Текст книги "Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969"
Автор книги: Виталий Федоров
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 54 (всего у книги 61 страниц)
Глава 133. ПРИБАВЛЕНИЕ СЕМЕЙСТВА
В декабре 1962 года я решил выполнить своё обещание, данное Рае почти год назад: «Будет у тебя мальчик». И в январе, когда Рая пожаловалась на подташнивание, особенно при приготовлении пищи, я понял, что у нас всё получилось. Я обрадовался, но внешне старался этого не проявлять, поскольку ликовать в тот момент, когда жене плохо, было как-то неудобно. В то время не делали никаких УЗИ, и узнать пол ребёнка заранее было невозможно. Но я очень хотел и надеялся, что у нас будет сын.
Мне запомнился июнь 1963 года, когда Рая, будучи на седьмом месяце беременности, поехала в Нижний Тагил на летнюю сессию в педучилище. Я отпросился с работы и последовал за ней.
У педучилища не было своего общежития, и Рая квартировала в частном доме. Было жарко. Хозяйка в огороде поливала растения. Мы вышли к ней подышать воздухом. На участке у них был душ, и она предложила нам там освежиться. Мы с радостью согласились. Зашли вместе, хотя кабинка была рассчитана на одного человека. Мы всё-таки поместились. Какое блаженство – в жару принять прохладный душ, да ещё и с любимым человеком!
Когда мы, полуодетые, в хорошем настроении вышли из кабинки, женщина, как бы завидуя, сказала:
– Какие вы счастливые!
– Вот наше счастье, – поглаживая голый, довольно солидный живот Раи, ответил я.
На следующий день у Раи был последний экзамен – математика. В училище мы пошли вместе. У дверей аудитории собралась толпа девушек, ждущих своей очереди. Мы с Раей договорились, что если возникнут сложности, она постарается передать мне записку. Так она и сделала. Я получил бумажку с на первый взгляд несложной задачкой. Но почему-то я никак не мог собраться с мыслями, волновался даже больше, чем когда сам сдавал экзамены. Тут меня окружили девчата и стали успокаивать. Я взял себя в руки, и они отошли, чтобы не мешать. После этого я довольно быстро всё решил и передал записку Рае через студентку, которая входила на экзамен. Вскоре моя жена вышла, получив четвёрку.
Мы зашли в дом, где она квартировала, рассчитались с хозяевами, поблагодарили их и поехали домой. С этого дня мы оба стали считаться второкурсниками, поскольку я тоже немного раньше сдал сессию в СГИ. После окончания сессии Рая получила заслуженный очередной отпуск, плавно перетёкший в декретный. На работу ей было нужно выходить теперь через четыре с половиной месяца.
По всем нашим прикидкам и медицинским показателям Рая должна была родить в конце августа. Её положили в роддом, но роды всё не наступали. Ей так надоело там лежать, что она даже попросила меня принести лестницу, чтобы она смогла спуститься из своей палаты на втором этаже вниз и сходить домой. Я даже чуть ли не всерьёз задумался, где бы я мог найти такую лесенку. Невдалеке находился «Больничный посёлок», состоящий из одноэтажных частных домов. Наверное, кто-нибудь там мог бы одолжить стремянку. Но вообще-то я не собирался совершать подобную авантюру. А через день жена родила.
Было четвёртое сентября. Я пришёл, как обычно, проведать и поговорить через окошко. Раи не было, а мне сказали подойти к дверям. Я подошёл. Сквозь закрытую дверь до меня донеслись слова медсестры:
– Родила сына.
Почему-то я услышал «два сына», и от радости даже подпрыгнул. А Рае потом рассказали, в какой восторг пришёл муж, когда услышал о сыне. В это время ко мне подошёл мой однокашник и коллега Евгений Назаров и спросил:
– Чему радуешься?
– Мне только что сказали: «родила двух сыновей»!
– А я вот так не радуюсь, моя супруга уже четвёртого сына родила. А мы так хотели девочку! Но всё равно, для порядку пойду выпью за нового человека.
