Текст книги "Потомок седьмой тысячи"

Автор книги: Виктор Московкин

На берегу Которосли, ниже плотины, как раз напротив острова с хлопковыми складами, Артем Крутов чинил лодку: нынче уговаривались с Егором Дериным плыть на ней до города, до воскресной школы, благо школа находилась сразу за Спасским монастырем, рядом с рекой. Удобно, но путь не близкий, а старая лодка начала подтекать. Раздевшись до пояса и закатав штаны, Артем сначала вытащил ее на берег и теперь прибивал полоски железа на подгнившие места. Лучше бы совсем вырезать и поставить новые доски, но то долго, разве что зимой; сейчас приходилось довольствоваться малым: с железными заплатами лодка еще постоит.

Приобрел он ее задешево у сторожа фабричной плотины и привязался к ней: любил налегать со всей силушкой на весла, слушать журчание воды под днищем; забирался вверх по реке на многие версты, спускался до Стрелки, где Которосль сходится с Волгой; стала лодка для него верным молчаливым другом, с которым можно поговорить и пожаловаться ему – на все получал молчаливое одобрение.

Тут же на зеленом откосе берега изнывала от жары и безделья Лелька Соловьева – пришла почти вслед за Артемом, хотя и знала, что работы ему не на один час, и поедут они с Егором много позднее. От скуки Лелька надоедала, приставала с расспросами: «Возьмете меня до самого города или высадите за Зеленцовским мостом? А что, в воскресной школе медом кормят, больно уж оба рветесь туда?» Лелька была в летнем сером платье с укороченными рукавами, с отложным воротничком, открывающим полную, с рыжими крапинами, шею. Голова с закрученными на затылке льняными волосами была повязана просвечивающим газовым шарфом. Лелька невестилась.

– Тем, а Тем? – каждый раз начиная новый вопрос, протяжно спрашивала она с высокого берега. И каждый раз, подкупившись ее ласковым тоном, парень добродушно отзывался. Впрочем, это не мешало ему стучать молотком, вбивать гвозди в прогнившее дерево. Слева от плотины доносился успокаивающий рокот падающей воды, спину грело теплое солнышко, предстоящая поездка в город радовала – от всего этого у Артема было приподнятое настроение.

– Тем, а Тем?

– Ну, что еще? – искоса поглядывая на нее, спросил парень.

– Тема, когда тебе граммофон из-за границы пришлют, позовешь послушать?

Озорное, с крупным подбородком, лицо Лельки морщилось от еле сдерживаемого смеха.

– Обязательно позову, – откликнулся он, стараясь быть безразличным. Однако это не совсем удалось ему: неприятное напоминание задело за живое. Отвернулся, чтобы Лелька не видела выступившей краски на лице.

– Страсть как хочется послушать, – продолжала она, смеясь одними глазами. – До ужасти хочется. Я цыганские песни люблю… Граммофон-то, чай, придет с пластинками? Или здесь покупать будешь?..

И все это объявление в газете… Какой-то господин Генц из Вены предлагал новые граммофоны по пяти рублей за штуку. Показалось дешево, а главное, адрес заграничный соблазнил – деньги Артем отправил. Зачем-то похвастал Егору, не сдержался, тот, конечно, Лельке… И теперь хохочут, потому что ни граммофона, ни денег, даже ответа не пришло. Ходил Артем в редакцию городской газеты, где было объявление, но и там ничего не добился. «Э, батенька, – сказали ему, – мы за объявления не отвечаем. Впрочем, – утешили, – не очень переживайте, не вы один попались на удочку».

Легко сказать, не он один: смеются-то над ним. А всем известно, как умеют смеяться в фабричной слободке.

– Тем, а Тем? – снова послышался с берега призывный голос Лельки.

Парень решил за лучшее не откликаться, тем более – скоро подойдет Егор. Надо спешить, а Лелька своими разговорами только отвлекает. Но разве Лелька угомонится: набрала на берегу щепок, начала бросать. Щепка попала Артему в голову, запуталась в волосах. Парень досадливо тряхнул головой, предупредил:

– Смотри, Лелька, догоню, не пощажу!

– Ну, догони, – согласилась она, на всякий случай потверже ставя ногу в высоком, еще справном башмаке.

