Текст книги "Потомок седьмой тысячи"
Автор книги: Виктор Московкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 46 страниц)
Всю ночь ростовского купца Михаила Петровича Куликова мучили кошмары. Привиделось поначалу – сидит на раскидистой иве над прудом. Зачем полез – не объяснишь. С верхушки ее стал падать в воду. Упал и очутился в непонятном месте. Вокруг прыгают человечки – мелкие, в красных колпаках с кисточками, задевают Михаила Петровича, дергают, зубы острые скалят. Не сразу сообразил, что находится в преисподней, а человечки в красных колпаках – бесенята. Испугался до дрожи, спрашивает заискивающе:
– То, что я здесь, понарошку?
– Да нет, – ответил самый бойкий и дернул за волосы так, что больно стало. Схватился Михаил Петрович за больное место и ужаснулся – на голове у него тоже колпак с кисточкой… прирос. Закричал в ужасе и вдруг проснулся…
Едва успел охолонуть от испуга – другой сон. Жену будто подхватил кто-то и через окно вытащил на улицу. Михаилу Петровичу возмутиться бы, догнать насильника– все-таки законная супружница, мать двоих детей, – а он этак глупо высунулся в окно и спрашивает, надеясь:
– Ты мой добрый ангел, да? Насовсем ее поволок?
Вот ведь что лезет в голову честному семьянину! А все от расстройства.
Писарь под большим секретом передал копию письма урядника – переписывал и ляпок сделал, утаил. На бульваре возле озера Неро застрелился мещанин Иван Обуй-Коровин, двадцати трех лет. При обыске нашли паспорт и записку: «Умираю, как нужно, без хлеба скверно, мест нет и нигде не держат, как политического поднадзорного. Одной жертвой самодержавия больше».
Урядник и сообщал о сем губернатору Роговичу. Добавлял, что торговля револьверами производится в Ростове одним Куликовым. И дальше шло такое, отчего вот уже который день Михаил Петрович не находил покоя. Куликов-де тридцати лет от роду, трезв, семейный, а в общем малограмотный и невысокого умственного развития, но во всем усилия употребляет к тому, чтобы его считали человеком образованным и дальновидным.
Михаил Петрович помнит – заходил урядник. Оглядел лавку, спросил, как торговля. И все с улыбочкой, с уважением. А поди, в тот же день и написал губернатору, прохвост. Ты мне в глаза скажи, кто я такой. Губернатору-то зачем об этом, на всю-то губернию славить?
Тяжко! В пору последовать примеру мещанина Обуй-Коровина.
Встал Куликов с головной болью. В ушах гул, то ли от дурного сна, то ли от тягучего колокольного звона, доносившегося с улицы. Все думалось: «Усилия употребляет к тому, чтобы считали человеком дальновидным…» У Михаила Петровича, не в пример многим, товар самый ходовой. Спроси-ка, кто из торговцев грузит подводы разной кухонной утварью, косами, серпами и отправляет торговать по уезду? Куликов. Сейчас спрос на оружие пошел. Разве не позаботился он выписать у торгового дома «Якобсон, Грингауз и К0» достаточное количество этого товару? Вот и считай, какой он недальновидный. У Куликова торговля – позавидуешь.
Михаил Петрович долго полоскался под умывальником, потом степенно подсел к столу. Прихлебывал с блюдца чай, ел оладьи, макая в сметану. Настроение вроде бы улучшалось.
На улицу он вышел в хорьковой шубе, в новых валенках. Пусть видят: и торговать есть чем, и одеть есть что. Шел неторопко, пальцы рук поигрывали на сытом чреве. За ночь морозец подсушил снег, хрустит он в такт шагу Михаила Петровича. Два зимогора за углом дома жрут водку прямо из сороковки. Михаил Петрович неодобрительно стрельнул на них взглядом – не заметили. «Пропащие люди!»
У воза, обвязанного рогожей, галдят бабы: видать, чего-то не поделили. Рядом с гостиницей узорные саночки, крытые медвежьей полостью. Застоявшийся крупный мерин вздрагивал лоснящейся кожей, перебирал ногами. «Кто-то из важных, нездешних, – определил Куликов, – не оставляют вниманием Ростов-батюшку».
