Текст книги "Самые знаменитые реформаторы России"

Автор книги: Владимир Казарезов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 44 страниц)

Но что же делать, если крестьян десятки миллионов? Путь один – объединить их в коллективные хозяйства, лишить самостоятельности и ликвидировать тем самым социальную базу для воспроизводства столь ненавистной буржуазии. О чем большевики и заявили с первых дней прихода к власти.

С аннулированием действовавших законов о землевладении и землепользовании, с разгоном Учредительного собрания большевикам самим нужно было определяться с земельным законодательством. Поскольку собственных серьезных наработок не было, они воспользовались эсеровской программой «О социализации земли», чрезвычайно популярной среди крестьян.

27 января 1918 г. был принят «Основной закон о социализации земли», на основе которого и проводилась земельная политика в первые годы советской власти.

Закон объявлял об отмене всякой собственности на землю с передачей ее в пользование «всего трудового народа». Право пользования землей предоставляется тем, кто ее обрабатывает. Распоряжение землей передается сельским, волостным, областным и федеральным Советам в лице их земельных отделов. При этом отмечается, что «…распределение земли между трудящимися должно производиться на уравнительно-трудовых началах так, чтобы потребительно-трудовая норма, применяясь в данном районе к исторически сложившейся системе землепользования, не превышала трудоспособности наличных сил каждого отдельного хозяйства и в то же время давала бы возможность безбедного существования семье земледельца».

Вместе с тем в законе дается ориентировка местным властям:

«…Российская Федеративная Советская Республика в целях скорейшего достижения социализма оказывает всяческое содействие (культурная и материальная помощь) общей обработке земли, давая преимущество трудовому коммунистическому, артельному и кооперативному хозяйствам перед единоличным».

Земельные отделы местной и центральной советской власти, помимо «…справедливого распределения земель сельскохозяйственного значения среди трудового земледельческого населения и наиболее продуктивного использования национальных богатств» должны были максимально содействовать «…развитию коллективного хозяйства в земледелии, как более выгодного в смысле экономии труда и продуктов, за счет хозяйств единоличных, в целях перехода к социалистическому хозяйству».

По мере упрочения власти большевиков установка на социалистические преобразования деревни усиливается. В 1919 г. выходит «Положение о социалистическом землеустройстве», где уже четко сказано:

«Для окончательного уничтожения всякой эксплуатации человека человеком, для организации сельского хозяйства на основах социализма, с применением всех завоеваний науки и техники, воспитания трудящихся масс в духе социализма, а также объединения пролетариата и деревенской бедноты в их борьбе с капиталом, необходим переход от единоличных форм землепользования к товарищеским. Крупные советские хозяйства, коммуны, общественная обработка земли и другие виды товарищеского землепользования являются наилучшим средством для достижения этой цели, поэтому на все виды единоличного землепользования следует смотреть, как на преходящие и отживающие.

Этот земельный фонд используется в первую очередь для нужд советских хозяйств и коммун, во вторую очередь для нужд трудовых артелей и товариществ и для общественной обработки, в третью – для добывания средств к существованию единоличных землепользователей».

В марте 1919 г. VIII съезд РКП(б) принял новую программу партии, в которой создание социалистических форм хозяйствования было объявлено приоритетным делом партии.

Ленин, выступая на съезде, отметил: «Необходимо стремиться к поднятию производительных сил в сельском хозяйстве. Организация для этого крупных хозяйств может идти только двумя путями: путем организации советских предприятий, с одной стороны, и добровольного обобществления мелких хозяйств в коллективы – с другой. Вся земля, в чьем бы ведении она не состояла, составляет единый государственный фонд. Наша задача по отношению к крестьянам прежде всего состоит в том, чтобы их частное производство и их частную собственность превратить в товарищества, но не насильственным путем, а примером и предложением помощи для этой цели».

Таким образом, уже в 1919 г. были сформулированы организационные принципы будущей коллективизации. Но крестьяне, разгромив помещичьи усадьбы, захватив или получив землю, посчитали на этом революцию для себя завершенной. Им не было никакого дела до ленинских планов социалистического переустройства, до политики большевистской партии. Многие наивно полагали, что большевики, привлекая их под красные знамена революции лозунгом «земля – крестьянам», действительно оставят за ними эту землю и дадут возможность работать на ней по своему усмотрению.

