Текст книги "Кровь боярина Кучки"

Автор книги: Вадим Полуян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 42 страниц)

ПОЛОВЕЦКИЕ ПЛЯСКИ.

1

Во сне и наяву он видел ржущие табуны. С грохотом, аки гром земной, они перемещались в пустом необозримом пространстве пёстрыми живыми потоками. Лесовик, ставший степняком, научился различать каждую каплю этих потоков. Вон скачет буланый жеребец-двухлетка, весь рудо-жёлтый, а хвост и грива черные и темно-бурый ремень по хребту… Вон соловая кобылица светится желтизной без бурой примеси, а хвост и грива ещё светлее… Вон каурый жеребёнок изгибается рыжеватым станом, а хвост и грива впрожелть так и вьются на скаку… И движение по земле саврасо-кауро-буланых туч для юного всадника различимо. Оно ясно оповещает о настроении табуна. Ступа, нога-поногу, шаг – табун спокоен. Хода, переступь, шагистость с нарысыо зада – табун насторожился. Нарысь, хлынца, притруска – табун без излишней прыти меняет место пастьбы. Слань, стелька во весь дух, во все лопатки – табун напуган, спешит уйти от опасности.

Больше года притирались друг к другу кони и Род. И не притёрлись бы так успешно, если б не Беренди. Этот истый сын степей, налитый кобыльим молоком, пропитанный конским потом, попал полонянником в половецкие вежи лет десять назад после битвы на берегах Супоя, где он с черными клобуками помогал великому князю Киевскому, а половцы – черниговским князьям. Беренди был уже не молод. Долгое время, живя на Руси под Киевом, он знал язык южных славян как родной. Роду просто счастье привалило попасть под крыло такого наставника. Беренди с молодым рабом старался не говорить по-русски. Тем успешнее и быстрее он обучил его половецкой речи. «В жизни все пригодится, хлопче!» – любил приговаривать Беренди. «Ты берендей?» – поначалу не мог разобраться Род. «Пошто берендей? Я торчин! – возмущался старый раб. – Эти дикие половцы всех черных клобуков зовут беренди – и торков, и берендеев, и коуев, и тупеев. Моё истинное имя – Карас!» Проникшись к Роду отеческой любовью, Карас-Беренди научил его разбираться в конях, как в лесных деревьях. Так и преобразился в течение года лесовик в степняка.

Вежи хана Тугоркана, купившего Рода у бродников, стояли при слиянии рек Снапороды и Углы. Это были переносные островерхие круглые жилища, прикрытые пластами дёрна или кошмой, как у самого Тугоркана и его вельмож. Рабы жили в шалашах из травы и листья. Тут были и печенеги, и поляки, и венгры, даже один грек.

Беренди с юношей жили в землянке, которую Род сам вырыл по-лесному, как учил Букал. Спроворил сруб из крупных слег, чтоб стены не осыпались, и ещё слепил из камней чувал с шестком и дымоводом, так что зимой житье у них было теплее ханского.

Несчётными табунами ведал вельможа Кчий. Он любил сидеть в своей веже, вмяв окорока в подушки. Подлинным блюстителем табунов был пленный Беренди, и половцы, приспешники Кчия, слушались его. Очень сведущим показал себя торчин в конском деле.

Круглый год кони были в степи на кальше[174]  [174] КАЛЬША – конский подножный корм.


[Закрыть]. Зимой корм приходилось добывать из-под снега. Сплошная маета изматывала и табунщиков, и животных. Однако не вечна зима, когда по степи то и дело чамра[175]  [175] ЧАМРА – морок, сумрак, мокрый снег с туманом.


[Закрыть] идёт, от которой в глазах застит и в теле знобит. Омыл Дикое Поле дождями цветень[176]  [176] ЦВЕТЕНЬ – апрель.


[Закрыть], проклюнулись, пошли в рост свежие ковы ли, и вот он – травень![177]  [177] ТРАВЕНЬ – май.


