Текст книги "Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина"

Автор книги: Владимир Набоков

 
   Татьяна, по совѣту няни,
   Сбираясь ночью ворожить,
   Тихонько приказала въ бани
 ⁴ На два прибора столъ накрыть;
   Но стало страшно вдругъ Татьянѣ...
   И я – при мысли о Свѣтланѣ
   Мнѣ стало страшно – такъ и быть...
 ⁸ Съ Татьяной намъ не ворожить
   Татьяна поясокъ шелковой
   Сняла, раздѣлась и въ постель
   Легла. Надъ нею вьется Лель,
¹² А подъ подушкою пуховой
   Дѣвичье зеркало лежитъ.
   Утихло все. Татьяна спитъ.
 

^{1, 5,8, 9, 14}Татьяна. Следует заметить, что имя Татьяны упоминается пять раз в этой связанной с гаданьем на зеркалах строфе; есть в ней и другие повторы. Интересно, не являются ли они эхом ее заговоров; припоминаются повторы слов в первой строфе этой главы. Зеркало Татьяны можно было бы сравнить с пушкинским «магическим кристаллом» в главе Восьмой, L.

^1–3няни… в бани.Окончание слова, стоящее в предложном падеже в строке 3, приспособлено к рифме. Правильная форма, разумеется, «в бане» (или, по старой орфографии, употреблявшейся в девятнадцатом веке, «в банѣ»).

В Аравии «основным обиталищем джиннов является баня» (Томас Патрик Хьюз, «Словарь ислама», [Лондон, 1885], с. 136).

Нам не ворожить с Татьяной в ларинской бане. Вместо этого в главе Седьмой мы будем сопровождать ее к оставленному хозяевами барскому дому, где в модной келье, она, очарованная, будет вызывать духа, – изучая магические знаки на полях книг Онегина. Ее книги тоже дали свои плоды. Зеркало под подушкой, в котором отражалась дрожащая луна, сменило «Вертера», который когда-то лежал здесь, а этот роман, в свою очередь, будет заменен «Адольфом».

^6–8Ср. другие милые фразы, касающиеся Татьяны.

⁶Светлана.Еще одна отсылки к упоминаемой в главе Третьей, V, 2–4 (см. коммент.) прелестной балладе Жуковского, из которой взят эпиграф для главы Пятой. Светлана гадает перед зеркалом и зажженными свечами за накрытым на двоих столом. Внезапно появляется отсутствовавший целый год ее возлюбленный – с горящим жутким взором, – и, как герой «Леноры» Бюргера, увозит ее к своей собственной могиле. Однако все это происшествие оказывается сном; и утром возлюбленный Светланы является домой цел и невредим, после чего они женятся. Баллада заканчивается двенадцатистрочной заключительной строфой (или напутствием, используемым в таком, полном добрых пожеланий, типе стихотворения, который называется «баллада»):

 
О! не знай сих страшных снов,
Ты, моя Светлана…
 

и восемь строк дальше, до конца стихотворения:

 
Будь вся жизнь ее светла,
Будь веселость как была,
Дней ее подруга.
 

Картина в духе Ленского.

Строфа V «Светланы» не без причины присутствует в призматическом мышлении Пушкина:

 
Вот красавица одна;
       К зеркалу садится.
С тайной робостью она,
       В зеркало глядится.
Темно в зеркале; кругом
       Мертвое молчанье;
Свечка трепетным огнем
       Чуть лиет сиянье…
Робость в ней волнует грудь,
Страшно ей назад взглянуть,
       Страх туманит очи…
С треском пыхнул огонек,
Крикнул жалобно сверчок,
       Вестник полуночи.
 

В каждой из двенадцати строф стихотворения рифмы расположены следующим образом: babaceceddiffi.

Строка 13 легла в основу прозвища, под которым Пушкин в 1817–1818 гг. был известен в клубе «Арзамас», на обедах которого подавался жареный гусь. Все члены клуба носили прозвища, заимствованные из баллад Жуковского (см. мой коммент. к главе Восьмой, XIV, 13). Эхо этих обедов – скелет гуся и останки его малинового колпака – отзовется в сне Татьяны в главе Пятой, XVII, 3–4.

