Текст книги "Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина"

Автор книги: Владимир Набоков

 
   Недвижимъ онъ лежалъ, и страненъ
   Былъ томный миръ его чела.
   Подъ грудь онъ былъ на вылетъ раненъ;
 ⁴ Дымясь, изъ раны кровь текла.
   Тому назадъ одно мгновенье,
   Въ семъ сердцѣ билось вдохновенье,
   Вражда, надежда и любовь,
 ⁸ Играла жизнь, кипѣла кровь:
   Теперь какъ въ домѣ опустѣломъ,
   Все въ немъ и тихо, и темно;
   Замолкло навсегда оно.
¹² Закрыты ставни, окны мѣломъ
   Забѣлены. Хозяйки нѣтъ.
   А гдѣ, Богъ вѣсть. Пропалъ и слѣдъ.
 

^1–2Ср.: Браунинг, «После» (1855), монолог дуэлянта, убившего своего противника:

 
Как державно сиянье чела!
Смерть взяла, что могла.
Погружен в отрешенность свою,
В незнакомом краю
Он забыл и обиду, и месть,
Все, что было и есть,
И в торжественный миг похорон
Весь преображен.
 

<Пер. Игн. Ивановского>.

⁸Играла жизнь, кипела кровь.Это привело бы в смущение при переводе даже убежденного буквалиста.

^9–14См. коммент. к главе Шестой, XXXI, 10–14.

^12–146 янв. 1827 г. Вяземский прочитал главу Шестую (привезенную Пушкиным в Москву), и это привело его в восторг. Он восхищался, обнаружив большую проницательность, метафорой опустелого дома (см. письмо, помеченное этим днем к Александру Тургеневу и Жуковскому, которые были за границей).

«Ставни» – складывающиеся дощатые щиты, прикрывающие внутреннюю часть оконной рамы.

 
   Пріятно дерзкой эпиграммой
   Взбѣсить оплошнаго врага;
   Пріятно зрѣть, какъ онъ, упрямо
 ⁴ Склонивъ бодливые рога,
   Невольно въ зеркало глядится
   И узнавать себя стыдится;
   Пріятнѣй, если онъ, друзья,
 ⁸ Завоетъ сдуру: это я!
   Еще пріятнѣе въ молчаньи
   Ему готовить честный гробъ
   И тихо цѣлить въ блѣдный лобъ
¹² На благородномъ разстояньи;
   Но отослать его къ отцамъ
   Едва ль пріятно будетъ вамъ?
 

¹²На благородном расстояньи.Ср.: Байрон, «Дон Жуан», IV, XLI, 4–6:

 
                 …в двенадцати шагах
Сия дистанция не столь уже близка,
Коль с близким другом вас забавы жизни ставят.
 

<Пер. Г. Шенгели>.

Двенадцать шагов – это двенадцать ярдов (тридцать шесть футов), три восьмых от расстояния на дуэли Онегина с Ленским. На самом деле, когда Онегин выстрелил, расстояние между ними было четырнадцать ярдов. На дуэлях, в тех случаях, когда оказывалась задета честь семьи, дистанция могла быть значительно меньше. Так, Рылеев и князь Константин Шаховской стрелялись с расстояния в три шага (22 февр. 1824 г.) – и их пули столкнулись в воздухе.

Пишо (1823) перевел эту строку Пушкина как: «C'est une distance honorable…».

Выражение это не было придумано и Байроном. См. у Шеридана в его глупых «Соперниках», V, III, где сэр Люциус О'Триггер, секундант комического труса по имени Акр, отмеряет шаги и замечает: «Вот это – прекрасная дистанция – настоящая дистанция для джентельмена». (Акр считает «сорок или тридцать восемь ярдов» – это «отличная дистанция» для дуэлянтов, которые не приближаются друг к другу, что допускалось по франко-русскому дуэльному кодексу).

