Текст книги "Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина"

Автор книги: Владимир Набоков

 
   Освободясь отъ пробки влажной,
   Бутылка хлопнула; вино
   Шипитъ, и вотъ съ осанкой важной,
 ⁴ Куплетомъ мучимый давно,
   Трике встаетъ; предъ нимъ собранье
   Хранитъ глубокое молчанье.
   Татьяна чуть жива; Трике,
 ⁸ Къ ней обратясь съ листкомъ въ рукѣ,
   Запѣлъ, фальшивя. Плески, клики
   Его привѣтствуютъ. Она
   Пѣвцу присѣсть принуждена;
¹² Поэтъ же скромный, хоть великій,
   Ея здоровье первый пьетъ
   И ей куплетъ передаетъ.
 

 
   Пошли привѣты, поздравленья;
   Татьяна всѣхъ благодаритъ.
   Когда же дѣло до Евгенья
 ⁴ Дошло; то дѣвы томный видъ,
   Ея смущеніе, усталость
   Въ его души родили жалость:
   Онъ, молча, поклонился ей,
 ⁸ Но какъ-то взоръ его очей
   Былъ чудно нѣженъ. Отъ того ли,
   Что онъ и вправду тронутъ былъ,
   Иль онъ, кокетствуя, шалилъ,
¹² Невольно ль! иль изъ доброй воли;
   Но взоръ сей нѣжность изъявилъ:
   Онъ сердце Тани оживилъ.
 

 
   Гремятъ отдвинутые стулья;
   Толпа въ гостиную валитъ:
   Такъ пчелъ изъ лакомаго улья
 ⁴ На ниву шумный рой летитъ.
   Довольный праздничнымъ обѣдомъ,
   Сосѣдъ сопитъ передъ сосѣдомъ;
   Подсѣли дамы къ комельку:
 ⁸ Дѣвицы шепчутъ въ уголку;
   Столы зеленые раскрыты:
   Зовутъ задорныхъ игроковъ
   Бостонъ и ломберъ стариковъ,
¹² И вистъ, донынѣ знаменитый,
   Однообразная семья,
   Всѣ жадной скуки сыновья.
 

³лакомого улья[род. пад.] «Лакомый кусок». Прилагательное «лакомый» означает «изящный», «изысканный», «приятный на вкус», «аппетитный», «имеющий вкус».

⁶Сосед… перед соседом.Слово «сосед» употреблено здесь и в других местах в смысле «деревенский сосед», помещик той же местности.

⁷Подсели.Глагол «подсесть» в том смысле, как он употребляется здесь, означает «приблизиться к определенному месту и сесть там». См. главу Седьмую, XLIX, 11, «К ней… подсел».

¹¹ломбер.Карточная игра испанского происхождения, популярная в Европе в семнадцатом и восемнадцатом веках. Она часто упоминается в сатирических стихах. См.: поэму в трех песнях Василия Майкова «Игрок ломбера».

 
   Ужъ восемь робертовъ сыграли
   Герои виста: восемь разъ
   Они мѣста перемѣняли;
 ⁴ И чай несутъ. Люблю я часъ
   Опредѣлять обѣдомъ, чаемъ
   И ужиномъ. Мы время знаемъ
   Въ деревнѣ безъ большихъ суетъ:
 ⁸ Желудокъ – вѣрный нашъ Брегетъ;
   И, кстати, я замѣчу въ скобкахъ,
   Что рѣчь веду въ моихъ строфахъ
   Я столь же часто о пирахъ,
¹² О разныхъ кушаньяхъ и пробкахъ,
   Какъ ты, божественный Омиръ,
   Ты, тридцати вѣковъ кумиръ!
 

¹робертов[род. пад. мн. ч. от «роберт»]. Происхождение этого английского слова неясно; употребляемое в связи с другими играми и видами спорта, оно восходит к шестнадцатому веку. В пушкинскую эпоху французы говорили «robre», a немцы «Robber». Таинственное «т» – которое заставляет предположить неправильное образование русского слова «роберт», употреблявшегося в восемнадцатом столетии – в действительности появилось, я думаю, в результате искажения слова «rubber», допущенного в голландском языке: «een robbertje whisten» <«роббер виста»>.