[Закрыть] Наконец-то! А Беренди хмур, слезлив, не ко времени чамра по его лицу. «Что с тобою, Карас?» – спросил Род. «По теплу сородичи мои из городов выходят кочевать в степь. А меня нет среди них. Вот и больна душа», – объяснил Беренди.

Роду вздохов старшего раба как было не понять? Сам тосковал всю зиму. Мысленно навещал Букала: старик грустно забирал в кулак бороду, греясь у очага. У самого-то покуда все влепоту, да видит, каково Роду в чужих руках, вот и мучает старика главоболие. А едва мысли обращались к Улите, Род сызнова заставал её в слезах, да не знал причины. Так и хотелось участливо упрекнуть: «Опять ты рюмишь!» Сил не оставалось сдерживать себя, чтобы не ринуться напролом через степь на чубаром жеребце, замаранном серыми пятнами. «Вперёд, Катай! Шибче вперёд! Прямиком на север!» Беренди, прощупывая осторожными речами тайную мысль юноши о побеге, окорачивал её, как мог: «Не дури, хлопче. До конца Дикого Поля поприщ не сочтёшь. Конь падёт, сам окарачунишься[178]  [178] ОКАРАЧУНИТЬСЯ – погибнуть; задать карачун – убить.


[Закрыть]».

Видя, что голодной смертью парня не напугать, торчин грозно подымал палец: «Самое страшное: одинокий всадник в степи – сайгак для охотников. А их вокруг ух как много! Так и рыщут, так и арканят – и укрюками[179]  [179] УКРЮК – аркан, повязанный на шест.


[Закрыть], и изручь, без шеста, внакидку… Ну-ну, не перечь. Не будь байбарой[180]  [180] БАЙБАРА – пустомеля.


[Закрыть]. Слушай старшего!» Род все глубже хоронил в душе тайные мечты о побеге. Ждал весны. По весне и Беренди потянул носом, вдыхая даль необъятную. Манила она осторожного торчина, а выманить не могла из прочной обжитой землянки в опасную пустоту.

Повечер, загнав табун в калду[181]  [181] КАЛДА – загон для скота.


[Закрыть] от ночных татей, спустив с привязи сторожевых хамок[182]  [182] ХАМКА – собака.


[Закрыть], старый и малый коневоды вернулись в своё жилище. Задымил в чувале аргал[183]  [183] АРГАЛ – топливо из навоза.


[Закрыть], пересытив землянку кизячным духом. Род наполнил чашки холодным белёсым айраном[184]  [184] АЙРАН – разболтанная в воде простокваша.


[Закрыть], выпил свою и стал готовить калью[185]  [185] КАЛЬЯ – похлебка на огуречном рассоле со свеклой и мясом (рыбой).


[Закрыть], как выучил его Беренди.

– Карас, почему не пьёшь?

– А? – встрепенулся торчин, отхлебнул из своей чашки и вновь задумался.

– Что с тобою стряслось?

– Стряслось, стряслось, – эхом повторил постаревший в одночасье табунщик. – Смерть моя ходит рядом.

Род внимательно посмотрел ему в глаза и увидел, что торчин прав. Смерть была в его глазах, и оперение пронзившей стрелы торчало из-за плеча.

– За что же тебя убьют? – прижал ладони к щекам похолодевший юноша. И тут же пожалел, что проговорился.

Старший раб даже глазом не повёл.

– Меня убьют, да, – кивнул он. – Неведомо отчего напала на табун страшная конская болезнь чалчак. Я тебе не сказал, нынче два коня пали – мерин рыж да мерин из савраса гнед.

– Что значит «из савраса гнед»? – не понял юноша.

– Ну с рыжеватыми подпалинами.

Молчание воцарилось в землянке. Лишь кипяток клокотал в казане.

– Что ж теперь делать? – обомлел Род.

Беренди взял воды в носатый, с лебединой ручкой кумган.

– Пойду Тугоркану долг отдавать, – как всегда, оповестил он, идя по большой нужде. А на сей раз, подмигнув, добавил: – Встарь, говорят, бывали кумганы серебряные!

