Текст книги "Самые знаменитые реформаторы России"

Автор книги: Владимир Казарезов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 44 страниц)

Реформа, вызвавшая оживление экономики, не привела к всемерному подъему производства, чему имелись как объективные, так и субъективные причины. Противники реформирования были и в высших эшелонах власти, и на местах. В частности, член Политбюро, Председатель Президиума Верховного Совета СССР Н.В. Подгорный на одном из заседаний Политбюро говорил: «На кой черт нам реформа? Мы плохо развиваемся, что ли?»

Восставали против реформы и министры. Референт Косыгина Карпенко писал о бунте сорока министров: «Суть дела заключалась в том, что реформа резко увеличила цену срыва договорных обязательств. Предприятие, скажем, из-за недопоставки чепуховой, копеечной детали могло задержать выпуск дорогостоящей продукции, сорвать задание по ее реализации, а значит, потерять значительную сумму отчислений в поощрительные фонды. По новым условиям в таких случаях можно было через Госарбитраж взыскать с недобросовестного партнера не только штраф за недопоставленную продукцию, но и потребовать возмещения всех потерь и убытков, которые понесло предприятие. Госарбитраж получил право решать такие споры, даже если они возникли у коллектива с собственным министерством. Однако охотников обращаться в Госарбитраж с подобными жалобами находилось очень мало – получалось себе дороже. Ведь с поставщиком, не говоря уж о собственном министерстве, работать предстояло многие годы, и портить с ним отношения было просто опасно. Чтобы поднять дисциплину взаимных поставок, Косыгин пошел на такую меру: было принято постановление, по которому выполнение плана засчитывалось лишь после удовлетворения всех заказов потребителей. Против этого и восстали дружно Госплан и наиболее сильные министерства и авторитетные министры, утверждавшие, что в таком случае все их предприятия останутся не только без премий, но и без зарплаты. В итоге победа осталась за министрами. И хотя распоряжение Косыгина официально отменено не было, оно практически никогда так и не вступило в действие».

Впрочем, это частности. Сопротивление реформам имело глубинные причины и основания. Их более-менее значительный успех мог привести к деформациям системы, которых, очевидно, опасался и сам Косыгин.

Бывший министр экономики в правительстве России конца XX в. Е.Г. Ясин, выступая по радио 5 июля 2001 г., говорил о противниках косыгинской реформы: «В 1968 г. произошли события в Чехословакии, началась пражская весна, и та часть советского руководства, которая представляла политически консервативные круги, которая боялась перемен и никак не видела в них необходимости, поняла, и вполне справедливо, что продвижение косыгинских реформ означало бы и, в конце концов, обрыв основ существующего строя. Потому что рано или поздно были бы подняты те проблемы, те вопросы, которые приводят к тому, что рамки социалистического выбора, намеченные для этих реформ, пришлось бы убрать. И это обстоятельство означало для них лично и уход от власти. Понятно, они с этим смириться не могли».

Не все положения реформы способствовали развитию позитивных процессов в народном хозяйстве. Например, договорные цены привели к их быстрому росту. Появился соблазн увеличивать объемы производства не за счет увеличения количества изделий, а путем повышения цен на них. Стимулирование выпуска сверхплановой продукции вело к появлению народнохозяйственных диспропорций. Кроме того, руководители стремились добиваться как можно более легкого плана, с тем чтобы получать потом премии за его перевыполнение.

Установление платы за основные фонды не стимулировало у руководителей стремления приобретать дорогостоящее высокопроизводительное оборудование. Научно-технический прогресс сдерживался и тем, что во имя выполнения текущих планов реализации предприятия мало заботились об обновлении производства.

Не удалось реализовать в полной мере и намерения об установлении зависимости оплаты труда работников от его результатов. Надбавки к окладам в 10–20% не отражали реального вклада каждого в общее дело. А дифференцировать зарплату в разы не позволяли традиции уравнительной справедливости, боязнь угрозы чрезмерного расслоения общества по достатку.

Главная же причина того, что косыгинские реформы «не пошли», в том, что хозяин на производстве так и не появился. Кроме того, роковую роль сыграл рост мировых цен на нефть и газ и возможность для СССР решать за счет этого свои экономические задачи. На нефтедоллары стали закупать оборудование для строительства заводов (КамАЗ), ширпотреб, продовольствие, прежде всего – зерно. Руководителям страны удавалось сводить концы с концами без каких бы то ни было реформ.