И хотя крестьяне ни в какие коллективы объединяться не хотели, большевиков это не смущало. Они полагали, что крестьяне в силу их темноты и отсталости просто не понимают своего счастья. А раз так, нужно употребить власть, а потом они спасибо скажут. А чтобы помочь непонятливым крестьянам, предполагалось направить в деревню представителей самого передового класса – пролетариата – и обеспечить жесткий контроль со стороны государства.

Итак, задачи переустройства деревни вытекали из самой природы большевистской революции, их принципы были сформулированы партийным вождем и главой государства, закреплены в программе партии и законодательно, определены движущие силы – партийные ячейки, беднота и городские рабочие, выделены средства (несмотря на войну). Результаты, однако, оказались более чем скромными.

Это были хозяйства, организованные путем объединения крестьян в основном еще на добровольной основе. Числом более 16 тысяч, они включали около 1,5 миллиона едоков и имели немногим более 1 миллиона десятин земли. Кроме того, в 1921 г. насчитывалось около 6 тысяч совхозов, ведущих хозяйство на 4 миллионах десятин.

В среднем на одно коллективное хозяйство приходилось немногим более 66 десятин земли, а на одного едока – только 0,7 десятины. В подавляющем большинстве это были мелкие хозяйства, объединявшие деревенскую бедноту, не располагавшие, как правило, в достаточном количестве рабочим скотом и инвентарем.

Особенно бедны были коммуны: о материальном положении их членов на момент вступления в коллективное хозяйство можно судить по следующим данным: 92,1% безлошадных и однолошадных, 47,2% (!) не имели коров, 43,5% имели по одной корове и лишь у 9,3% было две и более коровы. Что можно сказать, глядя на эти цифры? В деревне не имели лошадь и корову только увечные, лодыри или пьяницы. И именно они стали учредителями сельскохозяйственных организаций, призванных добиться наивысшей производительности труда, обеспечить изобилие продовольствия в стране.

Коммуны, как, впрочем, и совхозы, держались на плаву, пока проживали конфискованное у помещиков и кулаков и получали помощь от государства.

Из общей суммы расходов Наркомзема (прямая помощь и кредиты для финансирования агрономической деятельности, научной и просветительской работы, содержание опытных станций, борьба с вредителями, создание образцов новой техники и т.д.) затраты на содержание совхозов и коллективных хозяйств составили в 1919 г. 29,1%, в 1920 г. – 24,4%, 1921 г. – 12,6%, в 1922 г. – 3,2%. Казалось бы, по мере выхода из войны государственная поддержка новых форм хозяйствования должна была возрастать, но на самом деле она быстро сокращалась, сойдя на нет к 1922 г. Это сразу привело к резкому уменьшению числа коллективных хозяйств. Без внешней помощи, не имея собственных, внутренних источников саморазвития, все эти коммуны, как, впрочем, и совхозы, были обречены.

Почему же большевики в те годы не пошли напролом, не стали насильственно сгонять крестьян в коммуны и артели, почему ждали до 1929 г.? Разумеется, дело не в том, что они прислушались к ленинским словам о соблюдении принципа добровольности при создании коллективных хозяйств. В стране свирепствовал голод. Царские запасы доедались, а производство нового продовольствия продолжало сокращаться.

В 1920 г. производство сельскохозяйственной продукции упало до 40% от довоенного уровня. Сократились посевные площади – с 79,2 миллиона десятин в 1916 г. до 60,5 миллиона в 1920 г. Снизились и урожаи – только в черноземных районах с 52 до 42 пудов с 1 десятины.

Причиной сокращения посевов и снижения урожайности было нежелание крестьян выращивать хлеб, поскольку его «излишки» забирались продотрядами. Продразверстка – это страшная страница в истории российского крестьянства, по существу война, начатая Лениным против крестьян. Он призывал: «Нужен массовый „крестовый поход“ передовых рабочих ко всякому пункту производства хлеба и топлива…»

В своих директивах вождь требует от продотрядов расстреливать на месте изобличенных в спекуляции крестьян, то есть тех, кто продает свой хлеб на рынке, вместо того, чтобы отдавать его продотрядам.

