Текст книги "Избранные произведения в 2-х томах. Том 2"
Автор книги: Вадим Собко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 46 страниц)
– Ясно. Пушку надо установить на шоссе, у Васькина, – посоветовал Шамрай.
– Она сейчас поедет туда, – сказал Габриэль.
– Старенькое, но всё же орудие, – мечтательно вздохнул Колосов.
Шамрай взглянул на карту и сразу оценил офицерский опыт и умение капитана Габриэля. Обманчивой бывает внешность. На первый взгляд «вечный студент», не больше…
– Ты действительно офицер? – спросил удивлённо Шамрай.
– Разве не видно, – Колосов показал глазами на карту.
– Да. – Габриэль засмеялся. – И офицер, и коммунист. Правда, окончил не Сен-Сир. Пришлось ограничиться ускоренным курсом школы лейтенантов, А до войны я просто работал токарем у Рено, в Париже.
– И коммунист? – переспросил Шамрай.
– Да, у нас много коммунистов.
– Среди офицеров?
– Да, и среди офицеров.
– И ты в самом деле капитан?
– Чего нет, того нет, – на губах Габриэля появилась лукавая и смущённая, как у ребёнка, улыбка. – Это моя кличка по подполью. Здесь каждый может называться как захочет. Конечно, не генералов, это уж слишком, а капитаном можно. Приятно звучит и вызывает уважение. И настоящее имя моё вовсе не Габриэль, – почему-то печально добавил он. – Ну ничего, после победы всё встанет на свои места.
– Я пойду проверю свою группу, – сказал Шамрай. Ему не сиделось на месте. Ожидание боя было нестерпимым.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Катилось, катилось по небу горячее августовское солнце и наконец, утратив свою жгучую силу, зашло, за горизонт. Может быть, никогда в жизни Романа Шамрая не было такого длинного дня. Бой не начинался. Видно, не так-то просто было теперь найти и бросить против Террана хотя бы полк гитлеровцев. Маловато их осталось у вермахта, этих дивизий и полков.
Командование резистанса не подвело. Два отряда партизан пришли в Терран вечером, прихватив с собой ещё пушку, пулемёты и, главное, много гранат. Оружие разномастное – от современных автоматов до старых лябелевских винтовок. Но патронов к ним достаточно, и потому воевать можно. Пятисот бойцов, о которых говорил Габриэль, правда, не наберётся. Но сотни три есть. Терран будет оборонять почти батальон, а это не так-то мало.
На площади перед мэрией, где распределяли среди партизан оружие, сразу стало людно и шумно.
– Берите только необходимое, – предупреждал лейтенант. Но ребята старались запастись всем, что только могло стрелять или взрывать.
Тётушка Мириэтт, хозяйка бистро, выставила на тротуар напротив мэрии четыре столика и стулья. Есть, конечно, нечего, но выпить винца можно. Патрули иногда находят минуту присесть за эти столики. Вино скверной но дешёвое. Настроение у всех приподнятое, почти что восторженное. Для многих завтрашний день будет последним. При мысли об этом под сердцем холодок… Да, завтра, может быть, они повстречаются со смертью, но сегодня, они живы и свободно ходят по свободной земле Франции и от этого хочется петь, плясать и почему-то увлажняются глаза.
В кабинете мэра капитан Габриэль проводит очередное совещание, вместе с ним Робер Коше и командиры вновь прибывших отрядов. В уголочке – Колосов и Морис Дюрвиль, теперь его и здесь все звали «папа Морис». Как видно, собралось всё командование. На большой карге стрелок, кружков, отмеченных синим карандашом, стало больше. Видно, как гитлеровцы стремятся охватить Терран со всех сторон, взять его в клещи. Вполне возможно, что поэтому они и не начинают бой сегодня. Их задача – не отогнать, а окружить и уничтожить партизан, вот оттого они и стягивают, медленно стягивают смертельное кольцо вокруг Террана. Партизанская разведка работает точно: наблюдатели-разведчи-ки могут ещё не приметить искусно замаскированного противника, а от детских и женских глаз попробуй спрячься. Уже в трёх соседних сёлах появились танки с чёрными крестами. Пожалуй, ударят одновременно с трёх сторон по Террану, чтобы треснул город, как орех, зажатый в стальных щипцах.