Николай Алексеевич Косыгин при всем своем таланте и организаторских способностях не обладал волей и характером Столыпина и не имел соответствующих властных полномочий. Да и убеждения его не позволяли вести поиск за рамками реального социализма. А внутри его возможности были чрезвычайно ограничены. Кроме того, в конце 1960-х гг. у Косыгина возникли проблемы со здоровьем и стала сказываться накопившаяся усталость. В последние годы каких-либо серьезных реформаторских инициатив проявлено им не было. Этого не позволял и ревностно переживавший его высокий авторитет Брежнев и его окружение.

О степени нравственной деградации правящей верхушки партии того времени говорит тот факт, что о смерти Алексея Николаевича Косыгина, последовавшей 18 декабря 1980 г., страна узнала только через три дня. Дело в том, что 19 декабря нужно было отмечать день рождения Брежнева и вручать ему очередную звезду Героя Советского Союза. На фоне смерти Косыгина все предусмотренные пышные торжества выглядели бы нелепо и аморально. Промолчали. Хотя умолчание факта смерти столь заслуженного человека явилось еще более аморальным поступком сгруппировавшихся вокруг неадекватного Брежнева членов Политбюро.

Несмотря на то, что реформа не состоялась в том виде, как задумывалась, она сыграла свою роль в подготовке общества к более значительным переменам, начавшимся с Горбачевской перестройки. Ожидать большего в то время вряд ли было возможно. Сошлемся еще раз на Ясина, сказавшего в уже цитированном выступлении о косыгинской реформе: «Сейчас, когда мы оглядываемся назад, мы понимаем, что, конечно, она не могла изменить ситуацию радикальным образом. Потому что она проводилась в рамках той системы, которая существовала. И в те годы ни у кого даже мысли не возникало о том, что нужно каким-то образом расстаться с этой плановой системой хозяйствования, а шел разговор о том, что надо немножко ее трансформировать, сделать более эффективной, такой, чтобы она могла соревноваться с капиталистической системой, с рыночной экономикой. Но движение было совершенно определенное в сторону самостоятельности предприятий, в сторону развития товарно-денежных, как тогда говорили, на самом деле рыночных отношений. И тогда мы впервые услышали такие слова, как прямые хозяйственные связи, оптовая торговля, договорные цены, фонды стимулирования. Надо сказать, что остальные годы до самого своего конца в 91 году советская экономика жила и разговаривала на том языке, который был создан, разработан тогда».

Так что, желая того или нет, Косыгин, пытаясь оживить экономику страны в рамках существовавшей системы, с тем чтобы эту систему укрепить, сделал большой шаг к ее разрушению.

Михаил Сергеевич Горбачев
(Род. в 1931 г.)

Михаил Горбачев был не лучше и не хуже многих своих коллег – первых руководителей республик, краев и областей Советского Союза. Отработанная за долгие десятилетия система подбора, подготовки, выдвижения партийных кадров, с одной стороны, не позволяла слабому работнику пройти через многоступенчатые фильтры и стать региональным руководителем, с другой – не пропускала наверх людей, наделенных яркой харизмой, выходящей за рамки усредненных стереотипов партийного функционера такого уровня.

А уж для того, чтобы приобщиться к верховному партийному руководству, стать секретарем ЦК или, тем более, членом Политбюро, требовались деловые, личностные качества безусловно выше среднего. Кроме того, повышенное честолюбие, искушенность в интригах и политической закулисной борьбе за власть и влечение, любовь к этой борьбе. И, разумеется, стечение обстоятельств, игра того самого случая, оказывающего решающее влияние на судьбу человека, а через него – на судьбу не только своей страны, но и на мировые события.

Михаил Горбачев безусловно яркая, далеко не средняя личность. Он не позволял своей гордыне выходить наружу в виде каких-то заявлений и тем более поступков, диссонирующих с образом благонамеренного, верного партийной линии функционера.