Результатом антикрестьянского похода стал отказ от засевания земли и повсеместные крестьянские восстания. Особенно мощным было антоновское восстание на Тамбовщине, усмирять которое пришлось Тухачевскому с более чем стотысячной регулярной армией.

Восстания заполыхали по всей стране. У большевиков уже не было сил заниматься их подавлением, изымать хлеб по продразверстке и вести насильственную коллективизацию. Иначе не Сталин, а Ленин получил бы лавры главного коллективизатора страны. От крестьян отступились, заменив продразверстку умеренным продналогом, и не только предоставили самих себе, но и оказали поддержку кредитом и в других формах. Буквально за несколько лет был достигнут довоенный уровень сельскохозяйственного производства. Российская деревня оживала, поднималась на глазах. Правда, все это происходило уже без Ленина.

Большевикам досталась в наследство многонациональная Российская империя. Значительные территории оказались утраченными (Финляндия, страны Балтии, Польша, Бессарабия, часть Армении). Угроза утраты других была реальной, как и полный распад бывшей империи. У большевиков хватило силы и воли предотвратить образование самостоятельных государств на Кавказе и в Средней Азии, а уже образовавшиеся подчинить себе. Несмотря на провозглашенный ими принцип права наций на самоопределение, это право реализовалось только там, где народы сумели его отстоять. На оставшихся территориях была проведена радикальная реформа устройства, с тем чтобы обеспечить сосуществование разных народов в рамках одной страны. Долгие годы решение национального вопроса в Советском Союзе считалось единственно правильным, окончательным; наш опыт рекомендовался, а то и навязывался, другим странам. И только события конца 1980-х – начала 1990-х гг. показали, что дружба народов не столь прочна, как представлялось. Появилось много оснований считать, что реформирование было проведено Лениным и его соратниками поспешно и без достаточных оснований, создало много проблем, породивших «горячие точки» и не разрешенных до сих пор.

Царь и его ближайшие помощники, похоже, не владели научным методом диалектического материализма, но все же понимали, что коль скоро в состав империи включены народы с различными уровнями общественного и культурного развития, традициями, обычаями, религией и т.д., то следует не распространять на всех их одни и те же принципы политико-административного устройства, а выбирать для каждого народа оптимальный, наиболее приемлемый принцип. В рамках Российской империи сосуществовали все мыслимые системы организации общества, известные когда-либо в истории земной цивилизации. От первобытно-общинного у народов Сибири и Севера, феодально-монархического в Хиве и Бухаре до развитого буржуазно-республиканского в Польше и Финляндии. И в этом, очевидно, был величайший смысл: оставаясь в привычной им среде, народы избегали ломки психологии, традиционных форм собственности, ценностных ориентаций. На огромных пространствах империи было более или менее спокойно. Конечно, не нужно идеализировать дореволюционную Россию, как многие пытаются сейчас это делать, и создавать еще один миф о якобы полной межнациональной гармонии. Все было – и восстания, и сгон коренного населения с традиционных мест промыслов, и обманы при товарообмене, и алкоголизация и т.д., но все это были частности, не меняющие общей картины разумного устройства многонационального государства.

И вот грянул 1917 г. Сейчас остается только удивляться наивности последователей Маркса и Гегеля, решивших, что все народы, независимо от уровня развития, будут в состоянии воспринять единые формы экономического и социально-политического устройства. Раз уж Советы, то Советы везде: среди пролетариев Петербурга и Донбасса, староверов Алтая и Урала, мусульман Бухары и Самарканда, кочевников-оленеводов Таймыра и Чукотки, хуторян Прибалтики и западных областей Украины и Белоруссии. Следующий, не менее абсурдный, но значительно более зловещий шаг – коллективизация, несмотря опять же на совершенно различное восприятие этой идеи различными народами. Но самым драматичным по своим последствиям является, конечно, установление границ между национальными образованиями без достаточного на то обоснования.