¹¹Лель.По-украински Лело, по-польски Лелум (Снегирев, «Русские простонародные праздники», I, 119, 165, 184) – языческий бог (любви и лесов) или, как можно предположить, чего-то одного из двух; по-видимому, имя это происходит от простого рефрена; его можно сравнить с припевами «лели, лели, лели» и «ай, люли, люли» русских песен. Вспоминается также начало старинной английской баллады: «Внизу, в долине, солнце ясное садится / Лилли о лилле, лилли о ли».

В одной старинной русской песне, которую пели на Троицу, говорилось:

 
И я выйду молода
За новые ворота;
          Дидо ка́лина!
          Лелё, ма́лина!
 

В этой и других русских песнях «калина» и «малина» – обычные рифмующиеся слова, почти лишенные смысла (и с весьма необычным ударением); но поскольку русско-английские словари обнаруживают безнадежную беспомощность в отношении ботанических терминов, нижеследующая информация может оказаться полезной.

«Калина» – одно из многих названий Viburnum opulus L. <по Линнею>. Уильям Тернер в книге «Травник» (1562) окрестил ее «ople tre», от французского «opier», современное «obier» или «aubier». Может быть, это «whipultre» Чосера? Она называется также «клюквенное дерево» (дурацкое, вводящее в заблуждение название, ибо это растение не имеет ничего общего с клюквой); садовникам оно известно как «снежки» или «калина обыкновенная». Оно представлено родственными видами в Северной Америке.

«Малина» – широко распространенная в Европе ягодная культура, Rubus idaeus L.

^12–13 Ср.: Джон Брэнд. «Наблюдения над старинными народными обычаями Великобритании» (Лондон, 1882), II, с. 165–66: «На севере [Англии] ломтики свадебного пирога трижды… пропускают сквозь обручальное кольцо, после чего молодые люди и девушки кладут их себе под подушки, чтобы увидеть во сне… „мужчину или женщину, которых небо определило им в спутники жизни“».

В Англии существует или существовало также гаданье с помощью «луковицы св. Томаса» – девушки чистят лук и кладут его на ночь под подушку с молитвой, обращенной к этому святому, прося его показать им во сне их истинного возлюбленного.

 
   И снится чудный сонъ Татьянѣ.
   Ей снится, будто бы она
   Идетъ по снѣговой полянѣ,
 ⁴ Печальной мглой окружена;
   Въ сугробахъ снѣжныхъ передъ нею
   Шумитъ, клубитъ волной своею
   Кипучій, темный и сѣдой
 ⁸ Потокъ, не скованный зимой;
   Двѣ жердочки, склеены льдиной,
   Дрожащій, гибельный мостокъ,
   Положены черезъ потокъ:
¹² И предъ шумящею пучиной,
   Недоумѣнія полна,
   Остановилася она.
 

^1–2И снится чудный сон Татьяне. / Ей снится, будто бы она.Точно такая же интонация используется Пушкиным в «Руслане и Людмиле», песнь V, строки 456–57: «И снится вещий сон герою, / Он видит, будто бы княжна…» (обратите внимание на одинаковое окончание стихов слогом «на»).

¹⁰ мосток.Это я рассматриваю как отраженный во сне образ еще одного способа гаданья. Снегирев (в работе, упомянутой в коммент. к строфе X, 11: т. II [1838], с. 52) и анонимные составители различных изданий «Мартына Задеки» (например, 1880 г.) сообщают следующее. Маленький мостик, сплетенный из березовых прутьев (наподобие тех, что идут на «веники», которыми русские докрасна хлещут себя в бане), кладется под девичью подушку. Отходя ко сну, девушка произносит заговор: «Кто мой суженый, тот переведет меня через мост». И суженый является ей во сне и ведет ее через мост, взяв за руку.

Следует заметить, что медведь, кум Онегина (глава Пятая, XV, 11), помогающий Татьяне перейти ручей в ее пророческом сне (XII, 7–13), предвосхищает ее будущего супруга, солидного генерала, родственника Онегина. Интересный структурный ход в развитии четкой пушкинской композиции, совмещающей творческую интуицию и художественное предвидение.

¹⁴Остановится она.Возникающие во сне отголоски ритмов и выражений, имеющих отношение к тому, что испытывала Татьяна в последних строфах главы Третьей, – замечательная особенность этой и последующих строф. Ее сон – это одновременно травести прошлого и будущего. Эти строки в точности повторяют строку 8, строфы XLI в главе Третьей.

