Текст книги "Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969"
Автор книги: Виталий Федоров
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 61 страниц)
Глава 51. НОВШЕСТВА НА ГРАНИЦЕ
После смены командования пограничного округа и погранотряда началось «механическое» укрепление границы при помощи двухрядной колючей проволоки, закреплённой на двухметровых столбах. Ряды, между которыми было около пары шагов, дополнительно скреплялись растяжками из «колючки». Помимо этого, в каждом ряду находился сигнальный провод, который сигнализировал прямо на заставу, на пульт дежурного о попытке преодолеть заграждение: «Тревога». Если же нарушитель преодолевал проволочное заграждение, то на пульт подавался уже сигнал «Прорыв», при этом было понятно, в какую сторону прорыв – к границе или наоборот. Эта система называлась «Клён».
Кроме того, на участке нашей заставы построили три блиндажа. Два из них были расположены около стыков с соседними заставами – один прямо на горе Кюмбет, а другой – в ущелье, где находилась одиннадцатая застава. Третий блиндаж был недалеко от заставы. Все эти сооружения построили сапёрные войска, причём в кратчайший срок, всего за две недели. Всё это время сапёры не жили у нас на заставе, а располагались в палатках в нашем тылу. Сигнализационная система «Клён» была проведена ими примерно по линии погранзоны в тылу заставы, а блиндажи располагались, если можно так сказать, на переднем крае.
Несколько изменилась и наша служба на границе. Увеличилась численность людей в тревожной группе, так как «Клён» иногда срабатывал ложно – может быть, просто не был хорошо отлажен. Такое часто случалось при сильном ветре, грозе, да и животные (овцы, собаки) могли с непривычки натыкаться на «колючку». Каждое срабатывание требовало немедленного реагирования. Вот и бежала туда тревожная группа.
Из моих годков-земляков в дежурные связисты был назначен Миша Максимов. Он довольно быстро освоился с новой для него должностью и часто дежурил за пультом «Клёна» рядом с телефоном. В его ночные смены мы частенько ухитрялись переброситься несколькими фразами, не связанными со службой, но не злоупотребляли болтовнёй. В основном же звонили на заставу, чтобы узнать время – у нас же часов не было. В хорошую погоду мы определяли время по звёздам. Знали, что Полярная звезда неподвижна, а Большая Медведица вращается вокруг неё, делая оборот за сутки. Ещё одно созвездие мы называли «Ключ». Его звёзды имеют примерно одинаковую яркость и расположены буквой «Ч». Кажется, правильно это созвездие называется Пегас.
* * *
Однажды систему «Клён» пришлось преодолеть и мне с напарником. Нужно было проверить работу сигнализации, и нам дали команду форсировать двойное проволочное заграждение. День был дождливый, мы были одеты в плащи. Эти плащи, впитав некоторое количество воды, становились непромокаемыми и даже жёсткими. Вот их мы и набросили на колючую проволоку, после чего преодолели один ряд и оказались внутри заграждения. Затем перебросили плащи на другой ряд, и «Клён» остался позади. Не так уж и трудно оказалось его преодолеть.
В блиндажах теперь каждую ночь дежурили по три человека, чаще всего со служебной собакой. Однажды я был старшим в наряде, базировавшемся в блиндаже примерно на полукилометровом расстоянии от заставы. Одного из двух напарников я выставил часовым. Он находился на улице вместе с собакой. Внезапно караульный подал сигнал тревоги. Наша сигнализация была примитивной, но надёжной. Она представляла собой подвешенные в блиндаже две пустые консервные банки, провод от которых был выведен к часовому. Тот при необходимости дёргал провод, банки ударялись друг об друга и подавали этим сигнал тревоги. Мы с напарником мигом выскочили из блиндажа. Ночь, темно. Мы разбежались в разные стороны, чтобы залечь и изготовиться к стрельбе. Но до намеченного места мне добежать не удалось, поскольку на меня кинулась наша сторожевая собака, здорово цапнув за правую руку. Я ударил её прикладом, она завизжала и отбежала от меня. Я залёг, как было предписано инструкцией, и увидел приближающихся к нам людей. Как только они подошли чуть ближе, я скомандовал: «Стой, пропуск!» – Они остановились, назвали пароль и в ответ потребовали «отзыв». Я ответил. Оказалось, что это были проверяющие. Их было трое: начальник заставы, старшина и один из командиров отделений. Начальник поинтересовался:
– Почему ваша собака вначале зарычала и кинулась на кого-то из вас?