⁸Брегет.См. коммент. к главе Первой, XV, 13.

¹³Омир.Имя Гомера, согласно старинной русской поэтической норме. В других местах наш поэт употребляет правильное русское написание – «Гомер». Раньше (1818–20) он пользовался полностью офранцуженной формой имени, которое писал как «Омер». См.: «Руслан и Людмила», песнь IV, строки 147–53:

 
Я не Омер: в стихах высоких
Он может воспевать один
Обеды греческих дружин
И звон, и пену чаш глубоких.
Милее, по следам Парни,
Мне славить лирою небрежной
И наготу в ночной тени,
И поцелуй любови нежной.
 

«Божественный» – также галлицизм, а упоминание о гомеровских пирах давно стало общим местом в литературе. Ср.: Байрон, «Дон Жуан», XV, LXII, 3–6:

 
Поспорят ли с Гомером музы наши,
Описывая пышные пиры.
 

<Пер. Т. Гнедич>.

И Вольтер, «Орлеанская девственница», песнь X:

 
…tous ces auteurs divins
…ce bavard Homère
..............................
Ne manquent point…
L'occasion de parler d'un repas.
 

 
<…великие поэты,
…и болтун Гомер,
..............................
Не упускают…
случай про банкеты поговорить.
 

Пер. Н. Гумилева, Г. Адамовича, Г. Иванова под ред. М. Лозинского>.

Две следующие очаровательные строфы появились только в отдельном издании Четвертой и Пятой глав в 1828 г. Из-за содержавшегося в одной из них легкого (и в действительности необоснованного) намека на Истомину (см. коммент. к главе Первой, XX, 5–14) Пушкин, в 1833 г. уже женатый человек, опустил эту строфу и ее продолжение в полных изданиях.

 
В пирах готов я непослушно
С твоим бороться божеством;
Но, признаюсь великодушно,
Ты победил меня в другом:
Твои свирепые герои,
Твои неправильные бои,
Твоя Киприда, твой Зевес
Большой имеют перевес
Перед Онегиным холодным,
Пред сонной скукою полей,
Перед И<стоминой> моей,
Пред нашим воспитаньем модным;
Но Таня (присягну) милей
Елены пакостной твоей.
 

В черновой рукописи (2370, л. 39, 38 об.) дан следующий вариант строк 10–12:

 
Пред бригадирш<ею> моей
Пред скукой <северных> полей
Пред нашим воспитан<ь>ем модным…
 

бригадирш<ею>.Г-жа Ларина, вдова «бригадира» (см. главу Вторую, XXXVI, 13). Слово (здесь вполне добродушное) имеет легкий оттенок оскорбительного смысла, идущий со времен комедии Фонвизина «Бригадир» (написанной в 1766 г., опубл. в 1786 г.), в которой жена бригадира Акулина являет собой скаредную, до смешного невежественную особу, бессердечную по отношению к крепостным и готовую ради денег «вытерпеть горячку с пятнами» (как выражается ее сын).

 
Никто и спорить тут не станет,
Хоть за Елену Менелай
Сто лет еще не перестанет
Казнить Фригийский бедный край,
Хоть вкруг почтенного Приама
Собранье стариков Пергама,
Ее завидя, вновь решит:
Прав Менелай и прав Парид.
Что ж до сражений, то немного
Я попрошу вас подождать:
Извольте далее читать;
Начала не судите строго;
Сраженье будет. Не солгу,
Честное слово дать могу.
 