 
   Какъ на досадную разлуку,
   Татьяна ропщетъ на ручей;
   Не видитъ никого, кто руку
 ⁴ Съ той стороны подалъ бы ей;
   Но вдругъ сугробъ зашевелился,
   И кто жъ изъ подъ-него явился?
   Большой взъерошенный медвѣдь;
 ⁸ Татьяна ахъ! а онъ ревѣть,
   И лапу съ острыми когтями
   Ей протянулъ: она, скрѣпясь,
   Дрожащей ручкой оперлась
¹² И боязливыми шагами
   Перебралась черезъ ручей;
   Пошла – и что жъ? медвѣдь за ней.
 

^{2, 13}ручей.Хотя Пушкин придает необычайно широкое значение этому слову (ср.: «грозу» кавказских «потоков» в «Путешествии Онегина», вариант XII, 8), я думаю, мы можем здесь допустить характерную трансформацию объектов сна – кипучий поток любовной истории, шумящий в строфе XI, стихает, превращаясь в знакомый ручеек, протекающий в имении Лариных (глава Третья, XXXVIII, 13), не вызывая ни малейшего удивления у спящей.

⁸Татьяна ах!Этот оборот речи – еще один тонкий намек на тот отчаянный порыв, с каким Татьяна летела к ручью в главе Третьей, XXXVIII (см. мой коммент. к «Ах!» в строке 5).

¹⁴и что ж?Риторическая формула, означающая в данном контексте «И что бы вы думали случилось потом?» Ср.: глава Пятая, VII, 1.

 
   Она, взглянуть назадъ не смѣя,
   Поспѣшный ускоряетъ шагъ;
   Но отъ косматаго лакея
 ⁴ Не можетъ убѣжать никакъ;
   Кряхтя, валитъ медвѣдь несносный,
   Предъ ними лѣсъ; недвижны сосны
   Въ своей нахмуренной красѣ;
 ⁸ Отягчены ихъ вѣтви всѣ
   Клоками снѣга; сквозь вершины
   Осинъ, березъ и липъ нагихъ
   Сіяетъ лучъ свѣтилъ ночныхъ;
¹² Дороги нѣтъ; кусты, стремнины
   Мятелью всѣ занесены,
   Глубоко въ снѣгъ погружены.
 

³ от косматого лакея.На протяжении большей части девятнадцатого века существовал обычай, согласно которому юная барышня благородного происхождения должна была оправляться на прогулку вместе со своей гувернанткой или «dame de compagnie» <«компаньонкой»> в сопровождении лакея в ливрее. Еще году в 1865-м в «Анне Карениной» Толстого (ч. I, гл. 6) мы мельком видим маленькую княжну Кити Щербацкую (одну из внучек Татьяны) прогуливающейся по Тверскому бульвару в Москве с двумя старшими сестрами и m-lle Linon; все четверо – «в сопровождении лакея с золотою кокардой на шляпе». Шекспировский «медведь лохматый из России» («Макбет», III, IV, 100) мог бы дать более точный эпитет для перевода слова «косматый».

¹²стремнины.Удивительно, что даже русская зима пришла к Пушкину через французские стихи или французские переводы английских стихотворений. В данном случае речь может идти о «Зиме» Томсона, строки 300–01: «…гигантские пропасти / Выстланные снегом…»

¹³занесены.То же самое слово повторяется в XV, 8 («занесен»).

 
   Татьяна въ лѣсъ; медвѣдь за нею;
   Снѣгъ рыхлой по колѣно ей;
   То длинный сукъ ее за шею
 ⁴ Зацѣпитъ вдругъ, то изъ ушей
   Златыя серьги вырветъ силой;
   То въ хрупкомъ снѣгѣ съ ножки милой
   Увязнетъ мокрой башмачокъ;
 ⁸ То выронитъ она платокъ;
   Поднять ей нѣкогда; боится,
   Медвѣдя слышитъ за собой,
   И даже трепетной рукой
¹² Одежды край поднять стыдится;
   Она бѣжитъ, онъ все во слѣдъ:
   И силъ уже бѣжать ей нѣтъ.
 

⁶в хрупком снеге.Обычная форма предложного падежа – «в снегу». Общий смысл слова «хрупкий» – «ломкий».