Артем швырнул молоток в лодку, выскочил на крутой берег и в несколько прыжков настиг ее, схватил за руку. Он не на шутку рассердился. Лелька, заметив его состояние, подозрительно притихла, даже не делала попытки вырваться, только дышала тяжело, вздымая высокую грудь.

Внезапная перемена в ней обескуражила парня.

– Догнал, – уже без азарта сказал он, взглядывая на нее исподлобья, – и теперь что хочу, то и сделаю.

– А слабо, – поддразнила она – бесовские глаза ожгли парня. – Вот слабошеньки.

От ее вызывающего взгляда Артем совсем смутился: что еще выкинет, поди догадайся. Отпустил ее руку и, повернувшись, спускаясь к лодке, неуверенно пригрозил:

– В следующий раз добра не жди.

– Ой ли! – озорничала Лелька, поняв, что никакой опасности для нее уже нет. – Что ты можешь, теленок безбородый?

Артем невольно потянулся к подбородку, помял – так, пушок редкий.

– Не бреши, есть борода, – заносчиво сказал он, нащупав этот светлый пушок. – Еще какая будет.

– Так то будет, – не унималась она. Потом вдруг неожиданно спросила: – Тема, а ты любишь кого?

Артем оглянулся. Лелька была серьезна, будто до этого и не потешалась над ним. Что ей взбрело в голову спрашивать об этом? Уж не Егор ли рассказал ей? Он в самом деле был влюблен, случилось это на прошлой неделе в воскресной школе. Все последние дни ходил, как во сне. И сегодня горел нетерпением скорей попасть в город. Но делиться с Лелькой, – ни за что на свете!

– Угу, – сказал он шутливо. – Тебя люблю. Всех остальных люблю.

Лелька ничего не ответила, юн еще раз поднял голову, взглянул на нее – она стояла грустная, смущенная.

– Егорушка очень переменился. Ты не заметил?

Она пытливо присматривалась к Артему, отыскивая ответ на свои сомнения. По опечаленному лицу было видно– ей больше всего хочется, чтобы ее успокоили, разуверили в обратном. И Артем это понял.

– Ничуть Егор не переменился, – хмуро сказал он. – Что ты придумываешь? Любит он тебя, и больше никого у него нет.

– Я знаю, что никого, – улыбнулась Лелька, но уже без той бесшабашной веселости, с какой дразнила Артема.

Помолчав, спросила с ласковым любопытством:

– А она красивая, твоя девушка?

– О ком ты? – недоуменно спросил Артем.

– О ком… Знаешь сам. Егор хвастал, что красивая.

– Спасибо ему, обрадовал. Ты не спросила, зачем это надо было хвастать?.. Красивая, конечно. Разве любимые бывают некрасивыми?

– Ну, а все же какая? – допытывалась Лелька. – Какая она из себя?

Артем попытался ответить, но, к его удивлению, оказалось, что ему трудно сказать, какое у девушки лицо, глаза, взгляд; не то что не помнил – вся она перед ним, прищурится и видит, слышит ее голос, а вот выделить что-то одно, особенное, не может.

– Понимаешь… – приготовился он было передать свое впечатление и не договорил: увидел, что Лельке не до него, не слушает она. По берегу от плотины шел к ним Егор Дерин. Пиджак небрежно переброшен через плечо, смоляной чуб выбивается из-под козырька фуражки, закрученные усы лихо красуются на смуглом лице – вид гуляки парня. Лелька еле сдерживалась, чтобы не побежать навстречу.

– Ну вот, а она тут все глаза проглядела, – сказал Артем, встречая приятеля, и тотчас заметил, не следовало этого говорить. Поравнявшись с Лелькой, Егор коротко и пусто взглянул на нее и стал спускаться к лодке.

– Как, готова? – деловито спросил он, оглядывая железные заплаты. Потом столкнул лодку на воду, стал прилаживать весла. Лелька с испугом смотрела с берега, вся словно застыла. Егор, должно быть, заметил ее растерянность, что-то дрогнуло в его лице. – Нынче пораньше вернусь, зайду! – крикнул он ей.

Перешагнул борт лодки и сел за весла.