– Тихо! – предупредил Колосов, когда Шамрай, хлопнув дверью, вошёл в кабинет.
Аккумуляторный приёмник хрипел на маленьком столике, стоявшем в уголке. Шамраю трудно было понять скороговорку французской речи, но имя «Леклерк» он услышал.
– Очень хорошо, – сказал капитан Габриэль, когда диктор закончил чтение сводки. – Посмотрите, товарищи, танки генерала Леклбрка находятся вот здесь. – Он уверенно черканул на карте красную скобку. – До Террана им двигаться ещё восемьдесят километров. Это всего-навсего три часа ходу. А с боем они будут пробиваться дня три, если не все четыре. Боши ещё не сломлены. Наше счастье, что с Восточного фронта они не могут снять ни одного батальона… Мы обязаны продержаться минимум дня три. Даже если Леклерк не застанет нас в живых, дело будет сделано: немцы здесь не успеют укрепиться, и Терран не станет опорным пунктом их обороны. Итак, всё ясно – три дня!
– Прямой связи с Леклерком не удалось установить? – спросил Колосов.
– Нет, раций мы не имеем.
– Значит, и авиацию мы вызвать не сможем, – вздохнул Шамрай.
– Мне кажется, что советские товарищи окунулись в волшебное царство приятных мечтаний. – Габриэль засмеялся. – Нам же пока придётся рассчитывать только на собственные силы. А их не так уж мало.
– Да, их немало, – не отрывая взгляда от карты, согласился Колосов. – Но и врагов не так мало. Габриэль, сохрани резервную группу, она нам ещё пригодится. И, смею сказать, очень пригодится. И, пожалуй, стоит перенести твой командный пункт в подвал… У бошей есть артиллерия.
После совещания Шамрай вышел вместе с Колосовым.
– Трудно нам будет, капитан.
– Да, трудно, – согласился Колосов, и больше они этой темы не касались.
Жаклин, придерживая до краёв наполненную бинтами и марлей санитарную сумку, стояла недалеко от подъезда мэрии.
– Счастливый ты человек, Шамрай, – вздохнул Колосов, взглянув на Жаклин.
– Да, счастливый. – Шамрай улыбнулся на прощание капитану и взял за руку Жаклин.
Резервная группа, которой он командовал, разместилась в конторе сберегательной кассы, рядом с мэрией. Пятнадцать человек – бывшие пленные, хорошо знающие оружие и не раз выходившие на поверхность через «Сан-маре». Пол конторы был устлан сеном, но никто из бойцов не спал.
– Отдыхайте, ребята, – приказал Шамрай. – Завтра будет жарковато, не поспишь. Я посижу здесь, возле дверей. Часа через два-три кого-нибудь разбужу, смените меня на посту. Спать!
Он вынес на тротуар два кресла, сел рядом с Жаклин, положил руку на её плечо. Тёплая летняя ночь опустилась на город. Над всем Терраном только свет звёзд, мирных, больших и удивительно ярких. Холмы вокруг застыли, как древние сонные мамонты, их вершины угадываются только там, где они закрывают звёзды. Деревья не шелохнутся. Всё замерло – тишина и покой.
В мэрии послышалось движение, Шамрай насторожился. Это Габриэль переводил свой командный пункт в подвал.
– Удивительно, как меняются люди, когда становятся командирами, – сказала Жаклин. – Я отца никогда не видела таким.
– Как только человек берёт в руки оружие, он меняется не только внешне. Даже мысли его становятся другими, – пояснил Шамрай и тут же изменил тему разговора. – Жаклин, я очень люблю тебя и потому боюсь за тебя, боюсь завтрашнего боя.
Жаклин счастливо засмеялась.
– Зачем же бояться? Любовь и смерть всегда ходят рядом, об этом даже в Библии сказано.
– Ты веришь в бога?
– Как и многие француженки… Мне он не мешает жить…
Послышался тихий отдалённый гул – летели тяжело гружённые самолёты.
– Немецкие? Будут нас бомбить? – испугалась Жаклин.
– Не думаю.
Гул приближался, потом земля дрогнула от тяжёлых взрывов. Жаклин прижалась к Шамраю.