Род продолжал варить калью. Мысли были не о похлёбке. Думалось: неужели за конский падеж невинный Карас должен заплатить жизнью? Вспомнил, как бродники подвешивают под мышки на высокой балясине и стреляют в спину. Под мышками Беренди не виделось никакой верёвки. Должно быть, милостиво прикончат, для самого неожиданно. Тугоркан – синие скулы, борода-мочало, – о коем говорят: «С ним шайтан не шали!» – допустит «снисхождение» к прежде безупречному рабу. Мрачные мысли угнетали Рода в тот день.

Вернулся Беренди, юноша уверенно объявил:

– Тебя поразят сзади ядовитой стрелой! – Он видел пятна на мёртвом лице табунщика. – Надобно нам бежать. А то и тебе карачун, и мне не уйти.

– И тебе не уйти, – как бы согласился торчин.

Хлебнув доспевшую калью, он сморщился, стал прицокивать языком с явным неудовольствием. Следом за ним Род убедился в своей поварской неудаче на сей раз.

Беренди повёл речь раздумчиво:

– Кчий с зарею узнает все. А мы будем далеко. Счастье должно быть с нами. Нынче ханич[186]  [186] ХАНИЧ – сын хана.


[Закрыть] вернулся из Киева. Вкушал науку в русской столице. Мудрым стал наш ханич Итларь! Тугоркан гордый, как верблюд. Столько арзи[187]  [187] АРЗИ – хмельной напиток из простокваши.


[Закрыть] будет выпито – ой-ей-ей! Кто нас заметит? Кто остановит? Все лягут тяжкими бурдюками. Арзи очень вонюча и пьяна!

Род слушал вполуха и собирался в путь. Он радовался, что бежит не один, а с многоопытным Беренди. Торчин такой же знаток степи, как Род знаток леса.

Собрав два саадака[188]  [188] САЙДАК – лук с налучником и колчан со стрелами (в наборе).


[Закрыть], набив две сумы, вывели коней – Беренди своего булано-пегого в белых пятнах, Род своего чубарого Катая. Копыта обмотали тряпьём. Ночь уже растворялась в молочном дне.

– А охотники на сайгаков нас не заарканят? – шутя напомнил Род ужасы, коими его прежде стращал Беренди.

Торчин был не изволитель шутить:

– Не бахтури[189]  [189] БАХТУРИТЬ – забивать голову чем-либо, пичкать.


[Закрыть] голову заранее.

Он тихо забормотал что-то на своём торкском языке.

– Что от меня скрываешь? – полюбопытствовал Род.

– Молитву своим богам, – понурился вынужденный беглец. – Чтоб нам в Диком Поле никто не встретился.

Кони тронулись наметью, вскоре перешли в елань, затем полетели во весь опор… И степь, как изождавшаяся любовница, бросилась беглецам навстречу…

Ветер, обретя плоть, так бил в лицо, что Род отворачивался. И вдруг увидел, как солнце выпрыгнуло из окоёма, рывками полетело ввысь. День обещал быть жарким.

Катай не отставал от булано-пегого и не настигал его, как Род ни понужал своего коня. Надо бы охладить Беренди: пора сбавить бег, поискать укрытие для привала в этом голом пространстве. Вон далеко впереди темнеют заросли ханьги[190]  [190] ХАНЬГА – камыш, тростник.


[Закрыть]. Катай уже сбивался на тропоть[191]  [191] ТРОПОТЬ – сбивчивая нарысь, мелкий перебой.


[Закрыть], уже харчить[192]  [192] ХАРЧИТЬ – хрипло дышать.


[Закрыть] начал. В таком трудном испытании он оказался слабее булано-пегого. Расстояние между Родом и Беренди росло. А этот торчин Карас хоть и обернулся, но не убавил прыти. И вдруг пальцем тычет куда-то на восток, назад… Род тоже бросил взгляд за спину и далеко на кромке окоёма увидел чернизину[193]  [193] ЧЕРНИЗИНА – предмет, чернеющий вдали.