Наш новорождённый был весом больше четырёх килограммов. Роды были тяжёлыми, Рае помогали врачи. Её животик перед родами тоже был солидным, поэтому меня и не удивила послышавшаяся фраза о двойне. Так на двадцать третьем году жизни Рая стала мамой, а я в тридцать один стал отцом сына, которого искренне хотел.
Назвали мы его Николаем в честь моего отца, погибшего на фронте в Великую Отечественную войну в 1943 году, то есть двадцать лет назад.
С ребёнком было всё хорошо, и его выписали через неделю после родов, раньше Раи. Правда, фактически он оставался в роддоме с мамой. У неё было высокое давление, и врачи не хотели её выпускать. Ещё через два дня Раю согласились выписать, но мне пришлось дать письменное обязательство помогать ей во всём и следить за здоровьем. Я забрал их из роддома и через девять дней после рождения нового человека мы втроём пошли домой.
Глава 134. МОИ ПОМОЩНИКИ КОЛЯ И ВАЛЕРА
Как-то мы с Колей Петуховым[50]50
Я о нём упоминал в главе 127. (Прим. авт.)
[Закрыть] решили, что хватит питаться всухомятку, и надумали готовить себе на работе обеды. У нас там была электроплитка и кастрюля. Купили манной крупы. Вскипятили в кастрюле воды и высыпали туда крупу. Кулинары из нас были никакие – ни один не знал, сколько нужно сыпать и что делать дальше. Видимо, с количеством крупы мы всё-таки переборщили, поскольку скоро кипение прекратилось, а из кастрюли стала подниматься раздувшаяся белая шарообразная масса. С неприятным шумом она хлюпала, выстреливала белыми шариками, опадала, а потом снова поднималась на опасную высоту.
Мы как заворожённые стояли и наблюдали за процессом варки. Через некоторое время запахло гарью. Мы посчитали, что обед готов. Попробовали горячую, но оказавшуюся совершенно несъедобной массу, внутри которой попадались комочки даже не размокшей крупы.
Мы признали своё поражение. Всё варево вывалили на улицу. С горем пополам отмыли кастрюлю и больше никогда не пытались готовить обед на работе. Может быть, нам нужно было начинать с чего-нибудь попроще – например, супчика.
После того, как мы с Петуховым носили столбики из карьера для постройки нашего сарая, он, видимо, посчитал, что я ему обязан по гроб жизни, и буду закрывать глаза на его выходки, а иногда и работать за него. Он стал нередко в вечернюю и ночную смену приходить на работу под хмельком, а в утреннюю – с похмелья. Он вообще был большим любителем выпить, не скрывал этого и даже этим кичился. Возможно, его испортило хобби, которое он превратил во вторую работу. Он был музыкантом в городском духовом оркестре. По обычаю, заведённому у нас, ему часто приходилось провожать в последний путь людей, которых он называл «жмуриками». А на похоронах никогда без выпивки не обходилось. Я пытался его образумить, но он в ответ лишь нахальненько ухмылялся.
Лишь теперь я понял, почему машинист Тыринов от него отказался и «передал» мне. Сам же Петухов жаловался на своего старого машиниста: «Тыринов не давал мне целый месяц управлять локомотивом. Мне было так плохо!»
Николай любил ездить за управлением, и я ему обычно не отказывал, когда он был трезв. Но это случалось всё реже и реже, и в конце концов я тоже воспользовался методом Тыринова. Когда Петухов в очередной раз пришёл на работу «не в форме», я заявил:
– С сего дня лишаю тебя управления локомотивом в течение месяца. Если не исправишься, то мы расстанемся.
С неделю он держался, а потом снова пришёл в вечернюю смену под хмельком. Впервые стал извиняться:
– Ну как не выпить, когда все пьют! И мне подносят – после похорон-то.
– Значит, из тебя никогда машиниста не получится, – сделал я вывод. – Так и будешь работать в похоронной команде.