Бабы распалились, уже до толкотни дошло.
– Посовестились бы перед великим храмом, – прикрикнул на них Михаил Петрович.
Бабы оглянулись, умолкли. Разом вдруг начали креститься на собор с золотившимися куполами. Даже зимогоры совестливо спрятали сороковку и затопали опорками к базару.
– То-то и оно, – удовлетворенно проговорил Куликов.
«Вот она, кормилица», – подумал с торжеством, останавливаясь перед окованной дверью лавки. Отомкнул замок, снял железные накидки. Распахнул оконные ставни. Из кирпичного выстывшего за ночь здания несло сырым холодом. На полках чего только нет: замки амбарные по полпуду весом и дверные американские, пилы, топоры, рубанки. Гора ведер – блестят оцинкованными боками. На прилавке за стеклом легкое оружие. На стенной специальной подставке установлены в ряд охотничьи ружья.
Оглядывая богатство, Михаил Петрович потирал руки от удовольствия. «Надо будет сразу же и печь протопить, – решил, – не то намерзнешься».
Скрипнула дверь. Вошли двое. Один высокий, подбородок спрятан в поднятый воротник осеннего пальто, мохнатая шапка глубоко сидит на голове. Только нос и виден – тонкий, удлиненный нос. В руке большущий черный чемодан. Второй парень лет семнадцати: широкие плечи, широкое нахальное лицо, разбойничьи глаза.
Михаил Петрович рад был первым покупателям. Хотел было выйти навстречу из-за прилавка и обомлел – молодой направил на него дуло нагана, пригрозил:
– Будешь кричать – застрелю.
Щелкнула дверная задвижка. Высокий деловито прошел за прилавок.
6Мальчишка увидел незнакомца и решил поиграть с ним. Он остановился у окон лавки и уставился на Артема.
Артем не помнил, пять минут или полчаса прошло с тех пор, как Родион и Егор Дерин вошли в лавку. Ему Думалось, что они там слишком долго. Только что прошли два мужика, в полушубках, подпоясанные красными кушаками. Остановились, рассматривая облупившуюся вывеску с надписью «Металлические изделия Куликова».
Артем замер: а ну пойдут в лавку, что предпринять? В случае опасности он обязан был отвлечь внимание. Еще накануне решили, что станет разыгрывать припадочного– начнет валяться на снегу, стонать, корчиться.
Артем знал, что на углу – отсюда не видно – следит за лавкой отец. Он приехал с Варей в узорных санках, что стоят у гостиницы.
К счастью, мужики посовещались и пошли своей дорогой. Теперь откуда-то принесло этого мальчишку. Артем покосился, тот все еще рассматривал его в упор. Потом отбил валенком круглую ледышку, пнул. Прискакивая по укатанной мостовой, она долетела до Артема. Мальчишка ждал, что ледышка будет послана обратно.
– Эй ты, – воинственно крикнул он, – чего надо?
Артему надо было, чтобы он убрался отсюда, и как можно скорее. Но поди, скажи – только раззадоришь. Пришлось сделать вид, что ничего не слышит и не видит.
– Хочешь наколочу?
Парень явно наглел. Взять его за ошорок да тряхнуть как следует, небось, по-другому заговорил бы. А тут приходится терпеть.
– Может, ты немой? – заинтересованно спросил парень.
Артем молчал. Егор наблюдает в окно за его сигналами, надо быть внимательным.
– Тогда бы так и сказал, – съязвил надоедник и независимо отправился по своим делам.
«Уф!» – облегченно вздохнул Артем.
Появлялись еще люди, но удачно – никому в голову не пришло заглянуть в лавку металлических изделий. Наконец вышел Родион, шел как-то боком – чемодан оттягивал руку. Мельком огляделся и направился к углу, где стоял отец. И вот теперь-то Артема стала бить дрожь. Скорей бы Родион передавал отцу чемодан, скорей бы отец садился в санки и скакал из города. Родион, Артем и Егор поедут домой поездом.