Отвечать за собаку пришлось мне:
– Возможно, она меня с нарушителем попутала. Мы же бежали, а вы были дальше и шли спокойно.
– А из-за чего она так жалобно завизжала?
– Мне пришлось ударить её прикладом, потому что она меня за руку укусила, – ответил я.
– Покажи-ка руку, – потребовал старшина и посветил фонариком. Увидев кровь на моём запястье, спросил:
– У тебя есть перевязочный пакет?
– Так точно. Я всегда ношу его с собой.
– Пошли в блиндаж, я там тебе руку перевяжу.
Старшина позвал одного из моих коллег посветить фонариком и быстро наложил бинт.
– Завтра подойдёшь ко мне, и мы обработаем рану, – сказал он в заключение.
Проверка ушла. «На часах» ребята стояли по очереди. А я, «солдат с раной», из блиндажа не выходил. Лежал себе на скамеечке и даже немного поспал. В принципе, это разрешалось, лишь бы рядом находился бодрствующий товарищ.
Когда мы утром возвращались на заставу, я спросил напарника-вожатого, почему тот отпустил собаку.
– Я и сам не ожидал от неё, что она на своих кинется, – оправдывался он. – И держал её свободно. А когда она набросилась на тебя, было уже поздно – она вырвала из рук поводок.
Утром я подошёл к старшине. Он промыл рану перекисью водорода, смазал края раны йодом, а на бинт изнутри нанёс какую-то мазь. После этого я несколько дней ходил в наряд с забинтованной рукой, иногда задумываясь о том, не бешеной ли была собака. Меня пугали, что после укуса собаки отправят в санчасть, где будут делать сорок уколов от бешенства. Но всё обошлось, рука скоро зажила, а я так и не «взбесился».
* * *
Тем временем я избрал оригинальный метод для самоутверждения. Заодно это должно было закалить мой характер, поскольку после того злополучного укуса я стал опасаться собак и немного из-за этого нервничал. В общем, я решил стать тренировочной «куклой» для сильных и злобных овчарок. Для этого мне пришлось нарядиться в специальный стёганый костюм, который закрывал голову, шею и остальные части тела. Рукава этого «наряда», тоже стёганые и довольно тяжёлые, были длиннее обычных почти на полметра.
Тренировка происходит так. Вожатый со служебной собакой или инструктор с собакой-следопытом прячутся где-нибудь за каменной глыбой, а «нарушитель», то есть я, одетый в тренировочный костюм, иду от них метрах в пятидесяти. Инструктор даёт своему псу команду обнаружить нарушителя (кажется, «нюхать» или «слушать»). После того, как собака берёт след, её отпускают с поводка и командуют «Фас!» – «взять». Она несётся со всех ног за своей жертвой, а «живая кукла» должна удирать, пока собака не остановит. А дальше начинается борьба. Главное – беречь лицо и шею. Задача «куклы» – не только защищаться, но и нападать. Моим оружием были длинные рукава куртки, вот ими-то я от души лупил этих зверей. На помощь ни мне, ни собаке вожатые и инструктора не торопились, хотели, чтобы их воспитанники побольше поупражнялись.
В первый день я тренировал трёх собак. Одна поставила мне хороший синяк на «мягком месте», другая – на предплечье, но ни одна не сбила с ног, хотя попытки такие были. Большой чёрный пёс умудрился запрыгнуть мне почти на плечи, и я еле сбросил его со спины.
Когда прошли синяки, я ещё разок испытал себя на двух собаках. В этот раз я встречал их лицом к лицу, разворачиваясь, как только они приближались. Я выставлял вперёд левую руку, изогнутую в локте, чтобы прикрыть лицо.