 
   Что жъ, если вашимъ пистолетомъ
   Сраженъ пріятель молодой,
   Нескромнымъ взглядомъ, иль отвѣтомъ,
 ⁴ Или бездѣлицей иной
   Васъ оскорбившій за бутылкой,
   Иль даже самъ въ досадѣ пылкой
   Васъ гордо вызвавшій на бой,
 ⁸ Скажите: вашею душой
   Какое чувство овладѣетъ,
   Когда недвижимъ, на землѣ
   Предъ вами съ смертью на челѣ,
¹² Онъ постепенно костенѣетъ;
   Когда онъ глухъ и молчаливъ
   На вашъ отчаянный призывъ?
 

 
   Въ тоскѣ сердечныхъ угрызеній,
   Рукою стиснувъ пистолетъ,
   Глядитъ на Ленскаго Евгеній.
 ⁴ «Ну, что жъ? убитъ,» рѣшилъ сосѣдъ.
   Убитъ!... Симъ страшнымъ восклицаньемъ
   Сраженъ, Онѣгинъ съ содроганьемъ
   Отходитъ и людей зоветъ.
 ⁸ Зарѣцкій бережно кладетъ
   На сани трупъ оледенѣлый;
   Домой везетъ онъ страшный кладъ.
   Почуя мертваго, храпятъ
¹² И бьются кони, пѣной бѣлой
   Стальныя мочатъ удила,
   И полетѣли, какъ стрѣла.
 

⁴сосед.Это слово представляется неуместным, пока мы не начинаем понимать, что помимо обозначения такого же землевладельца и соседа по поместью, оно перекликается здесь с XII, 4 (к которой см. коммент.).

¹⁰клад.Очевидно, ошибка словоупотребления. «Клад» имеет значение «сокровище», особенно «спрятанное сокровище».

¹²бьются.Пушкин использует один тот же глагол для встревоженных лошадей здесь и в главе Первой, XXII, 9 («бьются кони»). Более драматичное беспокойство требует здесь более выразительного английского глагола.

 
   Друзья мои, вамъ жаль поэта;
   Во цвѣтѣ радостныхъ надеждъ,
   Ихъ не свершивъ еще для свѣта,
 ⁴ Чуть изъ младенческихъ одеждъ,
   Увялъ! гдѣ жаркое волненье,
   Гдѣ благородное стремленье
   И чувствъ и мыслей молодыхъ,
 ⁸ Высокихъ, нѣжныхъ, удалыхъ?
   Гдѣ бурныя любви желанья,
   И жажда знаній и труда:
   И страхъ порока и стыда,
¹² И вы, завѣтныя мечтанья,
   Вы, призракъ жизни неземной,
   Вы, сны поэзіи святой!
 

¹³[признак]. Гофман в специальном, посвященном Пушкину выпуске (1937) русского журнала «Иллюстрированная Россия» (Париж), факсимильно воспроизводит (с. 30 и 31) один из немногих существующих автографов главы Шестой – рукописную страницу, собственность русской дамы Ольги Купрович в Виипури, Финляндия. Страница эта – последний черновой или исправленный беловой экземпляр главы Шестой, XXXVI и XXXVII. Исправления несущественные, за исключением XXXVI, 13, где ясно написано слово «признак», которое поэтому должно заменить слово «призрак», являющееся, как верно указывает Гофман, опечаткой в опубликованном тексте (1828, 1833, 1837). Ср. «Разговор книгопродавца с поэтом», строка 111: «…признак Бога, вдохновенье».

 
   Быть можетъ, онъ для блага міра,
   Иль хоть для славы былъ рожденъ;
   Его умолкнувшая лира
 ⁴ Гремучій, непрерывный звонъ
   Въ вѣкахъ поднять могла. Поэта,
   Быть можетъ, на ступеняхъ свѣта
   Ждала высокая ступень.
 ⁸ Его страдальческая тѣнь,
   Быть можетъ, унесла съ собою
   Святую тайну, и для насъ
   Погибъ животворящій гласъ,
¹² И за могильною чертою
   Къ ней не домчится гимнъ племенъ,
   Благословеніе временъ.
 

¹³домчится.Этот глагол сочетает значения «мчаться» и «достигать».

