Текст книги "Избранные произведения в 2-х томах. Том 2"

Автор книги: Вадим Собко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 46 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Что-то необычайное случилось на Восточном фронте. Что именно, сразу не догадаться. Но, видно, гитлеровцам здорово перепало и на этот раз. Капитан Лаузе и раньше никогда не был весёлым, а теперь и вовсе скис. Французы сообщали о танковых боях в районе Курска, но где правда в их рассказах, а где выдумка, разве поймёшь?

Отзвуки большого сражения, как их ни прячь, всё равно разнесутся по всему миру. Дошли они и до лагеря в Терране. В душе каждого пленного вспыхнуло ощущение близкой победы, и потому возникла нестерпимая жажда деятельности. А тут, по слухам, рядом, в Картуше, кто-то склады взорвал… Действовать, действовать надо?

Колосову теперь приходилось постоянно сдерживать шахтёров, познавших радость своей первой победы.

– Ещё придёт время «пощекотать» гитлеровцев.

Конечно, они знали – каждая операция требует огромной подготовки: выбрать объект, тщательно разведать, продумать все действия до мельчайших деталей, тайно доставить на шахту оружие, одежду и велосипеда. Но ждать не было сил, так хотелось снова ощутить надёжную тяжесть оружия, вдохнуть полной грудью вольный ветер.

Так проходили дни за днями. Между тем над лагерем будто нависло предгрозовое небо. Откуда шли эти опасные тучи, пленные не знали, но горький опыт научил многому: по каким-то неуловимым признакам, неясным предчувствиям складывалось это напряжённое, томящее душу ожидание беды. Но почему-то сейчас ждать этого взрыва было не только страшно, но и интересно.

Случилось, однако, не то, на что надеялся Роман Шамрай. Однажды вечером, после переклички, Скорик снова вывел пленных в балку, выстроил в две шеренги. Он прохаживался перед строем, поигрывая своей плёткой, пока не появился капитан Лаузе. Пленные замерли, чувствуя недоброе: за всё время существования лагеря заместитель коменданта впервые пришёл в балку.

В этом вечернем спектакле первую роль, пожалуй, выпало играть Скорику. Его прямо-таки распирало от чувства собственной значительности и власти над этими выстроившимися перед ним людьми.

– Разрешите начать? – Скорик вытянулся перед капитаном.

Лаузе внимательно всмотрелся в полные собачьей преданности глаза блоклейтера. Да, конечно, на Скорика можно положиться. Возврата назад и прощения от своих ему нет и не будет, он проклят навеки. Если немецкая армия будет разбита, его повесят в первую очередь. Предателей никто не любит. Это всем давно известно.

Подожди-ка, подожди! Что ты подумал: «если немецкую армию разобьют…» Как только это могло прийти тебе в голову? Вредная и недопустимая мысль, капитан Лаузе! Ты прежде никогда не позволял себе думать о чём-либо подобном…

Уж не заметил ли кто-нибудь хотя бы тень этой позорной мысли на твоём лице, не прочитал ли её в твоих глазах, капитан? Почему этот красавчик блоклейтер так уставился на тебя?

Да нет, глупости, никто на свете ещё не научился читать чужие мысли. Но о поражении ты, капитан Лаузе, всё-таки подумал. Значит, оно возможно?

Нет, чушь, поражению не бывать! Победа и только победа, полный триумф немецкой армии! «Сегодня мы – только Германия. Завтра мы – целый мир». Это слова гимна, вещие, гордые слова. И если там, на Курской дуге, чтобы выровнять линию фронта, пришлось немного отступить, это ещё ничего не значит…

Что там ни говори, а на сердце тревожно. Поначалу было всё так блистательно, триумфально, радостно. А потом Москва, Сталинград, Ростов и вот эта Курская дуга. Самые обыкновенные названия далёких городов, а звучат зловеще. Довольно! Капитан Лаузе, вы не имеете права задумываться…

А что будет с твоим уютным домиком и дочками, милыми девочками, которые сейчас, может, собираются ложиться спать в тихом городке Реехаген, недалеко от Берлина, если туда придут…

С ума можно сойти! Почему появились эти мысли, будь они прокляты? Разве не завоёвана вся Европа? И никаких раздумий! Хватит. Вот Скорик, он никогда не задумывается, не терзает себя дурацкими мыслями, он только выполняет приказ. И оттого ему, как видно, недурно живётся на свете.