– Что это? – послышалось из подвала мэрии.
– Англичане бомбят. Картуш, – ответил Шамрай.
Ведь именно в Картуше сосредоточены немецкие танки. Может, кто-то сумел предупредить союзников? А вдруг завтра, когда станет очень трудно, прилетят самолёты. Надежды на это мало, но всё-таки хотелось бы надеяться…
Бомбы перестали молотить землю в Картуше. Замер, удаляясь за мерцающие звёзды, сердитый гул самолётов. Снова опустилась тишина на город.
– Я не представляла, что такой красивой может быть ночь войны, – сказала Жаклин. – Как хорошо…
– Гитлеровцы, пожалуй, эту ночь не назовут красивой, – ответил Шамрай. – Представляешь, сколько эшелонов не смогло пройти через Терран за сегодняшний день и ночь, сколько машин, танков, солдат не прибыло на Нормандский фронт. Вообрази, как в Берлине бесится Гитлер. Его войско задерживается в эшелонах возле ка-кого-то Террана…
– Ты думаешь, он об этом знает?
– А как же? Если в твоём башмачке острый гвоздь, который при каждом шаге долбит тебе пятку, ты сможешь забыть о нём? То-то и оно. А Гитлеру наш Терран что бельмо на глазу.
Шамрай сунул руку в карман, нащупал узелком завязанный гвоздик, дотронулся до острого кончика. Интересно, что делает сейчас кузнец Клод Жерве?
Жаклин прижалась ближе к Шамраю, положила голову ему на плечо.
– Поцелуй меня, – сонно сказала она.
Атаку Террана гитлеровцы начали в пять часов утра, когда первые лучи солнца позолотили кроны высоких тополей на площади возле мэрии. Артподготовка была короткой, минут пять, не больше. Велась она с трёх направлений одновременно и сразу же раскрыла планы немецкого командования – не выпустить из Террана ни одного партизана.
Вслед за артподготовкой, прижимаясь к огненному валу, пошла в наступление пехота, пока без танков, и сразу залегла, встреченная пулемётным огнём. Первая атака немцев захлебнулась.
Капитан Колосов установил пушку около магистрального шоссе. За каменной полуразрушенной стеной старой пивной выкопал окопчик – для орудийного расчёта, организовал позицию по всем правилам военной науки. Васькин старательно помогал ему. Потом он вместе с бойцами чистил и без того уж чистую пушку. Глядя на них, Колосов лишний раз убедился, что никто из военных, пожалуй, не любит так беззаветно и преданно своё оружие, как артиллеристы.
Слева от отряда «Сталинград» занял позиции Морис Дюрвиль со своими шахтёрами, с правой стороны – группа, возглавляемая Робером Коше. На западной и южной окраине – тоже французские партизаны. У них вторая пушка. Резерв – в центре города. Всё предусмотрено, всё будто бы научно рассчитано, но если оценивать всю оборону Террана по-настоящему, то дело безнадёжное. Это тот случай, когда выигранное время становится дороже жизни сотен, даже тысяч людей…
Все эти истины не хуже других знал и лейтенант Шамрай. Ему тоже придётся сражаться и умирать за то, чтобы танки генерала Леклерка могли свободно, без задержки, прорваться к Парижу. Таков жестокий и по-своему справедливый закон войны, который он познал ещё под Киевом, – один должен умереть, чтобы дать возможность другим продвинуться на несколько шагов вперёд. Законы войны солдат обязан выполнять, именно это и делал лейтенант Шамрай. Он понимал свою роль командира резервной группы, знал, каким решающе важным мог быть его удар, знал своё место, скромное и одновременно важное в общей системе обороны города, и, однако, весь изнывая от нетерпения, волнуясь, ожидал дальнейшего развития событий. Чем дольше он со своей группой будет оставаться без дела, тем лучше для всех: видно, дела у партизан пока неплохи, раз они выдерживают натиск гитлеровцев, сохраняя резерв, не бросают его в бой. Но сидеть сложа руки в зале сберкассы, пока командование вспомнит о них, было свыше всяких сил.
Шамрай направился в штаб к Габриэлю, взглянуть на карту, чтобы ещё раз сориентироваться в обстановке.