Трудно себе представить, чтобы человек за семь лет пребывания на посту генерального секретаря изменился настолько, что в итоге стал разрушителем монополии коммунистической идеологии и партийного абсолютизма. Его наверняка уже долгое время до того мучили сомнения по поводу всего происходившего в партии и стране, но он задавливал их или, по крайней мере, не озвучивал. Иначе его бы ждала судьба отступника, диссидента, ренегата еще в начале партийной карьеры.

Восемь лет (1970–1978 гг.) Михаил Сергеевич проработал первым секретарем Ставропольского крайкома. Этого срока достаточно, чтобы не только освоить все премудрости управления регионом, но и начать тяготиться своей ролью. Тем более что в должности первого секретаря крайкома он оказался довольно молодым человеком – в 39 лет, и перспектива уйти с нее на «заслуженный отдых» у честолюбивого Горбачева не вызывала оптимизма. А между тем, являясь личностью неординарной, он не выделялся настолько, чтобы оказаться замеченным высшим руководством и быть выдвинутым для использования его потенциала на благо партии и страны. Да и возглавляемый им Ставропольский край не занимал особого места в народном хозяйстве и не играл какой-либо заметной политической роли в стране, в отличие, например, от Ленинградской, Свердловской, Кемеровской областей или Краснодарского края.

Ставрополье, будучи типичным аграрным регионом, могло способствовать выдвижению своего руководителя лишь благодаря выдающимся достижениям на сельскохозяйственной ниве. Но годы управления Горбачевым Ставропольем не были отмечены какими-либо значительными свершениями такого рода. Однако было одно обстоятельство, которое позволяло руководителю Ставрополья выделиться из общего ряда его коллег. На территории края находятся знаменитые курорты – северокавказские Минеральные воды, часто посещавшиеся высшими партийными и государственными руководителями. Естественно, первый секретарь крайкома контактировал с ними, опекал их. Чаще других бывал там Юрий Владимирович Андропов, уроженец тех мест, глава всемогущего КГБ и долгое время – член Политбюро. Именно ему отводят решающую роль в выдвижении Горбачева в Москву. Есть вероятность, что непосредственно это решение принималось 19 сентября на железнодорожной станции «Минеральные воды», где встретились четыре человека, в разное время оказавшиеся генеральными секретарями ЦК КПСС. Леонид Брежнев, являвшийся тогда генсеком и следовавший на поезде из Москвы в Баку; Юрий Андропов, член Политбюро, начальник КГБ, отдыхавший на курорте; Константин Черненко, член Политбюро, ближайший друг и соратник Брежнева, сопровождавший его в поездке, и Михаил Горбачев, первый секретарь Ставропольского крайкома партии. Тогда, якобы, и был решен вопрос о переезде Михаила Сергеевича в Москву и переводе его на должность секретаря ЦК, ведающего вопросами сельского хозяйства. Здесь опять же помог случай. Пост «аграрного» секретаря ЦК после смерти Федора Кулакова (июль 1978 г.) был вакантным. Оставайся Кулаков еще долгие годы в строю, Горбачев мог оказаться невостребованным, так как в иной роли, кроме как главного аграрника страны, он не мог попасть в ЦК КПСС. Равно как, не будь столь сильного влияния на кремлевские дела Андропова, благоволившего Горбачеву, также не стать бы ему секретарем ЦК, по крайней мере в то время. А далее могли появиться другие соискатели цековских постов. И Михаил Сергеевич остался бы матерым региональщиком, в силу долголетнего пребывания на посту превратившимся в брюзгу, консерватора, может быть и циника. Кто знает? Но Горбачев вошел в цековские кабинеты молодым, по кремлевским меркам, и не только по ним, человеком. В 47 лет секретарь ЦК, а вскоре – член Политбюро.

Никому на посту секретаря ЦК, ответственного за сельское хозяйство, ни до Горбачева, ни после, не суждено было стяжать славы и сделать карьеру. Оттуда люди уходили в политическое или физическое небытие. Михаил Горбачев – исключение, хотя годы пребывания его в этой роли не были отмечены значительными успехами в сельскохозяйственном производстве. Застой во всем тем более имел место в сельском хозяйстве. Из серьезных дел в аграрной политике того времени стоит отметить разработку и принятие Продовольственной программы (1982 г.) – это детище Михаила Сергеевича.