Подчеркну, что участие в этих тренировках было моим личным желанием, никто меня не принуждал и даже не просил. Для меня это было что-то вроде экстремального вида спорта. И он пошёл на пользу. После этого я уже никаких собак никогда не боялся.
На заставе было отделение собаководов. Командиром был младший сержант Афонин. Собак обычно тренировали они сами, но всегда были рады добровольным помощникам.
* * *
Как-то раз нам троим дали приказ выйти на охрану границы в ущелье на стыке нашей заставы с одиннадцатой, где был построен блиндаж. В младшие наряда мне дали двух, мягко говоря, трудных «переростков».
Первым был Ветров, направленный на нашу заставу «на исправление», но так и не исправившийся. Он и в казарме вёл себя вызывающе, особенно перед молодыми. Его любимой дурной привычкой было заламывать кому-нибудь руки или жать их так, чтобы было больно. Разок и я почувствовал его силу, он действительно был силён «как чёрт». Ветров был старше меня на два года как по возрасту, так и по сроку службы.
Второй, Степанов, был старше меня на год, но служил на полгода меньше. Невысокого роста, невзрачный на вид, а изображал из себя «крутого», кичился своим, якобы, криминальным прошлым. Возможно, что-то и было такое, не зря же он попал в армию не со своим возрастом. Но бывших зэков, вообще-то, на границу не брали. Впрочем, всякое могло случиться.
Вот такие «солдафоны» попали ко мне в наряд. Когда мы дошли до блиндажа, уже стало совсем темно, а внутри него и вовсе «хоть глаза выколи». Нащупали земляную лавочку. На правах старшего я спросил:
– Кто из вас первым пойдёт часовым?
Молчание. Выдержав театральную паузу, Ветров произнёс:
– Ты что? Стоять на улице, когда у нас такой блиндаж! Поспим по очереди, да и вернёмся на заставу утром.
– Ты, Ветров, где находишься? – оборвал я его. – По-моему, на границе.
– Будешь ты мне ещё мораль читать! Выискался, тоже, начальник, – хамовито ответил тот.
Я возразил:
– Не выискался, меня назначили. Так что, желающих идти часовым нет?
Оба промолчали. «Видимо, и Степанов попал под его влияние», – подумал я, а вслух сказал:
– Что ж, тогда пойду я. Буду стоять до утра, и ничего со мной не случится, уж будьте спокойны.
Я вышел из блиндажа и занялся исполнением непосредственных обязанностей часового, охраняя границу, себя и своих «молодчиков». Прошёл час или чуть больше, когда из блиндажа выглянул Степанов.
– Давай я пару часов постою, – предложил он.
– Хорошо, становись. – Я указал ему наиболее опасные направления, куда следовало обращать больше внимания. Именно по этому месту однажды прошёл шпион.
Через два часа Степанова сменил Ветров. Потом они сменили друг друга ещё по разу, а на рассвете я заменил Ветрова. Так закончился этот непростой для меня наряд.
Мне было интересно, что же заставило их в конце концов изменить первоначальное решение? Возможно, они боялись, что я пожалуюсь начальнику (хотя я бы этого делать не стал). А может, «заговорила» совесть? Ведь долг – не простое слово. Хотелось бы верить, что это было «не за страх, а за совесть».
Больше у меня за всю службу конфликтов в наряде не было.
* * *
После того, как мне пришлось выстрелить из ракетницы в собаку-волкодава, у меня появилось желание получше узнать это «оружие», испытав ракеты в разных ситуациях. Мы возвращались после ночного бдения возле блиндажа на стыке с одиннадцатой заставой. Было уже светло. Моими подчинёнными были другие ребята (не те, про которых я писал только что).
В ущелье, по которому мы шли, протекала горная речушка, и я надумал пустить ракету в воду, проверить, погаснет она или нет. Я выстрелил, целясь недалеко от берега. Каково же было наше удивление, когда ракета, вместо того, чтобы пробить водную гладь, отскочила от неё, как от гранита, и начала скакать по камням противоположного берега, пока не сгорела.