[Закрыть]. Погоня!

Что толку пришпоривать загнанного коня! Карас оборачивается, а помочь-то не может. И вот уши юноши уловили: тонкий противный свист примешивается к свисту ветра. Почти тут же он увидел уже не в мыслях, а наяву оперение стрелы, вонзившейся в спину Беренди. Табунщик ещё какое-то время скакал с этим страшным украшением, потом похилился набок, и конь, постепенно охладив ход, стал как вкопанный.

Скоро Род спешился возле булано-пегого, заглянул в остановившиеся глаза Беренди, обнаружил пятна на его лице. Он извлёк ноги торчина из стремян и бережно уложил мёртвого на землю. Даже не разогнулся, когда всадники в островерхих шапках с меховыми опушками окружили его. Потом посмотрел на них и ни одного знакомого половецкого лица не нашёл. Это не люди Тугоркана.

– Сдавайся, русь! – гортанно крикнул самый молодой.

– Ха! Я говорил, это пленники Тугоркана, кто же ещё? – обратился к своему окружению молодой, отличавшийся от них одеждой – он был в блестящем бахтерце[194]  [194] БАХТЕРЕЦ – доспех из продолговатых плоских полуколец и блях, нашитых на верхнее платье.


[Закрыть]. – Эй! – прицелился он глазами в юношу, склонённого над мёртвым товарищем. – Оставь убитого. Ты теперь наш полонянник. Я – хан Кунуй!

– Тебе меня не продавали, хан Кунуй, – спокойно возразил Род. – Езжай своим путём. А жизнь человека на твоей совести.

Всадники окружили Рода плотным кольцом.

– Взять его! – приказал хан Кунуй.

Юноша, как беспомощный цыплёнок, вертел головой по сторонам. Ни лук со стрелами, ни подаренный Беренди кривой ятаган не могли в такой тесноте послужить ему. «Охотники на сайгаков», понимая, посмеивались.

Вот взметнулся укрюк… Но в каждом мускуле Рода сидел Бессон Плешок со своей наукой. Верёвка из грив и хвостов, которая, намокнув, не мёрзнет, была перехвачена рукой юного Жилотуга и с такой силой дёрнута, прежде чем половец успел натянуть её, что тот пробкой вылетел из седла, выпустив свой шест.

– Ты батырь[195]  [195] БАТЫРЬ – силач, молодец.


[Закрыть], однако! – удивился хан Кунуй, с интересом воззрясь на юношу, и, почти не глядя, поразил мечом оплошавшего у крючника. Новое повеление хана более устрашило нападавших, нежели жертву: – Взять живым!

Легко сказать, трудно выполнить. Первого приблизившегося Род стащил с коня приёмом Бессона Плешка и отбросил на несколько шагов.

Тут все, кроме хана, спешились и с визгом бросились врукопашную. Оберегая спину, Род крутился волчком. Вот где понадобилась вся его сила! Трещали кости, оглашали воздух дикие вскрики, кулями падали навзничь тела. Кое-кто в клубке драки истиха применял ножи и ранил своих. Над Родом витал заговор Букала: «А будет тело отрока Родислава камнем и булатом, платье и шапка – кольчугой и шлемом»…

– Дайте его мне! Расступитесь! – озверел хан Кунуй, нацеливая копье.

В следующий миг он вылетел из седла, схваченный арканом, увлекаемый назад через конский круп… Свита его разом обернулась и увидела, что окружена другой, ещё большей свитой. Во главе её сидел на рослом узкогрудом аргамаке высокий красавец лет двадцати. Хотя он блистал зерцалом[196]  [196] ЗЕРЦАЛО – зеркало, а также доспех, средний между панцирем и кольчугой.


