Текст книги "Самые знаменитые реформаторы России"

Автор книги: Владимир Казарезов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 44 страниц)

Однако царь принял сторону военной партии, желая заполучить лавры победителя хотя бы в малой войне. Но занятием Порт-Артура и Дальнего дело не ограничилось. На Китай было оказано давление, чтобы он уступил России «в аренду» всю Квантунскую область.

Витте считал экспансию в Китае позором для России: «Несколько лет до захвата Квантунской области мы заставили уйти оттуда японцев и под лозунгом того, что мы не можем допустить нарушения целости Китая, заключили с Китаем секретный оборонительный союз против Японии, приобрели через это весьма существенные выгоды на Дальнем Востоке и затем, в самом непродолжительном времени, сами же захватили часть той области, из которой вынудили Японию, после победоносной войны, уйти под лозунгом, что мы не можем допустить нарушения целости Китайской Империи».

В 1900 г. русские войска оккупировали Маньчжурию.

Таким образом, Россия получила на Дальнем Востоке врагов в лице громадного Китая и стремительно развивающейся Японии. Покрыла себя позором в связи с вероломной агрессией и заложила предпосылки будущей, губительной Русско-японской войны.

Но даже при этом можно было не доводить дело до военного столкновения – договориться с Японией о разграничении зон влияния в Китае и Корее. Но царю и военной партии нужна была победоносная война. И не только для славы и престижа, но и чтобы заглушить в обществе революционные настроения.

Россия в 1904–1905 гг. потерпела ряд жестоких поражений на суше и на море. Дальнейшее продолжение войны представлялось невозможным из-за начавшихся беспорядков, революционных выступлений. Российское правительство обратилось к президенту США с просьбой выступить посредником в заключении мира между воюющими странами. Вести мирные переговоры император поручил Сергею Юльевичу Витте. И тот блестяще справился со своей миссией. Условия мира, если исходить из характера поражений, были достаточно почетными, хотя многие ожидали куда больших для России территориальных потерь и разорительных контрибуций. Ленин после Цусимского разгрома предрекал: «Война проиграна бесповоротно. Полное изгнание русских войск из Маньчжурии, отнятие японцами Сахалина и Владивостока – теперь лишь вопрос времени. Перед нами не только военное поражение, а полный военный крах самодержавия».

Но все оказалось не так уж катастрофично. И Владивосток не отдали, и на Сахалине уступили только половину. Правда, Порт-Артур и Дальний пришлось оставить и умерить претензии в Маньчжурии.

За заслуги перед Отечеством заключивший мирный договор Витте получил графский титул. Он триумфатором вернулся в Россию, чтобы спасать ее уже не от внешней, а от внутренней беды – разразившейся революции.

Поражение в войне с Японией, столь непопулярной в российском обществе, подхлестнуло революционное движение. Не было социальных слоев и групп, которые не ждали перемен. И военные поражения страны, и разраставшийся хаос все более ассоциировались в общественном сознании с самодержавием, с непригодностью его бюрократических институтов эффективно управлять страной. О радикальных переменах говорили не только в среде интеллигенции, вечного оппонента царской власти, но и в высших аристократических сферах. Витте иронизирует в своих «Воспоминаниях», оценивая тогдашнюю ситуацию: «В сущности говоря, разница между песней, которую в это время пело дворянство, или, по крайней мере, ее видные представители, и песней других сословий – заключалась не в том, что нужно покончить с бывшим в то время государственным строем, а в ином: как этот строй переделать. Большинство русской интеллигенции, в сущности говоря, говорило: мы желаем монарха царствующего, но не управляющего судьбами империи. Управление судьбой империи должно принадлежать народному представительству, а народное представительство должно заключаться, главным образом, в нас, так как покуда еще народ темен; они желали буржуазную конституцию, а некоторые были не прочь от буржуазной республики.

Дворянство первую часть формулы интеллигенции оставило без изменения, а только изменило вторую часть и говорило, что управление страной должно находиться в наших руках, в руках дворян, которые, по их мнению, составляют соль земли русской, т.е., иначе говоря, они говорили монарху: ты, мол, от управления уйди, но только мы одни можем тебя в управлении страной заменить».