Из уроков истории и географии мы знаем, как доставалось английским колонизаторам за то, что они, уходя с Индостанского полуострова, не лучшим образом провели границу между Индией и Пакистаном. И якобы сделали это специально, чтобы бывшие колонии не могли без них жить мирно. Действительно – мира-то нет. Пакистан с Индией из-за Кашмира нет-нет да и пускают в ход оружие. Не думаю, что большевики по злому умыслу так накроили карту бывшей Российской империи, чтобы создать предпосылки для будущих раздоров. Но факт остается фактом – они созданы.

Границы между странами и народами складываются тысячелетиями и вопрос об их справедливости чрезвычайно хрупкая материя. Любую границу между любыми государствами можно оспорить, ссылаясь на аргументы, почерпнутые из глубины веков. А тут садились вожди СССР за стол, чертили эти границы, сообразуясь с одной им известной логикой, не спрашивая мнения тех народов, чьи границы определялись. Да и право наций на самоопределение оказалось фикцией. И тут опять вопрос: если выделение из СССР не предусматривалось, зачем было огород городить с созданием Союзных и автономных республик, других национальных образований? Пусть бы административное деление осталось прежним, на губернии, как это было в царской России, глядишь, и развала страны не случилось бы.

Сейчас много спорят о том, кто виноват в распаде Советского Союза и межнациональных проблемах нынешней России. Чаще всего в этом обвиняют Горбачева и Ельцина. Этим личностям посвящены отдельные статьи. Здесь же отметим, что предпосылки сегодняшних неурядиц закладывались в первые годы советской власти, когда главой государства был Ленин.

Ленин принял активное участие в судьбе профсоюзов. Появление на исторической арене профсоюзов как общественного субъекта представляло собой реакцию осознавших свое значение и достоинство рабочих, выбравших их в качестве инструмента для борьбы за свои права, за справедливое устройство мира. Они заявили о себе в Европе еще в конце XVIII в., а к середине XIX в. уже представляли реальную силу, с которой считались работодатели и власти. О предназначении профсоюзов В. Зомбарт писал: «Их цель – доставить выгоды сплочения, объединения новому общественному классу наемных рабочих. Их цель – как бы сопутствовать наемному рабочему в течение его жизни, служить ему утешителем, другом, помощником и советчиком во все серьезные минуты. Их цель – развернуть свою деятельность там, где не хватает энергии и сил его одного».

Профсоюзы сыграли большую роль в установлении относительно справедливых распределительных отношений между рабочими и работодателями, ограничивая эксплуатацию и в то же время давая возможность предприятиям развиваться. Требуя повышения зарплаты и сокращения рабочего дня, профсоюзы стимулируют предпринимателей использовать достижения науки и техники. Они служат культурному и духовному развитию людей. Через борьбу за хорошие условия труда способствуют улучшению окружающей среды, здоровья человека. Одним словом, велика роль профсоюзов на пути человечества к гуманному, справедливому обществу.

Профсоюзы России, пройдя короткую, но насыщенную драматическими коллизиями историю, еле теплились к началу 1917 г., и только февральский революционный взрыв реанимировал умирающее движение. Они стали бурно развиваться, и большевикам в борьбе с меньшевиками удалось победить в борьбе за влияние над ними. Что помогло Ленину мобилизовать рабочих в Красную армию и формировать продотряды, поставлявшие в промышленные центры продовольствие. К весне 1920 г. в стране насчитывалось более 4 миллионов членов профсоюзов, большинство из которых были сторонниками новой власти. Не боясь преувеличений, можно утверждать, что профсоюзы помогли выиграть Гражданскую войну.

Но вот война закончилась и стал вопрос – что же делать с профсоюзами? В качестве борца за интересы рабочих с работодателями они были не нужны. Рабочие формально объявлялись владельцами заводов, поэтому отпадала функция профсоюзов как борца с работодателем за права рабочих. То же – в отношениях с властью. Власть-то рабочая, зачем нужны профсоюзы, чтобы от имени рабочих вести с нею диалог?

В новой программе РКП(б) ставится задача «воспитывать новый тип профессионалиста, энергичного, инициативного хозяйственника, смотрящего на экономическую жизнь не с точки зрения распределения и потребления, а с точки зрения роста производства, глазами организатора – хозяина».