Надо отдать должное Горбачеву, провинциалу по своей сути, сумевшему вписаться в кремлевский Олимп, удержаться на нем и победить в борьбе за влияние на политику в стране, а потом и за пост генерального секретаря ЦК.

На фоне дряхлеющих старцев, из которых состояло тогдашнее Политбюро, Горбачев был вызывающе молод, энергичен, обаятелен, умел свободно общаться без оглядки на чопорные традиции. Другие члены Политбюро не представляли серьезной конкуренции Горбачеву. За исключением одного – Григория Романова. За его спиной стоял авторитет ленинградского лидера, военно-промышленный комплекс, большое влияние в армии. Он был честолюбив, являлся эдаким сталинистом 1980-х гг., что многим импонировало. Горбачев не располагал рядом факторов влияния, имевшихся у Романова. Но он уже тогда отличался демократическими взглядами на многие явления и не стеснялся их демонстрировать. Другой вопрос – было ли все это следствием убеждений, столь существенно отличавшихся от таковых у окружения, или он проницательным умом улавливал потребности к переменам, витавшие в обществе, уставшем от брежневского маразма, и старался им соответствовать. Наверное, будучи продуктом автократического режима, лишь на словах осудившего культ личности, Горбачев и сам являлся в какой-то степени сталинистом, но, очевидно, в меньшей, чем его соперник Романов. Или, по крайней мере, умел это скрывать. Как бы то ни было, Михаил Сергеевич достаточно безболезненно отказался от груза прошлого, когда это стало нужным.

Михаил Сергеевич мог оказаться генеральным секретарем сразу же после смерти Андропова. Но члены Политбюро в течение четырех дней не могли отдать предпочтение одному из конкурентов-претендентов и взяли тайм-аут, объявив генсеком тяжелобольного Константина Черненко, устраивавшего всех своей недееспособностью.

Тринадцать месяцев номинального нахождения у власти Черненко были наполнены напряженной борьбой за влияние между Горбачевым и Романовым без явного перевеса чьей-либо стороны. Когда же умер Черненко, то генеральным секретарем мог стать и третий человек. В частности, говорили о Викторе Гришине, тогдашнем первом секретаре Московского горкома партии. Решающую роль в становлении Горбачева руководителем партии и страны сыграл Андрей Громыко, которого поддержали представители старой гвардии – Егор Лигачев, Михаил Соломенцев, Виктор Чебриков. На сей раз партия была без генерального секретаря только четыре часа.

Рейтинги-рейтинги! Как же высок был этот рейтинг у Горбачева! Одна только способность четко формулировать мысли и говорить без бумажки после унижения, испытываемого всеми от того, что приходилось слушать еле выговаривавшего слова Брежнева, умиляла граждан страны, истосковавшихся по адекватному руководителю. А поскольку Горбачев говорил то, о чем думало большинство, то он обречен был на феноменальный успех.

Не случись тогда всеобщей, всенародной поддержки, возможно, Горбачев и не замахнулся бы на столь дерзновенные перемены. Мелкими реформами улучшал бы стагнирующую систему, помаленьку поднимал бы жизненный уровень людей, ослаблял диктатуру, и глядишь – прожил бы долгие годы, оставаясь руководителем партии и государства, не вызывая особого отторжения. Но кризис в стране был настолько глубоким, желание все изменить к лучшему таким сильным, а возможности ввиду всеобщей любви и ожидания людьми перемен такими безграничными, что Горбачеву посильными казались любые предприятия.

Главное отличие Горбачева от других российских реформаторов в том, что, затевая перемены, он не имел в виду некой конечной цели, кроме интенсификации и ускорения. Скажем, сделать политическую систему демократической, а экономику рыночной. Ничего подобного и в мыслях не было. Но, начав с малого, совершая шаг за шагом на пути перемен, он привел в движение всю систему, а потом потерял над ней контроль. Пошел неуправляемый процесс.

Первые действия Михаила Горбачева, публичные заявления не предвещали никаких революций, крутых поворотов. В частности, в день избрания его генеральным секретарем 11 марта 1985 г. он говорил о готовности следовать курсу, которым идет партия: «Стратегическая линия, выработанная на XXVI съезде, последующих пленумах ЦК, была и остается неизменной. Это – линия на ускорение социально-экономического развития страны, на совершенствование всех сторон жизни общества». И так далее – в духе традиционной риторики. Добиваться всего этого новый генсек собирался через «дальнейшее укрепление партии, повышение ее организующей и направляющей роли».