Надо полагать, Витте знал, что говорил. Но он не разделял надежд царя и его советников из высшей, скажем так – реакционной, аристократии (в частности Победоносцева) на учреждение Думы, вошедшей в историю как Булыгинская (по имени автора проекта закона). Инициаторы этого проекта рассчитывали на то, что депутатами ее будут преимущественно крестьяне, которые как представители консервативного сословия, всегда поддерживавшего царя-батюшку, будут твердо стоять за самодержавие.

Витте был далек от столь патриархально-идиллического взгляда на отношение крестьян к царской власти. Не соглашался он и с паллиативным подходом к Думе – предоставлявшим ей только совещательные функции. Витте писал в «Воспоминаниях», что «русскую Государственную думу полагали устроить по образцам западно-европейским, дать ей туловище… но только не давать… решающего голоса, а сказать: мы будем постоянно выслушивать твои мнения, твои суждения, но затем будем делать так, как мы хотим. Для меня, по крайней мере, было ясно, что такое уродливое построение кончится или тем, что Дума будет существовать только несколько месяцев, или же тем, что Государственной думе, устроенной по парламентарному образцу, будут даны и функции парламента».

Витте не выступил по поводу Булыгинской думы на Государственном совете, полагая это бесполезным и рассчитывая высказать свое мнение при обсуждении у государя. Но когда таковое состоялось, Витте отсутствовал, был в Америке. Нам остается лишь поверить «Воспоминаниям» Витте, что Булыгинская дума действительно предназначалась лишь для того, чтобы успокоить общественное мнение, а вовсе не привлечь население к управлению страной.

6 августа 1905 г. Николая II своим манифестом учредил в Российской империи Государственную думу. Манифест гласил: «Ныне настало время призвать выборных людей от земли русской к постоянному и деятельному участию в составлении законов, включив для сего в состав высших государственных учреждений особое законосовещательное установление, коему предоставляется предварительная разработка и обсуждение законодательных предположений и рассмотрение росписи государственных доходов и расходов».

Как видим, дело не шло далее законосовещательных функций. Дальнейшая судьба Думы также объявлялась полностью зависимой от монаршей воли.

Однако Булыгинской думе так и не суждено было собраться. Последующие политические события показали ее полное несоответствие реалиям. Она не могла решить ни ближайшей задачи – успокоения общества, ни тем более перспективных. Разраставшаяся смута требовала принятия и срочных, и радикальных, а не паллиативных решений. Реакционно-консервативное окружение царя оказалось не в состоянии найти выход из хаоса, в который погружалась империя. Роль спасителя Отечества в столь сложной ситуации суждено было сыграть Сергею Юльевичу Витте. В нем сошлось все вместе: авторитет прагматичного государственного деятеля, уже много хорошего сделавшего для России; репутация относительно левого политика и, наконец, слава мудрого дипломата.

Из воспоминаний Милюкова: «Сентябрь и октябрь 1905 года в третий раз были моментом очередного взлета Витте, – притом в самых не терпящих отсрочки обстоятельствах. Его позвали опять – потому что не позвать не могли. Он только что закончил приличным миром „ребяческую“ и „преступную“, по его выражениям, войну с „макаками“, предпринятую вопреки его решительному сопротивлению. Теперь он призывался в укротители революции. В глазах „камарильи“ его „левая“ репутация делала его своего рода экспертом по части революционных тайн. Недоброжелатели даже поговаривали, как бы он не спихнул царя, чтобы самому стать президентом русской республики. В роли монополиста Витте мог ставить свои условия».

Витте возвратился из Америки в Петербург 16 сентября и был буквально поражен охватившими страну беспорядками: «Смута увеличивалась не по дням, а по часам, революция все грознее и грознее выскакивала на улицу, она завлекала все классы населения… Можно без всякого преувеличения сказать, что вся Россия пришла в смуту и что общий лозунг заключался в крике души „Так дальше жить нельзя“, другими словами, с существующим режимом нужно покончить», – писал он.