Эта строфа известна только по публикации Грота (см. коммент. к XV–XVI):

 
   Исполни жизнь свою отравой,
   Не сделав многого добра,
   Увы, он мог бессмертной славой
 ⁴ Газет наполнить нумера.
   Уча людей, мороча братий
   При громе плесков иль проклятий,
   Он совершить мог грозный путь,
 ⁸ Дабы в последний раз дохнуть
   В виду торжественных трофеев,
   Как наш Кутузов иль Нельсон,
   Иль в ссылке, как Наполеон,
¹² Иль быть повешен, как Рылеев.
 

Две последние строки, возможно, были опущены Гротом по цензурным соображениям.

^1–7Этот образ – прозрение Пушкина, ибо эти черты относятся к типу любимых и ненавидимых публицистов пятидесятых, шестидесятых и семидесятых годов, таких как радикалы Чернышевский, Писарев и другие гражданственные, политико-литературные критики – жесткому типу, еще не существовавшему в 1826 г., когда была сочинена эта замечательная строфа.

¹²Кондратий Рылеев (1795–1826), выдающийся декабрист, присоединившийся к движению декабристов в начале 1823 г. и приговоренный к повешению. Весьма посредственный автор «Дум» (1821–23) – двадцати одного патриотического стихотворения на исторические темы (одно из которых, монолог Бориса Годунова, любопытно перекликается некоторыми интонациями с отрывком из написанной двумя годами позднее трагедии Пушкина того же названия). Ему также принадлежит длинная поэма «Войнаровский» на украинскую тему (Мазепа и т. д.), отдельное издание которой появилось в середине марта 1825 г.

См. также коммент. к главе Четвертой, XIX, 5.

 
   А можетъ быть и то: поэта
   Обыкновенный ждалъ удѣлъ.
   Прошли бы юношества лѣта:
 ⁴ Въ немъ пылъ души бы охладѣлъ.
   Во многомъ онъ бы измѣнился,
   Разстался бъ съ музами, женился,
   Въ деревнѣ, счастливъ и рогатъ,
 ⁸ Носилъ бы стеганый халатъ;
   Узналъ бы жизнь на самомъ дѣлѣ,
   Подагру бъ въ сорокъ лѣтъ имѣлъ,
   Пилъ, ѣлъ, скучалъ, толстѣлъ, хирѣлъ,
¹² И наконецъ въ своей постелѣ
   Скончался бъ посреди дѣтей,
   Плаксивыхъ бабъ и лекарей.
 

 
   Но что бы ни было; читатель,
   Увы, любовникъ молодой,
   Поэтъ, задумчивый мечтатель,
 ⁴ Убитъ пріятельской рукой!
   Есть мѣсто: влѣво отъ селенья,
   Гдѣ жилъ питомецъ вдохновенья,
   Двѣ сосны корнями срослись;
 ⁸ Подъ ними струйки извились
   Ручья сосѣдственной долины.
   Тамъ пахарь любитъ отдыхать,
   И жницы въ волны погружать
¹² Приходятъ звонкіе кувшины;
   Тамъ у ручья въ тѣни густой
   Поставленъ памятникъ простой.
 

^5–14Ручей и ветви живут даже после смерти их певца. В своем первом опубликованном стихотворении «Другу стихотворцу» (1814) Пушкин советовал забыть «ручьи, леса, унылые могилы». Тональность, однако, заразительна.

Надо заметить, что ручеек Ленского прокладывает путь во владения Онегина. И «Мой кумир» («Idol mio») Онегина, последний изданный им звук, который мы слышим (глава Восьмая, XXXVIII, 13), в чем-то родствен «идеалу» Ленского (глава Шестая, XXIII, 8) – последнему слову, которое он пишет в нашем присутствии. Таким образом, и в последней строфе романа «идеал» напоминает о прилагательном того же корня в Посвящении. Налицо – тайный сговор слов, подающих сигналы друг другу по всему роману из одной части в другую.