В другой раз я надумал стрельнуть ракетой в замкнутом пространстве. Летом ночи короткие, а наряд всё равно восьмичасовой. Поэтому утром появлялась некоторая свобода действий. Мы находились в самом ближнем к заставе блиндаже. Правда, вход в него был расположен с противоположной стороны, и если бы даже ракета выскочила наружу, вряд ли с заставы бы её заметили. В общем, я попросил ребят отойти подальше от блиндажа, сам зашёл внутрь и выстрелил прямо в каменно-земляную стену. Ракета начала метаться по внутреннему, почти квадратному периметру. Я еле успел выскочить, не получив ожогов. Ракета «побесилась» некоторое время и погасла.
Вот такие шалости я себе позволил. Но больше ракет без дела не жёг.
Глава 52. БОЕВЫЕ УЧЕНИЯ
Границу укрепили технически, после чего взялись за нас. Командование решило проверить, насколько мы мобильны и готовы ко всяким случайностям. К нам на заставу прибыл заместитель командира части по боевой подготовке, майор, решивший проверить эту самую боевую готовность.
Задумка его была такой. Во время, когда большинство пограничников отсыпаются после наряда на заставе, их должна была разбудить команда: «Застава, к бою!»
Как это часто бывает, сюрприза у майора не вышло. Нас заранее предупредил командир отделения Фокеев. Он подошёл ко мне, разбудил и шёпотом передал, что будет объявлена боевая тревога, по которой я должен буду выскочить с оружием – пулемётом – на улицу через окно и занять место в своём окопе. У каждого отделения были свои окопы, соединённые траншеей.
Надо заметить, что застава была построена без учёта экстремальных ситуаций. Выход из казармы был всего один, и тот через столовую, Ленинскую комнату, коридор между ней и сушилкой, а далее через узкую, длинную веранду. Можно себе представить, как полсотни вооружённых солдат стремится выскочить одновременно на улицу через этот лабиринт!
Сразу после предупреждения командира отделения о тревоге я под одеялом тихо натянул брюки, надел гимнастёрку, и так ждал команду. Как только раздалось громкое: «Застава, к бою», – я спрыгнул с койки, накинул портянки на сапоги и одним движением сунул ноги в кирзачи вместе с портянками. Подбежал к пирамиде с оружием, схватил свой пулемёт, коробку с дисками и две своих гранаты. Перемахнуть одним движением через подоконник с таким грузом смог бы разве что Терминатор. Мне пришлось вначале забраться на подоконник, и лишь затем аккуратно спрыгивать с него, стараясь ничего при этом себе не сломать. Оружие тоже надо было беречь. Приземление вышло удачным, после чего я побежал в окоп, где оказался одним из первых. Тихонов, мой «второй номер», подбежал позже, но всё-таки прихватил одну коробку с дисками и свою винтовку.
Мы зарядили диск в пулемёт и доложили:
– Пулемёт номер один к бою готов!
Здесь и там докладывали о готовности к бою другие солдаты. Заминка вышла лишь со станковым пулемётом «Максим». Он обычно стоял в казарме в собранном и готовом к действию виде, и его даже на стрельбище не выносили из-за громоздкости. А тут это оказалось необходимо. Пулемётный расчёт из трёх человек покатил его по «лабиринту» и застрял у одного из порогов, преградив путь стрелкам. Получилась небольшая пробка. К счастью, «дорогу» удалось довольно быстро освободить. Через две минуты вся застава была готова к бою. Замечание от проверяющего было только одно – застрявший на десяток секунд «Максим». А что было бы, если бы нас заранее не предупредили, и мы бы не выскакивали через окна?
* * *
На следующий день заместитель начальника отряда решил на нашем участке провести боевые учения «по ликвидации банды террористов, перешедшей из Турции через границу».
«Бандой террористов» были солдаты нашей заставы, вооружённые автоматами. Их было человек восемь. Руководителем, а точнее, «предводителем террористов» был сам майор, верхом на коне.
