Текст книги "Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина"

Автор книги: Владимир Набоков

 
   Одинъ среди своихъ владѣній,
   Чтобъ только время проводить
   Сперва задумалъ нашъ Евгеній
 ⁴ Порядокъ новый учредить.
   Въ своей глуши мудрецъ пустынный,
   Яремъ онъ барщины старинной
   Оброкомъ легкимъ замѣнилъ;
 ⁸ Мужикъ судьбу благословилъ.
   За то въ углу своемъ надулся,
   Увидя въ этомъ страшный вредъ,
   Его расчетливый сосѣдъ.
¹² Другой лукаво улыбнулся,
   И въ голосъ всѣ рѣшили такъ:
   Что онъ опаснѣйшій чудакъ.
 

^6–7барщины… Оброком.Барщина – бесплатный труд крепостного на своего хозяина; оброк – особый сбор, выплачиваемый крепостным хозяину вместо барщины или с учетом того, что ему дозволяется заниматься ремеслом на стороне.

Образованные помещики первой половины девятнадцатого века делали все, чтобы облегчить участь крепостного – нередко вопреки собственным интересам, чему какой-нибудь марксист едва ли поверит. Таковых помещиков было не слишком много, но в конце концов человеколюбие возобладало, и крепостные были официально освобождены в 1861 г.

В молодые годы люди – поэты, монархи и прочие – стремятся совершенствовать мир, но позднее становятся убежденными консерваторами или жалкими деспотами. Онегин под добродушным присмотром Пушкина отдает скромную дань сочувствию и своей безрассудной молодости, – и лукавые соседи улыбаются (IV, 12), зная, что это чудачество скоро пройдет.

Бродский поднимает по этому поводу неимоверный шум, мрачно обсуждая на четырех страницах вопрос о том, «как мог дворянин Онегин осуществлять недворянскую программу?» И сам же отвечает на него.

⁸Мужик.Слово «мужик» – во всех изданиях 1825–37 гг. В черновике (2369, л. 24 об.) – «и Небо» и «раб»: «и Небо раб благословил». В зачеркнутых черновиках – «народ» и «мужик». В беловом варианте – «и раб судьбу благословил».

¹¹сосед. Здесь и по всему роману (например, глава Восьмая, XVIII, 4) «сосед» означает скорее «деревенский сосед», «местный землевладелец», «приятель-помещию», а в двух случаях просто «помещик» (глава Пятая, XXXV, 6; глава Шестая, XXXV, 4). Удобный ямб этого слова и простота, с которой оно ложится в рифмы, делает его подходящим для рифмовки. Отсюда его частая однообразная повторяемость.

 
   Сначала всѣ къ нему ѣзжали,
   Но такъ какъ съ задняго крыльца
   Обыкновенно подавали
 ⁴ Ему Донскаго жеребца,
   Лишь только вдоль большой дороги
   Заслышатъ ихъ домашни дроги: —
   Поступкомъ оскорбясь такимъ,
 ⁸ Всѣ дружбу прекратили съ нимъ.
   «Сосѣдъ нашъ неучъ, сумасбродитъ,
   «Онъ фармасонъ; онъ пьетъ одно
   «Стаканомъ красное вино;
¹² «Онъ дамамъ къ ручкѣ не подходитъ;
   «Все да, да нѣтъ, не скажетъ да-съ
   «Иль нѣтъ-съ.» Таковъ былъ общій гласъ.
 

⁶Заслышат.Значение переходного глагола «заслышать» (в тексте употреблено в третьем лице множественного числа) в отношении слуха равнозначно глаголам «заметить» или «завидеть» издалека – в отношении зрения.

⁶дроги.Здесь слово «дроги» может означать либо «старомодный экипаж» в общем смысле, либо, как я полагаю, – самодельную простую повозку, без рессор, которой русский помещик пользовался так же, как английский сквайр своей охотничьей тележкой или коляской с местом для собак под сиденьем.

⁷Поступком… таким.Вообще «поступок» – синоним слова «действие», однако в данном контексте (т. е. в смысле повторного действия) это слово ближе к понятию «поведение».