Вот она – новая роль профсоюзов – не контролировать и распределять, а организовывать производство. Однако это была лишь общая посылка, не дававшая ясного ответа на вопрос, что делать профсоюзам. И разгорелась по этому поводу в партии жаркая дискуссия, скоро превратившаяся в спор между вождями № 1 и № 2, Лениным и Троцким.

Позиция Троцкого сводилась к тому, что «…в рабочем государстве профессиональный союз не может вести классовой экономической борьбы» и потому «не может быть организационно отделенных друг от друга специалистов по организации производства и специалистов по профессиональному движению». Отсюда его предложения о сращивании профсоюзов с производством и по сути – их ликвидации в связи с тем, что у пролетарского государства необходимость в них исчезла.

Ленин тоже за сращивание профсоюзных организаций с хозяйственными, производственными структурами. Более того, он заявляет делегатам VIII съезда Советов и коммунистам, членам ВЦСПС, 20 декабря 1920 г., что «мы на путь сращивания вступили правильно». Но он не согласен с Троцким в том, что в рабочем государстве рабочих не от кого защищать. Любопытны его аргументы против Троцкого: «…У нас государство на деле не рабочее, а рабоче-крестьянское – это во-первых… Но мало этого. Из нашей партийной программы видно, что государство у нас рабочее с бюрократическим извращением…» Получается, что Ленин настаивает на сохранении профсоюзов для борьбы с крестьянством и бюрократией, появившейся на производстве в связи с национализацией. Однако по Ленину борьба для профсоюзов при социализме – не главное предназначение. «…Профсоюзы являются организацией правящего, господствующего, правительствующего класса… Но это не есть организация государственная, это не есть организация принуждения, это есть организация воспитательная, организация вовлечения, обучения, это есть школа управления, школа хозяйствования, школа коммунизма».

Вот она, знаменитая крылатая ленинская фраза о профсоюзах, как школе коммунизма. Сколько раз мы ее слышали! Читаем Ленина дальше. «Профсоюзы, по месту их в системе диктатуры пролетариата, стоят, если можно так выразиться, между партией и государственной властью… партия, так сказать, вбирает в себя авангард пролетариата, и этот авангард осуществляет диктатуру пролетариата. И, не имея такого фундамента, как профсоюзы, нельзя осуществлять диктатуру, нельзя выполнять государственные функции… профсоюзы создают связь авангарда с массами, профсоюзы повседневной работой убеждают массы, массы того класса, который один только в состоянии перевести нас от капитализма к коммунизму. Это с одной стороны. С другой стороны, профсоюзы – „резервуар“ государственной власти. Вот что такое профсоюзы в период переходный от капитализма к коммунизму…

…здесь имеется сложная система нескольких зубчатых колес и не может быть простой системы, ибо нельзя осуществлять диктатуры пролетариата через поголовно организованный пролетариат. Нельзя осуществлять диктатуру без нескольких „приводов“ от авангарда к массе передового класса, от него к массе трудящихся».

Ленин не просто лишает профсоюзы права отстаивать интересы рабочих. Он делает их заложниками нового режима, превращая в «резервуары», «зубчатые колеса», «приводы» большевистской диктатуры, государства.

Профсоюзы в традиционном, классическом понимании слова в Советском Союзе прекратили существование. Но они нашли свою нишу в общественно-политической системе государства и выполняли целый ряд полезных созидательных функций. Начало этому было положено Лениным, в том числе во время той самой дискуссии о профсоюзах.

Например, Ленин упрекает Троцкого, что в его тезисах ничего нет о дисциплинарных судах. Мы знаем, что в работе профсоюзов всего социалистического периода «разбор нарушителей» на профсоюзных собраниях и заседаниях профсоюзных комитетов, а также на подведомственных профсоюзам товарищеских судах был важнейшей составляющей профсоюзной работы. И, как оказалось, не зряшной.

Ленин говорит о производственной пропаганде, о передовом опыте, о необходимости поощрения за успехи в этом деле. И профсоюзы периода развитого социализма контролировали работу научно-технических обществ, технической информации, органов изобретательства и рационализации.