– А меня разве не возьмете? – с жалкой улыбкой спросила Лелька. В голосе ее слышались слезы.

Артем сердито уставился на Егора: девушка так долго ждала, с такой радостной доверчивостью потянулась навстречу, когда увидела его, – мог быть и поласковей.

– Вечером покатаемся! – опять крикнул Егор. – Вернусь пораньше и покатаемся.

Сразу же за поворотом у Зеленцовского ручья берег стал обрывистым. Течение тут было сильное, с водоворотами, лодку крутило. Егор с усердием, до пота, работал веслами и искоса взглядывал на Артема, расположившегося на корме. Видел – Артем горел возмущением, губы обиженно надуты, и это забавляло.

– Родион Журавлев объявился, – сказал он, нарушая молчание.

Артем заинтересованно поднял голову, смотрел, ожидая чего-то еще.

– Поступать будет на фабрику, – добавил Егор. – Куда ему теперь… Сначала-то было в деревню собрался.

– Ну и что он? С настроением каким?

– Не знаю еще. Разговора пока близкого не было. Показалось, опустошенный какой-то, а может, до смерти устал. Обижался, что забыт был, – ни одной посылки. О Кропине упомянул. Будто видел его, и вернется не скоро.

– Все-таки думает о чем?

– Откуда я знаю! – вспылил Егор. – Услышал когда, что Семка писарем при полиции, – озлился. А так, поди пойми. На ходу разговор шел.

– За посылки обижался правильно, только было бы из чего отсылать. Говорил ты ему это?

– Встретишься, сам скажешь. Ты это умеешь – объяснять убедительно.

– Объяснять нечего, – миролюбиво сказал Артем, словно не заметив колкости, – оглядится – сам поймет. Едва ли только примут на фабрику. Все-таки в боевой дружине главным был…

– Ты посмотрел бы на него: кожа да кости, Грязнову видеть его перед собой – одно удовольствие: «Любуйтесь, господа рабочие, до какой жизни дошел. А все через чего? В политику вмешивался. Пусть их интеллигенты политикой занимаются…» Разве ученый Грязнов упустит такую возможность! Но я не об этом сейчас. Вот сказал: «Родион пришел», – а ты даже не порадовался. О Кропине упомянул – словно не слышал. Я ведь тоже увидел его заросшим, измученным, и хоть бы что дрогнуло в сердце! Разговаривал, а на уме одно: от души он это или как? Он о Батушине… И мне сразу захотелось сказать: «Пока ты не при деле, давай, дядя Родя, махнем в Полтаву. Я-то Батушина мало знаю, покажешь, все остальное на себя возьму». Но это только в первую минуту, а на самом деле все думал: не брякнуть бы в разговоре с ним лишнего. И это о Журавлеве дяде Роде, первом дружке отца. Подлые годы нас сделали такими, что ли? Никому не доверяем, себе не доверяем.

– Ты что, обидел его чем-то? Жалуешься?

– Чем я его мог обидеть! Себя ненавижу. Осторожничанье наше ненавижу.

Артем добрыми глазами смотрел на Егора. Тот с силой нажимал на весла, бедная лодка скрипела.

– Что же ты предлагаешь? – с улыбкой спросил Артем.

– Не знаю. Собираться втихомолку на разговоры из года в год… Потом в Васькином сарае, в вонючей яме, оттискивать листочки, рассовывать их по фабрике… И ничего не меняется. Надоело!

– Подайся в лесные разбойники. Там веселей.

Егор сверкнул злым взглядом, но ничего не сказал.

Русло реки теперь выпрямилось, течение стало спокойнее. Оба сразу увидели на высоком берегу маленькую фигурку Лельки – она так и стояла на том же месте.

– Зачем ты ее все время обижаешь?

– Я обижаю? Ты что, сдурел? – Егор давно ждал этих слов, потому откликнулся быстро. Он вытер потное лицо рукавом рубахи и с тем же тоном удивления договорил: – В голову не приходило обижать ее. Не за что.

– Ждала-то как, – жалея Лельку, продолжал Артем. – Вот скоро появится Егорушка, хоть до Зеленцовского моста прокатит. Появился. Прокатил. «Вечером вернусь пораньше…» Видишь же, истомилась вся, слова своего не скажет, все только «Вот Егорушка, мы с Егорушкой…» Егорушка собой доволен, измывается.