Было видно, что он обиделся, но ничего не сказал. А в ночную смену он снова пришёл выпивши. Мы заехали под погрузку вперёд электровозом в сторону тупика. Начали грузить с хвостового вагона. Мой помощник постелил на полу кабины телогрейку и улёгся спать. Я следил за погрузкой сам, по сигналу с экскаватора подавал вагоны вперёд. Когда догружали последний вагон, с ковша прямо перед электровозом упал крупный камень. Подали сигнал отправления. Я разбудил помощника и сказал:
– Коля, перед электровозом упал большой камень, ты его убери.
– Хорошо. – Он пошёл к хвосту поезда, даже не остановившись перед вагонами. Я ему крикнул:
– Ну что там?
– Всё нормально, – даже не оборачиваясь, ответил Петухов и пошёл дальше.
Я ему не поверил. Сошёл с электровоза, подошёл к тому месту, где видел падающий камень. Он, конечно, никуда не исчез, а лежал прямо перед электровозом. Если бы я поехал, локомотив мог бы получить серьёзные повреждения и сойти с рельс. Я догнал Петухова, позвал его назад к электровозу и показал лежащий камень. Он молча начал его убирать, я ему помог. Вдвоём мы управились без помощи погрузчиков. Я был уверен, что этот камень Петухов не мог не заметить. Возможно, он хотел мне навредить. Этого я ему уже никак не мог спустить. Утром после смены я ему сказал:
– Больше со мной работать не будешь. И ты знаешь, почему.
Я зашёл к начальнику смены и попросил у него другого помощника. Петухов ещё какое-то время поработал у других машинистов, но в конце концов его уволили. А мне он всё-таки насолил. В моё отсутствие зашёл к нам и попросил у Раи пятьдесят рублей, пообещав, что отдаст их мне. Поскольку Рая его знала, то одолжила ему нужную сумму. Я думаю, понятно, что он её никогда не вернул. Да и вообще я его никогда больше не встречал. К слову, пятьдесят рублей в то время составляли треть моей месячной зарплаты.
* * *
В последнее время на нашем поезде стажировался у Петухова молодой парнишка. Звали его Валерой, было ему 18 лет. Он был высокорослый, стройный, симпатичный юноша с чёрными кудрявыми волосами. Он был футболистом и играл за сборную города. Я даже ходил на футбол, когда он играл. Он закончил у нас стажировку, но с местом работы так и не определился.
Я намекнул начальнику смены насчёт Валеры, и мне дали его в следующую смену. Мы с ним проработали с неделю, всё было хорошо. Но в один не очень прекрасный для нас с ним день мы поехали в карьер. Миновали крутой спуск, нас приняли на ровный тупиковый путь по разрешающему светофору. Мы ехали вперёд электровозом, соответственно, из тупика должны были выезжать вагонами вперёд. Поэтому я высадил помощника у стрелочного поста.
Стрелочница перевела стрелки, а старшая включила нам светофор. Этот участок не был оборудован автоблокировкой. Помощник, который находился на площадке последнего вагона, подал мне сигнал отправления. Но как только я разогнался, как увидел, что он сигналит мне «тише». Я затормозил, но не экстренно, так не видел и не знал, что там впереди. Предположил, что следующий светофор, которого мне не видно из-за «перелома» профиля и изгиба пути, горит запрещающим. Замечу, что в карьере из-за частых взрывных работ ставили только карликовые светофоры[51]51
Карликовые светофоры располагаются на небольшой высоте над землей, как правило, на бетонном блоке или низком столбике. (Прим. ред.)
[Закрыть]. Вдруг я почувствовал сильный толчок и увидел, что мой хвостовой вагон задрался вверх, почти до контактного провода. Поезд остановился. Первой промелькнула мысль о том, что я столкнулся с поездом, хотя вины моей в том нет. И тут же я ужаснулся: «Там ведь Валера, что с ним случилось?»