Витте пришлось отказаться от намерения уехать на несколько месяцев за границу, поскольку многие видные деятели просили его остаться в России. Председатель Государственного совета Сольский говорил: «Граф, вы только одни можете спасти положение», и на заявление Витте о намерении уехать сказал: «Ну, уезжайте, а мы погибнем».

Витте было поручено подготовить предложения по успокоению общества и предоставлены для этого по существу неограниченные полномочия. Он даже намеревался обнародовать предлагаемые меры от имени правительства, то есть от своего, получив от царя лишь одобрение. Но Николай II с этим не согласился и сам подписал Манифест от 17 октября 1905 г. «Об усовершенствовании государственного порядка». Манифест вызвал одобрение либеральной интеллигенции и вместе с тем яростную критику правых консерваторов и левых радикалов. Целью Витте было предоставить демократические свободы при безусловном сохранении самодержавия. Манифестом декларировались неприкосновенность личности; свобода слова, собраний, совести, союзов; устанавливалось всеобщее избирательное право; создавался парламент в лице Государственной думы, обладающий законодательной властью. В Манифесте по этому поводу говорилось: «Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог восприять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас властей».

После опубликования Манифеста произошли значительные изменения в политической жизни России. Объявленные свободы, хотя и болезненно, но наполняли новым содержанием общественную жизнь страны. Легализовывались подпольные партии, создавались новые. Политическая палитра быстро насыщалась движениями и партиями всех оттенков и направлений, от черносотенных справа до радикальных, ультрареволюционных слева. Амнистированные политзаключенные активно включались в события. Ожидаемого успокоения не наступало.

Волнения и беспорядки продолжались, а где-то еще более усиливались. Одними манифестами и свободами навести порядок оказалось невозможно. Нужны были и непопулярные меры – отвечать насилием на насилие. И это должен был организовывать глава правительства – председатель Совета Министров (наделенный куда большими полномочиями, чем до октябрьского Манифеста председатель комитета министров) Сергей Юльевич Витте. Любопытно мнение этого человека по поводу причин происходивших в стране беспорядков: «Громадную роль в событиях 17 октября и в последующее время сыграли социалистические идеи в различных видах и формах, отрицающие и колеблющие право собственности…» Эти социалистические идеи нашли себе отличную ниву в России «вследствие неуважения прав вообще, и в частности права собственности со стороны властей и малой культуры населения».

Председателем Совета Министров Витте пробыл всего полгода – с октября 1905 по апрель 1906 г. и подал в отставку.

В пространном письме царю он мотивирует свое решение несогласием с действиями министра внутренних дел Дурново по подавлению беспорядков и отсутствием единства в руководстве страны по важнейшим вопросам – «крестьянскому, еврейскому, вероисповедному и некоторым другим…».

Выступая, с одной стороны, за либерализацию общества, формирование демократических институтов и принципов управления, с другой – оставаясь верным монархии, Витте оказался неугоден большинству политических течений, партий, группировок. В прошении об отставке он писал: «В течение шести месяцев я был предметом травли всего кричащего и пишущего в русском обществе и подвергался систематическим нападкам имеющих доступ к Вашему императорскому величеству крайних элементов. Революционеры меня клянут за то, что я всем своим авторитетом и с полнейшим убеждением поддерживал самые решительные меры во время активной революции; либералы за то, что я по долгу присяги и совести защищал и до гроба буду защищать прерогативы императорской власти…

Более всего вредно для дела недоверие к председателю Совета крайних консерваторов – дворян и высших служилых людей, которые, естественно, всегда имели и будут иметь доступ к царю, а потому неизбежно вселяли и будут вселять сомнения в действиях и даже намерениях людей, им неугодных…

Покуда я нахожусь у власти, я буду предметом ярых нападок со всех сторон…»

Согласие на отставку было дано.

Своим обстоятельным заявлением Витте освободил будущих исследователей от необходимости доискиваться причин ухода с политической арены одного из выдающихся деятелей России.

И тем не менее в своем заявлении Витте сказал не все. Смута в стране приняла такие масштабы и такой характер, что нужны были экстраординарные меры для ее подавления. И одновременно требовалось проводить в жизнь глубинные реформы, менявшие государственное устройство России.