Группой захвата командовал начальник нашей заставы, старший лейтенант Кириллов. Он набрал десять автоматчиков и построил их в казарме. Увидев, как я поднимаюсь с постели, начальник обратился ко мне:
– Фёдоров, бери пулемёт и быстро становись в строй.
– Слушаюсь, товарищ старший лейтенант!
Умываться было некогда. Я по-быстрому оделся, взял пулемёт и диск с сорока пятью боевыми патронами. Сразу вставил диск в пулемёт и встал в строй. Командир поставил нам задачу: «Задержать банду террористов, перешедших границу и двигающихся к нам в тыл. В случае их сопротивления – уничтожить».
Я знал, что предстоят учения. И задумался над тем, что если придётся стрелять, то получится стрельба по своим. Но времени обсудить это с начальником не было, мы бегом двинулись в район прорыва. Этот участок представлял собой гору Кюмбет, где наш условный противник сосредоточился для броска в Арцепское ущелье. Мы залегли и ждали, когда «банда» подойдёт поближе.
Я был на правом фланге, ближе всех к границе. Моей задачей было не допустить возвращения «террористов» обратно в Турцию. Когда до противника осталось метров двести, наш командир закричал: «В атаку, вперёд! Стрелять по моей команде!»
Когда мы бросились вперёд, «бандиты» сгрудились вокруг предводителя, гарцующего на коне, а затем вдруг разделились на две группы. Одна, отстреливаясь, побежала в наш тыл, стремясь укрыться в Арцепском ущелье. Наперерез к ним по приказу командира побежали четыре автоматчика. Оставшаяся часть «террористов» устремилась в сторону границы. Я услышал звучный голос своего командира:
– Пулемёт номер один – огонь по противнику!
Лёжа, я изготовился к стрельбе и, памятуя о боевых патронах в диске, дал пару очередей по семь-восемь выстрелов много выше бегущих и их конного предводителя. В ту же секунду в стане противника началась паника. Всадник что-то кричал и махал руками в нашу сторону, а затем направил своего буланого коня галопом к нашим позициям. Майор взревел:
– Прекратить стрельбу!
Строго говоря, уже никто и не стрелял. Наш командир обратился к майору:
– Что случилось?
– Что-что… – ответил тот, чуть заикаясь. – В нас автоматчики стреляли боевыми патронами, вот что!
Начальник заставы выстроил всех автоматчиков. Стали проверять их амуницию и даже одежду, вплоть до карманов. Однако ни у кого боевых патронов не нашли.
Тем временем я стоял в стороне, метрах в тридцати, наблюдал за процедурой обыска и слышал всё, что они говорят. На всякий случай готовил себе оправдание. Во-первых, я не знал, что все, кроме меня, обеспечены холостыми патронами. Во-вторых, на учение я попал спонтанно, как говорят, «с корабля на бал» (хотя в моём случае наоборот – «из постели в бой»).
Замечу, что майор был участником войны и не понаслышке знал, как «свистят пули у виска». А мои пули летели ближе всех к его голове, поскольку он был на коне, и значит, выше всех как минимум на метр. Я же стрелял не в сторону, не вверх, а именно «над противником». Был уверен – не попаду, но напугаю. Так оно и вышло.
После обыска автоматчиков майор был сильно озадачен. Может, уже думал, что ему всё померещилось. Объявил учения законченными, сел на коня и умчался на заставу. Мы же вместе с «бандой» отправились на заставу готовиться к ночному наряду.
Я уверен, что начальник заставы догадывался, кто стрелял боевыми. Хотелось бы знать, о чём говорили майор и старший лейтенант за вечерним «чаем». По сути ничего не произошло, разбора учений так и не последовало. Наутро майор уехал на своём коне проводить учения на следующей заставе.
* * *
В лето 1952 года произошло у нас ещё одно событие. На заставу пригнали небольшую отару овец и баранов – на мясо, с расчётом, чтобы его хватило на целый год личному составу и служебным собакам. Овцы были помещены в тот же загон, где недавно находились турецкие буйволы. Ухаживал за отарой тот же солдат, что и за буйволами. Днём он пас отару, выпуская животных из загона.