Именно в этот миг капитан Колосов увидел первый танк. Шёл он не по шоссе, а чуть в стороне, двигался, приминая невысокие кусты и тёплую траву, прикрываясь зеленью деревьев, старался спрятаться за насыпью. Это был не старый довоенный танк с пулемётом и маленькой пушкой, а современная машина с могучей лобовой бронёй и длинным тяжёлым орудием.
У капитана Колосова тоже есть пушка и десять снарядов… Всего лишь десять и среди них ни одного бронебойного. Если ударить снарядом в броню или в башню, танк лишь едва качнётся и будет, как ни в чём не бывало, по-прежнему продвигаться вперёд, и его блестящие отшлифованные землёй гусеницы будут ползти, как серебряные злые змеи. За первой машиной появилась вторая, третья… Они шли уступом, имея возможность накрыть огнём своих пулемётов и пушек всю позицию обороняющихся.
Тут уже было не до размышлений о неполноценности своего вооружения. Бой нужно вести тем оружием, которое у тебя есть, а не тем, которое хотел бы иметь…
Обрывки мыслей пролетели, будто кадры фильма на большом экране, в центре которого, не исчезая ни на миг, все двигались и двигались на зрителей немецкие танки. Вот уже отчётливо различались чёрные кресты на броне, и хищные длинные стволы пушек казались жалами, нацеленными прямо в сердце капитана Колосова.
Неожиданно откуда-то издалека ударила немецкая артиллерия. Из ясного синего неба с шелестом и завыванием полетела на землю горячая беспощадная сталь.
Она на своём пути сметала, как игрушечные карточные домики, здания на окраинах, вырывала с корнями и корёжила деревья, уничтожала всё живое, что не успело от неё надёжно спрятаться.
А на город, будто прижавшись к этому огненному шквалу, шли и шли танки. Тихое и зловещее бряцанье их гусениц капитан Колосов отчётливо слышал сквозь адский грохот разрывов.
– Точно бьёт, зараза, – проговорил Васькин. – Где Мунтян?
– Не знаю. – Колосов, не отрываясь, смотрел в панораму пушки.
– Куда-то он исчез, никак, вперёд пошёл?
– А где его группа?
– Группа на месте.
– Вот дьявол, – выругался капитан, – отобьёмся от немцев, шкуру с него спущу за нарушение дисциплины.
Танки были уже совсем рядом, метрах в пятистах, не больше.
Васькин весь ушёл во внимание. Не заметил даже, что с головы у него свалилась шапка, когда ринулся из окопа к орудию. Глаза прикованы к танкам, пальцы лихорадочно и привычно ищут ручки на маховиках механизма наводки. Давно уже он не чувствовал этого острого ощущения близкого быстротечного артиллерийского боя.
– Ты бы спрятался, Васькин, или шапку, что ли надел. Твоя лысина – отличный ориентир для бошей, – подковырнул бойца невозмутимый Колосов.
– Нашёл тоже время для шуток…
И хотя время для шуток было и в самом деле не очень-то подходящим, а сама острота не такой уж и смешной, улыбка как-то сама собой тронула большие шершавые губы Васькина и неизвестно какими путями передалась в другой окоп. Сапёр Кикоть тоже улыбнулся и помимо воли провёл рукой по своей роскошной шевелюре.
– Силён наш капитан!
Вдруг завыл где-то совсем рядом снаряд.
Партизаны тотчас же юркнули в окоп, мгновение лежали, ожидая, пока над головой пролетит рой злых осколков, поднялись и снова привычно упали на дно окопа, спасаясь от нового разрыва.
Как загорелся первый танк, никто не понял. Ведь партизаны пока ещё не стреляли. Фашистская машина проходила под могучим вековым дубом, и вдруг позади её башни, где дышат горячим воздухом жалюзи, раздался взрыв. Танк ещё продолжал двигаться, но над моторной решёткой высоко взметнулось пламя, опалив ветви дерева. Его чёрные, обожжённые листья сквозь густой дым дождём посыпались на землю. Танки остановились. Стволы их пушек почему-то задрались вверх. Один раз, и второй, и третий ударили они в зелёно-чёрную, горящую крону дуба. И тут артиллеристы увидели, как с верхушки дерева упал человек.