Я спрыгнул с электровоза и помчался к месту столкновения по правой стороне, откуда видел сигнал помощника. Но я никого не встретил. И на месте столкновения не было никаких следов чьего бы то ни было присутствия. Площадка, на которой находился перед столкновением мой помощник, была раздавлена в лепёшку и задрана высоко вверх.
Тут подбежала локомотивная бригада с поезда, с которым мы столкнулись. Первым делом я спросил:
– Ребята, вы не видели моего помощника?
Машинист Мельников меня успокоил:
– Он побежал к тебе на электровоз по этой стороне.
У меня сразу отлегло от сердца. Значит, жив, здоров, просто мы бежали навстречу друг другу по разным сторонам состава. Валера оказался молодцом, не растерялся в экстремальной ситуации, даже успел выбрать, в какую сторону безопаснее спрыгнуть на ходу поезда. Действительно, с правой стороны было много крупных камней, а слева, куда он соскочил, было ровное междупутье. Наверное, помогла ему уцелеть и спортивная сноровка. Кстати, на хвостовом вагоне имелся стоп-кран, но Валера им не воспользовался. Наверное, не было возможности – надо было спасать свою жизнь.
Когда мы немного пришли в себя и успокоились, решили пойти и внимательнее посмотреть на результаты столкновения. Мы определили, что пять вагонов-думпкаров были целы, лишь хвостовой вагон был повреждён. Все его тележки стояли на рельсах, собравшись в одну кучу. Задняя автосцепка была сломана и валялась на обочине, задний борт отлетел, а кузов вагона встал на дыбы.
Вскоре подъехали начальники, а также подошёл локомотив со специальным аварийным вагоном, в котором имелись различные тросы и подъёмные механизмы. Нас разъединили с хвостовым вагоном, поставили в тупик. Стащили кузов нашего думпкара с того, на который он забрался, поставили на свои тележки. Работы возглавлял заместитель начальника Воротников, опытный и умелый руководитель.
Наш хвостовой думпкар требовал капитального ремонта, так же как и столкнувшийся с ним вагон другого состава. При разборе аварии стрелочница призналась, что отправила нас на занятый путь. Её наказали не очень строго – дали возможность «нарастить мускулатуру», работая в течение трёх месяцев на прокладке и ремонте железнодорожных путей. После проведения «следственных экспериментов» с нас сняли всякие подозрения в халатности. Временно нам дали вместо поломанного другой хвостовой вагон – малогабаритный, грузоподъёмностью всего 50 тонн – в два раза меньше обычного.
После этой аварии Валера проработал со мной ещё с полгода, а затем уволился по собственному желанию. Ему скоро предстояло идти в армию, а он был избалован женским вниманием и решил немного погулять до службы. Я его понимал. После Валеры у меня довольно длительное время не было постоянного помощника.
* * *
Недалеко от города в болотистой местности был устроен отвал пустой породы. Там построили железнодорожную станцию Мокринскую, к которой была подведена двухпутная десятикилометровая железная дорога, идущая от станции Пионерская. Оборудованный автоблокировкой участок был длинным, ровным и без кривых. В общем, это был единственный участок железнодорожного пути, где было можно прокатиться и ублажить русскую душу быстрой ездой.
Вскоре и мне удалось побывать на этом отвале. Там уже работали два экскаватора, которые были ранее привезены сюда и собраны тут же, на месте. Вначале они проваливались в болото, но потом сюда начали ссыпать пустую породу и камни из карьера, и образовалась твёрдая площадка для техники.
Мы привезли состав из камней, выгрузили их под экскаватором и поехали обратно порожняком вперёд вагонами. Мой помощник ехал на хвостовом вагоне. Вдруг сзади себя я услышал звуковой сигнал чужого электровоза. Оглянулся, и увидел, что по соседнему, «неправильному» пути в нашу же сторону быстро идёт поезд, явно намереваясь нас обогнать. Я добавил скорости, и почти до станции Пионерской мы шли бок о бок, так, что даже наши вагоны-самосвалы заметно качались от создаваемых двумя поездами воздушных потоков и вибрации.