Родион скрылся за углом, а Егора все еще не было. Артем нервничал.
Показались санки, раскатились на повороте. Отец поднялся на козлах, взмахнул кнутом. Закутанная меховой полостью, сидела сзади Варя – бледная, с горящими глазами. Отец едва заметно кивнул Артему, Варя его, пожалуй что, не видела.
В лавке по-прежнему тишина. Почему так долго Егор? Выжидает, когда отец с Варей отъедут подальше? Или что другое? Успеют ли они с Егором убежать, пока торговец не опомнится й не закричит?
Артем пересек мостовую. И в это время в дверях появился Егор. Лениво осмотрелся, чихнул. Он вовсе не торопился. Дрожа от нетерпения, Артем рванул его за рукав:
– Скорее!
– Ладно, успеем, – отозвался Егор.
У Артема похолодело в груди.
– Ты… убил его?
– Очумел! – удивленно сказал Егор. – Пальцем не тронул. Только и есть предупредил: если шевельнется, пусть пеняет на себя – лавку разнесет вдребезги. Он теперь до изнеможения стоять будет. Хочешь зайдем, посмотришь.
Но благоразумие взяло верх. Отошли от лавки и припустились к вокзалу. За углом дома к ним присоединился Родион.
Только перед обедом в лавку зашла покупательница– кухарка фабриканта Кекина. У нее сломался сковородник, и она хотела приобрести новый. Увидев трясущегося, с остекленевшим взглядом Куликова, натянутую веревочку от шеи через прилавок с тяжелым темным шаром на конце, она взвыла дурным голосом и кинулась на улицу.
На крик сбежались люди, но добиться чего-либо от кухарки не сумели. «Там… Там…» Больше ничего не выговорила. Поняли одно: с Куликовым приключилось что-то страшное.
Срочно послали за урядником. Забыв про чин свой, он примчался как настеганный. С опаской открыл дверь в лавку, долго вглядывался, морщил сизый нос. Куликов с мольбой смотрел на него, но ничего не говорил и не шевелился. Урядник решился сделать шаг, второй. Остановился у прилавка, не касаясь руками, рассматривал шар. Сопел, фыркал недоуменно. Потом взглянул на Куликова и дернул за веревочку. Михаил Петрович замычал от боли. Урядник ухом не повел – дернул еще резче. Шар упал и покатился по наслеженному полу к двери. Зеваки, давя друг друга, бросились на улицу. Урядник сказал:
– Это не бомба.
В толпе конфузливо заулыбались, наиболее смелые подошли к прилавку. Веревочка все еще висела на шее Михаила Петровича, а сам он – как остолбенел. Рослый детина в клеенчатом фартуке чиркнул по ней сапожным ножом. Она змейкой сползла с прилавка. И только тогда, с трудом разжимая зубы, Михаил Петрович простонал:
– Ограбили!
Схватил за плечи урядника, закричал сбивчиво:
– Двое!.. Потребовали оружие!.. Все выбрали, все!.. – Показал трясущейся рукой на пустоту под стеклом, рванул из-под прилавка железный ящик, в котором лежали патроны. – Все!.. В чемодан!.. О-о!
Урядник наливался гневом. Прийти, забрать среди бела дня оружие, запугать до смерти… И чем? Шаром деревянным? Нарочно не придумаешь.
– Приметы? Как выглядят? В чем одеты? Возраст?
– Двое, – стонал Михаил Петрович. – Молодой – разбойник. Второй в шапке, в пальто… Черное пальто. Чемодан…
А у двери рассматривали шар. Рабочий, длинноусый, со шрамом на щеке, вспоминал:
– Такие шары для игры делаются. Бросают ногами– катом и навесом. Особливо умелые без промаха бьют. Когда работал на Большой мануфактуре, сам играл. Больше нигде не видел.
– Точную опись, что взято. Немедленно ко мне.
Урядник, схватив шар, заспешил к выходу…
В конторе Грязнова ждал пристав Цыбакин. Директор повел на него неласковым взглядом и прошел мимо, не пригласив в кабинет. Отдуваясь, Цыбакин поднялся, без зова открыл дверь. Со стуком положил на стол перед директором что-то завернутое в бумагу. Стоял, нахмурив кустистые брови.