 
   Но чай несутъ: дѣвицы чинно
   Едва за блюдечки взялись,
   Вдругъ изъ-за двери въ залѣ длинной
 ⁴ Фаготъ и флейта раздались.
   Обрадованъ музыки громомъ,
   Оставя чашку чаю съ ромомъ,
   Парисъ окружныхъ городковъ,
 ⁸ Подходитъ къ Ольгѣ Пѣтушковъ,
   Къ Татьянѣ Ленскій, Харликову,
   Невѣсту переспѣлыхъ лѣтъ,
   Беретъ Тамбовскій мой поэтъ,
¹² Умчалъ Буяновъ Пустякову,
   И въ залу высыпали всѣ,
   И балъ блеститъ во всей красѣ.
 

³в зале;¹³в залу.Я не знаю, отметил ли кто-нибудь ту курьезную сложность, о которой связаны поиски равноценных терминов для обозначения частей дома в различных языках. Русское слово «зал» происходит от немецкого «Saal» и французского «salle» и имеет уникальное свойство употребляться во всех трех родах (зал, зала, зало). Оно означает «зал для приема гостей» или «зал для собраний» и отличается от «салона, гостиной», поскольку больше по размерам или, как в данном случае, «длиннее», с меблировкой (позолоченные стулья, напольные часы, консоли и т. д.), расположенной вдоль стен и с достаточным пространством паркетного пола, свободного для танцев. Это нечто среднее между музыкальной гостиной и настоящим танцевальным залом. Слово «зал» употребляется также в смысле «театральный или концертный зал».

⁷Парис окружных городков.Вместо «Париса» (сына Приама, избранника Афродиты, возлюбленного Елены) в отвергнутой беловой рукописи стояло «Дюпор», т. е. имелся в виду Луи Дюпор (1781–1853), первоклассный французский танцовщик, который (как с неодобрением сообщает французская «Большая энциклопедия», т. XV) «оставил Оперу, тайком в 1808 г. покинул Париж, разорвав все свои ангажементы, чтобы отправиться в Санкт-Петербург», где он с успехом танцевал до 1812 г. Пушкин заменил «Дюпора» на «Ловласа», пока не остановился на «Парисе», – имя, которое в переводе звучит двусмысленно (чего нет в русском языке, так как столица Франции по-русски звучит как «Париж»).

¹² Пустякову.Русское употребление этой фамилии без обозначения титула не позволяет определить, кто имеется в виду – «барышня» или «госпожа». По логике вещей, это должна быть «барышня», но в XXVI, 1–2, где появляется супружеская пара Пустяковых, ни о какой дочери не упоминается; в таком случае возникает ситуация, удовлетворяющая всем требованиям комедийного жанра, когда беспутный гуляка Буянов умчал дородную супругу г-на Пустяка.

*

Черновик этой строфы, как и черновики строф XL–XLV, утеряны.

 
   Въ началѣ моего романа
   (Смотрите первую тетрадь)
   Хотѣлось въ родѣ мнѣ Альбана
 ⁴ Балъ Петербургскій описать;
   Но, развлеченъ пустымъ мечтаньемъ,
   Я занялся воспоминаньемъ
   О ножкахъ мнѣ знакомыхъ дамъ.
 ⁸ По вашимъ узенькимъ слѣдамъ,
   О ножки, полно заблуждаться!
   Съ измѣной юности моей
   Пора мнѣ сдѣлаться умнѣй,
¹² Въ дѣлахъ и въ слогѣ поправляться,
   И эту пятую тетрадь
   Отъ отступленій очищать.
 

³ Альбана.Альбан, офранцуженная форма Альбано или Альбани. Этот Франческо Альбани, второстепенный итальянский живописец (1578–1660), пользовался исключительной популярностью в восемнадцатом веке. Пресыщенный и несмелый, он специализировался на изображении банальных мифологических сцен в псевдоклассической манере, столь высоко ценившейся в век Разума, и, – поскольку он никогда не писал картины балов или каких-либо иных современных ему собраний, – объяснить ссылку на него можно или тем, что Пушкину внезапно вспомнилась одна из картин Альбани «Туалет Венеры», которая могла прийти на память и в главе Первой, XXV, 12 (см. коммент.), или тем, что он наугад выбрал имя человека, считавшегося тогда знаменитым художником. Верные традициям рококо, французские писатели восемнадцатого столетия ставили Альбана рядом с Рафаэлем (предмет обожания в веке девятнадцатом) и даже называли его «Анакреоном живописи». Его картина «Феб, правящий своей колесницей» все еще висит, в виде грубых эстампов, в гостиных пансионов Центральной Европы.