Светофор открыли нам, так как мы ехали по «правильному» пути. Зачем было нужно пускать два поезда почти одновременно по разным путям, я не мог понять. В принципе, этот вопрос нужно было задать поездному диспетчеру, но никто этого делать не стал, поскольку всё обошлось без происшествий, если не считать нашей удалой гонки. Моим помощником в той поездке был татарин. Когда он пришёл на электровоз, то был явно напуган и, волнуясь, сказал:
– Могли быть жертвы!
Вероятно, он имел в виду себя. Ранее ему не доводилось ездить на такой большой скорости. Я стал его успокаивать:
– Да нормальная это скорость, просто раньше у нас никогда не было такого длинного и ровного перегона. А думпкары всегда качаются, просто на малых скоростях это не так заметно.
Было похоже, что я его не убедил, поскольку со мной он больше не работал. С помощниками у нас вообще всегда была напряжёнка. Зарплата у них небольшая, работа пыльная и опасная. На раскомандировках часто просили помощников поработать в выходной день, кое-кто соглашался.
* * *
Накануне 1964 года меня перевели с чешского электровоза №111 на вновь поступивший с завода ЕЛ1 под номером 680. Первое время я находился на сборке в депо, так как был назначен старшим машинистом.
В это время на Южном рудоуправлении (ЮРУ) произошёл, можно сказать, несчастный случай. Машинист и помощник отравились спиртом, который они набрали из спиртораспылителя электровоза. На локомотивах спирт используется для предотвращения ледяных пробок в тормозной магистрали поезда при минусовой температуре воздуха. Технический спирт (он был вовсе не этиловым, как думали машинист с помощником) обычно заливали лично руководители пунктов техосмотра. История имела печальный конец. Машинист умер, а помощник долго провалялся в больнице, но его всё-таки удалось спасти.
Вот этот случай заставил директора ЦРУ прийти к нам в депо, чтобы выяснить обстановку и предупредить наше начальство. Он подошёл ко мне и спросил:
– Где на твоём электровозе находится спиртораспылитель?
Я не знал, о чём честно ему и сообщил. Директор повернулся к сопровождавшим его начальникам и полушутя констатировал:
– Этот не выпьет.
Они не стали больше у меня ничего спрашивать и отошли. А я для себя решил, что вообще-то надо изучать устройство нового локомотива – конечно, не ставя целью обнаружить источник спирта. Подробной литературы на русском языке не было, лишь на задней стенке кабины в рамке висела электрическая схема. А в другой кабине обнаружилась схема воздушных магистралей, где, кстати, был указан и спиртораспылитель (на своей старой «Шкоде» я, конечно, и так знал, где он находился).
* * *
У нас появилось новшество. На локомотивах стали устанавливать радиосвязь. В одной из кабин размещалось радиооборудование, а трубки имелись в обеих кабинах. На крышу установили наружную антенну.
Вскоре я выехал на новом электровозе на линию.
Глава 135. ЖИТЕЙСКИЕ БУДНИ
Поскольку у нас с Раей ожидалось прибавление семейства, мой брат Женя перешёл жить в общежитие. А у нас третьи жильцом стал маленький человечек – Николка. Надо сказать, ночами он нас почти не тревожил. Всё самое «интересное» происходило днём. Как-то дали ему клочок газеты. Он тут же принялся его рвать, сопровождая процесс громким криком. Эта реакция нас настолько удивила и восхитила, что мы часто давали ему газету, пока он не сорвал голос.
1964 год мы встречали дома, без гостей. К празднику купили мороженой клубники. Ребёнку уже исполнилось четыре месяца, ну как было не дать ему попробовать? Он с удовольствием съел ягоду, и «попросил» ещё – это было видно по его глазам и движению губ и языка. Мы дали ещё. На следующий день у него начался понос, он стал плакать, видимо, болел животик. Родители мы были неопытные, но в больницу не пошли, а стали лечить ребёнка народными средствами. К счастью, ничего более серьёзного мы не натворили, болезнь отступила.
