Текст книги "Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина"

Автор книги: Владимир Набоков

 
   Съ своей супругою дородной
   Пріѣхалъ толстый Пустяковъ;
   Гвоздинъ, хозяинъ превосходной,
 ⁴ Владѣлецъ нищихъ мужиковъ;
   Скотинины, чета сѣдая,
   Съ дѣтьми всѣхъ возрастовъ, считая
   Отъ тридцати до двухъ годовъ;
 ⁸ Уѣздный франтикъ Пѣтушковъ;
   Мой братъ двоюродный, Буяновъ,
   Въ пуху, въ картузѣ съ козырькомъ
   (Какъ вамъ, конечно, онъ знакомъ),
¹² И отставной Совѣтникъ Фляновъ,
   Тяжелый сплетникъ, старый плутъ,
   Обжора, взяточникъ и шутъ.
 

^2–12 Пустяков... Эти имена комедийных персонажей, встречающиеся и в другом месте, имеют явные аналогии в английской литературе: Пустякову – «потомку» фонвизинского Простакова, т. е. «г-ну Простаку», соответствует «м-р Трайфл» (г-н «Пустяк», по контрасту с его тучностью); Гвоздину – «сквайр Клаут» <«Затрешина»>; Скотинину (дядя недоросля со стороны матери из пьесы Фонвизина «Недоросль», 1782; см. коммент. к главе Первой, XVIII, 3) – «м-р Брутиш» <«Зверь»>, Петушкову – «юный Кокехуп» <«Хвастун»>, а Флянову – «судья Флэн» <«Фруктовый Пирог»>; все эти гротескные персонажи ожидают Гоголя, который переселил бы их из сферы откровенной комедии, высмеивающей свинские, словно сошедшие с гравюр Хогарта нравы и хари, в свой фантастический и поэтический мир.

⁹Мой брат двоюродный, Буянов.Герой «Опасного соседа», поэмы в 154 строки александрийскими двустишиями, автором которой был Василий Пушкин, дядя нашего поэта (1770–1830), старший брат Сергея Пушкина. Василий Пушкин услышал комплименты в свой адрес по поводу этого довольно неожиданного поэтического достижения от своего юного племянника уже в 1814 г., в написанном трехстопным ямбом «Городке»; а Баратынский в эпиграмме 1826 г. высказал остроумное предположение, что только договором с дьяволом можно объяснить внезапную вспышку таланта, прорезавшегося у такого бесцветного и неумелого рифмоплета, каким до того (да и впоследствии) был Василий Пушкин.

Скорее галантная во французском духе, чем непристойная, хотя и изобилующая национальными реалиями, связанными с буйством, эта маленькая пикантная эпопея была сочинена в апреле 1811 г. и, вызывая веселье, ходила в рукописных списках среди литераторов и «bons vivants» <«гуляк»>, которые заучивали ее наизусть так старательно, что в 1815 г. один русский дипломат (барон П. Шиллинг), испытывая русское оборудование для литографии в Мюнхене, ненароком напечатал ее текст, восстановленный им по памяти, став, таким образом, первым издателем этой поэмы![65]65
  Если не считать издания, вышедшего очень малым тиражом и напечатанного частным образом самим автором ок. 1 января 1812 г. в С.-Петербурге (сейчас известен уникальный экземпляр, хранящийся в ПД).


[Закрыть] Второе издание, вышедшее в Лейпциге в 1855 г., было воспроизведено с любезно предоставленного автором в 1830 г. рукописного экземпляра. В России первое издание поэмы осуществил Бурцев в 1901 г. в Петербурге. Для настоящего комментария я воспользовался московским изданием 1918 г. (издательство «Библиофил») и петербургским 1922 г. (издательство «Атеней»),

Поэма начинается так:

 
Ох! Дайте отдохнуть и с силами собраться!
Что прибыли, друзья, пред вами запираться?
Я все перескажу: Буянов, мой сосед,
Имение свое проживший в восемь лет
С цыганками, с блядьми, в трактирах с плясунами,
Пришел ко мне вчера с небритыми усами,
Растрепанный, в пуху, в картузе с козырьком,
Пришел – и понесло повсюду кабаком.
 