– Начинайте, – махнул небрежно рукой капитан.

Скорик отдал честь, чётко повернулся кругом и сказал:

– Внимание!

Напряжённая тишина, как чёрная туча, нависла над замершей шеренгой людей. Что ждёт их в эту минуту? Смерть? Кто из них умрёт?

– Внимание! – сильным молодым голосом на более высокой ноте повторил Скорик. – Дорогие соотечественники, я обращаюсь к вам от имени командования. Окончательная победа Великой Германии требует напряжения всех наших сил. Мы с вами работаем на шахте «Капуцын», всё отдавая для святого дела победы. Мы все кровно заинтересованы в победе, потому что связаны одной ниточкой – в случае чего ни вас, ни меня не помилуют. Потому поможем фюреру Гитлеру победить.

– Сволочь, – сквозь зубы процедил Шамрай.

Но Скорик вроде и не услышал этого. Окинув весёлыми глазами колонну, продолжал:

– Но есть ещё на свете подлые люди, которые не постигли значения великой идеи нашего дорогого фюрера и стараются задержать светлый день победы. Проводят взрывы, диверсии, преступные акты саботажа. Конечно, в нашей среде нет таких, они есть там, – Скорик махнул плёткой в сторону проволочного забора, – за пределами нашего лагеря, в городе, – это французы, лягушатники! Они духовно и физически ниже нас с вами, но вообразили себя полноценными людьми. Для борьбы с ними нужна вооружённая сила. Фронт забрал лучших немецких воинов. Нам с вами доверено здесь, – он снова махнул плёткой, указывая на город, – организовать силы дисциплины и порядка. Я предлагаю всем вам вступить в мой отряд, хорошо помня о той верёвочке, которой мы с вами связаны, и о том, что отвечать нам всё-таки придётся вместе.

«Ишь ты, запел Лазаря, – подумал Шамрай. – Видно, у них там, под Курском, плохи дела. Напрасно заливаешься соловьём, голубчик, многих в карательные отряды теперь не заманишь. Дураков мало. Нас верёвочкой не запугаешь. Недавний взрыв в Картуше – вот наше оправдание перед Родиной. Нет, предательством мы не запятнали своё сердце».

– Я спрашиваю, кто хочет записаться в мой отряд? Приличное обмундирование и хорошие харчи ждут вас. Слушай мою команду! – Скорик повысил голос. – Добровольцам выйти вперёд. Шагом марш!

«Чёрта с два, держи карман шире! Выйдут к тебе, дожидайся. Хоть локти кусай с досады», – злорадно подумал Шамрай и тут же почувствовал, как у него холодеет под сердцем: шеренги пришли в движение, и одиннадцать человек, – Шамрай лихорадочно пересчитал их, – одиннадцать пленных, ни минуты не раздумывая, вышли из строя, стали перед Скориком.

– Молодцы! Кто ещё? – спросил блоклейтер.

Ещё один пленный присоединился к группе.

– Хорошенько подумайте! – настаивал Скорик.

Молчание. Роман смотрел и не верил своим глазам.

Неужели эти двенадцать не понимают, как близка победа? Неужели теперь, переживя самое трудное, они решились на позор и предательство?

Ничего не понять. Ну на кой хрен сдался им этот отряд, что они там не видели? Ведь верная смерть, если не от пули французских партизан, то после разгрома гитлеровцев просто петля. Предатель ни в ком не сыщет жалости, а тем более сочувствия. Даже хозяева относятся к ним с презрением…

На что рассчитывают эти двенадцать? На что надеются? Правда, они всегда стояли в стороне от Колосова, в шахте не работали, дороги ремонтировали, о первом выходе боевой группы, конечно, ничего не знали.

Да, конспирация надёжная, можно быть спокойным. И всё-таки хотелось крикнуть: «Ребята, опомнитесь!»

Взглянул на Колосова. Стоит, глаза потупил в землю, лицо окаменело, будто ему всё равно, уйдут ли сейчас эти двенадцать человек или останутся в строю.

Что делать?

Ничего. Взять себя в руки. Нужно брать пример с командира. У него учиться выдержке.

– Прекрасно! – захлёбываясь от восторга, воскликнул Скорик и, обратясь к двенадцати, сказал: – Поздравляю вас с вступлением в мой отряд. Для вас начинается другая жизнь. И в своём поступке вы никогда не раскаетесь.