Осуществить их, не вызвав озлобления как простых людей, во благо которых реформы задумывались, так и элиты, которая должна была ими руководить, не представлялось возможным. Равно как нельзя было успокоить взбунтовавшийся народ и обезвредить пристроившихся к революции уголовников без того, чтобы не запачкаться не только грязью, но и кровью.

Человеку, решившемуся возглавлять правительство в такое время, недостаточно было располагать такими качествами, как талант, опыт, патриотизм, нравственная безупречность, сострадание к людям (все это у Витте было). Требовались также железная воля, готовность выполнять свой долг при мощном сопротивлении слева и справа, умение держать удар, противостоять придворным интригам, терпеть незаслуженные упреки и оскорбления, принимать и проводить в жизнь крайне непопулярные решения, отнюдь не рассчитывая на признание благодарных сограждан, наконец, быть готовым погибнуть от рук бесчисленных врагов. Витте, бывший тогда, возможно, самым подходящим руководителем правительства, оказался не готов взять на себя такую ответственность в условиях революции и честно об этом сказал.

Пройдет время, и, оценивая деятельность своего преемника Столыпина (впрочем, между Витте и Столыпиным правительство несколько месяцев возглавлял Горемыкин), Витте будет обвинять его во многих прегрешениях, действительных и мнимых, особенно в излишней жесткости, попрании правовых норм, авторитарном стиле управления и т.д. Но трудно сказать, можно ли было в тогдашних условиях поступать иначе.

Петр Аркадьевич Столыпин
(1862–1911)

Петр Аркадьевич Столыпин родился 2 апреля 1862 г. в старинной дворянской семье. Род Столыпиных упоминается в источниках с XIV в. Много знатных людей, внесших большой вклад в развитие российского государства, его культуры, защиту отечества, дали Столыпины.

Прадед будущего реформатора, Алексей Емельянович Столыпин, являлся предводителем дворянства Пензенской губернии. В его семье было одиннадцать детей. Среди них – Елизавета, бабушка великого русского поэта М.Ю. Лермонтова; Аркадий – сенатор, близкий друг государственного деятеля, реформатора М.М. Сперанского. Отец П.А. Столыпина, Аркадий Дмитриевич, сделал блестящую военную карьеру, дослужившись до звания генерал-адъютанта. Он участвовал в обороне Севастополя во время Крымской войны 1853–1855 гг. и в Русско-турецкой войне 1877–1878 гг., дружил с Львом Николаевичем Толстым.

Петр Аркадьевич Столыпин женился на представительнице знатного рода – правнучке великого полководца Александра Суворова. Его дядя – Дмитрий Аркадьевич Столыпин посвятил себя изучению причин убогой жизни крестьян и поиску путей ее улучшения. Задолго до реформ своего племянника он увидел главную проблему российского крестьянства в архаичном общинном землевладении и землепользовании, сковывающими инициативу крестьян. Дмитрии Аркадьевич пытался, и небезуспешно, внедрять хуторскую систему хозяйствования в собственных имениях.

Будущему реформатору было еще только семь лет, когда его дядя писал в статье «Развитие земледельческой промышленности» (1869 г.) о целесообразности расселения крестьян по хуторам. В 1891 г. вышла его книга «Очерки философии и науки. Наш земельный кризис». Дмитрий Аркадьевич был противником общинного землевладения: «Касательно крестьянской личной собственности, известно, по всемирному опыту, что там, где существует личная крестьянская собственность, урожаи высоки и земли хорошо обработаны. Причина тому, как всегда это высказывали, в свободе земледельца распоряжаться своим трудом и землею».

Пройдут годы, и наделение крестьян собственной землей, равно как и расселение их по хуторам, станут важнейшими составляющими Столыпинской реформы. Кто знает, не оказал ли дядя решающего влияния на действия будущего реформатора?