Этот «опасный сосед» (опасный потому, что развеселые гуляки вовлекают своих друзей в пренеприятные истории) приглашает рассказчика в публичный дом отведать прелестей молодой проститутки Варюшки, которая, однако, оказывается больна сифилисом, как сообщает женщина постарше, с которой рассказчик, в конце концов уединяется; осуществить свое намерение ему не дает пьяный скандал, затеянный Буяновым. Хотя поэма написана свободно льющимся, приятным слуху разговорным языком, она далеко не является шедевром, каким ее привыкли считать. Читатель заметит, что Буянов, буян и скандалист, еще не остывший от любовных игр с Варюшкой, не только приглашен племянником Василия Пушкина («двоюродным братом» поэтического чада своего дядюшки) на Татьянины именины, но и получает возможность в главе Седьмой, XXVI, 2, искать руки Татьяны и упоминается ее матерью как возможный кандидат в женихи. В благодарность племяннику за любезность, проявленную в отношении Буянова, Василий Пушкин упоминает Татьяну в никчемной, написанной четырехстопным ямбом поэме «Капитан Храбров» (1829), в которой посетившая капитана барышня говорит:

 
Я очень занимаюсь чтеньем,
И романтизм меня пленил.
Недавно Ларина Татьяна
Мне подарила Калибана.
 

Имеется в виду, как я полагаю, драматическая шутка в двух действиях Кюхельбекера «Шекспировы духи» (С.-Петербург, 1825), которую Александр Пушкин обсуждает в черновике письма к Кюхельбекеру (первая неделя декабря 1825 г.: «Зато Калибан – прелесть»), его, однако, так и не получившему – он был арестован за участие в декабрьском восстании (14 дек. 1825 г.).

Задолго до написания «ЕО» наш поэт в письме к Вяземскому от 2 янв. 1822 г. из Кишинева в Москву сформулировал свое мнение о поэзии дядюшки: «…скоро ли выйдут его творенья? все они вместе не стоят Буянова; а что-то с ним будет в потомстве? Крайне опасаюсь, чтобы двоюродный брат мой не почелся моим сыном – а долго ли до греха…».

¹⁰Такая деталь, как «пух», часто встречается в изображении того или иного бесшабашного русского человека, пользующегося дурной славой; наличие пуха вызвано тем, что этот человек спал в одежде среди пьяниц, в постели с дырявыми подушками и перинами, в комнате с неметеными полами. Элтон понял выражение «в пуху» как «с лицом, облепленным пухом», а мисс Рэдин предложила еще более смехотворный вариант – «небритый»! Сполдинг переиначил «пух» на «подбитый ватой сюртук», а мисс Дейч осыпала пухом волосы Буянова.

 
   Съ семьей Панфила Хорликова
   Пріѣхалъ и мосье Трике,
   Острякъ, недавно изъ Тамбова,
 ⁴ Въ очкахъ и въ рыжемъ парикѣ.
   Какъ истинный Французъ, въ карманѣ
   Трикѣ привезъ куплетъ Татьянѣ
   На голосъ, знаемый дѣтьми:
 ⁸ Reveillez vous, belle endormie.
   Межъ ветхихъ пѣсенъ альманаха
   Былъ напечатанъ сей куплетъ;
   Трике, догадливый поэтъ,
¹² Его на свѣтъ явилъ изъ праха,
   И смѣло – вмѣсто belle Nina —
   Поставилъ belle Tatiana.
 