«Струйки… / Ручья» (строки 8–9); «струйки… (уменьшительное от „струи“ в главе Четвертой, XXXIX, 2) / Ручья», который внезапно порождает «волны» (строка 12), напоминают нам о некоторых связанных с водой превращениях во сне Татьяны (глава Пятая, XI, 5–14; XII, 1–2, 13), но тогда, с другой стороны, «волны» в обоих отрывках – всего лишь попытка передать смысл французского слова «ondes» <«волна»>, которое не имеет точного эквивалента в русском языке; «ручей» же, вообще говоря, обычно употребляемый Пушкиным в самом широком смысле, часто является просто синонимом слова «поток».

Заметим также, что «Есть место» (строка 5), имеет классическую интонацию «est locus» (например, «Есть в италийской земле меж горами высокое место», «Энеида», VII, 563 <пер. С. Ошерова>.

^5–14[см. также XLI; глава Седьмая, VI–VII] Профессор Чижевский утверждает (с. 270): «…эта тема [могила юноши] использовалась К. Delavigne („Messenie“)». Такого поэта, как К. Delavigne, не существует, а если имеется в виду Казимир Делавинь (С. Delavigne) (пояснение, которое запоздало предлагает указатель), то ни он, ни кто-либо другой не написал что-нибудь называемое «Messenie», а если имеется в виду собрание патриотических элегий Делавиня «Les Messéniennes» <«Мессинские элегии»>, то в них не воспето ни одной могилы юноши.

¹⁴[см. также XLI, 13; глава Седьмая, VII, 9, 12]. Простота памятника является еще одной тематической условностью в ряду «расцвет – рок» или «рок – могила». Ср. романс в четырех элегических четверостишиях, озаглавленный «Вертер Шарлотте, за час до смерти» Андре Франсуа де Купиньи (1766–1835), строфа III (в «Almanach des Muses» [1801], с. 106):

 
Vers le soir, près de l'urne où ma cendre paisible
Dormira sous l'abri d'un simple monument,
Viens rêver quelquefois; que ton âme sensible
Plaigne l'infortuné qui mourut en t'aimant…
 

 
<Приходи вспомнить о былом вечернею порою к урне с моим мирным прахом,
Покоящимся под простым памятником;
Пусть твоя нежная душа пожалеет несчастного,
Который умер с любовью к тебе…>.
 

Это – модель элегии Туманского, которую я цитирую в моем коммент. к главе Шестой, XXI, 4.

См. также упоминание Байроном могилы генерала Марсо в «Чайльд-Гарольде», III, LVI, 1–2:

 
Близ Кобленца, на холмике, глядит
Простая пирамида с возвышенья.
 

<Пер. В. Фишера>.

Есть также «памятник простой» в оде Пушкина 1814 г. «Воспоминания в Царском Селе».

 
   Подъ нимъ (какъ начинаетъ капать
   Весенній дождь на злакъ полей)
   Пастухъ, плетя свой пестрый лапоть,
 ⁴ Поетъ про Волжскихъ рыбарей;
   И горожанка молодая,
   Въ деревнѣ лѣто провождая,
   Когда стремглавъ верхомъ она
 ⁸ Несется по полямъ одна,
   Коня предъ нимъ остановляетъ,
   Ремянный поводъ натянувъ,
   И, флеръ отъ шляпы отвернувъ,
¹² Глазами бѣглыми читаетъ
   Простую надпись – и слеза
   Туманитъ нѣжные глаза.
 

^1–4Ср.: Мильвуа, «Падение листьев» (первый вариант текста):

 
Mais son amante ne vint pas
Visiter la pierre isolée,
Et le pâtre de la vallée
Troubla seul du bruit de ses pas
Le silence du mausolée.
 

 
Посетить уединенный камень,
И пастух из долины
Единственный нарушал шумом своих шагов
Молчание гробницы>.
 

Батюшков, «Последняя весна» (1815), перевел конец элегии Мильвуа следующим образом:

 
И Делия не посетила
Пустынный памятник его.
Лишь пастырь в тихий час денницы,
Как в поле стадо выгонял,
Унылой песнью возмущал
Молчанье мертвое гробницы.
 

Неуклюже звучащее (по-русски) выражение «как… стадо выгонял» вместо «когда», странно перекликается с пушкинским в главе Шестой, XLI, 1–2, «как начинает капать / Весенний дождь».