Столыпины являлись крупными землевладельцами. Отцу Петра Аркадьевича принадлежали имения в Казанской, Ковенской, Нижегородской, Пензенской и Саратовской губерниях. Детство Столыпина прошло в родительском имении Колнбержье, что в Ковенской губернии. Он был одаренным ребенком, интересовался поэзией и любил ее. Другом их семьи был замечательный русский поэт А.Н. Апухтин. Увлечение живописью у Петра Столыпина выходило за рамки созерцательного к ней отношения – он сам баловался кистью.

Исходя из семейных традиций, следовало ожидать, что он выберет военную или государственную службу, но любовь к искусству могла вывести и на другую стезю – служению музам. Но Петр Столыпин выбрал путь, оказавшийся для многих нелогичным. Он поступил в Петербургский университет на физико-математический факультет и учился блестяще. Помимо обязательных дисциплин студент Столыпин изучал ряд наук вне программы – ботанику, зоологию, агрономию, химию. Здесь свела судьба двух великих граждан России – знаменитого ученого-химика, профессора университета Дмитрия Ивановича Менделеева и будущего премьер-министра реформатора, а на тот момент студента Петра Столыпина. Менделеев принимал у Столыпина экзамен по химии, вступил со студентом в жаркую дискуссию. Дочь Столыпина, Мария Бок, в «Воспоминаниях о моем отце» писала: «Мой отец, учившийся и читавший по естественным предметам со страстью, отвечал на все так, что экзамен стал переходить в нечто, похожее на ученый диспут, когда профессор вдруг остановился, схватился за голову и сказал: „Боже мой, что же это я? Ну довольно, пять, пять, великолепно“».

По окончании университета Столыпин некоторое время служил на скромных чиновничьих должностях в Министерстве государственных имуществ. Затем был направлен в Ковенскую губернию и двенадцать лет проработал там вначале уездным, а затем губернским предводителем дворянства. То были годы интенсивного занятия сельским хозяйством в собственных имениях и его развития в уезде и губернии.

Столыпин занимался просвещением крестьян и помещиков, приобщением их к передовым приемам ведения хозяйства. С этой целью он организовал сельскохозяйственное общество, создал склад сельскохозяйственных орудий. Культурным центром для различных слоев населения стал открытый им в Ковно народный дом.

Активная деятельность Столыпина была замечена правительственными чиновниками, и в 1902 г. его назначили гродненским губернатором.

Служа в разных губерниях, Столыпин имел возможность сравнивать различные системы пользования землей и ведения хозяйства (на западе – преимущественно подворное и хуторское, на востоке – общинное).

В 1903 г. Столыпин возглавил крупную и политически важную Саратовскую губернию, охваченную крестьянскими волнениями. Наводя твердой рукой порядок, он вместе с тем понимал, что главное – не только ликвидировать бунты, переходящие в настоящие восстания, но и установить причины бедственного положения крестьян. И саратовский губернатор пишет царю: «Видимо, существует непреодолимое препятствие к обогащению, к улучшению быта крестьянского населения, что-то локализует личную инициативу, самодеятельность мужика и обрекает его на жалкое прозябание.

Доискиваясь причины этого зла, нельзя не остановиться на всепоглощающем влиянии на весь уклад сельской крестьянской жизни общинного владения землей, общинного строя. Строй этот вкоренился в понятие народа. Нельзя сказать, чтобы он его любил: он просто другого порядка не понимает и не считает возможным.

Вместе с тем у русского крестьянина страсть все уравнять, всех привести к одному уровню, а так как массу нельзя поднять до уровня самого деятельного и умного, то лучшие элементы деревни должны быть принижены к пониманию и стремлению худшего, инертного большинства.

…Естественным противовесом общинному началу является единоличная собственность. Она же служит залогом порядка, так как мелкий собственник представляет собой ту ячейку, на которой покоится устойчивый порядок в государстве».

Твердая и вместе с тем разумная политика в Саратовской губернии, а также его личные качества способствовали выдвижению Столыпина в центральные органы государственной власти. В апреле 1906 г. он был назначен министром внутренних дел, а через несколько месяцев – в июле, премьер-министром.