¹Панфила Харликова.Панфил – простонародная форма имени Памфилий (сирийский святой). Харликов – комедийная фамилия, произведенная от «харло», диалектной формы слова «горло» (ср. фр. «gosier»), от которого происходит глагол «горланить» (или «харлить»), означающий «говорить во всю силу голоса» («à plein gosier»).

⁶куплет.Это не «куплет» (представляющий собой два рифмованных стиха) в английском понимании, а строфа, состоящая из нескольких строк, часто с рефреном. Пушкин действительно использовал термин «куплет» для обозначения строфы «ЕО» (французское употребление слова). (См. также коммент. к главе Четвертой, XXXV, 8).

^8–13Réveillez vous, belle endormie... belle Niná<Проснитесь, спящая красотка… прекрасная Нина>. Любопытно заметить, что в известном смысле Татьяна – настоящая соня и так и не просыпается, будучи погружена в свой волшебный сон, предсказавший появление гротескных гостей.

Здесь имеется в виду одно из множества подражаний стихотворению «La Belle Dormeuse» («Прекрасная сонливица», ок. 1710), автором которой считается Шарль Ривьер Дюфрени (1648–1724), сочинявший (согласно утверждению Филоксены Буайе) мелодии для своих песен, не зная нотной грамоты, и напевавший их композитору Никола Раго де Гранвалю (1676–1753), который перекладывал их на ноты. Первая и третья строки первого четверостишия (согласно мнению Томашевского, «Пушкин и его современники», VII, [1917], 67): «Réveillez-vous, belle endormie» и «Dormez profondément, ma mie» <«Засните глубоким сном, моя милая»> – входили, соответственно, в вариант, который, возможно, имел в виду Пушкин. Текст, опубликованный Буайе в книге «Малые французские поэты» (1869), III, с. 129, таков:

 
Réveillez-vous, belle dormeuse,
Si ce baiser vous fait plaisir;
Mais si vous êtes scrupuleuse,
Dormez, ou feignez de dormir.
 
 
Craignez que je ne vous réveille,
Favorisez ma trahison;
Vous soupirez, votre coeur veille,
Laissez dormir votre raison.
 
 
Pendant que la raison sommeille
On aime sans y consentir,
Pourvu qu'amour ne nous réveille
Qu'autant qu'il faut pour le sentir.
 
 
Si je vous apparais en songe
Profitez d'une douce erreur;
Goûtez le plaisier du mensonge,
Si la vérité vous fait peur.
 

 
<Проснитесь, прекрасная сонливица,
Если этот поцелуй вам понравится,
Но если вы так уж щепетильны,
То спите или притворитесь, что спите.
 
 
Бойтесь, чтобы я вас не разбудил,
Благоприятствуйте моему обману;
Вы вздыхаете, ваше сердце бодрствует,
Пусть же ваш разум спит.
 
 
И пока разум дремлет,
Люди любят, не сообразуясь с ним,
Лишь бы только любовь нас не разбудила
И была бы достаточно сильной, чтобы чувствовать ее.
 
 
И если я явлюсь вам во сне,
Воспользуйтесь сладостной ошибкой;
Испробуйте наслаждение обмана,
Если вы страшитесь истины>.
 

Жюльен Тьерсо в «Chansons populaires recueilles dans les Alpes françaises (Savoie et Dauphiné)» <«Народные песни, записанные во Французских Альпах (Савойя и Дофинэ)»> (Гренобль и Мутьер, 1903), с. 243, относит публикацию первой строфы приведенной баллады к выходу в свет сборника «La Clef des Chansonniers, ou Recueil des vaudevilles depuis cent ans et plus» <«Ключ для певцов, или Сборник песенок-куплетов за последние сто лет и более»> (Баллар, 1717) и сомневается в авторстве Дюфрени, которому баллада приписывается в «L'Anthologie française» <«Французской антологии»> (1765). Тьерсо цитирует также вместе с музыкой полдюжины строф так называемой «народной песни» (т. е. искаженного анонимного отзвука индивидуального творчества), которая, как он считает, лежит в основе темы и мелодии стихотворения, помещенного во «Французской антологию». Оно начинается (как в главе Пятой «ЕО», XXVII, 8):

 
Réveillez-vous, belle endormie,
Réveillez-vous, car il est jour;
Mettez la tête à la fenêtre:
Vous entendrez parler de vous!
 