Через полтора месяца – выступление на пленуме ЦК, посвященном подготовке к XXVII съезду КПСС. Вроде бы та же традиционная риторика и подтверждение «преемственности стратегического курса, разработанного XXVI съездом партии и последующими пленумами ЦК». Но вместе с тем слышны нотки, пока слабо улавливаемые, обещающие большие перемены. Тогда было произнесено слово «перестройка», ставшее символом Горбачевской эпохи. Правда, пока применительно к управлению, планированию, структурной и инвестиционной политике. Следовал эклектичный набор задач, включавший повышение ответственности, дисциплины, усиления внимания к человеческому фактору и др. Призыв к «укреплению социальной справедливости в распределении материальных и духовных благ» можно было бы отнести к обычной риторике, но он усиливался требованием «разработать конкретные, действенные меры по очищению распределительного механизма от уравниловки… обеспечить прямую зависимость материального положения каждого работника и каждого коллектива от результатов труда». Конечно, в этом тоже вроде бы ничего нового не было – принцип «Каждому – по труду» изначально объявлялся основополагающим при социализме. Но только на словах.

А Горбачев, как и Косыгин до него, пытался бороться с уравниловкой в рамках плановой системы. Выступая в Киеве перед республиканским активом (27 июня 1985 г.), он говорил: «Не рынок, не стихийные силы, а прежде всего план должен определять основные стороны развития народного хозяйства».

Значительным этапом в деятельности Горбачева стал XXVII съезд КПСС. «Перестройка» официально была объявлена главной задачей партийных организаций. Хотя ее контуры оставались все время размытыми, тем не менее определенные ориентиры, показывающие серьезность намерений нового руководства страны, были озвучены. Наряду с требованием «утверждения принципа социалистической справедливости», были высказаны мысли, обещавшие большие перемены: «Стратегия ускорения предполагает совершенствование общественных отношений, обновление форм и методов работы политических и идеологических институтов, углубление социалистической демократии, решительное преодоление инерции, застойности и консерватизма – всего, что сдерживает общественный прогресс».

Многие искушенные партийные функционеры, пережившие всякие большие и малые повороты линии партии, считали, что эти требования обычные для каждого очередного съезда, формальные установки, призванные показать, что партия по-прежнему является самой прогрессивной частью общества. Воспринимали их спокойно – пошумит-пошумит новый генсек и постепенно успокоится. В то время как проницательные аналитики обратили внимание на целый ряд идей, обещавших коренные преобразования.

Впервые после Ленина давалось расширенное толкование «социалистической собственности». Горбачев прикоснулся к святая святых, на чем лежало табу – к собственности. Пока о частной собственности ни слова, но зато он говорит, что «…социалистическая собственность имеет богатое содержание, включая в себя многогранную систему отношений между людьми, коллективами, отраслями, регионами страны по использованию средств и результатов производства…»

Прошел почти год с тех пор, как Горбачев стал руководителем государства. Повторяемые по всей стране призывы к ускорению, интенсификации, перестройке, к укреплению дисциплины, повышению требовательности ожидаемых результатов не дали. Малоэффективными оказались и некоторые меры по материальному стимулированию работников. Из этого был сделан вывод – нужно, чтобы люди осознавали себя хозяевами на производстве. «Как решить эту задачу? – спрашивает Горбачев. И отвечает: – Было бы наивно представлять, будто чувство хозяина можно воспитать словами. Отношение к собственности формируется прежде всего теми реальными условиями, в которые поставлен человек, возможностями его влияния на организацию производства, распределение и использование результатов труда».