В данном случае прилагательное образовано от глагола «хрупать», означающего «издавать скрипящий, хрустящий звук». Вяземский в своем стихотворении «Первый снег» (см. цитату в коммент. к главе Пятой, III, 6) использует тот же эпитет для снега. См. также восхитительно поэтичную басню Крылова «Мот и ласточка» (1818) в кн.: «Басни», кн. VII, № IV, строки 19–22:

 
…опять… взялись морозы,
По снегу хрупкому скрыпят обозы,
Из труб столбами дым, в оконницах стекло
             Узорами заволокло.
 

В двух других описаниях зимы, глава Первая, XXXV, 8–11 и глава Пятая, I, 9, Пушкин повторяет два образа – дым и морозные узоры.

 
   Упала въ снѣгъ; медвѣдь проворно
   Ее хватаетъ и несетъ:
   Она безчувственно-покорна,
 ⁴ Не шевелится, не дохнетъ;
   Онъ мчитъ ее лѣсной дорогой:
   Вдругъ межъ деревъ шалашъ убогой;
   Кругомъ все глушь; отвсюду онъ
 ⁸ Пустыннымъ снѣгомъ занесёнъ,
   И ярко свѣтится окошко,
   И въ шалашѣ и крикъ, и шумъ;
   Медвѣдь примолвилъ: здѣсь мой кумъ:
¹² Погрѣйся у него немножко!
   И въ сѣни прямо онъ идетъ,
   И на порогъ ее кладетъ.
 

^1–3 проворно… покорна.Эта рифма, кажется, предвосхищает столь же неточную рифму в XLIV, 1–3: «задорный… проворно» (см. коммент. к главе Пятой, XLIV, 3).

 
   Опомнилась, глядитъ Татьяна:
   Медвѣдя нѣтъ; она въ сѣняхъ;
   За дверью крикъ и звонъ стакана,
 ⁴ Какъ на большихъ похоронахъ;
   Не видя тутъ ни капли толку,
   Глядитъ она тихонько въ щелку,
   И что же! видитъ... за столомъ
 ⁸ Сидятъ чудовища кругомъ;
   Одинъ въ рогахъ съ собачьей мордой,
   Другой съ пѣтушьей головой,
   Здѣсь вѣдьма съ козьей бородой,
¹² Тутъ остовъ чопорный и гордой,
   Тамъ карла съ хвостикомъ, а вотъ
   Полу-журавль и полу-котъ.
 

⁴на больших похоронах.По-видимому, воспоминание о похоронах дяди Онегина (глава Первая, LIII), о которых Татьяне рассказывали те, кто присутствовал на них. Намек на шумные поминки, застолье после погребения.

⁷И что же! видит... за столом.Так в издании 1837 г., вместо:

 
И что же видит?.. за столом.
 

¹⁴ Полу-журавль и полу-кот.Ср.: Мадам де Сталь о «Фаусте» в книге «О Германии», ч. II, гл. 23: «Мефистофель приводит Фауста к ведьме, под началом у которой находятся разные звери – полуобезьяны и полукоты».

Очень странно, что Шлегель, помогавший мадам де Сталь в ее работе над книгой, не исправил этой поразительной ошибки. Животное, упомянутое Гёте в сцене «Ведьмина кухня», не имеет ничего общего ни с «котом», ни с «полукотом»; это просто длиннохвостая африканская обезьяна (Cercopithecus), «eine Meereskatze» <«мартышка» – нем.>.

 
   Еще страшнѣй, еще чуднѣе:
   Вотъ ракъ верхомъ на паукѣ,
   Вотъ черепъ на гусиной шеѣ,
 ⁴ Вертится въ красномъ колпакѣ,
   Вотъ мельница въ присядку пляшетъ
   И крыльями трещитъ и машетъ;
   Лай, хохотъ, пѣнье, свистъ и хлопъ,
 ⁸ Людская молвь и конскій топъ!
   Но что́ подумала Татьяна,
   Когда узнала межъ гостей
   Того, кто милъ и страшенъ ей —
¹² Героя нашего романа!
   Онѣгинъ за столомъ сидитъ
   И въ дверь украдкою глядитъ.
 

¹Еще страшней, еще чуднее.Эта строка забавно напоминает выражение «Все чуднее и чуднее» из «Алисы в стране чудес» Льюиса Кэрролла (1865), гл. 2.