– Для чего придумываешь? – мрачнея, спросил Егор.

– Где там – придумываешь. Будто не видно. В слободке над девкой уже смеются: вечная невеста. Почему не женишься? Ты же ее любишь!

– Сейчас не время.

– «Не время», – Артем удивился. – А когда будет «время»?

– Умным считаешься, а сообразить не можешь, – вспылил Егор. От волнения и злости царапнул веслом по верху воды – брызги полетели на Артема. Тот подумал, что нарочно, молча утерся, а потом нагнулся, зачерпнул в ладошку воды и плеснул в лицо приятелю.

– Осатанел? – Егор не знал, как отнестись к выходке Артема. Чувствовал: из-за пустяка могла разгореться ссора.

– Так когда же «время»? – спокойно спросил Артем.

– Случись что со мной, одной ей маяться?

– Ничего себе, понятие, – протянул Артем. – Вот не знал, кем кому доводишься. Что ж ей, так и сохнуть, пока придет то время? Освободи тогда, не давай надеяться.

– Я ее на веревке не держу. Ей обо всем было сказано. – Егор угрюмо помедлил. – А потом насмотрелся я на баб, что одни с ребятишками горюют…

Больше всего неприятно было Егору, что чувствовал правоту Артема. Видит Лельку и не испытывает былого волнения. Привык, что ли, оттого что с детства все время с ней? А может, кончилась любовь – и такое будто бывает. Если так, то надо решаться, освободить, как Артем говорит. Но нет, вернее всего, дела другие захватили целиком, появилась привычка во всем сдерживать себя. Артему говорить просто, его любовь ему ничем не грозит, она, как легкий ветерок, – потреплет, с тем и конец придет. Нет ничего безопаснее влюбиться в свою учительницу, не страшнее, чем в тетю или бабушку.

Лодка прошла под мостом, и сразу справа потянулся вдоль берега забор, а за ним каменные постройки – все в белой пыли, даже выкрашенные зеленой краской крыши: проезжали мимо свинцово-белильного завода Вахрамеева. С другой стороны реки на поднявшемся берегу высокая мельница того же семейства Вахрамеевых, а дальше красивые особняки с белыми колоннами, с богатой лепкой по фасаду и блестящие на солнце позолоченные кресты церквей. «Там, в особняках, какая жизнь? – не раз задавался вопросом Егор. – Хоть краем глаза взглянуть, полюбопытствовать. Поди, тоже есть беды, свои, правда, непохожие…»

Посмотрел на притихшего Артёма: высказался и, очевидно, легче стало; мечтательно следит за волнами, которые расходятся за кормой широким треугольником, заползают на прибрежный песок. Не иначе о своей любви тоскует, на что-то надеется, хотя надеяться нечего, разные у них дорожки.

– Аль не дождешься, когда увидишь? – поддел Егор. – Олечку свою?

Артем поднял на него взгляд, не сразу соображая, что он сказал.

– Ольгу Николаевну? – уточнил Егор.

– Не дождусь, – с вызовом ответил Артем. – Тут ты прав…

– Вот и женись на ней. Покажи мне, как это делается. Может, и я после…. Сегодня же и предложи, пока одуревший. Ты ведь у нас решительный. Сегодня, а?

– А ты не смейся, – запальчиво сказал Артем. – Возьму и предложу. Для меня, может, это на всю жизнь.

– Ну, ну, – Егор понимающе улыбнулся.

В прошлый раз вместо Веры Александровны, преподавательницы в воскресных классах, пришла тоненькая черноволосая девушка в гимназическом платье. Она храбро выдержала пристальные, заинтересованные взгляды слушателей, любой из которых был взрослее ее, и приятным голоском, с волнением пояснила, что учительница просила провести урок за нее, сама Вера Александровна не может. О себе она сказала, что зовут ее Ольгой Николаевной, причем покраснела, заметив мелькнувшие улыбки, – как-то не шло к ней, почти подростку, полное имя; добавила, что она, возможно, и дальше будет вести у них уроки. А потому хотела бы познакомиться, узнать каждого по фамилии. Наверно, не обязательно было ей с первого урока выспрашивать слушателей – кто, откуда? – но никто не перечил. Когда дошла очередь до Артема и он назвался, ему показалось, что молоденькая учительница дольше, чем на других, задержала на нем любопытный взгляд и чуть улыбнулась. Артем покраснел от удовольствия. А когда и во время урока она коротко взглядывала на него и в ее взгляде угадывалось расположение, у Артема начинало мутиться в глазах. К концу урока он окончательно влюбился.