– Это Мунтян. С дерева бросил гранату. А я его хотел… – не договорил Колосов, поднося к глазам бинокль. – Теперь наша очередь…
– Умирать? – спросил Васькин.
– Нет, вести бой, – резко бросил Колосов, рассматривая почерневшую землю под дубом, неподалёку от которого пылал танк. Капитану страшно хотелось увидеть Мунтяна. А вдруг ещё живой? Может, только ранили…
Два танка немного свернули от шоссе и двинулись левее, туда, где держали оборону шахтёры Мориса Дюрвиля. Полевые рации немцев работали исправно: их артиллерия перенесла туда свой огонь. Теперь было видно, как бегут за танками, стараясь остаться под их прикрытием, маленькие фигурки солдат в серо-зелёных касках с бугорками, похожими на жабьи глаза.
– Трудно придётся шахтёрам, – сказал капитан, ни к кому не обращаясь. И скомандовал: – Кикоть, продвинься немного левее. Прихвати с собой пулемёт. Поддержишь с фланга огнём папу Мориса.
– Есть! – ответил Кикоть и пополз на левый фланг между невысокими бетонными оградами.
– Неужели не заметили нашу пушку? – радовался Васькин.
– Мы пока ничем себя не обнаружили, – не отрываясь от бинокля, спокойно сказал Колосов. – Подожди, ещё придёт наш черёд.
Немцы теперь шли прямо к позиции, занятой шахтёрами Дюрвиля, открывая Колосову свой фланг, будто нарочно подставляя под пули партизан.
– Кикоть, приготовиться к контратаке.
– Есть приготовиться к контратаке.
Целясь в танк, Колосов уловил ту единственно необходимую минуту, когда машина, чуть повернувшись к нему, подставила свой бок. Пушка ударила. Снаряд, разорвавшись, будто встряхнул машину. Танк остановился, но не загорелся.
– Что с него требовать? Осколочный! Разве с такими снарядами повоюешь. Что голыми руками…
– Ничего. И это неплохо, – досылая в ствол пушки следующий снаряд, сказал Васькин. – Ну, давай ещё разок…
– Нет, подожди. Снарядов всего-навсего девять штук, – остановил его капитан и, приложив ко рту рупором руки, громко крикнул: – Кикоть, внимание!
– Вижу, – отозвалось издалека.
Освещённый чёрным, будто закопчённым солнцем танк замер мёртвой глыбой. Но другой продолжал двигаться вперёд, а немцы уже поднялись в атаку на окопы папы Мориса.
Пулемёт Кикотя ударил точно. Гитлеровцы залегли, а потом начали осторожно отходить. Уцелевший танк, зацепив подбитую машину, поволок её вслед за собой.
– Ох, не нравится мне всё это, очень не нравится, – сказал Колосов. – Ясно: была разведка боем, сильная, ничего не скажешь, но всё же разведка. Теперь они засекли нашу пушку, определили пулемётные гнёзда. Настоящий бой ещё впереди…
Стрельба доносилась теперь со всех окраин Террана. Два раза ещё ударила пушка. Внизу, у подножья холма, тяжело поднимался в небо чёрный, маслянисто-жирный столб дыма – загорелся ещё один танк.
– Со всех сторон прощупывает, гад. Грамотно воюет, – Колосов зло покачал головой. – Что у тебя, Кикоть?
– Товарищ командир, Мунтян жив, только тяжело ранен да обгорел сильно, – радостно сказал Кикоть, спрыгнувший в окопчик к Колосову.
– Молодцы! Как его вытащили?
– Французы помогли. Его уже в город отправили.
– Большие потери у французов?
– Нет, не очень. Папа Морис на месте. Только не улыбается больше.
– Боюсь, что ему теперь будет не до смеха, – сказал Колосов. – Жарко будет: разведка закончилась. Начинается бой.
Кикоть взглянул на поле и протяжно свистнул. Одиннадцать танков уступом вперёд шли на окопы Дюрвиля.
За ними, падая и вновь подымаясь, бежали солдаты – батальон, не меньше.
– Гиви, быстро связного к Габриэлю. Пусть Шамрай будет наготове.