Досадный случай с Альбани представляет собой один из наиболее поразительных примеров угасания славы; он практически не упоминается в наши дни; но в европейской литературе восемнадцатого и начала девятнадцатого века на него ссылаются бесчисленное количество раз. Упомяну лишь некоторые из таких ссылок:

Жанти <«Славный»> Бернар (1710–75), «Искусство любви», песнь I, строки 57–58:

 
Dans mes tableaux, Albane plus fidèle,
Peignons l'Amour comme on peint une belle…»
 

 
Изобразим Амура, как рисуют красавицу…>
 

и строки 199–202, 205–06, 244:

 
Ce sont les yeux des Amours triomphants;
Albane eût peint ces folâtres enfants:
L'un, pour servir une flamme secrète,
Contre un jaloux dirige une lunette;
................................................
Tel à sa voix joint un clavier sonore;
Tel autre esquisse un objet qu'il adore.
................................................
Et dans nos bals, vrais temples de l'Amour…
 

 
<Это глаза торжествующего Амура;
Альбан мог бы написать этих игривых детей:
Один, чтобы подогревать тайный жар,
................................................
Вглядывается сквозь зрительную трубу в ревнивца;
Так с его голосом сливается звук музыки,
Так другой набрасывает эскиз предмета своего обожания.
................................................
И на наших балах, истинных храмов Любви…>.
 

Лагарп (1799) в книге «Лицей, или Курс литературы» (учебник, прекрасно известный Пушкину), гл. VIII, 189 (изд. 1825), цитирует отрывок из «Генриады» Вольтера (1728), песнь IX:

 
Les folâtres Plaisirs, dans le sein du repos,
Les Amours enfantins désarmaient ce héros:
L'un tenait sa cuirasse encor de sang trempée;
L'autre avait détaché sa redoutable épée,
Et riait en tenant dans ses débiles mains
Ce fer, l'appui du trône, et l'effroi des humaines…
 

 
<Игривые забавы на лоне досуга,
Ребячливые амуры разоружили этого героя:
Один снял с него панцырь, еще омоченный кровью;
Другой – грозный меч,
И смеялся, держа в своих немощных ручонках
Это железо, опору трона и ужас смертных…>
 

и добавляет: «Cette touche est de l'Albane…» <«Это написано кистью Альбана…»>.

Тот же Лагарп в той же книге (изд. 1825), XIII, 560, говоря о «Женитьбе Фигаро» Бомарше, замечает: «Этот очаровательный паж [Керубино] между двумя этими очаровательными женщинами, занятыми тем, чтобы раздеть и снова одеть его – это картина Альбана» (ср.: «ЕО», глава Первая, XXIII, 4 – «одет, раздет и вновь одет»).

Лебрен, «Оды» кн. V, XII:

 
D'azur il peint une cabane,
Et son art, au pinceau d'Albane,
Prête d'infidèles vernis.
 

 
<Лазурью пишет он хижину,
И его искусство, в манере Альбана
Исполнено наружного блеска.>.
 

Антуан Лемьер (1723–93), «Живопись» (1769), песнь III:

 
La foule des Amours de tous côtés assiège
L'atelier de l'Albane et celui de Corrége…
 

 
<Толпа амуров, осаждающих все углы
Мастерской Альбана и Корреджо…>.
 

Хэзлитт в эссе «О вкусе» в своем «Круглом столе» (1817) замечает: «Вкус присутствует в колорите Тициана… Краски плоти у Рубенса напоминают цветы; у Альбано – слоновую кость…».

Байрон в 1823 г., говоря об одной из картин Норманского аббатства, в «Дон Жуане», XIII, LXXI, 5, пишет: «Танцующие мальчики Альбана [купидоны]…» <пер. Т. Гнедич>.