Михаил Милонов, «Падение листьев» (1819, см. коммент. к главе Шестой, XXI, 4), так заканчивает свою причудливую версию:

 
Близ дуба юноши могила;
Но, с скорбию в душе своей,
Подруга к ней не приходила,
Лишь пастырь, гость нагих полей,
Порой вечерния зарницы,
Гоня стада свои с лугов,
Глубокий мир его гробницы
Тревожит шорохом шагов.
 

Чижевский (с. 274) совершает, по крайней мере, пять ошибок в цитировании пяти строк французского оригинала.

Баратынский в своем переводе (1823) использует второй вариант элегии Мильвуа, в которой автор заменил пастуха матерью умершего юноши (они оба появляются в третьем варианте).

Тема возобновляется в следующей главе. Так, после того, как оказывается, что смерть существует и в Аркадии, Ленский остается в окружении символов второстепенной поэзии. Он похоронен возле дороги в пасторальном одиночестве не только по элегическим соображениям, но также и потому, что в освященной земле церковного кладбища было запрещено хоронить самоубийцу, которым считает мертвого дуэлиста церковь.

⁵Эта молодая горожанка, пастух и женщины-жницы – очень милые стилизации. Пастух все еще будет плести свою обувь в главе Седьмой, а молодая амазонка станет в некотором смысле Музой главы Восьмой.

⁸Несется по полям.Фр. «parcourt la plaine, les champs, la campagne».

 
   И шагомъ ѣдетъ въ чистомъ полѣ,
   Въ мечтанье погрузясь, она;
   Душа въ ней долго поневолѣ
 ⁴ Судьбою Ленскаго полна;
   И мыслитъ: «что-то съ Ольгой стало?
   Въ ней сердце долго ли страдало,
   Иль скоро слезъ прошла пора?
 ⁸ И гдѣ теперь ея сестра?
   И гдѣ жъ бѣглецъ людей и свѣта,
   Красавицъ модныхъ модный врагъ,
   Гдѣ этотъ пасмурный чудакъ,
¹² Убійца юнаго поэта?»
   Современемъ отчетъ я вамъ
   Подробно обо всемъ отдамъ;
 

¹в чистом поле.Фр. «dans la campagne». Карамзин (в 1793 г.) искусственно употребил в смысле «а la campagne, aux champs» (выражение семнадцатого столетия). Сам Пушкин, переводя на французский язык одиннадцать русских песен (он использовал изданное Н. Новиковым «Новое и полное собрание песен», ч. I, Москва, 1780), передал «чистое поле» как «la plaine déserte» <«пустынная равнина»>.

 
   Но не теперь. Хоть я сердечно
   Люблю героя моего,
   Хоть возвращусь къ нему конечно,
 ⁴ Но мнѣ теперь не до него.
   Лѣта къ суровой прозѣ клонятъ,
   Лѣта шалунью риѳму гонятъ,
   И я – со вздохомъ признаюсь —
 ⁸ За ней лѣнивѣй волочусь.
   Перу старинной нѣтъ охоты;
   Марать летучіе листы:
   Другія, хладныя мечты,
¹² Другія, строгія заботы
   И въ шумѣ свѣта и въ тиши
   Тревожатъ сонъ моей души.
 

^1–2Есть что-то шутливо гротескное в этом провозглашении любви к герою, который только что предал смерти бедного Ленского.

⁴Но мне теперь не до него.Проникновенная фраза, сочетающая значения: быть не в настроении, не иметь время для кого-либо или для чего-либо, не иметь возможности вникнуть в существо дела. См. также коммент. к главе Третьей, XXXV, 6.

^5–6«И, по правде говоря… [автор] / Все больше устает от его давней возлюбленной – рифмы», – говорит Драйден в своем превосходном «Прологе» (строки 7–8) к смехотворной трагедии «Ауренг-Зеб» (поставленной весной 1675 г).