На воле было им приволье –
Травы зелёной очень много.
Но жить осталось этим овцам
Совсем недолго.
У нас с появлением отары в меню появилось ежедневно свежее мясо. А с приходом снега и морозов вся отара быстро превращалась в еду.
Примечательно, что ночами в загоне баранов никто не охранял. На Кюмбет не осмеливались подняться (или не могли из-за более разреженного воздуха) ни волки, ни медведи – любители полакомиться бараниной.
Глава 53. НАЧАЛЬНИК ЗАСТАВЫ
Окончив в 1948 году пограничное офицерское училище, Иван Кириллов был направлен для прохождения службы на границу с Турцией в должности заместителя начальника заставы Кюмбет. Через полгода двадцатилетний лейтенант стал уже начальником заставы. Многие его подчинённые были старше его или примерно одного с ним возраста, были также и ветераны войны.
Два года прошли в спокойной обстановке, без нарушений государственной границы. Многие позволили себе расслабиться и безответственно относиться к служебным обязанностям. Примером такой расхлябанности стал случай летом 1950-го года.
Связист с напарником были посланы для того, чтобы провести сигнальные провода параллельно линии границы к месту расположения ночного наряда. Обычно заступающие в наряд подключали подготовленные связистами провода к зажимам специального сигнального прибора; в случае обрыва проводов на приборе загоралась красная лампочка и раздавался тихий звуковой сигнал-зуммер. Были приборы и с четырьмя клеммами и лампочками – такой прибор фиксирует и направление движения нарушителя.
Когда связист с напарником подошли к месту работы, то заметили, что с турецкой стороны за ними наблюдают три человека. Напарник связиста предложил подождать с работой, пока они не уйдут.
– А я их не боюсь, – ответил связист. – Пусть себе смотрят. А ты что, испугался?
– Да нет, но они ведь за нами наблюдают.
– Давай работать уже. Чем быстрее начнём, тем быстрее закончим!
Турки тем временем продолжали наблюдать и запоминать, где и что они делали, до какого места протянули сигнализацию. Проводки её были очень тонкие и протягивались от металлического заземлителя по сухим деревянным колышкам на высоте тридцати сантиметров. Обычно, человек, проходя по этой местности, не заметил бы сигнальные провода и оборвал бы их. А наши «герои» добросовестно выполнили работу на глазах у противника. Как выяснилось впоследствии, один из троицы наблюдателей готовился в эту ночь перейти границу – именно здесь – и углубиться в наш тыл. Он предварительно не один день и не одну ночь наблюдал за нашей территорией, изучал расположение нарядов и их передвижение.
В назначенное турецким руководством время агент пересёк границу. Он обошёл сигнализацию, которую днём сделал связист. Ближайший наряд находился от места нарушения в ста пятидесяти-двухстах метрах и был уверен в надёжности нашей системы сигнализации. По понятной причине прибор не сработал. Нарушитель тем временем спустился в ущелье маршрутом, который он заранее изучил, и оказался на стыке двух застав – одиннадцатой и двенадцатой. Затем он двинулся по дороге, ведущей к двенадцатой заставе. Его никто не заметил.
А дальше началось странное. Он остановился и начал стрелять из автомата вверх короткими очередями. Возможно, он ещё раньше решил сдаться русским, а может, замандражировал после перехода границы, боясь, что его убьют. Так или иначе, он решил себя обнаружить, заодно дав своим сопровождающим на той стороне границы понять, что он нарвался на пограничный наряд, и при этом произошла короткая стычка.
Часовой заставы, услышав стрельбу, вызвал дежурного (им был старшина-сверхсрочник) и, указывая рукой в сторону одиннадцатой заставы, доложил:
– Там стреляют!
Старшина отреагировал спокойно:
– Да, наверное, это старослужащие с тринадцатой заставы. Идут из комендатуры, где разжились спиртным, по дороге выпили и решили пострелять.