Казимир Делавинь в «Мессинских элегиях», II («Мессинские элегии и различные поэтические произведения», 1823) восклицает:

 
Adieu, Corrége, Albane, immortel Phidias;
Adieu, les arts et le génie!
 

 
<Прощайте, Корреджо, Альбан, бессмертный Фидий,
Прощайте, искусство и гений!>
 

Ж. А. Амар в «Предуведомлении» к изд. 1820 г. «Сочинений» Жана Батиста Руссо, автора скучных од и чопорных кантат, характеризует его произведения как выполненные кистью Альбана или Корреджо.

Сам Пушкин, в свои овеянные духом французской культуры юные годы, несколько раз упоминал Альбана. В «Монахе» (1813), песнь III, есть следующие строки:

 
Я кисти б взял бестрепетной рукою
И, выпив вмиг шампанского стакан,
Трудиться б стал я жаркой головою,
Как Цициан иль пламенный Албан.
Представил бы все прелести Натальи…
 

В третьем четверостишии написанного четырехстопным размером стихотворения «К живописцу» (посвященного его однокашнику-лицеисту Илличевсюму, 1815) юный Пушкин писал:

 
Вкруг тонкого Гебеи стана
Венерин пояс повяжи,
Сокрытой прелестью Альбана
Мою царицу окружи [сестра другого лицейского товарища Пушкина – Екатерина Бакунина].
 

В стихотворении «Сон» (1816), одном из его самых первых произведений, обладающих подлинно художественной ценностью (см. коммент. к главе Четвертой, XXXV, 3–4), Пушкин восклицает:

 
Подайте мне Альбана кисти нежны,
И я мечту младой любви вкусил.
 

 
   Однообразный и безумный,
   Какъ вихорь жизни молодой,
   Кружится вальса вихорь шумный;
 ⁴ Чета мелькаетъ за четой.
   Къ минутѣ мщенья приближаясь,
   Онѣгинъ, втайнѣ усмѣхаясь,
   Подходитъ къ Ольгѣ. Быстро съ ней
 ⁸ Вертится около гостей,
   Потомъ на стулъ ее сажаетъ,
   Заводитъ рѣчь о томъ, о семъ:
   Спустя минуты двѣ, потомъ
¹² Вновь съ нею вальсъ онъ продолжаетъ;
   Всѣ въ изумленьи. Ленскій самъ
   Не вѣритъ собственнымъ глазамъ.
 

^1–3безумный... вальса вихорь.В «Оправдании» (1824), стихотворении из сорока строк, написанном четырехстопным размером, Баратынский, в присущей ему неуклюжей, но красноречивой манере, изобразил «безумный вальс», в котором у него кружатся разные нимфы:

 
Касаяся душистых их кудрей
Лицом моим; объемля жадной дланью
Их стройный стан…
 

См. также отвратительное изображение у Сент-Бёва в книге «Жизнь, поэзия и мысли Жозефа Делорма» (1829) в коммент. к главе Первой, XXXVIII, 3–4.

^11–12Спустя минуты две, потом / Вновь с нею вальс он продолжает. Я пытался воспроизвести в переводе элементы тавтологии в этом бедном пассаже. «Несколькими минутами позже он продолжает вальсировать с ней», – вот что хотел сказать наш поэт.

¹⁴собственным глазам.Общераспространенный галлицизм («ses propres yeux») вместо правильного «своим глазам».

 
   Мазурка раздалась. Бывало,
   Когда гремѣлъ мазурки громъ,
   Въ огромномъ залѣ все дрожало,
 ⁴ Паркетъ трещалъ подъ каблукомъ,
   Тряслися, дребезжали рамы;
   Теперь не то: и мы, какъ дамы,
   Скользимъ по лаковымъ доскамъ.
 ⁸ Но въ городахъ, по деревнямъ,
   Еще мазурка сохранила
   Первоначальныя красы:
   Припрыжки, каблуки, усы
¹² Все тѣ же; ихъ не измѣнила
   Лихая мода, нашъ тиранъ,
   Недугъ новѣйшихъ Россіянъ.
 