^3–4череп на гусиной шее... в красном колпаке.Возникает соблазн увидеть здесь последнее воспоминание об обедах «Арзамаса» в 1817–18 гг. См. коммент. к главе Пятой, X, 6 и главе Восьмой, XIV, 13.

⁵ мельница… пляшет.Томашевский («Временник пушкинской комиссии», II, Москва, 1936) опубликовал сделанный рукой Пушкина карандашный набросок, на котором изображены ветряная мельница из сна Татьяны и маленький пляшущий скелет. Пушкин нарисовал его в своем экземпляре отдельного издания Четвертой и Пятой глав. Лопасти ветряной мельницы по-русски называются «крылья».

В одном из рукописных вариантов главы Восьмой, XLVI, Татьяна вспоминает стоявшую поблизости от их имения ветряную мельницу (зачеркнуто в беловом экземпляре ПБ). Это не та (глава Шестая, XII, 11 и XXV, 10), по-видимому, водяная мельница (глава Шестая, XXVI, 1), возле которой Ленский погибает на дуэли с Онегиным, но русский читатель вспоминает о ней, так как и «ветряная», и «водяная» мельница по-русски называются одинаково – «мельница».

Упоминаемая в строфе пляска – это, разумеется, хорошо известный русский танец, исполняемый мужчинами, пляшущими вприсядку.

В опере «Днепровская русалка» (см. коммент. к главе Второй, XII, 14) бурлескный персонаж превращается в медведя, дерево – в водяную мельницу, а мешки с мукой танцуют. Пушкин мог слушать эту оперу в молодости в С.-Петербурге.

⁷ В отдельном издании Четвертой и Пятой глав вместо «лай» напечатано «визг».

^7–8См. мой коммент. к главе Первой, XXII, 5–6, где лейтмотив, представленный этими строками, рассматривается применительно ко всему тексту романа.

Гости, которые в реальной жизни Татьяны присутствуют на ее именинах, а позднее и на балах в Москве, как бы предвосхищены мрачными образами сказочных упырей и монстров-гибридов – порождениями ее сна.

*

В басне Ивана Хемницера «Два соседа» («Басни», 1779) встречается схожая интонация (24–25):

 
Тут лай собак, и визг свиной,
И крик людей, и стук побой.
 

В замечательной поэме – прелестной сказке о волшебном замке под названием «Громвал» (опубл. в 1804 г.), принадлежащей перу предшественника русского романтизма Гаврилы Каменева (1772–1803) и состоящей из нерифмованных четверостиший с мужскими окончаниями, каждые две первые строки которых написаны четырехстопным дактилем (крайне необычная комбинация), – две нижеследующие строки (105–106) отражают близкую тему в сходной манере:

 
Духи, скелеты, руками схватясь
Гаркают, воют, рыкают, свистят…
 

И, наконец, во сне, который Софья сочиняет в разговоре со своим отцом, Павлом Фамусовым, в «Горе от ума» Грибоедова, происходит следующее (дейст. I, строка 173):

 
…стон, рев, хохот, свист чудовищ!
 

Формула такого рода сцен интернациональна. Та же интонация слышится в «Сне наяву: Пробуждение» Теннисона (1842), строки 3–4:

 
И топот ног, и хлопанье дверей,
И лай собак, и крики петухов…
 

*

Критики, с которыми Пушкин полемизирует в своем примеч. 31 к «ЕО», утверждали, что только полная форма таких слов, как «хлоп» и «топ» – «хлопанье», «топанье» – правильна. Пушкин употребляет «хлоп» и «топ» в «Женихе» (см. ниже), строки 139 и 137 соответственно.

В 1826 г. Пушкин переработал или сочинил сам народную песню (одну из трех) о Стеньке (Степане) Разине, знаменитом волжском разбойнике (мятежном донском казаке, схваченном и четвертованном в 1671 г.), которая начиналась так:

 
Что не конский топ, не людская молвь,
Не труба трубача с поля слышится,
А погодушка свищет, гудит,
Свищет, гудит, заливается.
Зазывает меня, Стеньку Разина,
Погулять по морю, по синему.
 