Столыпин принял руководство правительством в крайне тяжелое для страны время. Только что закончилась поражением Русско-японская война. Народное хозяйство было подорвано, финансы расстроены, уничтожен Военно-морской флот. Требовались огромные средства на ликвидацию последствий войны. Царь декларировал реформу политической системы, переход от абсолютной монархии к конституционной, но опыта функционирования государственных институтов в новых условиях не было (как, впрочем, и многих из этих институтов, их еще предстояло создать). Чтобы вывести страну из кризиса, нужно было срочно ликвидировать экономические и социальные противоречия: достаточно развитая, крупная промышленность и полукрепостническое, неэффективное сельское хозяйство; высокий уровень науки и искусства и безграмотность большинства населения. Отстранение от управления страной целых классов и социальных групп было настолько же несправедливым, насколько и неразумным. Привилегированные сословия из-за боязни потерять власть, а значительная часть народной массы в силу инертности и забитости не хотели никаких изменений. В то же время радикально настроенные элементы стремились к полному разрушению государства и возведению на его обломках утопического общества, образы которого выстраивались в их воспаленном воображении. Россия была охвачена революционными волнениями и уголовным беспределом.

В стране царила вакханалия убийств. Человеческая жизнь ничего не стоила. Трудно было отличить революционера, сеющего смерть и экспроприирующего чужую собственность по «идейным соображениям», от обычных уголовников, убивающих ради наживы.

Столыпин, хорошо знавший тайные и явные мотивы бунтов и выступлений, законы их развития, пытался наименее болезненным образом оградить от них общество. В одних случаях было достаточно хорошего закона, в других – разъяснения и увещевания, но иногда было невозможно обойтись без применения силы.

Его логика была проста и убедительна, когда он отвечал депутатам Думы, обвинявшим его в жестокости: «Мы слышали тут, что у правительства руки в крови, что для России стыд и позор – военно-полевые суды. Но государство, находясь в опасности, обязано принимать исключительные законы, чтобы оградить себя от распада. Этот принцип – в природе человека и в природе государства. Бывают роковые моменты в жизни государства, когда надлежит выбрать между целостью теорий и целостью отечества. Такие временные меры не могут стать постоянными. Но и кровавому бреду террора нельзя дать естественный ход, а противопоставить силу. Россия сумеет отличить кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных хирургов. Страна ждет не доказательства слабости, но доказательства веры в нее. Мы хотим и от вас услышать слово умиротворения кровавому безумию».

А вот как Столыпин отреагировал на обвинение в ограничении свобод в период первой русской революции: «Если б нашелся безумец, который сейчас одним взмахом пера осуществил бы неограниченные политические свободы в России, – завтра в Петербурге заседал бы Совет рабочих депутатов, который через полгода вверг бы Россию в геенну огненную».

Одна из мер, принятых Столыпиным на посту главы правительства, – предание военно-полевым судам убийц, чья вина была очевидной, тех, кто был задержан на месте преступления с оружием в руках. Естественно, к этим судам отношение было различным. Демократическая общественность, не говоря уже о революционерах, их категорически осуждала и предрекала, что их введение вызовет новую волну неповиновения, народных бунтов. Но абсолютное большинство тех, кого называют рядовыми гражданами, обывателями или средним классом, критиковало правительство и Столыпина за непринятие мер к террористам, за разгул беззакония в стране.

Однако на долгие десятилетия Столыпин вошел в отечественную историю как «обер-вешатель», «глава правительства контрреволюции», «погромщик». Все это слова из ленинского эпистолярного наследия. В сочетании со «столыпинскими галстуками» и «столыпинскими вагонами» они создавали образ эдакого кровожадного монстра, врага русского народа, служившего только интересам правящего строя. Хотя на самом деле он служил России, всему народу. И трудно сказать, где у него было больше врагов и недоброжелателей – среди управляющей элиты или народной массы.

Крупный государственный деятель того времени, лидер партии октябристов, председатель III Государственной думы в 1910–1911 гг. Александр Иванович Гучков, пожалуй, наиболее точно выразил отношение к Столыпину противостоящих политических сил: «Человек, которого в общественных кругах привыкли считать врагом общественности и реакционером, представлялся в глазах тогдашних реакционных кругов самым опасным революционером. Считалось, что со всеми другими, т.н. революционными силами легко справиться (и даже, чем они левее – тем лучше), в силу неосуществимости тех мечтаний и лозунгов, которые они преследуют, но когда человек стоит на почве реальной политики, – это считалось наиболее опасным. Поэтому и борьба в этих кругах велась не с радикальными течениями, а главным образом с целью свергнуть Столыпина, а вместе и тот минимум либеральных реформ, который он олицетворял собою».