О прерогативе профсоюзов подводить итоги соревнования и раздавать премии Ленин писал в работе «О профессиональных союзах»: «Вот производственная роль и задача профсоюзов: производственные премии натурой… Не лучше ли отнять, скажем, мясо у такой-то категории рабочих и дать его в виде премии другим, „ударным“ рабочим?» Все годы существования социалистических профсоюзов эта функция (делить материальные блага) была самой привлекательной для функционеров всех рангов. Именно на этой привилегии, как на прочном фундаменте, базировался авторитет профсоюзных комитетов и их лидеров. И это имело тем большее значение, чем больше становился дефицит товаров и услуг.

Так что задачи, принципы организации, формы работы советских профсоюзов в значительной мере сохранились в том виде, как их определил Ленин, до самой перестройки.

Представления Ленина об организации армии, как и по другим важнейшим проблемам государственного строительства и народнохозяйственным вопросам, базировались на утопических идеях Маркса и Энгельса. Они не имели ничего общего с реальной жизнью, и конечно же, руководитель правительства, исходя из них, не сумел бы организовать сколько-нибудь эффективной обороны.

Не будем касаться ранних ленинских фантазий о том, как должно строить свою военную силу государство победившего пролетариата. Обратимся к некоторым его работам, написанным в 1917 г.

11 марта 1917 г. «Письма издалека»:

«Пролетариат же, если он хочет отстоять завоевания данной революции и пойти дальше, завоевать мир, хлеб и свободу, должен „разбить“, выражаясь словами Маркса, эту „готовую“ государственную машину и заменить ее новой, сливая полицию, армию и бюрократию с поголовно вооруженным народом… пролетариат должен организовать и вооружить все беднейшие, эксплуатируемые части населения…»

10 апреля 1917 г. «Задачи пролетариата в нашей революции»:

«…создание всенародной милиции, слияние ее с армией (замена постоянной армии всеобщим вооружением народа)».

7 мая 1917 г. «Открытое письмо к делегатам всероссийского съезда крестьянских депутатов»:

«Мы хотим такой республики… чтобы в армии все начальство было такое же выборное и чтобы постоянная армия… была заменена всеобщим вооруженным народом».

И даже в январе 1918 г., выступая на III всероссийском съезде советов, Ленин говорил: «…старая армия, армия казарменной муштровки, пытки над солдатами, отошла в прошлое. Она отдана на слом, и от нее не осталось камня на камне. Полная демократизация армии проведена».

У Ленина много чего еще есть об армии, но ограничимся сказанным, поскольку позиция его ясна. Вместо армии в привычном понимании этого слова – вооруженный народ, ее демократический характер, обязательная выборность командиров. Но реальная жизнь, война (мировая, плавно перешедшая в Гражданскую) заставили выбросить все эти наивные фантазии.

Сразу же стало очевидным, что нужно создавать профессиональную армию. Сначала она формировалась на добровольной основе, как и предполагалось, но к 20 апреля 1918 г. в нее записалось только 196 тысяч человек. Как оказалось, народ вооружаться не хотел. И Ленину ничего не оставалось, как вводить сначала (22 апреля 1918 г.) Всевобуч (всеобщее воинское обучение трудящихся), а потом (июль 1918 г.) всеобщую воинскую повинность. Была отменена и выборность командиров. Не сумел «вооруженный народ» обойтись и без профессионалов – многие тысячи офицеров и генералов царской армии были призваны в Красную армию, а для контроля за ними поставили комиссаров. Возродили штабы, территориальные военные структуры. И все вернулось на круги своя. К концу 1919 г. Красная армия насчитывала 3 миллиона человек, располагала 61 стрелковой, 12 кавалерийскими дивизиями, имела авиацию, моторизованные подразделения и т.д. К концу 1920 г. численность армии составляла более 5,5 миллиона человек. Боеспособность ее, вопреки многочисленным мифам, была чрезвычайно низкой, а одержанные победы на полях Гражданской войны объясняются только многократным численным превосходством над Белыми армиями.