Ольга Николаевна сказала, что хочет построить урок на разговоре об одной книге, вышедшей недавно на немецком языке под названием «2356 год». Немец Вильгельм Фишер, написавший ее, попытался изобразить Россию в этом году. Он считает, что страна будет находиться под властью террористов, а русская женщина завладеет всеми правами мужского населения.

– Роман фантастический и совершенно не имеет никаких литературных достоинств, – вдруг объявила она. – Нам он интересен тем, какой иностранцы представляют Россию после… революции. Вот и мы пробуем сегодня представить свою страну в будущем.

Рабочая молодежь потому и любила воскресную школу, что в ней при каждом удобном случае разговор сводился на политику. Но Ольга Николаевна не учла, что в классе она первый день, и была очень удивлена, когда слушатели уклонились от разговора. «Да как сказать, сразу-то не сообразишь, какая из себя жизнь будет. Подумать надо», – почти каждый отвечал ей. Неопытная учительница растерялась, чувствовала, что ее первый урок проваливается, и она уже ничего не может поделать, не может даже собраться с мыслями.

И вдруг услышала:

– Вы нам почитайте что-нибудь. Любое, что хотите.

Это Артем, переживая за нее, протянул ей спасительную соломинку.

В том положении, в каком она очутилась, ничего лучшего придумать было нельзя. Ольга Николаевна благодарно взглянула на парня.

– Хорошо, – покорно согласилась она, – я вам почитаю из прекрасного поэта, имя которого – Некрасов.

На ее счастье, стихов она знала много, память, как видно, была исключительная, да и читать умела. Вставала картина благодатной весны, когда она, мечтательно прикрыв глаза, говорила:

 
Как молоком облитые,
Стоят сады вишневые,
Тихохонько шумят.
 

И трудно верилось, что в голосе этой хрупкой девушки таится столько силы, – читала из «Русских женщин»:

 
…Ей снятся группы бедняков
На нивах и лугах,
Ей снятся стоны бурлаков
На волжских берегах…
Наивным ужасом полна,
Она не ест, не спит,
Засыпать путников она
Вопросами спешит:
«Скажи, ужель весь край таков?
Довольства тени нет?..»
– Ты в царстве нищих и рабов! —
Короткий был ответ.
Она проснулась – в руку сон!
Чу, слышен впереди
Печальный звон – кандальный звон!
«Эй, кучер, погоди!»
То ссыльных партия идет…
 

Когда она закончила урок и робко повела взглядом по рядам, ей стало немного спокойнее: слушатели смотрели ласково, с пониманием.

Учительницу провожали. Артем пробился вперед, шел рядом с ней. Все понемногу отставали, он продолжал идти. Когда остались совсем одни, она остановилась.

– Простите, Артем… отчество я не запомнила (Артем махнул рукой: какое там отчество!). Скажите, – обидчиво, дрожа голосом, спросила Ольга Николаевна, – почему все уклонились от интересного разговора? У вас такие беседы – не редкость, я знаю это от Веры Александровны.

Они стояли на углу широкого проспекта с бульваром посередине, который вел к Волге и был заполнен гуляющей публикой. Видимо, Ольга Николаевна не хотела, что бы Артем шел с ней дальше.

– Так к вам еще не привыкли, дичатся, – смущенно пояснил Артем, недовольный тем, что сам не догадался попрощаться раньше, и она, остановившись здесь, как бы указывала ему, что неприлично следовать за женщиной, если она об этом не просит. – А урок у вас прошел хорошо, – добавил он словно в утешение.

И опять по ее дрогнувшим губам, по укору в глазах понял, что допустил оплошность.

– Можно бы хоть сейчас пощадить меня, – тихо сказала она. – Боюсь, этот первый урок станет последним. Учительница из меня вряд ли получится.