Правые обвиняли премьера в сговоре с Думой, левые – в капитуляции перед царем и правыми, шла ли речь об экономических реформах, отношении к Государственной думе или введении военно-полевых судов. Поносили и восхваляли за одно и то же – одни за то, что он убедил царя разогнать Думу, другие – за то, что не сделал этого раньше, за его долготерпение.

По сути, Столыпин вел государственный корабль между Сциллой и Харибдой – реакционными силами, желавшими консервации отсталых институтов, и революционерами, стремившимися к «великим потрясениям». Тем самым он обрек себя на удары с обеих сторон, и в конечном счете – на смерть.

Для Столыпина – главы правительства жизненно важным было наведение порядка в стране: сначала успокоение, а потом реформы. Но на самом деле и тем и другим приходилось заниматься одновременно.

Как только Столыпин занял твердую позицию по отношению ко всему происходящему, начал последовательно принимать меры для успокоения страны, подтянулись и органы власти на местах. В этом смысле показательно письмо помощника градоначальника Одессы А.Ф. Гирека к графу Татищеву в Саратов от 20 июля 1906 г.: «Явилась власть, заговорившая твердо и властно, восстановившая свой престиж, и все подтянулось. Только не было бы шатаний и полумер, которые заставляли правительство идти в хвосте событий и делать не то, что было надо, а поневоле приходилось».

Главным детищем Столыпина в эти годы явилась аграрная реформа. Законодательной базой для ее проведения стал указ царя от 9 ноября 1906 г. «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования», подготовленный правительством Столыпина. Указ предусматривал передачу земли крестьянам в частное владение и освобождение их от общинных пут.

Что же представляла собой русская сельская община, оказавшаяся главным препятствием на пути развития производительных сил страны?

Через общину, которую следует рассматривать как историческую ступень в развитии человечества, в той или иной мере прошло большинство народов мира. Пока плотность населения была мала, люди пользовались землей без ограничений. Затем, по мере смыкания границ территорий, заселенных отдельными родовыми общностями, исчезновения свободных, не занятых земель, появилась потребность в регулировании землепользования. Постепенно сложились нормы взаимоотношения между людьми, проживавшими на одной территории. Эти нормы, нередко юридически не оформленные, но соблюдавшиеся как вековой обычай, оказались чрезвычайно прочными. Применительно к Западной Европе можно говорить, что община в классическом понимании этого слова сложилась к концу I тысячелетия, а в XVI в. уже началось ее разложение. Где эволюционно, где через социальные революции, на смену общине пришли индивидуальные землевладения, частная собственность на землю.

Россия же вплоть до начала XX в. стояла как бы в стороне от этих тенденций, оказавшись маловосприимчивой к ним.

Чтобы не изобретать собственного определения общины, позаимствуем его у Семена Маслова, ученого и писателя-агрария, члена партии эсеров, министра сельского хозяйства в правительстве Керенского: «Общинными называются такие земельные порядки, когда земля принадлежит не отдельным домохозяйствам, а целому обществу: земельной общине или „миру“.

Община – это союз крестьянских семей, которые владеют сообща землей. Чаще всего община состоит из одного селения, но не всегда. Иногда два-три села, а то и целая волость имеют один общий земельный участок, владеют землею вместе, то есть составляют одну земельную общину. И напротив, иногда один конец селения имеет земельный участок отдельно от другого конца; значит, в одном селении оказываются две общины, три и более.

В общине никто отдельно не может распоряжаться ни одним клочком земли. Хозяином, обладателем отдельной земли, считается не отдельный домохозяин, а совокупность лиц, причисленных к данной общине. Землею в общине распоряжается весь Союз, все общество, вся община, собравшись на сход; здесь за какое дело наберется больше голосов, то и решено».