Налицо – проявление явного оппортунизма Горбачева, который дальше будет только усугубляться. Государственной собственности, считавшейся священной коровой, высшей общенародной формой собственности, в которую должна была, согласно учению основоположников, преобразоваться и колхозно-кооперативная, противопоставляется собственность предприятий, кооперативов, коллективов. Последним отдается приоритет. Министерствам и ведомствам указывается, что они «не собственники средств производства, а лишь институты государственного управления». А кто же собственники? Трудовые коллективы. После съезда был принят Закон о трудовых коллективах. На предприятиях появилась еще одна ветвь власти (помимо директора, парткома, и профкома), без которой не могли приниматься серьезные решения. Но эта искусственно сконструированная в кабинетах схема была далека от жизни. Многие трудовые коллективы, где руководителями стали харизматические демагоги, использовали средства исключительно для распределения, потребления, менее всего думая не только о государственных интересах, но и перспективах своего предприятия. Сопротивлявшихся деструктивным действиям руководителей предприятий устраняли на очередных выборах. Так что попытка опереться на народ, чтобы преодолеть сопротивление противостоявших перестройке бюрократов-консерваторов, стала оборачиваться анархией.

Создание кооперативов также имело неоднозначные последствия. С одной стороны, инициативные люди могли реализоваться, открыв собственное дело. Многие ныне процветающие предприниматели вышли из этих первых кооперативов. Но не оправдались расчеты на то, что с помощью кооперативов удастся увеличить производство товаров народного потребления и расширить сферу услуг населению. Как правило, кооперативы создавались как посреднические структуры. Особенно преуспевали те из них, которые получали доступ к государственным ресурсам. Стал легализовываться криминалитет. Руководители предприятий, чиновники оказывали услуги кооператорам, получая за это взятки, устраивая родственников в коммерческие структуры.

Как бороться с застойными последствиями прошлого и новыми негативными явлениями? С помощью гласности, решил Горбачев.

На XXVII съезде партии ей было уделено большое внимание. Горбачев говорил: «Без гласности нет и не может быть демократизма, политического творчества масс, их участия в управлении».

После съезда родился анекдот. Армянскому радио задали вопрос: что дала советскому человеку перестройка? Радио ответило так: «Умному – кооператив, дураку – гласность, всем остальным – аргументы и факты». Имеется в виду популярная в то время газета.

Принятая на XXVII съезде программа КПСС закрепляла многие ранее уже озвученные Горбачевым идеи об ускорении, перестройке, совершенствовании производственных отношений, развитии политической системы. Но задача демократизации народного самоуправления соседствовала с утверждением, что «ведущей силой этого процесса выступает партия – ядро политической системы советского общества». Налицо было явное противоречие.

Проявилось оно и во введении государственной приемки на промышленных предприятиях, с помощью которой рассчитывали улучшить качество выпускаемых изделий. Этот опыт был заимствован из ВПК. Почему-то решили, что военная техника соответствует мировым стандартам именно потому, что ее производство на заводах контролируют военпреды. На самом деле высокое качество военной техники обеспечивалось не столько военпредами, сколько соответствующими условиями, созданными специально для военно-промышленного комплекса, чего нельзя было сделать для всей промышленности. В ВПК сосредотачивались лучшие кадры инженеров и рабочих, благодаря более высоким зарплатам, предоставлению квартир, дефицитных товаров и т.д. Туда шли лучшие материалы, комплектующие изделия, технологическое оборудование. А в гражданские отрасли – что останется. В этих условиях государственная приемка мало чем могла помочь.

Провалилась и антиалкогольная кампания, вначале вроде бы позволившая снизить пьянство и укрепить дисциплину и правопорядок, а потом спровоцировавшая подпольное производство алкогольных суррогатов, токсикоманию, спекуляцию, массовые отравления и т.д. Бюджету страны был нанесен огромный урон.

Однако экономические итоги 1986 г., второго года пребывания Горбачева у власти, оказались неплохими. Национальный доход вырос на 4,1%, получили зерна на 30 миллионов тонн больше по сравнению с ежегодным его производством в предшествовавшей пятилетке, на 5,2 миллиона квадратных метров к уровню 1985 г. построили больше жилья, борьба с пьянством привела к укреплению дисциплины, сокращению прогулов. Все это являлось основанием считать, что перестройка дает результаты, хотя ожидаемого ускорения и не получалось.

На январском (1987 г.) пленуме ЦК вновь делается упор на развитие демократии, привлечение рабочих к управлению производством, в том числе через выборы руководителей, развитие гласности, обновление общества.