– Но стихи вы читали… Я никогда такого не слышал, – с жаром возразил Артем.

– Читать стихи – это еще далеко до настоящего преподавания.

Парень насупился, помрачнел.

– Значит, вы не придете больше?

Почувствовав его настроение, Ольга Николаевна улыбнулась.

– Нет, что вы! Надеюсь, мы с вами еще увидимся. Я много слышала о фабрике, где вы работаете. От брата слышала. У него там были знакомые. Брат, помню, говорил и о директоре Грязнове – отзывался о его уме. С таким врагом бороться трудно…

Артем потупился, ему почему-то было совестно видеть ее чистые, правдивые и наивные глаза.

– Зачем бороться? – сказал он, краснея от неискренности своих слов. – Работу дает, на том спасибо.

Если бы он знал, что Ольга Николаевна ищет поддержки, что после внезапного ареста брата она дала торжественную клятву быть достойной его. Она могла бы пожертвовать собой, если это нужно для общего дела. Но как, что делать – тут она оказалась беспомощной. Сегодняшняя попытка сойтись ближе со слушателями воскресной школы, многие из которых, как она знала от Веры Александровны, участвуют в рабочем движении, окончилась неудачей. Не завязывался откровенный разговор и с Артемом, приучившим себя к осторожности.

– Я понимаю, не обо всем говорят, – сказала Ольга Николаевна. – Простите меня.

Она протянула узкую теплую ладошку. Артем задержал ее в своей руке дольше, чем следовало, и заметил это, только когда Ольга Николаевна мягко высвободилась.

Всю неделю потом он жил радостным ожиданием новой встречи с учительницей. То поведение и те слова, которые говорили не в ее пользу, были забыты, зато воображение легко дорисовало все лучшее, что угадывалось в ее характере. Красивая, умная, нежная – такой представлялась ему Ольга Николаевна. Вспомнил ее слова: «Надеюсь, мы с вами увидимся», – из одной вежливости это не говорят.

Заводить лодку на другую сторону причала, с нижней стороны течения, – чтоб волной не било, привязывать ее – это удовольствие Артем предоставил Егору. Сам вышел на берег, жмурился от обилия солнечного света. Как всегда по воскресеньям, на берегу было много публики. Белые платья, широкополые, с яркими лентами, шляпы женщин, полотняные костюмы мужчин – все это двигалось, пестрело, мелькало перед глазами. Артем вздрогнул: показалось, увидел Ольгу Николаевну – шла с рослым парнем-студентом к Стрелке, говорила что-то, склоняя голову к его плечу, смеялась. Кольнуло сердце-ревностью, едва не бросился догонять, чтобы посмотреть, она ли, но тут же рассмеялся: чего не почудится влюбленному – у девушки-то русая коса за спиной, Ольга Николаевна темноволосая, стриженая.

Подошел Егор, недоумевая, посмотрел: чего так весело человеку?

– Ну, день!.. – радостно сказал Артем.

– Под Сорока бы в такой день, на берегу в траве поваляться, – вздохнул Егор. – Помнишь, раньше-то: семьями, с самоваром, с одеялами на весь выходной с ночлегом. Разлюбезное дело. Тут вот учиться иди. Дисциплина… Отцы наши не учились, а куда как решительно действовали. В слободку почти три месяца никто сунуться к ним не смел. Нынче поди не поучись, первый скажешь: не сознает свою ответственность…

– А то сознаешь? – Артем толкнул Егора в бок, тот немедленно ответил тем же. – Батькам, может, и хотелось учиться, да где было? Тебе, дураку, дали возможность, а ты кобенишься…

– Сам-то больно умный…

Дурачась, посмеиваясь друг над другом, шли по переулку к большому красному дому, нижний этаж которого занимала воскресная школа.

В сумрачном и прохладном коридоре столкнулись е учительницей Верой Александровной. Поздоровались почтительно.

Вера Александровна, приподняв очки и близоруко щурясь, хитро приглядывалась к Артему, улыбалась.

– Вы делаете успехи, – сказала ему, словно удивляясь. Достала из портфеля, набитого книгами, записку:

– Это вам, от Олечки. Прелестная девушка, не правда ли?