Шахтёры не отступили, хотя танки приближались, как чёрная туча, несущая смерть. Да, это была минута испытания воли, характера, нервов, проверка всей жизни человека. Обвал в шахте не казался углекопам сейчас таким безнадёжно страшным, как это зловеще неумолимое движение танкового клина.
– Французы заложили мины перед окопами? – каким-то неожиданно высоким голосом спросил Колосов.
– Да, успели, – послышался ответ Кикотя.
– Ну, Васькин, – сказал командир. – Вот и наш черёд. Надо шахтёров поддержать.
Пушка ударила три раза. Один танк загорелся, остановился второй. Но девять – эти бездушные, громадные чудовища, двигались на окопы французов. Колосов зло выругался от ощущения своей беспомощности.
– Давай ещё три снаряда!
– Останется всего три, – предупредил Васькин.
Снова три раза ударила пушка. Загорелся ещё один танк. Но из глубины надвигающегося рокочущего танкового вала отделилась низкая чёрная машина, развернулась и стремительно пошла прямо на позиции отряда Колосова. Такого танка капитан, пленённый в 1941 году, ещё не видел. Длинное дуло пушки с тяжёлым кольцевым напаем тормоза напоминало морду какого-то страшного доисторического животного. Было слышно, как стонала земля под тяжёлыми гусеницами.
– «Тигр», – крикнул Гиви Джапаридзе. – Танк называется «тигром»!
– Эх, один бы бронебойный, показали бы этому тигру где раки зимуют, – Колосов смотрел на танк напряжёнными сузившимися глазами.
А танковый клин всё так же, не меняя своего строя, двигался к окопам Дюрвиля.
Не умолкая била немецкая артиллерия, горел подожжённый снарядами где-то в центре Террана высокий дом, трещали пулемёты. Колосову же казалось, что над миром разлилась звонкая тишина, какая бывает зимним предрассветным утром, – всё его внимание сейчас сосредоточилось на этой грозной чёрной машине, он даже затаил дыхание, словно боясь спугнуть установившуюся вдруг в его сердце тишину.
А расстояние между «тигром» и окопами всё сокращалось и сокращалось. Колосов ясно почувствовал, что настал его час. Смерть неотвратимо приближалась к нему. Колосову на минуту почудилось, что длинная шея чёрного злого зверя хищно вытянулась, будто от принюхивался, выискивая добычу.
Но голос капитана, как ни странно, прозвучал по-будничному спокойно.
– Гранаты!
– Готово, – ответил Гиви.
– Спрячься в окоп, сержант.
Колосов снова припал к панораме. Ясно: лобовая броня «тигра» сверхмощная, её даже не всяким бронебойным возьмёшь, но если изловчиться и угодить в щель между стальной маской пушки и корпусом, то, может, тогда и «тигру» солоно придётся?
На секунду взглянул в сторону окопов Дюрвиля. Их уже достигли немецкие танки. Шахтёры не дрогнули, не побежали. Они прижались на дно окопов, чтобы пропустить машины врага и встретить огнём пехоту, отсечь её от танков и уничтожить. Именно так и должны были поступить настоящие солдаты, но ни Дюрвиль, ни его друзья военными не были. Они не знали всех тонкостей этой трудной и опасной профессии, не владели навыками и точными рефлексами бывалых солдат, которые приходят только с опытом. Их руки хорошо знали пневматический молоток, кайло, лопату, но не оружие. Оно было, по сути, непривычным для шахтёров. Прежде чем действовать, им приходилось обдумывать каждое движение, а на это уходили драгоценные секунды. Но мужества и презрения к смерти шахтёрам не занимать. Вот передний немецкий танк, взвывая мотором, надвинулся на глубокий окоп, развернулся, утюжа гусеницами шахтёрскую оборону, и вдруг вспыхнул от разрыва гранаты,
А вот ещё занялись три чёрно-дымных костра в раскалённом от солнца и боя воздухе.
– Молодцы подземные духи, не посрамили шахтёрского племени! – воскликнул Колосов.
Тем временем четыре танка прошли через позиции отряда Дюрвиля, оставляя за собой сровненные с землёй окопы. Шахтёры не отступили, они погибли.