Тем временем нарушитель, видя, что никто не торопится его задерживать, пошёл по дороге к заставе. Он хорошо её изучил, будучи ещё в Турции. Стремясь всё-таки привлечь к себе внимание пограничников, нарушитель запел русскую песню. Часовой снова вызвал дежурного:
– Тут, уже недалеко, кто-то поёт!
Логика старшины была непрошибаемой:
– Я же говорил, это подвыпившие старослужащие с тринадцатой заставы! Уже запели, надо же! – С этими словами старшина пожал плечами и ушел в казарму.
Через несколько минут перед часовым внезапно возник человек с поднятыми руками.
– Сдаюсь! – произнёс он и затем медленно протянул свой автомат обалдевшему от неожиданности пограничнику.
Часовой уже в третий раз вызвал дежурного. Тот, выходя из казармы и ещё не видя всей картины, завозмущался:
– Ты мне надоел своими вызовами! Да я тебя… – и осёкся на полуслове, увидев нарушителя.
После нескольких секунд ступора старшина повёл лазутчика по лабиринту наших переходов в кабинет начальника заставы, нарушив при этом сразу ещё несколько пунктов инструкций. Вначале он обязан был надеть на шпиона наручники, тщательно обыскать и предупредить начальника. Это уже вдобавок к тому, что уже после первого вызова часовым он должен был доложить начальнику о стрельбе и поднять тревожную группу. Вместо всего этого старшина повёл нарушителя через столовую, казарму (где спали не менее десятка солдат) – прямо к спящему у себя в кабинете на диване начальнику. Дежурный его разбудил.
Старший лейтенант Кириллов был ошарашен увиденным и услышанным. Он резко поднялся с постели и стал лихорадочно натягивать брюки и надевать гимнастёрку. Одевшись, он приказал надеть на шпиона наручники и обыскать. В карманах у того обнаружили пистолет с несколькими обоймами патронов, гранату и отравляющие вещества. А в рюкзаке оказался портативный радиопередатчик, сменная одежда и продовольствие. После краткого допроса нарушитель был помещён в нашу гостиницу-тюрьму под замок. Начальник тут же сообщил вверх по инстанциям.
Утром прибыло пограничное начальство и следователи военной прокуратуры. Сначала они допросили действующих лиц из числа пограничников. Связистов это не коснулось, поскольку на тот момент никто не знал об их причастности к происшествию. Но шила в мешке утаить не удалось, и роль связистов была раскрыта после допроса самого нарушителя. По словам сдавшегося шпиона выходило, что он ещё до перехода на нашу сторону задумал сдаться пограничникам и по возможности помочь раскрыть шпионскую сеть турецкой стороны. Сам перебежчик оказался нашим соотечественником, бывшим старшиной-сверхсрочником морской пехоты, служившим на берегу Чёрного моря. Там он был завербован и переправлен за границу на иностранном судне. Затем он попал в разведшколу, которую успешно закончил, после чего его стали готовить к заброске на территорию СССР с «особым заданием». Он открыто и без утайки рассказывал обо всём, что с ним произошло – что было за границей, как он готовился к переходу, как он это сделал и оказался на заставе.
Высокое начальство определило, что нарушение границы произошло «безнаказанно». И коли нарушителя не задержали, то виновные должны быть наказаны. Связист был снят с должности и переведён в младшие наряда за то, что не сообщил на заставу о наблюдателях с сопредельной стороны и производил работу на их глазах. Старшину разжаловали в рядовые и уволили в запас. Судили его или нет – нам не сообщили. Строго говоря, он заслуживал сурового наказания за преступную халатность. Также виновным признали начальника заставы, но он отделался продлением службы на Кюмбете на три года в той же должности. Замечу, что ему на тот момент оставалось служить на заставе чуть более полугода, после чего его ждало бы повышение и новое место назначения. А тут всё так резко сорвалось!
* * *
В ближайший отпуск Иван Кириллов женился, чтобы хоть как-то скрасить свою унылую, однообразную жизнь, где тучи иногда плывут не в небе, а под ногами. Нина, провинциальная девушка, вышла замуж за молодого офицера-пограничника, служащего на Кавказе. Для неё всё это было романтическим приключением – ехать так далеко и жить высоко над облаками, где даже птицы не летают. Ух, интересно!