¹⁰фармасон.Либеральная мысль восемнадцатого века искала прибежище в масонских организациях. Провинциальный помещик был склонен считать франкмасона революционером. Масонские ложи были запрещены в России весной 1822 г.

В зачеркнутом черновике (2369, л. 24 об.) вместо «фармазон» читаем «либерал», слово «либерал» восстановлено в первой беловой рукописи этой главы.

Слово «фармазон» (вульгаризм того времени от «франкмасона» или «масона») – происходящее от французского «francmaçon», употреблялось в смысле «дерзкий вольнодумец».

^10–11пьет одно… красное вино.Очевидно, подразумевается, что Онегин предпочитает бокал заграничного вина стопке отечественной благословенной водки. Однако, возможно, понимание слова «одно» не как «только», а как «неразбавленное»:

 
он масон, пьет красное вино
неразбавленным целыми стаканами.
 

В те времена только пресыщенные петербургские франты, а не провинциальные пьяницы, разбавляли свое вино. По-видимому, Онегин, подобно Пушкину, перешел с шампанского на бордо (см. главу Четвертую, XL VI).

В восемнадцатом и начале девятнадцатого века вино водой разбавляли немолодые дворяне. Пушкин отразил это в небольших стилизациях – антологических стихах 1833 и 1835 г. («Юноша! скромно пируй…», «Что же сухо в чаше дно?»); а сам, как Байрон в белый рейнвейн, добавлял в шампанское сельтерскую воду. Согласно свидетельству Веллингтона (1821), записанному Сэмюелем Роджерсом в его «Воспоминаниях» (1856), Людовик XVIII смешивал шампанское с водой.

¹⁴Провинциальные консерваторы считают Онегина чудаком; на самом деле его эксцентричное чудачество (байроническое настроение, метафизический культ Наполеона, французские фразы, английская одежда, поза бунтаря, восходящая скорее к Вольтеру, чем к «бунту», и т. д.) весьма характерно для того круга, условностям которого он привержен столь же крепко, как и презираемые им обыватели – условностям своего более широкого круга. В недалеком прошлом советские идеалисты весьма идеализировали идеологию Онегина. Вот почему я в своем комментарии не стал рассматривать Онегина как «реальное» лицо.

Возникает вопрос, не таится ли в глубине призматического сознания Пушкина замечательная история о попытке в 1819 г. декабриста Ивана Якушкина улучшить условия существования крестьян в своем имении (в Смоленской губернии). (Возможно, Якушкин говорил об этом Пушкину в 1821 г.). Якушкин в пишет в своих воспоминаниях (1853–55. «Избранные… произведения декабристов», ред. И. Щипанов. Ленинград, 1951, I, 115–17), что соседи считали его «чудаком» – таким словом назван и Онегин (см. также коммент. к главе Десятой, XVI).

 
   Въ свою деревню въ ту же пору
   Помѣщикъ новый прискакалъ,
   И столь же строгому разбору
 ⁴ Въ сосѣдствѣ поводъ подавалъ.
   По имени Владиміръ Ленскій,
   Съ душою прямо Геттингенской,
   Красавецъ, въ полномъ цвѣтѣ лѣтъ,
 ⁸ Поклонникъ Канта и поэтъ.
   Онъ изъ Германіи туманной
   Привезъ учености плоды:
   Вольнолюбивыя мечты,
¹² Духъ пылкій и довольно странный,
   Всегда восторженную рѣчь
   И кудри черныя до плечъ.
 