[Закрыть] русского воина, но лицом – чистый половец. В то же время не широкоскулый. Масличные глаза не кажутся узкими в глубоких глазницах. Не ведом был Роду этот арканщик, зато окружение его почти сплошь знакомо. Даже ленивый Кчий, начальник Беренди, восседал поодаль на серой белохвостой чалке, недавно Родом объезженной. Легко было догадаться, что заарканил хана Кунуя не кто иной, как Итларь, ханич Тугоркана, выученик киевских наставников. Кабы не он, извивался бы сейчас в арканной петле Род, а не хан Кунуй. И без того одолевали лесовика степняки, как презренные крысы одолевают, когда набрасываются всем скопищем.

– Отпустите моего пленника – или хану вашему карачун! – властно прокричал Итларь.

Подданные Кунуя, сообразив, в чем дело, отошли к своим коням.

Выпростанный из петли Кунуй бесстыдно вопил, угрожая Итларю всевозможными карами. Сподвижники его тоже были крикливы, а не драчливы, памятуя о своём меньшинстве.

Пока шла разборка, освобождённый Род истиха подошёл к булано-пегому, понуро застывшему возле мёртвого Беренди. Оставалось чуть оттолкнуться от земли ногой… И вот он уже летит камнем из пращи над зеленеющей степью, и нет дострела этому камню, нет его лёту предела. Умел Карас выбирать коня! Лихая дюжина всадников устремилась вслед Роду. Да конь-то под ним не чей-нибудь, а табунщика! Этот конь и под седоком догонит любого невзнузданного оторву, отбившегося от табуна. Зато его-то уж не догонит никто!

Юноша время от времени оборачивался, и лицо его все более просветлялось: чернизины лихой погони, крупневшие поначалу, постепенно стали мельчать, будто преследователи поворотили коней и скакали не вслед, а вспять, к окоёму.

Однако вскоре появилась новая точка. Она на глазах превращалась во всадника. Вот он уже на расстоянии дострела… Вот ещё ближе… Это Итларь на своём аргамаке. На добром коне он вернулся из Киева. Арабский скакун не чета половецким сивкам. Отдохнувший булано-пегий тоже не собирался ударять мордой в грязь перед чужаком. Почуяв стремление седока, он вытянулся в такую стельку, что майская разноцветная степь побурела: все слилось в глазах. Нет, умел табунщик выходить для себя коня!

Итларь скакал чуть обочь, чуть ближе дострела стрелы. Его аргамак оставался в силах лишь удерживать расстояние, не сокращать его. Пена с удил попадала на лицо Рода – трудно булано-пегому! Судя по задранной морде аргамака с разинутой пастью, тому тоже не легче. Кто раньше отбросит копыта? Только так могла закончиться эта скачка.

– Эй!.. Эй!.. Эй!.. – доносился до юноши зов Итларя.

Он увидел, как ханич откинул в сторону свитый в кольцо аркан. За ним полетел снятый с плеч сайдак. Следом – меч, выдернутый из ножен. Даже отстёгнутый от пояса нож Итларь намеренно повертел и выпустил из рук. Бросив поводья на луку седла, он распростёр совершенно пустые руки.

Род стал сдерживать булано-пегого. Всадники наконец поравнялись.

Оба юноши какое-то время мерились взглядами, тяжело дыша.

– Что ты хочешь, ханич Итларь? – спросил Род.

– Ты силен и вооружён, – задыхаясь, сказал половец по-русски, – Я слабее и безоружен. Одного хочу: выслушай меня.

Род опустил поводья.

– Думаешь, я схитрил? – чуть усмехнулся ханич. – Прикинулся безоружным, чтобы остановить тебя и задержать разговором, а вооружённые всадники мои уже скачут?

– Я так не мыслю, – по-русски отвечал Род. – Твоё лицо не говорит о злом умысле. Хотя половецкие лица часто непроницаемы. Ты не таков.

– Я половец лишь наполовину, – сказал Итларь, – Моя мать – русская княгиня. После гибели мужа попала в половецкий плен. Мой отец женился на ней. Он любит русских.

– Всех славян или только русских, что вокруг Киева? – уточнил Род.

– Он не различает, – помотал головой Итларь.– Для него поляне и кривичи одно слово – русь.