– Вы меня ставите в тяжелые условия, – начал он сердито. – Что делается на фабрике, узнаю только случайно.
Грязнов поморщился, не глядя на пристава, стал перебирать бумаги. Опять старый разговор. Полицейское управление настойчиво добивается устроить на фабрику своих тайных агентов. Будто без них не хватает дармоедов.
– Четыре-пять человек на такое производство – могли бы согласиться…
В голосе пристава появились нотки просителя. Это уже хорошо. Грязнов позвал конторщика Лихачева.
– Познакомьте господина Цыбакина с нашими расходами на содержание полицейских чинов, – приказал он.
– Нет надобности, – отказался пристав.
– Почему же? – зло улыбаясь, сказал Грязнов. – Ведомость любопытная. Фабрика содержит вашего помощника, пятерых полицейских служителей, конного урядника. Хотите знать цифру расходов?
Цыбакин досадливо отмахнулся.
– Заимейте нужных людей среди фабричных, – лениво сказал Грязнов, показывая, что бесполезно продолжать этот разговор.
Цыбакин сидел полуотвернувшись, обидчиво смотрел в одну точку. Уходить он не собирался. Когда за Лихачевым закрылась дверь, пристав поставил стул поближе, стал убеждать:
– Фабричные связаны круговой порукой. Даже те, которых нам удалось завербовать, не приносят ценных сведений. Неспособны! Сразу же выдают себя с головой.
– Плохо работаете с ними.
– Может быть. И все-таки я настаиваю: для тайной службы сейчас нужны опытные люди. Времена изменились, Алексей Флегонтович. Странная смерть хожалого не наводит вас на размышления? Это было самое способное лицо из всех наших доверенных. Сдается мне, что умер он насильственным путем… Следователь – шляпа: поверил женской догадке, будто человек убился при падении с лестницы, – закрыл дело. А надо бы понять, что тут явное убийство.
– У вас безудержная фантазия, господин Цыбакин, – рассеянно отозвался Грязнов.
– М-да! – Казалось, вот-вот Цыбакин сорвется, закричит. – Я вынужден буду жаловаться на вас, – пригрозил он. – Вы своим нелюбезным отношением затрудняете мне работу. Посмотрите! – Он разворошил сверток. – Видите, что это такое.
– Сей предмет называется деревянным шаром, – насмешливо произнес Грязнов. – Пинается ногой. Так сказать, национальная игра рабочих Большой мануфактуры. Возникла полтора века назад. Вас удовлетворяет ответ?
– Вполне. Этот предмет национальной игры найден в оружейном магазине в Ростове, – со злорадством сообщил Цыбакин. – Магазин ограблен. Не вызывает у вас сей случай никаких догадок?
– Как это произошло? – спросил Грязнов, холодея.
– Не знаю, Алексей Флегонтович. Я поставлен в такие условия, что вообще ничего не знаю. Ограбление произошло в воскресенье утром. Шар был использован в виде бомбы, а именно: подвязан владельцу лавки на шею. Стоял, болван, не решаясь скосить глаза, чтобы удостовериться, бомба ли это. Позволил преступникам безнаказанно скрыться. В лавке ничего не взято, кроме оружия – тридцати семи револьверов и запаса патронов к ним. Даже денежный ящик не тронут. Понимаете, что это значит? Это не простой грабеж. На языке социал-демократов сие означает – экспроприация. Вот и делайте выводы, много ли мы знаем о настроении фабричных. Нас скоро перестреляют, как утят, дождемся… С утра в слободке идут обыски, надеемся напасть на след. Чаю, к тому нет препятствий с вашей стороны?
– Помилуйте, – поспешно заявил Грязнов, – ваша прямая обязанность выловить преступников.
Федор бешено пнул дверь. С потолка посыпалась штукатурка. Понимал, что глупо срывать зло на чем попало, и не мог справиться.