⁵Ленский.Третий главный мужской персонаж в романе. В этих строфах восемнадцатилетний Ленский завязывает более тесные дружеские узы с двадцатипятилетним Онегиным, чем двадцатилетний Пушкин в главе Первой; но, с другой стороны, этот наивный энтузиаст, которого Онегин одарил большей привязанностью, нежели Пушкина, сильнее отличается от Онегина, чем Пушкин, который столь же опытен и разочарован, как и Онегин. Оба, Ленский и Пушкин, лучше понимают поэзию, чем Онегин; однако Пушкин в свои восемнадцать (в 1817 г.) был несравненно лучшим поэтом, чем Ленский теперь (в «1820 г.»), невзирая на их увлечение модной французской элегией, офранцуженным «Оссианом» и переводами Жуковского и мадам де Сталь из немецких поэтов. Онегин выработает в себе покровительственное отношение к Ленскому, поочередно впадая то в снисходительность, то в подшучивание; Онегин и Пушкин, несмотря на разницу лет, встречаются на равных; и если Онегин выступает учителем Пушкина по части байронической меланхолии, то Пушкин может научить его многому в отношениях с женщинами, чего не найдешь и у Овидия.

Имя Ленский (происходящее от названия реки в восточной Сибири) уже использовалось ранее. В первом издании (апрель 1779 г.) эпической поэмы Михаила Хераскова (1733–1807) «Россияда», чудовищно скучном собрании псевдоклассических банальностей (но считавшейся современниками бессмертной), один из приближенных царя Ивана был злодей по имени Ленский. В одноактной комедии Грибоедова и Андрея Жандра (1789–1873) «Притворная неверность», представляющей собой переработку одноименной пьесы (1768) Никола Тома Барта, впервые поставленной 11 февр. 1818 г., среди русских имен, заменивших французские, встречается имя Ленского (этот Ленский – веселый молодой человек, и его друг разыгрывают старого волокиту, заставляя своих возлюбленных прикидываться влюбленными в него).

⁶геттингенской.О Геттингенском университете (в городе с тем же названием в провинции Ганновер на северо-западе Германии) с симпатией упоминается в письме поэта Батюшкова к Александру Тургеневу (выпускнику Гетгингена) от 10 сент. 1818 г., отправленному из Москвы в С.-Петербург: «Сверчок[32]32
  «Сверчок» – прозвище ветреного девятнадцатилетнего Пушкина в литературном, известном своими обедами с гусем клубе «Арзамас», основанном в 1815 г.


[Закрыть] что делает? Кончил ли свою поэму [ „Руслан и Людмила“]? Не худо бы его запереть в Геттинген и кормить года три молочным супом и логикою… Как ни велик талант Сверчка, он его промотает, если… Но да спасут его музы и молитвы наши!»

Александр Тургенев (1784–1845) содействовал зачислению Пушкина в Лицей в 1811 г., и именно он сопровождал гроб Пушкина из Петербурга в Святые Горы (Псковской губернии) в феврале 1837 г.

Любопытно заметить, что вымышленный Владимир Ленский был вторым студентом Геттингенского университета, ставшим другом Онегина: первым был Каверин (глава Первая, XVI, 6; см. коммент.), который, как бывало в те времена, окончил учение там в семнадцать лет, в возрасте Ленского.

Тынянов усматривал в Ленском главы Второй портрет Кюхельбекера, который в 1820 г. посетил Германию. Я не согласен с таким поиском прототипа, затемняющим подлинный, не поддающийся прямой расшифровке процесс творчества.

Наречие «прямо», приложенное к «геттингенской», – слабая позднейшая доработка. В обоих отдельных изданиях главы Второй (1826,1830) было «душой филистер геттингенский» вместо окончательного «с душою прямо геттингенской». Рецензируя Вторую главу, Булгарин отметил в своей «Северной Пчеле» (СXXXII, 1826), что «филистер» на студенческом жаргоне означает «горожанин», не имеющий отношения к университету, тогда как Пушкин, который, кстати, делает ту же ошибку в письме от 7 мая 1826 г. к Алексею Вульфу, студенту Дерптского университета, имел в виду слово «бурш» или «Schwärmer» <«мечтатель» – нем.>, обозначавшее студентов. Если бы Пушкин был склонен принять совет этого критика, он, может быть, изменил бы строку и написал: «Душою швермер геттингенский», – и тогда восторг Булгарина не знал бы предела. К сожалению, наш поэт не возвратился к своему черновику (2369, л. 25 об.) и первому беловому варианту: «…школьник геттингенсюй» («геттингенской» – старая форма окончания именительного падежа мужского рода, совпадающая с окончанием творительного падежа женского рода).