– Ты хочешь, чтоб я возвратился в плен? – спросил Род.

– Да, – ответил Итларь, – Моя просьба смешна сейчас. Я поклялся отцу, что верну тебя, и хочу сдержать слово.

– Ух-ух-ух-у-у-ух! – закричал Род филином, – Я бродникам давал слово, что не убегу от них, и сдержал его. А они продали меня половцам. Зачем мне де ржать чужое слово?

Итларь снял шлем и, к вящему удивлению Рода, перекрестился.

– Как перед Богом, освобожу тебя, если ты вернёшься!

– Давно крещён? – полюбопытствовал Род.

– А тебе в диковину? – подметил Итларь. – Хан Амурат крестился в Рязани, хан Айдар – в Киеве. А я половец только наполовину. Я обучался в православном монастыре.

– Язычник? – не заметил его движения ханич.

– Нет, с прошлой осени христианин, – отпустил поводья Род. – Ну будь здоров, Итларь!

– Постой! – опомнился ханич. – Одолжи твой нож.

Род остановился и кинул ему ятаган, подарок Беренди. Юный половец ловко ухватил его на лету и приставил лезвие к своему солнечному сплетению.

– Клянусь! – крикнул он. – Если меня оставишь, вспорю себе живот. Видел, как это делают?

Подъехав, Род внимательно всмотрелся в его глаза и решительно поворотил булано-пегого.

– Смерть твоя от ножа, – грустно сказал он. – Но не в животе, а в спине. И не так уж скоро. А сейчас веди меня назад в плен, коли такова судьба.

2

– Я все позабываю спросить тебя, Итларь, – поднял голову с кошмы Род. – Как ты выискал нас, беглецов, в бездорожной степи?

– По сакме, – качаясь на пятках, ответил ханич. – Сакма – след на траве. Особенно по росе можно определить конный или пеший путь: сколько человек ушло, куда и примерно когда…

Род откинулся на кошму, и опять воцарилось молчание.

Я уж и ниц перед тобою падал. А перед кем я когда-нибудь падал ниц?

Да, в первый же вечер по возвращении Рода в плен ханич бил перед ним земные поклоны за свой невольный обман. Тугоркан наградил сына за успешную погоню серебряным кинжалом с дорогими каменьями и редким харалужным[197]  [197] ХАРАЛУГ – цветистая сталь, булат.


[Закрыть] лезвием, а пленника отпустить отказался. Кчию отбили пятки, отсекли голову, а Рода сделали нукером[198]  [198] НУКЕР – отрок при господине, телохранитель.


[Закрыть] при Итларе, перевели из землянки в богатую вежу ханича и… оставили в плену. С тех пор вот уже два месяца ханич ежедень улещевает отца, и все без толку. Вот и нынче раб-грек принёс на обед любимое кушанье русского пленника – сочный казан-кабав[199]  [199] КАЗАН-КАБАВ – жареная крошеная баранина.


[Закрыть] и на запитки освежающий яурт[200]  [200] ЯУРТ – холодный овечий варенец, заквашенный сметаной.


[Закрыть], а ещё Итларь принёс очередной отказ Тугоркана.

– Ты бы пригрозил отцу брюхо себе вспороть ятаганом, – ядовито напомнил Род.

Итларь тяжело вздохнул.

– Уж не однажды приставлял лезвие к животу. Ты поверил, он – нет.

– Выходит, меня, простофилю, легко переклюкать[201]  [201] ПЕРЕКЛЮКАТЬ – обмануть.


[Закрыть], а с Тугорканом шайтан не шали? – с досадой отвернулся юноша к стене.

Итларь подполз к нему и положил руку на плечо.

– Друг мой, не серчай. Видит Бог, я из кожи вон лезу, чтобы сдержать свою клятву. Потерпи ещё чуть-чуть. Чем тебе со мной не житье?

Род резко повернулся к нему лицом.