Что это: вроде в его словах проскользнула насмешка какая-то, ирония или намёк, а может, _это только показалось?

Нет, конечно, показалось. Вот снова гремит самодовольный бас Скорика, он обращается к угрюмо застывшим в строю пленным:

– А вы, близорукие глупцы, ещё не раз вспомните эту минуту, когда у вас не хватило смелости сделать шаг вперёд, стать рядом с будущими героями. Пожалеете, да поздно будет. Всё! Я вас покидаю. Господин комендант назначил нового блоклейтера…

«Этой минуты и ждёт Колосов», – подумал Шамрай. Но в ушах неожиданно прозвучало:

– Пленный Гиви Джапаридзе! Три шага вперёд! Кругом!

Гиви вышел, остановился, повернулся кругом. На лице ни тени удивления.

– Вот вам новый руководитель и начальник! – крикнул Скорик. – Слушайтесь его, как слушались меня, и всё будет хорошо, А меня не поминайте лихом.

Потом, подойдя к капитану Лаузе, он доложил:

– Новый блоклейтер назначен. Ядро отряда сформировано. Какие будут ваши распоряжения?

– Пусть идут в барак, – приказал капитан. Повернул ся и, тяжело ступая, поплёлся к себе. Мозг его сверлила только одна мысль:

«Неужели я неполноценный немец? Разве действительно у нас так скверны дела, что я мог подумать о возможном поражении Германии. Боже мой, что же делать?»

Этот последний вопрос ставил теперь перед собой не один капитан Лаузе. Миллионы людей, которых разметала война, пленные и свободные, удачливые и несчастные, здоровые и раненые спрашивали себя: «Что делать?» И горько раскаивались, если оказывалось, что в этой смертельной игре они поставили не на ту карту, и радовались, когда находили ясный и точный ответ.

Роман Шамрай принадлежал к этим счастливцам. Он знал, что ему делать.

Уже окончилось лето, началась чудесная французская осень. Мягкая, нежная, грустная… Пока ещё осторожно, робко проглянули сквозь густую зелень садов кроваво-красные и огненно-жёлтые листья. Длиннее стали ночи, холоднее влажное дыхание недалёкого отсюда океана.

А на шахте «Капуцын», как раньше, смена за сменой, утром и вечером, спускались в забой, только теперь возле клети вместо Скорика рядом с Колосовым и Дюрвилем, пересчитывая пленных, стоял важный Гиви Джапаридзе.

Одно хорошо, что блоклейтером теперь стал наш человек.

Дни катились за днями и стал стираться в памяти отчаянно смелый налёт на Картуш. Может, больше не повторятся те прекрасные минуты, когда они были настоящими людьми? Шамрай попробовал заговорить об этом с Колосовым и получил странный ответ:

– Подожди, пока ещё не уварилась юшка…

Капитан больше не прибавил ни слова, и Шамрай набрался терпения, ожидая, когда же наконец сварится эта проклятая юшка. Видно, огонь под казанком был слабоват, потому что прошло немало дней, прежде чем Колосов перед спуском в шахту сказал:

– Сегодня.

– Я вас понял, – стараясь отвечать точно, как прежде, в армии, ответил Шамрай, И сразу же подумал о Жаклин. Попрощаться с ней, хотя бы взглядом, не удастся, не её смена. Но утром, когда они вернутся с операции, девушка будет на своём месте. Роман непременно принесёт ей с воли цветок. Это будет простой цветочек: гелиотроп, солнцепоклонник, а может, что-нибудь роскошнее, например роза. Если Жаклин сурово посмотрит на Романа, что ж, он не подарит ей цветка, он только покажет. И всё,

В тот вечер ни Дюрвиля, ни Робера Коше в шахте не было, но всё произошло так же чётко и быстро, как и в прошлый раз. Теперь уже двадцать бойцов составляли боевую группу. Видно, хорошо уварилась юшка: серьёзную операцию разработали командиры.

В стволе «Сан-маре», уже переодевшись, они долго ждали, когда вернётся Колосов. «Куда это он запропастился?» – начал тревожиться Шамрай. Но капитан вскоре пришёл, высокий, могучий, будто тёмная глыба отделилась от стены покатого ствола, и всем сразу стало спокойнее и надёжнее. Великое это дело – бодрый, надёжный голос командира. Ни один его оттенок не остаётся незамеченным. Часто более важным бывает не то, что говорит командир, а как говорит.