⁷полном.Прилагательное «полный» часто используется поэтами, чтобы заполнить середину строки (как здесь) или чтобы закончить ее. Женская предикативная форма «полна» рифмуется легко, а мужская предикативная форма – это единственная рифма к «волн» и «челн». «Полная луна» – полностью видимый диск луны.

^8–9Поклонник Канта... Германии туманной.Кроме переводов и переделок из немецких писателей Жуковским и другими, знакомство Пушкина с немецкой литературой было почти всецело основано на книге мадам де Сталь «О Германии» (весьма посредственное сочинение, которое она написала в соавторстве с добропорядочным, но бесталанным Августом Вильгельмом Шлегелем в 1810 г). Такие строки из этой книги (том X Полного собрания ее сочинений, 1820–21), как «Les Allemands… se plaisent dans les ténèbres» <«Немцам… нравится тьма»> (ч. II, гл. 1), «[ils] peignent les sentimens comme les idées, à travers des nuages» <«склад их чувств, как и мыслей, пробивается сквозь туман»> (ч. II, гл. 2), «[et ne font] que rêver la gloir et la liberté» <«[только и] мечтают о славе и свободе»> (там же) (ср.: глава Вторая, VI, 11: «вольнолюбивые мечты»), так же как и «sentiments exaltéz» <«восторженные чув-ства»>(ср.: глава Вторая, IX, 12: «возвышенные чувства»), которые она приписывает поэзии Виланда (ч. II, гл. 4), или «enthousiasme vague» «неясный восторг»>, усматриваемый ею у Клопштока (ч. II, гл. 5), – вот материал, из которого создает образ мыслей Ленского его творец. Как видно из дальнейшего, поэзия и язык Ленского зависят от второстепенной французской поэзии в такой же мере, как и от французских и русских переводов Шиллера.

То, что Ленский почерпнул из Канта, можно обнаружить в той же «О Германии» (ч. III, гл. 6. Сочинения, т. XI): «[Кант] ставит [чувство] на первое место в человеческой природе… чувство истинного и ложного, по его мнению, есть первичный закон сердца, как понятия пространства и времени – первичны для мышления». И далее: «[Из] приложения чувства, бесконечного к изящным искусствам, должен родиться идеал, то есть прекрасное, полагаемое… как воплощенный образ того, что представляет себе наша душа». Существительное «идеал» станет последним словом последнего стихотворения, за которым бедняга Ленский заснет в последний раз перед своей дуэлью в главе Шестой. Любопытно, что это слово – главное в последней строфе последней главы «ЕО».

¹¹Вольнолюбивые.Пушкин, уже употреблявший ранее этот искусственный эпитет («Чаадаеву», 1821, строка 82), заметил в письме к Николаю Гречу (21 сент. 1821 г., Кишинев), что он хорошо выражает французское «libéral». Рифма «плоды – мечты» плохая.

¹³восторженную.Ср.: Руссо. «Юлия». Второе предисловие: «…une diction toujours dans les nues» <«…всегда выспренная речь»>.

¹⁴В те времена носить волосы до плеч вовсе не было признаком женоподобия юноши.

 
   Отъ хладнаго разврата свѣта
   Еще увянуть не успѣвъ,
   Его душа была согрѣта
 ⁴ Привѣтомъ друга, лаской дѣвъ.
   Онъ сердцемъ милый былъ невѣжда;
   Его лелѣяла надежда,
   И міра новый блескъ и шумъ
 ⁸ Еще плѣняли юный умъ.
   Онъ забавлялъ мечтою сладкой
   Сомнѣнья сердца своего.
   Цѣль жизни нашей для него
¹² Была заманчивой загадкой;
   Надъ ней онъ голову ломалъ,
   И чудеса подозрѣвалъ.
 