– А ты хоть единожды в плену был? – Итларь помотал чёрной курчавой головой. – Ну, так, где же тебе понять меня? – повысил голос несчастный юноша, – Я-то в плену был дважды. А теперь благодаря тебе – трижды!

Опять надолго их разъединило молчание.

– Пойдём, разомнёмся? – первый нарушил его Итларь.

Оказывается, в Киеве он учился искусству русской борьбы у самого Огура Огарыша, оружейничьего тысяцкого Улеба. Этот Огур вовсе не был ослушником и лентяем согласно прозвищу. Он обустроил в столице на греческий лад гимнасий, где отпрысков бояр и детей боярских превращал в непобедимых борцов. Однако глухоманная школа лесного бродника не уступала столичной. Род неизменно одолевал. Итларь же упорно относил свои поражения не за счёт учителя, а за счёт явного превосходства противника в физической силе.

На сей раз приглашение ханича прозвучало втуне. Привередливый пленник даже не удостоил ответом, вновь отвернулся к кошмовой стенке.

– Ну не береди свою и мою душу, друг мой любезный, – погладил его локоть Итларь, – Опять пойду к отцу, опять стану упрашивать. Если не согласится, сам себя умертвлю как клятвопреступника.

– Ты не сделаешь этого, – холодно откликнулся Род. – Твоя смерть – от ножа в спине. В спине нож не самоубийцы, а врага. Такова судьба. И её, как я убедился внедавне, переиначить нельзя.

Итларь тяжело вздохнул и покинул вежу.

– Ханич приставил тебя за мной следить? – резко спросил Род, почти с ненавистью глядя на парнишку.

– Не следить за тобой, а тебе служить, – лениво поправил Кза. – Мало ли что попросишь… Чего так глядишь? Хочешь снова бежать, беги. Я не шевельнусь. Все равно поймают.

Род, вернувшись из зарослей ханьги, прилёг рядом.

– Скажи-ка, Кза, – ласково начал он, – В степи… когда мне удалось ускакать… помнишь?

– Как не помнить? – ответил Кза. – Я там был.

– Вот именно. Потому и спрашиваю. Скажи, хан Кунуй и Итларь мирно разошлись?

– А чего ты тревожишься? – удивился Кза.

– Мне покоя не даёт мысль, – признался Род. – Страшного врага приобрёл себе наш ханич. Зря он заарканил Кунуя.

– Тьфу на Кунуя! – вскочил Кза, – Трусливые шакалы бежали со своим ханом. Каков хан, такова и орда.

– Их было меньше, – напомнил Род.

– Храбрый врагов не подсчитывает, – возразил Кза. – А угроз-то было, угроз! Угрожает только трусливый.

– Не сказывали, за что они убили Беренди? – спросил Род.

– А, кто-то из них воровал коней, – отмахнулся Кза. – Наш торчин его отлупил. Вот и месть!

Род задумался. Кза не сразу успокоился:

– Что это, люди, что ли? А тоже ещё – кыпчаки[202]  [202] КЫПЧАКИ – половцы.


[Закрыть].

Подскакал и спешился радостный Итларь.

– Пойдём, Рода (так он ласкательно произносил), пойдём в вежу. Новость есть!

Род, как подброшенный, вскочил. Однако рано обрадовался.

– Завтра в Шарукани ба-а-альшой хурултай! – возвестил Итларь. – Отец сам едет и нам обоим велел быть с ним. По возвращении обещает тебе свободу.

– Этому обещанию ты и радуешься? – угрюмо опустился Род на кошму.

– Разлуке с тобой я бы так не радовался, – поугрюмел и Итларь, – Ты бы только радовался.

Род не выдержал, поднялся и крепко-накрепко обнял ханича, тот даже застонал.

– Не считай меня плохим другом, – попросил пленник, – Будь я свободным, не расстался бы с тобой ни в жизнь. Таких, как ты, на этой земле не много.

– Только не раздави меня, – вывернулся из его объятий Итларь, – Я верю в твою дружбу и понимаю твой гнев.

– Какой гнев? – отвернулся Род. – Просто-напросто злющая тоска…