Капитан Габриэль со своего наблюдательного пункта на водонапорной башне мог видеть всё, что происходит на окраинах города, даже без бинокля. Страшная картина тяжёлого кровопролитного боя развёртывалась у него перед глазами. Немцы наступали с востока и севера. На западе и юге города было относительно спокойно. Было ясно, что с такими малочисленными силами долго на окраине не продержаться. Габриэль знал, что придётся отступить в город. И это будет не поражение, а начало оборонительного боя в самом населённом пункте; всем известно, что в уличном сражении поджечь танк гранатой, брошенной со второго или третьего этажа, куда легче, чем уничтожить его в чистом поле.
Габриэль видел, как немецкие танки прошли над окопами Дюрвиля, и позвал Шамрая.
– Папе Морису очень трудно, – сказал он. – Помоги ему. Танки прорвались к городу. В поле не выходи, держи оборону на улицах, за домами.
Автоматные очереди небольшой группы Шамрая были для немцев неожиданными. Так бывает всегда, когда на поле боя появляется свежая, хорошо вооружённая, а главное – дисциплинированная сила. Немецкой пехоте пришлось залечь. Танкисты, без её поддержки почувствовав себя неуверенно, остановились, и тогда сразу вспыхнули ещё две машины, двигавшиеся на позиции Дюрвиля. Нет, шахтёры не все погибли. Шамрай со своим отрядом занял оборону в их окопах в тот момент, когда от «тигра» до пушки Колосова оставалось каких-нибудь метров сто, а то и того меньше. Два пушечных дула казалось неотрывно смотрели друг на друга. Теперь всё зависело от того, кто ударит первым. Неожиданно бой затих, и взгляды немцев и партизан сошлись невольно на этом поединке – сверхсовременного танка против старенькой пушки.
Танк ударил первым. Огонь вырвался из дульного тормоза белым ослепительным крестом. Бронебойный снаряд упал недалеко от орудия Колосова, не задев его. Через восемь секунд танкисты дошлют в казённик пушки новый снаряд и снова ударят. У капитана оставалось всего лишь восемь секунд, не больше. На поле боя это невероятно мало и одновременно очень много.
Колосов прицелился. Где-то в глубине души возникло ощущение собственной беспомощности: что значил снаряд его пушки против брони «тигра»?.. Но капитан подавил это расхолаживающее чувство, полностью положившись на своё умение и удачу – этого жестокого и беспощадного солдатского бога, который не раз вырывал его из костлявых лап смерти.
Снаряд разорвался возле основания башни «тигра». Капитан даже вскрикнул от радости – так удачно поразил он цель. Нет, тяжёлая, литой стали броня не слетела на землю. Танк не загорелся, но взрыв заклинил башню. И хотя у немецких танкистов была полная возможность идти вперёд и смять, вогнать в землю эту нахальную пушчонку, они этого не сделали: как видно, сдали нервы. Танк неисправен, и этим следует воспользоваться. Необходимо отступить, выйти из зоны огня.
У Колосова оставалось ещё два снаряда. Танк стоял совсем близко. Лучшего случая, может, никогда не будет в жизни артиллериста.
– Снаряд! – скомандовал Васькину капитан. Но в ту же минуту раздалась пулемётная очередь. Что-то твёрдое, горячее и злое ударило в грудь Ивана Колосова. Последнее, что он увидел, перед тем как медленно сползти на дно окопа, – это были вспышки из дула танкового пулемёта.
«Тигр» попятился и, развернувшись, двинулся назад. Вслед за ним, будто только того и ждали, тронулись вспять остальные танки. Из одиннадцати машин, которые составляли бронированный кулак, теперь осталось только четыре. Они шли, чем дальше, тем всё быстрее и быстрее, пока не исчезли за перелеском.
В бою настал перерыв. Так всегда бывает после атаки. Тем, кто захватил новые позиции, нужно было время, чтобы обжиться на них и готовиться к отражению контратаки. Тем, кто отошёл, снова нужно было думать о наступлении.
– Папа Морис! – позвал Шамрай, рассматривая поле боя.
– Я здесь, – послышался в ответ тихий голос из соседнего уцелевшего окопа.
Шамрай увидел Мориса Дюрвиля, сидевшего на дне окопа и внимательно рассматривавшего свою ладонь.