Здесь Пушкин начинает пристальную разработку темы Ленского. Она заключается в изображении образа этого юного и посредственного поэта в выражениях, которые сам Ленский использует в своих элегиях (образец их дан в главе Шестой), – выражениях, то затуманенных потоком неопределенных слов, то проникнутых наивной высокопарностью в псевдоклассическом духе второстепенных французских поэтов. Даже самый точный перевод сталкивается с неизбежной и неопределенной «flou» <«туманностью»> великолепного пушкинского изображения.

Эта строфа была первой опубликованной Пушкиным строфой «ЕО» (в «Северных цветах на 1825 год» Дельвига, конец декабря 1824 г.). Я полагаю, причиной избрания этих отрывков (строфы VII–X) для предварительной публикации стало желание нашего поэта привлечь внимание своих друзей (в строфе VIII), ибо никто из них ничего не сделал, чтобы разбить сосуд его клеветников (см. мои коммент. к главе Четвертой, XIX, 5).

 
   Онъ вѣрилъ, что душа родная
   Соединиться съ нимъ должна;
   Что, безотрадно изнывая,
 ⁴ Его вседневно ждетъ она;
   Онъ вѣрилъ, что друзья готовы
   За честь его принять оковы,
   И что не дрогнетъ ихъ рука
 ⁸ Разбить сосудъ клеветника:
   Что есть избранныя судьбою
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
¹² . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
 

^5–6друзья… оковы.Здесь отзвук истории Дамона и Пифия (последний получил три дня, чтобы привести в порядок свои дела перед казнью, первый же поручился своей жизнью, что его друг вернется), поведанной Шиллером в балладе «Порука» (1799), не однажды переводившейся на французский язык.

 
   Негодованье, сожалѣнье,
   Ко благу чистая любовь,
   И славы сладкое мученье
 ⁴ Въ немъ рано волновали кровь.
   Онъ съ лирой странствовалъ на свѣтѣ;
   Подъ небомъ Шиллера и Гете,
   Ихъ поэтическимъ огнемъ
 ⁸ Душа воспламенилась въ немъ.
   И Музъ возвышенныхъ искуства,
   Счастливецъ, онъ не постыдилъ;
   Онъ въ пѣсняхъ гордо сохранилъ
¹² Всегда возвышенныя чувства,
   Порывы дѣвственной мечты
   И прелесть важной простоты.
 

¹Негодованье, сожаленье.Хотя ритм в моем переводе нарушается, я не хотел менять порядок слов.

^1–2Китс, которого Пушкин не знал, начинает сонет «К Хейдону» (1816) с удивительно сходной интонации:

 
Благородство, стремленье к добру…
 

Подобные совпадения смущают и сбивают с толку охотников за сходствами, искателей источников и неутомимых преследователей параллельных мест.

²Очевидно, мне не следовало переводить «благо» как «добро», чтобы сохранить соотношение с философским понятием «благо» в главе Шестой, XXI, 10, о чем см. мои коммент.

^5–6на свете... Гете.Эта ужасная рифма (с именем немецкого поэта, небрежно произнесенным по-русски) была, как ни странно, повторена в 1827 г. Жуковским в стихотворении, посвященном Гёте, в четвертом из шести его четверостиший:

 
В далеком полуночном свете
Твоею музою я жил.
И для меня мой гений Гете
Животворитель жизни был!
 

Немецкий язык Пушкин знал еще хуже английского и имел весьма туманные представления о немецкой литературе. Он не испытал ее влияния и неприязненно относился к ее тенденциям. То немногое, что он читал из нее, было либо во французских переводах (оживлявших Шиллера, но удушавших Гёте), либо в русских пересказах: например, переработка Жуковским темы шиллеровской «Теклы» по мастерству и благозвучию превосходит свой оригинал; однако добрейший Жуковский сделал («Лесной царь», 1818) из гётевского, исполненного галлюцинаций «Erlkönig», жалкую мешанину (подобно тому, как в 1840 г. Лермонтов из великолепного «Auf allen Gipfeln»[33]33
  «Ночная песня странника» (1780) Гёте начинается строкой «Über allen Gipfeln…» <«Над всеми вершинами…»> (примеч. пер.).


