

¹⁰Что нас за то ласкает Двор?Лексически и синтаксически означает благосклонность первых лиц империи. В отдельном издании главы (1832) эта строка читалась: «Что милостив за то к нам Двор». Пушкин исправил ее, по-моему, из-за того, что получалось неблагозвучное «окнам» (дат. пад., мн. ч.).

 
   «Я плачу... если вашей Тани
   Вы не забыли до сихъ поръ,
   То знайте: колкость вашей брани,
 ⁴ Холодный, строгій разговоръ,
   Когда бъ въ моей лишь было власти,
   Я предпочла бъ обидной страсти
   И этимъ письмамъ и слезамъ.
 ⁸ Къ моимъ младенческимъ мечтамъ
   Тогда имѣли вы хоть жалость,
   Хоть уваженіе къ лѣтамъ...
   А нынче! – что къ моимъ ногамъ
¹² Васъ привело? какая малость!
   Какъ съ вашимъ сердцемъ и умомъ
   Быть чувства мелкаго рабомъ?
 

^1–2Странные слова. Когда же она была его Таней? Такое чувство, что княгиня N. снова подпала под власть романов, которые читала в девичестве, – в них было принято, чтобы юные девы адресовались к своим корреспондентам: «твоя Юлия», «ваша Коринна» и т. п. – причем не только подписываясь. Быть может, автор исходил из мысли, что читателю запомнилась глава Четвертая, XI, и тем самым создается иллюзия логичности здесь уменьшительного имени.

^8–10К моим младенческим мечтам / Тогда имели вы хоть жалость, / Хоть уважение... Очень изящная игра с эмоциональным переходом от повторяющегося чувствительного «м» к нарастающему жесткому «ж», – так, словно бы после шептанья и вздохов ноздри нашей дамы стали подергиваться от гнева, выражая несколько аффектированное презрение.

¹⁴чувства мелкого.«D'un sentiment mesquin».

 
   «А мнѣ, Онѣгинъ, пышность эта,
   Постылой жизни мишура,
   Мои успѣхи въ вихрѣ свѣта,
 ⁴ Мой модный домъ и вечера́,
   Что въ нихъ? Сейчасъ отдать я рада
   Всю эту ветошь маскарада,
   Весь этотъ блескъ, и шумъ, и чадъ
 ⁸ За полку книгъ, за дикій садъ,
   За наше бѣдное жилище,
   За тѣ мѣста, гдѣ въ первый разъ,
   Онѣгинъ, видѣла я васъ,
¹² Да за смиренное кладбище,
   Гдѣ нынче крестъ и тѣнь вѣтвей
   Надъ бѣдной нянею моей...
 

 
   «А счастье было такъ возможно,
   Такъ близко!... Но судьба моя
   Ужъ рѣшена. Неосторожно,
 ⁴ Быть можетъ, поступила я:
   Меня съ слезами заклинаній
   Молила мать; для бѣдной Тани
   Всѣ были жребіи равны...
 ⁸ Я вышла замужъ. Вы должны,
   Я васъ прошу, меня оставить;
   Я знаю: въ вашемъ сердцѣ есть
   И гордость, и прямая честь.
¹² Я васъ люблю (къ чему лукавить?),
   Но я другому отдана;
   Я буду вѣкъ ему вѣрна.» —
 

^5–6Ср. в романе Руссо (сцена из ч. III, письмо XVIII от Юлии к Сен-Пре) описание отца Юлии барона д'Этанжа, который весь в слезах, на коленях умоляет дочь выйти за богатого поляка. (Со стороны сугубо литературной, подобные сцены в романах преследуют единственную цель снять с благородной героини даже тень подозрения, что ею могут двигать корыстные мотивы, когда она, в сердце своем сохраняя верность первому возлюбленному, этому жалкому скитальцу, выходит замуж за господина с солидными деньгами или положением в обществе).