 
<Проснитесь, прелестная сонливица,
Проснитесь, ведь день уж наступил;
Взгляните из окон:
Вы услышите, что о вас говорят!>
 

В Россию, однако, попало более отшлифованное изделие. Слова в нем словно тронуты пуховкой жеманного сластолюбия, столь типичного для эпохи Дюфрени, но мелодия отличается изяществом и к 1820 г. давно стала любимым произведением издателей песен для детей и молодых девиц. К тому времени строки оригинала (слабый отголосок которых слышится в письме Татьяны, например, в строках 39 и 62) были забыты и заменены в различных носящих характер поздравления аранжировках более скромными:

 
Il faut vous appeler Julie,
Ce nom nous tire d'embarras,
Il rime trop bien à «jolie»
Pour qu'il ne nous convienne pas.
 

 
Это имя избавляет нас от затруднений,
Оно слишком хорошо рифмуется с «красивая»,
Чтобы не подходить нам>.
 

Что-то в этом духе, обнаруженное в одном из старинных «Chansonnier des Grâces» <«Певец Граций»> или «Almanach chantant» <«Песенный альманах»>, и было процитировано Трике. Перелистывая страницы своих детских воспоминаний, я нахожу потускневший, но все же достаточно отчетливый – следующий мадригал, увиденный в каком-то старом песеннике или альбоме:

 
Chérissez ce que la nature
De sa douce main vous donna,
Portez sa brillante parure,
Toujours, toujours, belle Nina.
 

 
<Дорожите тем, что природа
Дала вам своей ласковой рукой,
Носите это драгоценное украшение
Всегда, всегда, прекрасная Нина>.
 

Изъятие одного «toujours» («Toujours, belle Tatiana») <«всегда, прекрасная Татьяна»> обернулось бы восьмисложным трюком в случае с Трике. Следует заметить, что Пушкин в строках 13 и 14 игнорирует необходимое в соответствии с размером «е muet» <«e немое»> (но превращает в три слога итальянское «niente» <«ничто»> в главе Первой, LV, 7).

Имя Трике <«м-р Трюк»> – комедийное, и в несколько измененной форме было использовано Крыловым в его посредственном трехактном фарсе «Модная лавка», написанном в 1805 г. и впервые поставленном 27 июля 1806 г., где фигурирует наглый француз по имени мосье Трише <«м-р Ловкач»>.

«Niná» – это французское идиллическое имя, весьма модное в восемнадцатом веке. См., например, «Букет», диалог между «Ниной и Дафной», написанный Никола Жерменом Леонаром (1744–93).

Имя Татьяны произносится здесь (XXVII, 14) на французский лад – «Ta-tee-a-ná», – четыре слога с ударением на последнем.

Для сочиненной на скорую руку оперы Чайковского «Евгений Онегин» показательно, что его Трике выводит совершенно иную мелодию.

В произведении Дюфрени – Гранваля мелодия такая:

 
   И вотъ изъ ближняго посада
   Созрѣвшихъ барышенъ кумиръ,
   Уѣздныхъ матушекъ отрада,
 ⁴ Пріѣхалъ ротный командиръ;
   Вошелъ... Ахъ, новость, да какая!
   Музыка будетъ полковая!
   Полковникъ самъ ее послалъ.
 ⁸ Какая радость: будетъ балъ!
   Дѣвчонки прыгаютъ заранѣ;
   Но кушать подали. Четой
   Идутъ за столъ рука съ рукой.
¹² Тѣснятся барышни къ Татьянѣ;
   Мужчины противъ: и, крестясь,
   Толпа жужжитъ, за столъ садясь.
 