Молодая семья из нашей «коммунальной» квартиры переселилась в освободившуюся комнату соседнего дома. Я даже помогал переносить их вещи. С нами остались ветеран с супругой.
После нового года я пришёл на приём к начальнику цеха, чтобы узнать ситуацию с жильём.
– Когда я могу получить квартиру? – спросил я.
– Наверное, через год.
– А почему так долго?
– Мы сейчас расселяем улицу Шахтёрскую, а в следующем году очередь улицы Милицейской. Это рано или поздно должно случиться, поскольку она находится над богатой рудой, и карьер расширяется в этом направлении. Так что придётся вам немного подождать.
«Немного» для начальника мне казалось целой вечностью. Но я задал второй вопрос:
– Как устроить ребёнка в ясли?
– Пиши заявление. Я подпишу, а затем в профком.
Председатель профкома объяснил, где находится детский сад с ясельной группой. Оказалось, что это довольно далеко, почти на другом краю города. Но делать было нечего. Через нашу улицу пустили маршрутный автобусик, но он ходил редко и нерегулярно, и его приходилось долго ждать. Особенно неприятно было зимой. Иногда я возил Николку на санках. А когда я был на работе, его отвозить приходилось Рае. И с работы в течение дня она тоже ходила в ясли, чтобы кормить сыночка грудью. К счастью, её школа была от садика недалеко.
Купали Николку мы почти ежедневно в ванночке, сделанной из оцинкованного железа. Температуру воды мамочка проверяла локтем, опуская его в воду, которую нагревали в тазике на плите печки.
Коля очень любил свою маму и выражал это своеобразно – таскал её за волосы, сидя у неё на руках. Да так крепко вцеплялся своими малюсенькими ручками, что приходилось мне помогать в освобождении. Та же участь подстерегала бабушку Анну Николаевну, когда она приходила к нам и брала Колю на руки. Один из моментов освобождения бабушкой свой дочери от «дурно воспитанного мальчика» даже оказался запечатлён у нас на фотографии.
Время шло, мальчик рос. Был он очень «ранним»: в шесть-семь месяцев от роду уже знал свои игрушки по названиям, показывал указательным пальцем, где зайчик, где бегемотик, и даже где у бегемотика ротик. Первые слова он сказал в восемь месяцев. Чётко называл маму и почему-то шёпотом – папу. Ещё через месяц говорил уже довольно много слов.
В это время Рая покинула нас на целых двадцать дней. Она пропустила зимнюю сессию, и теперь ей предстояло сдавать экзамены и зачёты за весь второй курс. Николка остался без материнской ласки и грудного молока. У меня тоже был учебный отпуск для сдачи экзаменов в институте. Утром я отвозил на коляске Колю в ясли, а вечером забирал домой. Анна Николаевна иногда приходила к нам и готовила ужин, но ночевать никогда не оставалась. Я питался в основном в столовой, а вечером мы с Колей чем-нибудь перекусывали. Коленька сильно скучал по маме и часто её вспоминал. Я тоже скучал по своей Зайке. Как-то я дал сыну фотографию мамы. Он сначала внимательно её рассматривал, а когда узнал портрет, то стал гладить изображение своей ручкой, пытался поцеловать, говорил: «Мама, мама». Я отвлёкся от него буквально на минутку, а когда посмотрел снова, увидел, что он своими острыми зубками по маленькому кусочку отрывает нижний уголок фотографии. Эта фотография хранится у нас и поныне, как доказательство сыновней любви.
Наконец, наша мама Зая (я иногда её так называл) успешно сдала все экзамены и вернулась домой. К её приезду я тоже сдал свою сессию за второй курс СГИ. Мы были очень рады возвращению мамы. Она привезла набор красиво иллюстрированных детских карточек. Коле они очень понравились. На одной из них была изображена женщина на кухне, готовящая обед. Ребёнок спросил:
– Кто это?