Артем сидел на корточках и подбирал с полу раскиданное белье, встряхнув, складывал в корзину. Жандармы даже не пощадили его тетрадок и книжек – они валялись у кровати. Постель комом – заглядывали и под нее.
Артем обернулся к отцу с немым вопросом.
– Вся слободка поднята на ноги – ищут оружие, – сообщил Федор, сбрасывая пальто на кровать. – Откуда-то стало известно, что в лавке у Куликова были фабричные. Вы уходили последними, постарайся припомнить, не выдали ли чем себя.
Осмотрел разгромленную комнату. Найти, конечно, ничего не нашли: Федор был осторожен, лишнего не держал у себя. Оружие спрятано у Вари – к сестре директора с обыском не придут. Мучило другое: откуда жандармам стало известно, что оружие взято фабричными? Уж не попал ли Родион на кого из знакомых, когда выходил из магазина? Но тогда пришли бы прежде всего к нему, а жандармы в его каморку даже не заглянули. Обыскивают беспорядочно, приходят и к таким, кого уж никак нельзя заподозрить в неблагонадежности.
Федор опять перебирал в памяти поездку в Ростов. Они остановились с Варей у гостиницы, заходили в ресторан завтракать. Потом появился Родион, бросил чемодан в возок. Ехали мимо лавки, все было тихо. Артем стоял на противоположной стороне улицы. Из лавки последним выходил Егор Дерин.
– Когда возвращались, не трепались в вагоне?
– Сидели тише тихого, – сказал Артем.
– Зови Егорку. А это брось, соберу сам.
Артем молчаливо оделся и ушел.
Федор успел прибраться, когда на крыльце затопали сапоги. За Артемом в дверь боком протиснулся Егор Дерин, встал в тени. Необычная скромность его усилила подозрение Федора.
– Рассказывай, – не здороваясь, сказал Егору. – Вспоминай все. Почему ты долго не выходил из лавки?
Егор склонил голову набок, поглядывал на пустую стену. Глаза невинные.
– Надо было задержать купца, пока ты не уехал. И я ждал. Увидел, что ты проскочил, решил уходить. А как? Поди, попробуй. Пальнет из ружья в спину, тогда прощай мама. Все-таки ушел, пригрозил, если что…
Егор так никому и не сказал про шар, хотя догадывался, что именно потому и идут в слободке обыски, что нашли этот шар.
Глава четвертая
1Газеты полны сообщениями о стачках, правительство мечется в растерянности, полиция беспомощна. В такое время приходится рассчитывать на свой опыт. И слава богу, пока все благополучно – фабрика работает.
Алексей Флегонтович готов ко всяким неожиданностям.
Нынче поутру в ткацком отделе счетовод Кириллов – крикливый и неумный – обмеривал куски миткаля, снятые со станков. Каждый кусок должен был составлять шестьдесят аршин, за эту меру и платили ткачам. Счетоводу понадобилось проверить, все ли куски одинаковой длины. Он обмерил их до десятка, и все они оказались длиннее на два-четыре аршина. Узнав об этом, ткачи озлились. Алексей Подосенов с изумлением спросил счетовода:
– Это что же выходит? Работаю семнадцать лет, и, поди, все семнадцать меня обманывали? Сколько же недодали?
Кириллов прикинул на костяшках счетов – цифра получалась внушительная.
В ткацком отделении поднялся невероятный шум. Были остановлены станки.
Грудились возле счетовода, а он все щелкал и щелкал на счетах. Узнав, кому что причитается, рабочие решили предъявить директору требование: пусть-де выдает каждому рабочему доплату, по числу лет работы.
Алексей Флегонтович только что пришел на фабрику. Выслушав Лихачева, почувствовал озноб. Непредвиденный случай этот, когда рабочие напряжены до предела, мог вылиться в общую забастовку. Он ли не предупреждал служащих быть осторожными и не вызывать недовольства.
Перепуганный, но внешне спокойный, он немедля направился в ткацкое отделение.
Ткачи встретили директора враждебным молчанием. Неприятно поразило, что многие так и остались сидеть на подоконниках. Что ж, ради дела Алексей Флегонтович может снести личную обиду. Он вышел на середину, чтобы всем было видно и слышно. Поискал глазами Кириллова – его среди рабочих не было, напакостил и поспешил скрыться.