⁶Музыка... полковая.Военный оркестр.

⁹Девчонки прыгают.См. коммент. к главе Четвертой, XLI, 12.

¹⁰кушать подали.Объявлялось дворецким о том, что обед готов, так: «Кушать подано».

¹³крестясь.Указание на то, что русский перед обедом быстро крестится мелким крестом, сложив пальцы щепоткой и чертя над грудью крест в тот момент, когда садится за стол на поставленный для него стул (который лакей, стоящий сзади, пододвигает под него). Жест этот носит механический характер, никто не склоняет головы, не звучат слова молитвы; он немногим значительнее жеста, которым проверяют, все ли пуговицы на месте.

 
   На мигъ умолкли разговоры;
   Уста жуютъ. Со всѣхъ сторонъ
   Гремятъ тарелки и приборы,
 ⁴ Да рюмокъ раздается звонъ.
   Но вскорѣ гости понемногу
   Подъемлютъ общую тревогу.
   Никто не слушаетъ, кричатъ,
 ⁸ Смѣются, спорятъ и пищатъ.
   Вдругъ двери настежъ. Ленскій входитъ
   И съ нимъ Онѣгинъ. – «Ахъ, Творецъ!»
   Кричитъ хозяйка: «наконецъ!» —
¹² Тѣснятся гости, всякъ отводитъ
   Приборы, стулья поскорѣй;
   Зовутъ, сажаютъ двухъ друзей.
 

⁴рюмок.Намек на то, что речь идет скорее о стопках водки, чем о стаканах с вином.

^5–8Ритм этих строк, особенно в оригинале, очень похож на ритм стихотворения Свифта; ср.: «Журнал современной леди», строки 174–178:

 
И вот кричит один, другой,
Не слышен там вопрос иной;
Никто не хочет помолчать,
Все норовят лишь покричать,
Все одержимы страстью к разговорам…
 

В этот момент, вне всякого сомнения, Татьяна, у которой дыхание перехватило от изумления, вспоминает о громогласной нечисти, увиденной ею во сне – и в следующее мгновение она встречает смущающий ее взор Онегина.

⁹двери.Имеется в виду двойная дверь, «porte à deux battants» <«дверь с двумя створками»>, иногда называемая, не вполне правильно, «раздвижной дверью», но «двойная дверь» также звучит двусмысленно.

¹⁰Творец.Сполдинг допускает до смешного глупейшую ошибку: «„Ах! Наконец и автор [Ленский]!“ – кричит мамаша»).

^12–13всяк отводит / Приборы, стулья.Это звучит несколько невразумительно, так как глагол может также означать «определять», «выделять»; но наш поэт должен был бы добавить «им», если он хотел сказать, что приборы и стулья приготовлены для двоих вновь пришедших теми гостями, что «теснятся» (или, если понимать это место строго грамматически, «теснее прижимаются друг к другу»).

¹³Приборы;¹⁴друзей;XXX, ¹Сажают прямо против Тани.Аллитерации «пр» и первая «др» (подхваченная затем сочетанием «тр») подготавливают чудесную инструментовку следующих строк, где звуки передвижения и «потеснения» в конце строфы XXIX повторяются в новом эмоциональном ключе (XXX, 2–3):

 
И, утренней луны бледней
И трепетней гонимой лани…
 

Заметьте, что «утренней» прекрасно согласуется с «трепетной» – те же согласные, те же окончания, та же метрическая позиция в такой же медленно «замирающей» строке. Повторения окончаний «-ей» и «-ней» осуществляются на основе рифмы, замыкающей одну строку и переходящей в следующую посредством окончания в словах «утренней», «бледней» и «трепетней», которое переходит в «темнеющих» и в окончание «-ей» в слове «очей» (строки 4–5) – с эмоциональной аллитерацией «ч», прекрасно завершающей всю симфонию звуков:

 
Она темнеющих очей…
 

Между прочим, любопытно сравнить эту утонченную «утреннюю луну», символизирующую Татьяну, с «глупой» ночной луной, напоминающей лицо Ольги в главе Третьей, V.