⁸в городах. Я полагаю, что здесь имеет место опечатка – следовало бы написать «в городках».

Строки 1–4 содержатся в беловой рукописи. Строки 5–14 были опубликованы в 1828 г. Вся строфа была опущена в изд. 1833 и 1837 гг.

 
   Как гонит бич в песку манежном
   По корде резвых кобылиц
   Мужчины в округе мятежном
 ⁴ Погнали, дернули девиц —
   Подковы, шпоры Петушкова,
   (Канцеляриста отставного)
   Стучат; Буянова каблук
 ⁸ Так и ломает пол вокруг
   Треск, топот грохот – по порядку
   Чем дальше в лес, тем больше дров —
   Теперь пошло на молодцов —
¹² Пустились – только не в присядку —
   Ах! легче, легче! каблуки
   Отдавят дамские носки.
 

⁶Канцеляриста.Вместо ожидаемого «кавалериста».

¹⁰лес… дров.«Чем дальше в лес – тем больше дров», – говорит русская пословица, глупая, как все пословицы вообще, но в этой строке бьющая прямо в цель. Пушкин подчеркивает грубую вульгарность провинциальных балов.

 
   Буяновъ, братецъ мой задорный,
   Къ герою нашему подвелъ
   Татьяну съ Ольгою: проворный
 ⁴ Онѣгинъ съ Ольгою пошелъ;
   Ведетъ ее, скользя небрежно,
   И, наклонясь, ей шепчетъ нѣжно
   Какой-то пошлый мадригалъ,
 ⁸ И руку жметъ – и запылалъ
   Въ ея лицѣ самолюбивомъ
   Румянецъ ярче. Ленскій мой
   Все видѣлъ: вспыхнулъ, самъ не свой;
¹² Въ негодованіи ревнивомъ
   Поэтъ конца мазурки ждетъ
   И въ котильонъ ее зоветъ.
 

¹См. XXVI, 9–11 и коммент. к ней.

³проворный.Следует отметить, как удачно слово «проворно», завершающее строку 1 строфы XV, повторяется, словно эхо, здесь.

^9–10 В небольшом, написанном в Кишиневе, стихотворении «Гречанке» (Калипсо Полихрони, которая, как говорили, была любовницей Байрона) Пушкин в 1822 г. употребил сходную интонацию:

 
Невольный трепет возникал
В твоей груди самолюбивой,
И ты, склонясь к его плечу…
Нет, нет, мой друг, мечты ревнивой
Питать я пламя не хочу.
 

 
   Но ей не льзя. Не льзя? Но что же?
   Да Ольга слово ужъ дала
   Онѣгину. О, Боже, Боже!
 ⁴ Что слышитъ онъ? Она могла...
   Возможно ль? Чуть лишь изъ пеленокъ,
   Кокетка, вѣтренный ребенокъ!
   Ужъ хитрость вѣдаетъ она,
 ⁸ Ужъ измѣнять научена!
   Не въ силахъ Ленскій снесть удара;
   Проказы женскія кляня,
   Выходитъ, требуетъ коня
¹² И скачетъ. Пистолетовъ пара,
   Двѣ пули – больше ничего —
   Вдругъ разрѣшатъ судьбу его.
 

Любопытно выяснить, что делал настоящий Байрон в то время, когда образ, созданный Пушкиным, танцевал, мечтал, умирал:

12 янв. 1821 г. (ст. ст.) (24 янв. нов. ст.), когда Ленский на северо-западе России шел на свой последний бал, Байрон в Равенне (Италия) записал в дневнике: «…встретил несколько масок на Корсо… – они пляшут, поют и веселятся, „ибо завтра могут умереть“».

На следующий вечер, 13 янв. (25 янв. нов. ст.), когда Ленский сочинял свою последнюю элегию, Байрон записал: «Еще один день миновал… но „что лучше, жизнь или смерть, ведомо одним лишь богам“, как сказал Сократ своим судьям…».