Это было в 1951 году. Вначале ей всё казалось увлекательным. Прошёл год, который она провела на Кюмбете в командирской коммуналке вместе с мужем, и романтическое настроение выветрилось. Они жили в одном домике с замполитом Ежовым, у которого была жена и четверо детей. Ежов часто ночевал в солдатской казарме на чьей-нибудь свободной койке. Мы незлобиво смеялись между собой: «Когда же он их успевает делать? Может, ему кто-нибудь помогает?». Я никогда не видел жену замполита. Похоже, что она вообще не выходила из дома. Ещё в офицерском домике жил старшина-сверхсрочник с гражданской женой – прачкой. Старшина строго следил за её нравственностью: «С солдатами – ни-ни!»
Вот в такую компанию и попала Нина. Другие женщины были на десять лет её старше. Одна с трудом управлялась с четырьмя малышами, а другая целыми днями находилась в прачечной. Пейзаж красив, но однообразен – девять месяцев в году белым-бело, лишь кое-где видны горные утёсы. Ни деревьев, ни кустарников. И даже летом нет ни зверей, ни птиц. Даже «чёртовыми куличками» это место назвать было трудно. Черти бы здесь тоже не выжили – омутов-то для них нет.
Женщины на заставе жили затворницами. Те, кого такая жизнь устраивала, чувствовали себя нормально. Но Нина была, видимо, не из таких. Ей необходимо было общение с людьми и хоть какие-то развлечения. Если привозили кинофильмы, даже неинтересные, она всегда приходила смотреть. Как правило, одна, потому что супруг в своём кабинете был вечно занят делами. Она усаживалась рядом с Афониным – гармонистом, певцом, красавцем, начитанным парнем. Ей было интересно с ним общаться. Нина приходила и в праздничные дни, а иногда просто заходила послушать наше очень тихо говорящее радио. Подставив ухо к динамику, она старалась уловить звуки музыки, а Афонин крутил ручку, переключая частотные каналы. В общем, заметить, что она была неравнодушна к младшему сержанту, было нетрудно.
Афонин был командиром отделения всех инструкторов и вожатых служебных собак. У него была лучшая собака-следопыт, которая запросто брала след суточной давности. Ещё у него была своя «резиденция» в псарне. Проявляя внешний интерес к собакам, Нина вполне могла без особых подозрений встречаться с Афониным и там – если их отношения дошли до этого.
Однажды в казарму пришла жена начальника заставы, лицо её было в синяках и кровоподтёках – явно следы побоев. Она не плакала, не жаловалась, прошла с гордо поднятой головой прямо в кабинет начальника. Там они, вероятно, продолжили выяснение отношений, но уже без шума и криков. Минут через десять она вышла из кабинета, прошла в столовую, переговорила с поваром через раздаточное окошко. В столовой, как обычно, у радиоприёмника сидели Афонин и Логинов. Нина подсела к ним, они о чём-то тихо поговорили. Тут повар выглянул из окна раздачи и сказал:
– Заказ ваш выполнен!
– Спасибо, – ответила Нина, беря термос, солдатский котелок с варевом и кулёк с продуктами. Сказала нам «до свидания» и удалилась восвояси.
Она никогда раньше не брала готовые обеды из солдатской столовой, предпочитая готовить самостоятельно. Но тут, видимо, решила показать всем, какой у нас жестокий начальник и на что он способен в гневе (хотя солдат он не обижал и даже провинившихся не ругал грубыми словами). Наверное, всего этого бы не случилось, если бы Кириллов нашёл жене ещё какое-нибудь занятие, кроме ведения домашнего хозяйства. Раз в неделю он выезжал на коне в комендатуру или штаб части, пожалуй, мог бы брать иногда Нину с собой. Она бы уставала, но впечатлений было бы много. Но единственное место, куда он брал женщин – стрельбище. Каждая должна была уметь стрелять из нескольких видов оружия (не знаю, возможно, таков был приказ свыше).