[Закрыть] сделал «Горные вершины»). С другой стороны, некоторые читатели предпочитают пушкинскую «Сцену из Фауста» (1825) всему гётевскому «Фаусту», в котором они усматривают подозрительные черты банальности, ослабляющие общее впечатление.

Второстепенный поэт Веневитинов (покончивший самоубийством[34]34
  Д. В. Веневитинов умер 15 (27) марта 1827 г., простудившись после бала (примем пер.).


[Закрыть] в 1827 г. в возрасте двадцати одного года), в чем-то похожий на Ленского, обладал бо́льшим, чем Ленский, талантом, но столь же наивно стремился отыскать себе учителей и наставников. Вместе с другими молодыми людьми он преклонялся пред алтарями немецкой «романтической философии» (парадоксальным образом перемешавшейся с идеями славянофильства – одного из наиболее скучных учений), восхищаясь Шеллингом и Кантом, подобно тому, как молодежь следующего поколения восхищалась Гегелем, а затем Фейербахом.

Хотя Пушкин был все еще готов говорить «о Шиллере, о славе, о любви» с друзьями своей туманной юности (см. в его стихотворении 1825 г., посвященном годовщине Лицея, – «19 октября» – строфу, обращенную к Кюхельбекеру) и хотя он безгранично восхищался Гёте, которого ставил выше Вольтера и Байрона, в один ряд с Шекспиром (конечно, в переводе Пьера Летурнера), он никогда определенно не высказывался о «le Cygne de Weimar» <«веймарском лебеде»>. В немного нелепом стихотворении («К Пушкину», 1826) Веневитинов безуспешно умолял его написать оду к Гёте:

 
И верь, он…
В приюте старости унылой
Еще услышит голос твой,
И, может быть, тобой плененный,
Последним жаром вдохновенный,
Ответно лебедь запоет
И, к небу с песнию прощанья
Стремя торжественный полет…
Тебя, о Пушкин, назовет.
 

^9–10И муз возвышенных искусства… он не постыдил.Мне представляется, что здесь присутствует произвольная инверсия, имеющая смысл: «и он не постыдил искусства возвышенных муз».

^13–14Замышляя образ Ленского, Пушкин был здесь, по-видимому, более высокого мнения о нем, чем в главе Шестой, XXI – XXIII, где о приведенных стихах Ленского и их описании едва ли можно сказать «порывы [фр. „les é l ans“] девственной мечты». Они нарочито созданы Пушкиным, чтобы сообразовать их с русскими вариантами французских рифмованных банальностей того времени.

 
   Онъ пѣлъ любовь, любви послушный,
   И пѣснь его была ясна,
   Какъ мысли дѣвы простодушной,
 ⁴ Какъ сонъ младенца, какъ луна
   Въ пустыняхъ неба безмятежныхъ,
   Богиня тайнъ и вздоховъ нѣжныхъ.
   Онъ пѣлъ разлуку и печаль,
 ⁸ И нѣчто, и туманну даль,
   И романтическія розы;
   Онъ пѣлъ тѣ дальныя страны,
   Гдѣ долго въ лоно тишины
¹² Лились его живыя слёзы;
   Онъ пѣлъ поблеклый жизни цвѣтъ,
   Безъ малаго въ осьмнадцать лѣтъ.
 

²ясна.Русское слово подразумевает ясность как чистоту и безмятежность, что отсутствует в английском эквиваленте (т. е. в отношения «мыслей» и «сна» в этой строфе). С другой стороны, позднее мы узнаем, что высшее достижение Ленского, последняя его элегия, была даже еще более темной, чем упомянутая здесь «туманна даль». «Ясность», очевидно, относится скорее к его личности, чем к его поэзии.

⁸И нечто, и туманну даль.Русское книжное «нечто» нельзя передать одним словом по-английски. По-французски это выглядело бы как: «Je ne sais quoi de vague, et le lointain brumeux».

Ср. замечание Шатобриана о «le vague de ses passions» <«туманности его чувств»>, которое я цитирую в коммент. к главе Первой, XXXVШ, 3–4. См. также коммент. к главе Четвертой, XXXII.