 
   Сажаютъ прямо противъ Тани,
   И, утренней луны блѣднѣй
   И трепетнѣй гонимой лани,
 ⁴ Она темнѣющихъ очей
   Не подымаетъ: пышетъ бурно
   Въ ней страстный жаръ; ей душно, дурно;
   Она привѣтствій двухъ друзей
 ⁸ Не слышитъ; слезы изъ очей
   Хотятъ ужъ капать; ужъ готова
   Бѣдняжка въ обморокъ упасть:
   Но воля и разсудка влясть
¹² Превозмогли. Она два слова
   Сквозь зубы молвила тишкомъ
   И усидѣла за столомъ.
 

^1–5 См. коммент. к XXIX, 13.

⁶ В отдельном издании глав Четвертой и Пятой напечатано «тайный» вместо снятого «страстный».

 
   Траги-нервическихъ явленій,
   Дѣвичьихъ обмороковъ, слезъ
   Давно терпѣть не могъ Евгеній:
 ⁴ Довольно ихъ онъ перенесъ.
   Чудакъ, попавъ на пиръ огромной,
   Ужъ былъ сердитъ. Но, дѣвы томной
   Замѣтя трепетный порывъ,
 ⁸ Съ досады взоры опустивъ,
   Надулся онъ, и негодуя
   Поклялся Ленскаго взбѣсить
   И ужъ порядкомъ отомстить.
¹² Теперь, заранѣ торжествуя,
   Онъ сталъ чертить въ душѣ своей
   Каррикатуры всѣхъ гостей.
 

 
   Конечно не одинъ Евгеній
   Смятенье Тани видѣть могъ;
   Но цѣлью взоровъ и сужденій
 ⁴ Въ то время жирный былъ пирогъ
   (Къ несчастію, пересоленой);
   Да вотъ въ бутылкѣ засмоленой,
   Между жаркимъ и блан-манже,
 ⁸ Цимлянское несутъ уже;
   За нимъ строй рюмокъ узкихъ, длинныхъ,
   Подобныхъ таліи твоей,
   Зизи, кристалъ души моей,
¹² Предметъ стиховъ моихъ невинныхъ,
   Любви приманчивый фіялъ,
   Ты, отъ кого я пьянъ бывалъ!
 

⁴пирог.Пирог, с мясом или капустой, был одним из главных блюд старинного именинного обеда.

⁷блан-манже(произносится как по-французски). Это желе из миндального молока (старинное французское и английское сладкое блюдо, не путать с нашим современным «бланманже») могло быть подкрашено с помощью искусственных красителей. Его появление (так же, как и появление русского шампанского) на праздничном столе у мадам Лариной подчеркивает как старосветский стиль ее домашнего обихода, так и относительную скудость ее средств.

В повести Пушкина «Барышня-крестьянка» (1830) слуги богатого помещика получают на десерт «блан-манже синее, красное и полосатое».

На больших обедах в Англии восемнадцатого века модно было выкладывать пейзажи из цветных бланманже.

⁸Цимлянское.Шипучее игристое вино из станицы Цимлянской, казачьего поселения на Дону.

¹¹Зизи.Зизи Вульф, соименинница Татьяны.

Отношениям Пушкина с семьей Осиповых, его деревенских соседей, нелегко подыскать аналогию в анналах писательских любовных историй. За годы своей ссылки в Михайловском, Псковской губернии (с августа 1824 по сентябрь 1826 г.) и позже, нанося визиты Вульфам в их тверских имениях, он ухаживал за пятью или шестью членами этой семьи в Малинниках, которые принадлежали Николаю Вульфу, в Павловском, имении Павла Вульфа, и в Бернове, владении Ивана Вульфа.