– Папа Морис, что с вами? Вы ранены?
– Страшно болит рука. А крови нет… Ничего, скоро обойдётся. Я живучий.
– Правильно. Вам нельзя умирать. Вы же командир отряда, – пытался подбодрить старого шахтёра Шамрай.
– Да, я командир отряда, – сказал, тяжело ворочая языком, контуженный Дюрвиль.
Нечеловеческим усилием воли он поднялся, встал на ноги, выпрямился и, до пояса высунувшись из окопа, посмотрел кругом. Его лицо, забрызганное глиной, почерневшее от сажи и дыма, казалось, обросло густой бородой. Всегда блестевшие улыбкой глаза погасли.
– Сколько нас осталось? – спросил он.
– Я тоже хотел бы это знать, – ответил Шамрай.
Считать долго не пришлось. В живых осталось всего восемнадцать человек. Семь было ранено. Тридцать два – убито. В отряде Шамрая потерь меньше – убит один человек. Итак, боеспособных тридцать два бойца.
– Шахтёры хорошо воевали, – сказал Шамрай.
– Французские шахтёры хорошо умирали, – медленно, превозмогая боль, проговорил Морис Дюрвиль. – Воевали они плохо.
– Нет, неправда, – возразил Шамрай. – Они и воевали хорошо. Вы сможете командовать отрядом, у вас хватит сил?
– Я буду командовать, – ответил Дюрвиль. Стараясь не потерять сознания от боли в затылке, он выговаривал каждое слово по возможности чётко, раздельно и ясно.
За кустарниками, где залегла немецкая пехота, стало заметно оживление, послышались команды.
– Будет атака? – голова Дюрвиля на негнущейся, закоченевшей шее тяжело повернулась в сторону Шамрая.
– Нет, они окапываются. Прикажите своим ребятам – пусть изредка тревожат их из пулемётов.
– Который сейчас час? – спросил Дюрвиль.
– Уже далеко за полдень.
– До вечера продержимся?
И хотя никакой уверенности не было у Шамрая, голос его прозвучал твёрдо, почти весело:
– Конечно.
– Где Жаклин? – спросил с тревогой Дюрвиль.
– В госпитале.
– Если она придёт к тебе, успокой её, скажи, что я жив и здоров.
– Хорошо, скажу. А пока полежите, папа Морис.
– Полежу, ладно, – согласился шахтёр.
– Я посмотрю, что там, у соседей. И сейчас же вернусь, – сказал Шамрай.
Возле пушки распростёртый на почерневшей, опалённой вокруг земле умирал капитан Колосов. Шамрай понял это сразу. Скорбная и беспощадная тень смерти коснулась иссиня-бледного лица капитана – ошибиться было невозможно. Уже не помогут доктора!
Шамрай много раз видел смерть. Этот переход от жизни, полной действий, волнений, тревог и радостей, к холодному покою поражал его всегда своей трагичностью. Всё внешне оставалось в первый момент прежним, как и было в человеке, – лоб, глаза, губы. Но где-то в глубине груди перебит тоненький нерв, сосуд, связывающий человека с жизнью, оборвался, и всё – нет человека. А изменилась совсем какая-то малость. Всего-на-всего повреждён тоненький нерв.
– Колосов, – крикнул в отчаянии Шамрай. – Колосов…
Капитан с трудом расщепил тяжёлые веки, на Шамрая осмысленно посмотрели светлые, полные муки глаза. Губы беззвучно шевельнулись, но слов Шамрай не расслышал. Видно, мысль была ещё сильнее надвигающейся смерти, в глазах сверкнула искорка ясного сознания, губы шевельнулись вновь.
– …Ско-рик, – произнёс по слогам капитан, – Скорик… – Капитану, видно, нужно было выговорить ещё одно слово, всего одно, очень важное слово – это понял Шамрай по глазам капитана, но именно на, это у Колосова не хватило сил. Глаза медленно меркли, покрываясь тенью, стекленели, а губы скривила смущённая виноватая улыбка, будто капитан хотел попросить прощения за слабость, за свою несвоевременную смерть и за бессилие сказать что-то очень важное. И, видно, очень нужное.
Какую тайну унёс с собой в могилу капитан Колосов?