– Тётя Мотя, – ответила мама, прочитав надпись на карточке.
– А что она делает?
– Кашу варит.
– Тётя Мотя кашу варит! – вот так он выдал нам в десять месяцев связное предложение, которое сам соединил из двух частей.
А вот ходить он ещё не умел, и даже ползать не хотел. Передвигался сидя, при помощи рук подпрыгивая на попке. У Раи был очередной отпуск, и мы решили научить нашего малыша ходить. Купили ходунки на колёсиках. К их верхней квадратной раме крепился специальный ремешок, который пропускался между ног ребёнка для страховки. Конструкция была разумная, но неустойчивая. Если дома ещё можно было худо-бедно, придерживая её руками, давать ребёнку небольшую свободу, то для улицы она совсем не годилась. Гладких асфальтированных площадок у нас не было, и небольшие колёсики цеплялись за каждую неровность.
Но как бы то ни было, к году Николка уже научился ходить самостоятельно.
* * *
После окончания второго курса Рая оказалась «на карандаше» у гороно, как будущий учитель начальных классов. Учиться ей оставался один год.
Тем временем на окраине Асбеста в негустом лесу построили большую среднюю школу №30. По проекту она должна была оказаться в центре нового микрорайона города, но пока была с трёх сторон окружена лесом. Директором этой школы назначили мужчину средних лет по фамилии Кооп. Был он немцем по национальности, но прекрасно и безо всякого акцента говорил по-русски. Буквально за два дня до начала учебного года он пригласил в свою школу Раю.
Мою жену в новой школе встретила завуч начальных классов Попова, и вместе с ней зашла в кабинет директора. Там состоялось знакомство и собеседование. Рае предложили вести третий класс. Она согласилась.
На следующий день ей предстояло появиться в гороно с паспортом и трудовой книжкой. Она зашла в свою старую одиннадцатую школу за документами и принесла их домой. Я посмотрел на паспорт, и внутри меня что-то шевельнулось. Я раскрыл его и спросил у жены:
– Откуда ты его принесла?
– Из школы, а в чём дело?
– Так это же мой паспорт!
– Вот это номер! Когда меня просили принести в школу документы, я даже не заглянула вовнутрь, просто взяла и отдала. А им, видимо, он тоже не очень нужен оказался, если они даже не заметили, что это не мой паспорт. Да и в любом случае мне его должны были вернуть, но, видимо, забыли.
Кстати сказать, пропажу своего паспорта я обнаружил недавно, когда он мне для чего-то понадобился. Я предпринял все возможные меры для розыска документа, но так его и не обнаружил. В конце концов дней десять назад я пошёл в милицию «с повинной». Там молодая капитанша попросила меня написать заявление с указанием обстоятельств потери документа. Затем она мне выписала штраф в размере десяти рублей и сказала, когда прийти на приём.
Штраф я оплатил, но в следующий раз пришёл уже со своим старым счастливо найденным паспортом. Начальница предложила мне сесть за стол. Тут зазвонил телефон, она отвлеклась от меня и начала говорить что-то в трубку. От нечего делать я рассматривал всё, что находилось у неё на столе. Обратил внимание на большое количество разноцветных карандашей, которые, все как один были тупыми и безобразно когда-то заточенными. У меня «зачесались руки», и пока женщина разговаривала по телефону, я привёл все её карандаши в порядок.
Наконец, она закончила телефонный разговор, взяла мой паспорт, проверила каждую страницу. Спросила, где и как я его нашёл. Я объяснил, только не стал упоминать, что паспорт отсутствовал полгода, а я об этом и не догадывался. Она вернула мне паспорт и напутствовала:
– Больше не теряйте свой основной документ.
– Постараюсь впредь быть внимательнее, – пообещал я.
Деньги, конечно, она не вернула.