¹²Я вас люблю (к чему лукавить?)Ср. последнее письмо Юлии де Вольмар к Сен-Пре в заключительной части романа Руссо, когда она признается, что любит его (ч. VI, письмо XII): «Да и что мне бояться сказать то, что я чувствую?»

^13–14Но я другому отдана; / Я буду век ему верна. Ср. «Юлия», ч. III, письмо XVIII (от Юлии к Сен-Пре): «Связанная нерасторжимыми узами с судьбою супруга… я вступаю на новую стезю жизни, которая оборвется только с моей смертью». И далее: «уста мои и мое сердце… обещают [покорство и неукоснительную верность тому, кто избран мною в супруги]. Я… не пренебрегу [этим обетом] до смертного часа».

Не может возникнуть сомнения в том, что Пушкин стремился представить решение княгини N. как окончательное, но удалось ли ему это?

На девяносто девять процентов аморфная масса комментариев, отмеченных чудовищным воздействием «идейной критики», которая более ста лет уродовала пушкинский роман, состоит из страстных патриотических восхвалений добродетельности, воплотившейся в Татьяне. Вот она, с энтузиазмом твердят журналисты типа Белинского – Достоевского – Сидорова, вот истинная русская женщина с ее чистыми помыслами, открытой душой, сознанием долга, альтруистическими порывами и героизмом. На самом деле, француженки, англичанки и немки из любимых Татьяной романов были ничуть не менее чистосердечны и высокоморальны; пожалуй, они даже превосходили ее в этом отношении, так как рискуя разбить сердце восторженных почитателей «княгини Греминой» (как окрестили княгиню N. два высокоумных сочинителя, которые состряпали либретто оперы Чайковского), я нахожу нужным заявить, что ее ответ Онегину отнюдь не содержит тех примет торжественного последнего слова, которые в нем стараются обнаружить толкователи. Заметьте, какая интонация преобладает в XLVII, как вздымается грудь, как сбивчива речь, сколько здесь переносов – тревожных, пронзительных, трепещущих, чарующих, почти страстных, почти обещающих (строки 1–2, 2–3, 3–4, 5–6, 6–7, 8–9, 10–11): настоящий пир переносов, увенчиваемый признанием в любви, от которого должно было радостно забиться сердце искушенного Евгения. И после этих захлебывающихся двенадцати строк – что в конце? Пустое, формальное завершение, вариация избитого «отдана – верна»: неотступная добродетель с ее вечными прописями!

В июне 1836 г., находясь с дипломатической миссией в России, парижский литератор немецкого происхождения Лёве де Веймар, или Лёве-Веймар, которого Тьер сделал бароном, уговорил Пушкина перевести несколько русских народных песен на французский. В 1885 г. («Русский архив», ч. 1) Бартенев напечатал сделанные нашим поэтом очень бледные французские переложения одиннадцати песен, оригиналы которых можно найти в «Новом и полном собрании российских песен», изданных Н. Новиковым, ч. I (Москва, 1780). Одна из песен содержит вот такой подходящий для наших целей пассаж – молодой барин, уговаривающий горничную не плакать, потому что, когда ее выдадут за слугу, она останется любезной своего господина, слышит в ответ:

 
Кому буду ладушка, тому миленький дружок,
Под слугу буду постелю стлать, с слугой вместе спать.
 

Перевод остался в рукописи почерком Пушкина, под заглавием «Chansons Russes» <«Русские песни»>. Под этим заглавием на обложке барон по-французски приписал: «Переведенные Алекс. Пушкиным для его друга Л. де Веймара на островах Невы, дача Бровольского, июнь 1836». (Правильный адрес – Каменный остров, дача [нанятая у] Ф. Доливо-Добровольского).

¹³отдана.Кюхельбекер в своем замечательном дневнике, который он вел в Свеаборгской крепости, записывает 17 февр. 1832 г., что Пушкин сам очень похож на Татьяну, какой мы ее видим в главе Восьмой: он полон чувств (либеральных идей), но не хотел бы, чтобы о них догадывались, ведь он отдан другому (царю Николаю).