В цехе было душно от хлопковой пыли и непривычно тихо.
Грязнов расстегнул синий халат, надетый поверх костюма, вздохнул глубоко.
– Я вас слушаю, рассказывайте, – проговорил устало.
– Рассказывать нечего… Требуем… Всю жизнь видим обман, – раздалось сразу несколько голосов.
Бородатые потные лица, засаленные передники поплыли перед глазами Грязнова. Склонив голову, прислушивался и будто удивлялся. На самом деле лихорадочно искал те самые слова, после которых спадает напряжение распаленных гневом людей.
– Мне понятно ваше возмущение, – сказал негромко и все так же устало. – Что я делал бы на вашем месте? То же самое. – Почувствовал, что заинтересовал рабочих, слушают внимательно, продолжал увереннее. – Все вы недополучили какую-то сумму денег. Теперь попробуйте подсчитать, сколько потерял владелец фабрики. Знайте, что каждый кусок миткаля, который уходил с фабрики, мы считали за шестьдесят аршин. С кого теперь ему получать эти деньги?
Знал Алексей Флегонтович, как повернуть разговор. Пусть покривил душой, сообщив о потерях владельца, – ничего такого не было, при продаже каждый кусок обмеривался точно, – но на что не пойдешь, чтобы утихомирить разбушевавшиеся страсти. И хотя ткачи еще кричали: «Нам до этого нет никакого дела! Пусть отвечает, кто виноват! Мы свое требуем!» – но было понятно, что угроза бунта миновала.
– Вы спрашиваете, кто виноват? Правильный вопрос, – выкрикивал он, наслаждаясь обретенной властью над этой плотной серой толпой. – Виновата контора, виноват тот же Кириллов, который по лени своей не сделал обмер много раньше. Я обещаю вам разобраться, найти прямых виновников и наказать их. О вашей обиде я доложу владельцу и надеюсь на сочувствие его. – Помедлил, подумав, что придется выделить ткачам сколько-то денег из наградных, дать каждому в зависимости от того, кто сколько лет работал, и тогда они окончательно успокоятся. Но посчитал, что пока сообщать об этом рано. Пусть уж лучше неожиданно получит каждый рубль или два. Так будет впечатлительнее.
– Должен вам сказать, – доверительно сообщил притихшим ткачам, – что по моему предложению на фабрике готовится проект о сокращении рабочего дня до девяти часов. Сокращение рабочего дня опять принесет убыток владельцу, но, думая о вас, он, я надеюсь, пойдет на это. Сейчас прошу приниматься за работу.
Ткачи, хотя и недовольные еще, разошлись по своим местам. Цех снова наполнился грохотом челноков, хлопаньем приводных ремней.
Грязнов поднялся в контору. Был доволен, но в то же время чувствовал утомление. Откинувшись в кресле, сидел, потом вызвал Лихачева.
– Проект губернатору отправлен?
– Отправлен, как было сказано, – с готовностью доложил конторщик.
Грязнов ждал, не добавит ли служащий еще что. Лихачев молчал, но был весь внимание.
– Павел Константинович, сами-то вы ознакомились с моим предложением? Как вы его находите?
– Я полагаю, вы все учли, – не задумываясь, ответил Лихачев.
– И у вас нет никаких замечаний?
– Никаких.
– А как примут его владельцы здешних фабрик? Введи мы девятичасовой день у себя, то же придется делать и им.
– Придется.
– И что они на это скажут? – спросил Грязнов, почти с ненавистью оглядывая лощеного конторщика.
Лихачев пожал плечами.
– У вас бывает свое мнение или это такая роскошь, которая служащему необязательна?
– У меня одно желание – аккуратно исполнять ваши распоряжения.
– Хорошо, идите, – с тоской сказал Грязнов.
Лихачев было повернулся, но директор вдруг вспомнил:
– Подготовьте немедленно расчет счетоводу Кириллову. Основание – небрежное исполнение своих обязанностей. Приказ вывесить по всей фабрике.