Среди женщин, за которыми ухаживал в то время Пушкин, была сама хозяйка имения, Прасковья Осипова, урожденная Вындомская (1781–1859), владелица сел Тригорск, или Тригорский, или Тригорское, расположенного неподалеку от деревни, где жил Пушкин, в Псковской губернии, и Малинников, в Тверской губернии, около двадцати пяти миль от Старицы; она потеряла двух мужей – Николая Вульфа (ум. 1813) и Ивана Осипова (ум. 1822). Ее подпись (на русском французском), изменяясь с годами, выглядела так: «Prascovie de Windomsky, Prascovie Woulff и Prascovie d'Ossipoff».

Неясно, завел ли Пушкин с ней интригу, но, по всей видимости, нет никаких сомнений в том, что она была влюблена в него.

Среди этих женщин была Зина или Зизи, иначе Ефросин или Ефраси, имя, переиначенное на французский манер, Евпраксия или Ефраксия – Зизи Вульф (1809–83), самая младшая дочь г-жи Осиповой. Пушкин сочинял ей стишки на случай и из Михайловского писал брату в С.-Петербург в конце октября 1824 г., что у него, Александра Пушкина, двадцатипятилетнего мужчины, и у Зизи, которой пятнадцать лет, талии одинаковы. Если судить по сохранившемуся силуэтному изображению Зизи, она в то время была довольно пухленькой и сравнение ее талии с узкой и длинной рюмкой было сделано явно в шутку (глава Пятая, XXXII)[66]66
  См. также коммент. к «Путешествию Онегина».


[Закрыть]. Поэт был увлечен ею короткое время в 1829 г. Она вышла замуж за барона Вревского в 1831 г. Именины св. Евфраксии отмечаются в тот же день, что и св. Татьяны, – и тень Зизи появляется на именинном обеде у Лариных «12 янв. 1821 г.» по романному календарю, за два дня до романной смерти Ленского. Реальная Зина Вревская во время своего посещения С.-Петербурга обедала 26 янв. 1837 г. с Пушкиным и своей сестрой накануне его роковой дуэли.

Была и старшая сестра Зизи, Анна, Аннет Вульф (1799–1857), которая страстно и преданно обожала нашего поэта и которую наш поэт намеренно и цинично соблазнил в 1825 г. Мать увезла ее в начале февраля 1826 г., в самый разгар романа. Письма Аннет к Пушкину, написанные в 1826 г. из Малинников, производят душераздирающее впечатление.

Была еще и другая Анна, Нетти Вульф, дочь Ивана Вульфа, двоюродная сестра Аннет и Зизи. Позже, в письме к брату Аннет и Зизи – Алексею, – Пушкин назовет ее «нежной, томной, истерической».

Была также Алина, Александра Осипова, падчерица г-жи Осиповой, дочь ее второго мужа от прежнего брака (и любовница Алексея Вульфа, (1805–1881), буяна и повесы, автора дневника), впоследствии Беклешова. Страсть Пушкина к ней развивалась параллельно со всеми вышеперечисленными любовными историями, но особенно пышным цветом расцвела осенью 1828 г. и осенью 1829 г., во время посещений Пушкиным имения Вульфов.

И, наконец, была племянница г-жи Осиповой, Анна Керн (1800–1879), дочь Петра Полторацкого и сестры Николая Вульфа. Первый муж Анны, за которого она вышла еще совсем молоденькой девушкой, был генерал-майор, Ермолай Керн (1765–1841). Пушкин тщетно ухаживал за ней во время своих визитов в Тригорское летом 1825 г. Вскоре после этого она завела интригу со своим кузеном, Алексеем Вульфом, и только в феврале 1828 г., в Петербурге, она физически стала любовницей Пушкина.

¹¹кристал.Имеется в виду «хрустальный бокал».