Похожая интонация звучит в большой балладе Пушкина «Жених. Простонародная сказка», написанной в июле 1825 г. в Михайловском. Она состоит из 46 строф четырехстопного ямба с мужскими и трехстопного ямба с женскими рифмами (babaccee), 137, 153:

 
Вдруг слышу крик и конский топ…
Крик, хохот, песни, шум и звон…
 

Наташа, купеческая дочь, исчезает на три дня (она заблудилась в лесу, как выясняется позже) и возвращается испуганная и молчаливая. Через некоторое время она – опять весела, на щеках – прежний румянец, пока однажды вечером, увидев молодого человека, пронесшегося мимо их крыльца на бешеной тройке, она снова становится печальной и бледной. Молодец просит ее руки, и отец заставляет ее принять предложение. На свадебном пиру Наташа рассказывает якобы виденный ею сон (как она шла лесной тропой, приведшей ее к избушке, полной «сребра да злата»); на самом деле это рассказ об убийстве, совершенном ее женихом, которого тут же берут под стражу. Баллада, в своем искусстве словесного выражения превосходящая даже «Светлану» Жуковского, великолепна как образец мастерского звукоподражания; например, строки 117–20 в совершенстве передают дыхание непроходимого леса:

 
                …в глуши
Не слышно было ни души,
И сосны лишь да ели
Вершинами шумели.
 

Я не могу передать эти с-с-с и ш-ш-ш-ш-ш оригинала и сохраняю лишь смысл стихотворения.

⁸Людская молвь и конский топ.Ср.: Прэд, «Рыжий рыбак», строка 117:

 
Ржание коней и звон стали…
 

 
   Онъ знакъ подастъ: и всѣ хлопочутъ;
   Онъ пьетъ: всѣ пьютъ и всѣ кричатъ;
   Онъ засмѣется: всѣ хохочутъ;
 ⁴ Нахмуритъ брови: всѣ молчатъ;
   Онъ тамъ хозяинъ, это ясно:
   И Танѣ ужъ не такъ ужасно,
   И любопытная теперь
 ⁸ Не много растворила дверь...
   Вдругъ вѣтеръ дунулъ, загашая
   Огонь свѣтильниковъ ночныхъ:
   Смутилась шайка домовыхъ;
¹² Онѣгинъ, взорами сверкая,
   Изъ-за стола гремя встаетъ;
   Всѣ встали: онъ къ дверямъ идетъ.
 

Сравним с различными деталями и интонациями сна Татьяны финал гл. 15 «Сбогара» Нодье, где Антония рассказывает Жану о своих бредовых видениях:

«Все здесь было полно призраков… Виднелись тут змеи ярко-зеленого цвета, вроде тех, что прячутся в дуплах ив, и другие, еще более отвратительные пресмыкающиеся, с человеческими лицами; бесформенные великаны непомерного роста; только что срубленные головы… и ты, ты также стоял среди них, словно волшебник, повелевающий всеми этими чарами смерти…»

<пер. В. Карякина>.

¹²взорами сверкая.В «Причуднице» Дмитриева героиня, Ветрана – фривольная красавица со всевозможными причудами и капризами, у которой есть все, в том числе и добропорядочный супруг, но которая изнывает от скуки, – чарами волшебницы, желающей преподать ей урок, погружена в сон: она оказывается в полном опасностей лесу, где встречает разбойника, который, «сверкаючи очьми», хватает ее, галопом мчится вместе с ней прочь и бросает ее в реку.

«Взорами сверкая» в «ЕО», глава Пятая, XVIII, 12 – воспоминание о «блистая взорами» в последней строфе главы Третьей, XLI, 5, когда Онегин внезапно предстает перед Татьяной, словно выполняя просьбу, содержащуюся в 74 строке ее письма (глава Третья, перед XXXII): «…иль сон тяжелый перерви». Теперь, когда мир грез сформировался, образ Онегина продолжает развиваться по демонической линии, уже предугаданной в строке 59 этого письма. Горящие и сверкающие взоры, правда, превратятся в «чудно нежен» «взор его очей» в главе Пятой, XXXIV, 8–9 (впоследствии «мгновенная нежность [им. пад.] очей» вспомнится в главе Шестой, III, 2.).

¹³гремя.Производя громкий гулкий шум при отодвигании стула.

Строки 12–13 соединяют прошлое (глава Третья, XI, 1, 5) и будущее (глава Пятая, XXXV, 1).