Самой дерзновенной по замыслу и утопичной по возможности получения желаемого результата являлась попытка проведения реформы в духовной сфере. Да, пожалуй, это было и наиболее аморальным из всего, что делалось большевиками. Они поставили под сомнение все накопленные за тысячелетия ценности, в рамках которых создавалось и развивалось российское общество, впрочем, как и любое другое – религия, институт семьи, совесть, отношения собственности, уважение людей друг к другу, верность слову, долг и т.д. Одним словом, была сделана попытка «отменить» нравственные нормы и ограничители, определявшие, наряду с законами, модель поведения людей, заменить все это, как ненужный хлам, новыми нормами человеческого общежития, поведения.

Прежде всего – религия.

В истории человечества борьба на религиозной почве всегда принимала наиболее жестокие формы, сопровождалась гибелью больших групп людей, а то и целых народов, исповедовавших нежелаемую веру, попранием каких бы то ни было законов, нравственных норм, сложившихся обычаев. Вспомним расправы над первыми христианами во времена Римской империи. Богата драматическими сюжетами на эту тему и наша отечественная история. То борьба с распространением христианства, то насильственное приобщение к нему (см. очерк о Владимире Святом). А кто теперь сосчитает, сколько тысяч или миллионов ревнителей старой веры погибло во время и после реформ Никона.

Казалось, правители одумались, оглянувшись на то, что натворили, отступились от права на человеческую совесть, дав возможность каждому верить в кого хочешь или не верить вообще, предоставив теологам, философам, людям науки в ученых спорах доказывать истину, не прибегая к насилию и тем более – оружию.

Появление воинствующего материализма в России XX в., через сотни лет устоявшейся в цивилизованном мире веротерпимости, означало возврат нашей страны в Средневековье, как по целям, поставленным руководителями государства, так и по методам их достижения.

Ленин выдвинул фантастическую задачу – уничтожить у людей веру в Бога. Будучи образованным человеком, зная предшествующую историю, он должен был понимать, сколь многотрудно, уж не говоря об аморальности, это предприятие. Возможно, его вдохновлял пример Владимира Святого, сумевшего заставить подданных отречься от одних богов и поверить в других. Впрочем, это уже из области домыслов, а мы будем говорить не о том, что Ленин думал, а что делал, к чему призывал. Когда Ленин стал воинствующим материалистом, сказать точно трудно.

В 1905 г. в статье «Социализм и религия» он требует всего лишь отделения религии от государства, при этом намереваясь бороться с «религиозным туманом чисто идейным и только идейным оружием, нашей прессой, нашим словом». Хотя уже тогда он называет религию «средневековой» плесенью.

С годами вождь становился нетерпимее к Богу и тем, кто не разделял его антирелигиозного фанатизма. В 1913 г. Ленин писал Горькому по поводу его статьи о Достоевском: «…всякая религиозная идея, всякая идея о всяком боженьке, всякое кокетничанье даже с боженькой есть невообразимейшая мерзость,… самая опасная мерзость, самая гнусная зараза». По Ленину получалось, что ничего нет в жизни страшнее веры в Бога. Он даже не допускал мысли о каком бы то ни было благотворном влиянии на человека христианских заповедей.

Не приди большевики к власти, не окажись Ленин главой правительства, ему бы ничего не оставалось, как бороться с религией только идейным оружием. И, наверное, ничего бы плохого в этом не было.

Но этот человек, на биологическом уровне ненавидевший все связанное с Богом, в окружении соратников, разделяющих его убеждения, становится главой государства. Как ненужный хлам отбрасывается некогда провозглашенная идейная борьба как единственно возможная, и начинается тотальное наступление на церковь, включая физическое уничтожение священников, реквизицию церковного имущества, запрет на печатание и распространение священных книг и т.д. Счет убитых священников в первые же годы советской власти велся на многие тысячи. За 1918–1919 гг. только в Петрограде их было расстреляно более 550 человек.

Казалось бы, дальше некуда. Но нет, это было только начало. Европа не знала ничего подобного с окончания Средневековья с его религиозными войнами и инквизицией, Россия была избавлена от преследований на почве вероисповедания Екатериной II. И вот через столетия страна погружается в пучину мракобесия. Помимо закрытия практически всех монастырей, многих церквей, проводилась и такая «работа», как провоцирование раскола церкви, с тем чтобы одна группа священников боролась с другой, уничтожая друг друга; поощрение разного рода сект и ересей и т.д.