Дополнительный оттенок туманности прекрасно передан употреблением стилизованной и архаично усеченной формы «туманну» вместо «туманную». И все это смодулировано в подобном вздоху ключе скольжения на второй стопе (см. «Заметки о стихосложении»). Прекрасная строка в прекрасной строфе.

⁸даль.Необъятный простор, необозримое пространство, ширь, открывающийся вид, перспектива; загадочность далекого пространства – излюбленная тема русских романтиков, вызывающая ассоциации, которые отсутствуют в английском языке; хорошо рифмуется со схожими понятиями: «жаль», «печаль» и «хрусталь». Производное «отдаление», французское «l'éloignement», не имеет точного английского соответствия; еще есть слово «удаляться», французское «s'éloigner», уходить куда-то, которое Ленский использует в своей элегии, глава Шестая, XXI, 3.

¹¹лоно тишины.Французское слово «sein» <«лоно», «чрево»> – избитое выражение в языке французской поэзии и прозы восемнадцатого века для обозначения женского чрева (в узком смысле «лоно» – это матка) в таких фразах, как «l'enfant que je porte dans mon sein» <«ребенок, которого я ношу в моем чреве»>. Даже трудолюбивые пчелы, как говорят поэты, несли мед в своем «sein».

«Лоно тишины» – обычный галлицизм: «le sein du repos». Английский эквивалент встречаем у Джеймса Битти: «Когда возлежа на лоне тишины…» («Уединение», 1758, строка 35). Замечательный французский пример в «Стихах для подножия статуи» Шарля Пьера Колардо (1732–76):

 
… cette jeune beauté…
Rêveuse au sein de la tranquillité…
 

 
<…эта юная красавица…
Мечтательница на лоне тишины…>
 

или в «Послании в деревню» («Almanach des Muses», 1801, с. 195) мадам Бурдик-Вио:

 
Au sein de la tranquillité,
Loin du tumulte de la ville…
 

 
Вдали от городского шума…>.
 

Можно было привести еще немало других французских примеров.

Это «лоно тишины» еще долго после гибели Ленского преследовало стихи пушкинских современников. Языков (чьи элегии упомянуты наравне с элегиями Ленского в главе Четвертой, XXXI) использовал это выражение в своем стихотворении «Тригорское» (имение госпожи Осиповой; см. последние строфы «Путешествия Онегина»). Оно встречается также в «Романсе» (1831) Александра Полежаева. Весьма любопытно, что сам Пушкин использует его в главе Седьмой, II, 8: «на лоне сельской тишины», – в романтическом духе изображая весеннее томление. Следует отметить, однако, что в главе Второй, X, 11 это выражение дано в винительном падеже; странное вместилище для слез Ленского.

Неточный и весьма посредственный, кроме идиоматических клише, Дюпон правильно переводит большинство галлицизмов в «ЕО», а также и это выражение, в то время как честолюбивая, трудолюбивая и в целом гораздо более точная в переводе команда Тургенев – Виардо выдает фальшивое «sur la sein de la placidité» <«на лоне спокойствия»>.

^13–14 Как пел Пушкин в свои семнадцать лет в последний год в лицее («Наслажденье», 1816, строки 1–2):

 
В неволе скучной увядает
Едва развитый жизни цвет.
 

Здесь начинается тема «цвет – гибель», проходящая через всю главу Четвертую, XXVII (рисунки Ленского в альбоме Ольги: голубок, надгробный камень) и обретающая полное воплощение в последней элегии Ленского («Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?» глава Шестая, XXI–XXII; см. коммент.). Эта тема свяжет пушкинскую элегию 1816 г. со смертью Ленского в главе Шестой, XXXI, 12–13 («Дохнула буря, цвет прекрасный увял») и достигнет высшего выражения в выводах главы Шестой, XLIV, 7–8, где «увял» венец молодости поэта.

Заметим, что глава Вторая, X, 14 соотносится с главой Первой, XXIII, 14.