А 14 янв. (26 янв. нов. ст.), в день, когда состоялась дуэль между Ленским и Онегиным, Байрон сделал краткую запись: «Ездил верхом – стрелял из пистолетов – и притом удачно».

Это, по-видимому, останется классическим примером того, как жизнь подыгрывает искусству.

¹¹ требует коня.Я бы понял это как «требует своего коня», «приказывает вывести своего коня», если бы не более вероятное обстоятельство, что Ленский и Онегин приехали на званый вечер в онегинских санях, и сейчас Ленский должен одолжить жеребца из конюшни Лариных.

¹⁴ В отдельном издании Четвертой и Пятой глав 1828 г. напечатано:

 
Как раз решат судьбу его.
 

Но, чтобы избежать слияния «как» со следующим словом «разрешат», («как раз»), Пушкин в списке ошибок, приложенном два месяца спустя к главе Шестой, изменил строку:

 
Вдруг разрешат судьбу его.
 

Глава Шестая

 
La sotto giorni nubilosi e brevi
Nasce una gente a cui l'morir non dole.
 

Petr.

Отрывочное цитирование фрагмента из канцоны XXVIII Петрарки (строки 49 и 51) «На жизнь Лауры», начинающегося со слов «О, ожидаемая на небе блаженная и прекрасная». Вместе с опущенной Пушкиным строкой 50 отрывок читается:

 
Là sotto i giorni nubilosi e brevi,
Nemica naturalmente di pace,
Nasce una gente, a cui'l morir non dole.
 

 
<Там под туманными и короткими днями,
Чуждое по своей природе миролюбию,
Родится племя, которому не больно умирать>.
 

 
   Замѣтивъ, что Владиміръ скрылся,
   Онѣгинъ, скукой вновь гонимъ,
   Близъ Ольги въ думу погрузился,
 ⁴ Довольный мщеніемъ своимъ.
   За нимъ и Олинька зѣвала,
   Глазами Ленскаго искала,
   И безконечный котильонъ
 ⁸ Ее томилъ, какъ тяжкій сонъ.
   Но конченъ онъ. Идутъ за ужинъ.
   Постели стелютъ; для гостей
   Ночлегъ отводятъ отъ сѣней
¹² До самой дѣвичьи. Всѣмъ нуженъ
   Покойный сонъ. Онѣгинъ мой
   Одинъ уѣхалъ спать домой.
 

^10–12Ср.: Роберт Лайелл, «Нравы русских и подробная история Москвы» (Лондон, 1823), с. LIII–LIV, LVII:

«Мадам [Полторацкая], мать джентльмена, которого я сопровождал, устраивала „fête“ <„торжество“>… в воскресенье, следующее за нашим прибытием в это поместье [Грузино, возле Торжка]. То и дело в течение всей субботы прибывали экипажи со знатными гостями… Хотя дом мадам [Полторацкой] был внушительных размеров, я удивлялся, где все эти гости, примерно пятьдесят особ, найдут себе комнаты для ночлега… Вечерними развлечениями были беседа и карты, и в 11 часов сервировали изысканный ужин, по завершении которого мое внимание привлекло зрелище суматохи и последовавшего беспорядка. Столовая, гостиная, зал, все подходящие помещения, в которых мы провели вечер, были превращены в спальни… Количество кроватей… [оказалось] недостаточным… множество постелей было немедленно устроено на полу, некоторые на креслах…

На следующий день я посетил „с утренним визитом около одиннадцати часов“, один из домов, где разместились несколько знакомых мне мужчин… Зал и гостиная превратились буквально в казармы: софы, диваны и кресла были сдвинуты вместе и покрыты постелями – а их утомленные или ленивые обитатели… полдесятка дворян… [в одном таком пристанище], завернувшись в роскошные шелковые длинные ночные рубахи, лежали или сидели в кроватях, пили кофе, чай или курили табак в атмосфере зловония и в окружении ночных горшков и неопрятного тряпья, образуя необычайно пестрое сообщество».