Тогда же был сделан шаг, обещавший серьезные изменения и в политической системе. Речь шла «об углублении демократизма избирательной системы, о более эффективном и реальном участии избирателей на всех стадиях предвыборной и выборной кампаний». То есть выборы депутатов всех уровней должны были из формального акта голосования превратиться в реальное волеизъявление. Таким образом, к началу 1987 года уже были заложены основы трансформации общественно-политической системы, хотя в риторике не допускалась ревизия социализма, марксизма-ленинизма. Да для этого не было и соответствующей законодательной базы. Предпринимаемые новации освещались именем Ленина, обосновывались ссылками на его творческое наследие.

Все вожди после Ленина опирались на его авторитет, хотя и принимали решения прямо противоположного характера, исключавшие одно другое. Сталин и Горбачев являлись безусловными антиподами, но тот и другой успешно подкрепляли свои политические установки цитатами из трудов Ленина. То же и Никита Сергеевич – находил объяснения (оправдания) у Ленина всем своим действиям. И дело здесь не только в тенденциозном выдергивании цитат из ленинских трудов, но и в противоречивости воззрений самого классика.

Общество буквально бурлило, разбуженное впервые после семидесятилетнего молчания, отсутствия духовной свободы. А тут сразу стало возможным не только свободно говорить что угодно, но и действовать без оглядки. Хочешь стать руководителем – разрабатывай программу, выступай с ней, добивайся избрания. Есть желание реализоваться на коммерческом поприще – создавай кооператив.

Правоверные партийцы, как в годы нэпа, увидели во всем этом угрозу социализму. Она исходила и из начавшегося спада производства, роста преступности, снижения жизненного уровня, сепаратистских настроений в республиках. Стала нарастать критика действий Горбачева со стороны региональных партийных руководителей. По сложившейся традиции они не выступали открыто на пленумах ЦК, принимали все, что предлагал генсек. На местах проводили необходимые мероприятия для выполнения установок ЦК. Но Горбачев чувствовал глухое недовольство.

XIX партконференция, проведенная в конце июня 1988 г., должна была дать ответ – что же делать с реформами? Продолжать начатый курс, корректировать его или отказаться от перемен вообще? Надо отдать должное мужеству Горбачева. Конечно, он показал себя умелым тактиком, мастером компромиссов, способным убеждать людей, увлекать их за собой обещаниями успехов, побед, свершений.

Но на конференции Михаил Сергеевич честно сказал, что партия, страна стоят на распутье и что нужно делать выбор.

«Сегодня нам удалось разбудить общественное сознание, преодолеть состояние апатии и отчужденности. И вопрос стоит теперь так: куда же пойдет это разбуженное сознание, в каком направлении будет развиваться общественное мнение?

Или оно будет служить делу перестройки, пойдет по пути наращивания конструктивных, созидательных усилий, по пути труда и ответственности, по пути действительного обновления социалистического общества?

Или же дрогнет перед сложностью и непривычностью новых задач, поддастся страстям и эмоциям, сорвется во внешне броские начинания, кампанейщину того или иного толка?

Или же повздыхает о жизни и снова впадет в дрему, что прекрасно устроило бы всех, кому по вкусу времена застоя?»

Горбачев уверенно провел конференцию. Виновником неудач как прошлых, так и текущих объявлялась вся административно-командная система. Снова, в который уже раз, говорилось о необходимости включать широкие массы в дело перестройки. Горбачев обращался к делегатам: «Процессы демократизации – и в центре и на местах – развертываются медленно. Сегодня надо иметь мужество признать: если политическая система останется неподвижной, без изменений, то мы не справимся с задачами перестройки».

И он предложил, во-первых, сделать Советы полноправными властными структурами, во-вторых, выборы в Советы всех уровней проводить на альтернативной основе, обеспечив свободное волеизъявление. Остается поражаться относительной легкости, с которой Горбачеву удалось убедить делегатов конференции принять решения, меняющие политическую систему в стране. Он, как экстрасенс, гипнотизировал делегатов, делая руками округлые жесты, и в конце концов добился полной поддержки. Конференция приняла целый ряд резолюций: «О ходе реализации решений XXVII съезда КПСС и задачах по углублению перестройки», «О демократизации советского общества и реформе политической системы», «О борьбе с бюрократизмом», «О межнациональных отношениях», «О гласности», «О правовой реформе», «О некоторых неотложных мерах по практическому осуществлению реформы политической системы».