 
   Позналъ я гласъ иныхъ желаній,
   Позналъ я новую печаль;
   Для первыхъ нѣтъ мнѣ упованій,
 ⁴ А старой мнѣ печали жаль.
   Мечты, мечты! гдѣ ваша сладость?
   Гдѣ, вѣчная къ ней риѳма, младость?
   Ужель и вправду наконецъ
 ⁸ Увялъ, увялъ ея вѣнецъ?
   Ужель и впрямъ и въ самомъ дѣлѣ,
   Безъ элегическихъ затѣй,
   Весна моихъ промчалась дней
¹² (Что я, шутя, твердилъ доселѣ)?
   И ей ужель возврата нѣтъ?
   Ужель мнѣ скоро тридцать лѣтъ?
 

^5–6Должны ли устаревшие или, иначе говоря, необычные формы русского языка переводиться необычными формами английского языка?

Существительное «молодость» имеет архаическую форму «младость», не употребляемую в настоящее время даже в поэзии. В «ЕО», и не только там, Пушкин использует обе формы и образованные от них прилагательные («молодой» и «младой») без разбора, просто выбирая ту форму, которая лучше подходит по ритму. Иногда «молодой» (м. р., им. пад., ед. ч., так же ж. р., род. пад., ед. ч.) или «молодая» (ж. р., им. пад, ед. ч.) превращаются в неясный эпитет с галльской интонацией, скажем, «младая Ольга», независимо от того, знаем ли мы уже, что она молода или нет. Когда в главе Шестой, XLIV, Пушкин оплакивает прошедшую молодость, используя для парной рифмы слово, которое в настоящее время совсем вышло из употребления, так что один близнец оказывается мертвым —

 
Мечты, мечты! где ваша сладость?
Где, вечная к ней рифма, младость?
 

– и переводчик не может удержаться от искушения перевести оба слова архаическими формами.

Можно аргументировать применение архаичных терминов при переводе тем, что они использовались во времена Пушкина. Лучше было бы выбрать современные адекватные термины и пояснить ситуацию в примечании.

Истоки флирта с «шалуньей рифмой» (см. XLIII, 6), (фр. «la rime espiègle» или «polissonne»), можно проследить от немотивированной рифмы «розы» в главе Четвертой, XLII, 3.

^7–8и вправду наконец / Увял, увял ее [младости] венец?¹¹Так Пушкин, обращаясь к прошлому, сближает тему Ленского о поблекшем цвете (глава Вторая, X, 13–14, глава Шестая, XXI, 3–4, и глава Шестая, XXXI, 12–13) с излияниями по поводу своей собственной молодости. В двадцать один год в элегии «Я пережил свои желанья» он писал (строки 5–8):

 
Под бурями судьбы жестокой
Увял цветущий мой венец;
Живу печальный, одинокий,
И жду: придет ли мой конец?
 

(Три четверостишия, сочиненных 22 фев. 1821 г. в Каменке Киевской губернии, первоначально предназначались для вставки после строки 55 в поэму «Кавказский пленник», которую наш поэт в это время завершал; она была окончена на следующий день, а эпилог добавлен 15 мая того же года, во время краткого пребывания в Одессе).

¹⁴скоро тридцать.Эта строфа (как и XLIII, и XLV) была написана 10 авг. 1827 г. в Михайловском. Нашему поэту было тогда двадцать восемь лет.

Ср.: Бертен, «Любовь», кн. III, Элегия XXII (1785):

 
La douce illusion ne sied qu'à la jeunesse;
          Et déjà l'austère Sagesse
Vient tout bas m'avertir que j'ai vu trente hivers.
 

 
Но опытность, рассудка друг, уже вещает мне порою:
Спеши, спеши любить,
Утраченных часов любви не возвратить.
 

Пер. Д. Глебова>.

Черновики XLIII (2368, л. 24), XLIV (там же) и XLV (л. 24 об.) являются одним из трех автографов главы Шестой, которые дошли до нас (другие: черновики XXXIV а, б и в, ПД 155, и последний черновик или первый беловой экземпляр XXXVI–XXXVII, собрание Купрович) и имеют дату «10 авг. [1826]» (год указан по Томашевскому, Акад. 1937, с. 661). См. также коммент. к главе Шестой, XLVI, 1–4.