На этот раз голос Колосова звучал уверенно, даже как-то подчёркнуто весело.

– Немалая работа предстоит нам, ребята, – сказал он. – Три дня тому назад гестапо накрыло и арестовало в Терране группу французских товарищей, членов резистанса – французского движения Сопротивления…

– А разве они тоже борются? – удивлённо спросил Кикоть.

– Больше, нежели мы с тобой, – едко заметил командир. – Группу арестовали небольшую, но, зацепившись за эту ниточку, гестапо может раскрыть и уничтожить всю организацию Террана. Я хочу, чтобы вы поняли, – собственно говоря, сейчас мы с ними одно целое. Мы все делаем общее дело. И провал французской группы – это и наш провал. Ясно?

– Ясно.

– Задание такое. Мы выходим на поверхность, садимся на велосипеды и добираемся до Террана. Там врываемся в здание гестапо, выпускаем из камер французских товарищей. Им есть куда спрятаться, их встретят. Мы же возвращаемся сюда. Итак, Кикоть, Мунтян и Морозов под командованием Шамрая идут вперёд, к нефтехранилищам, снимают часовых и подрывают баки. Это первый удар, он отвлечёт внимание гестаповцев.

Выполнив задание, группа Шамрая присоединяется к основному отряду. Возвращаемся все вместе.

– Красота! – восторженно воскликнул Мунтян. – Я готов.

– Рано ещё радоваться, – перебил его Колосов. – Рассчитывать, что мы застанем гестаповцев спящими, не приходится. Конечно, элемент внезапности сыграет свою роль, и победа может быть на нашей стороне. Но необходимо быть готовыми к настоящему бою. Силы гестапо здесь незначительны, но за полчаса к ним может подоспеть подкрепление. Возможно, придётся отступать с боем. В нём могут быть и убитые и… раненые. Раненым будем помогать, но следует иметь в виду и непредвиденные случаи. Никто не имеет права попасть живым в руки врагов. Ясно?

Они понимали и это. Бывает момент – нужно иметь смелость поднести пистолет к собственному виску или лечь на гранату, вырвав из неё чеку. Это закон партизанской войны!

Разобрали оружие и вышли из шахты. И снова произошло чудо – перевоплощение бесправных, жалких пленных в вооружённых воинов. На этот раз в нише между стояками креплений лежало одиннадцать автоматов. Французские товарищи хорошо позаботились об оружии для отряда.

В эту минуту Шамрай почему-то подумал о простой Франции, Франции маленьких городов и сёл, шахт и заводов, о рабочих руках, которые принесли и положили сюда оружие, о женщинах, которые аккуратно и заботливо залатали эти старые пиджаки, о смелых людях, арестованных гестапо. Этой ночью он шёл в бой за неё, за эту трудовую Францию. Может, придётся пасть в бою. Не исключено, о такой опасности предупредил командир. Умирать не хотелось, ох как не хотелось умирать именно сейчас, когда так близка победа и свобода» по страха в сердце не было.

Круглая луна взошла и осветила Терран. Велосипедисты мчались по шоссе, как быстрые, лёгкие тени.

Перед первыми домиками на окраине Террана Колосов приказал остановиться. Тень отделилась от забора, за ней вторая. Послышался тихий свист, кто-то насвистывал мотив незнакомой Шамраю весёлой песенки.

К людям у ограды подошёл Колосов. О чём они там говорили, услышать было невозможно. Потом все трое вернулись к отряду. В одном из французов Шамрай к удивлению узнал Робера Коше.

А собственно говоря, чему удивляться? Разве не вместе они работают в шахте?

– Чтобы не заблудиться в городе, нам дали проводников. Шамрай, с тобой пойдёт Робер. А товарищ Жак останется с нами.

– Марш, марш! – сказал Робер, берясь за велосипед.

«Самая короткая дорога та, которую ты хорошо знаешь», – ещё на фронте Шамрай слышал эту поговорку и не раз убедился в её справедливости.

Возле нефтехранилищ они очутились минут через пять.

– Осторожно, – предупредил Робер, – часовой за углом, другой возле дверей.

– Морозов, Мунтян, – тихо сказал лейтенант.

– Есть, – послышался шёпот расторопного Морозова.

Они отсутствовали минут пять, не больше. Морозов вернулся первым. За ним следом Мунтян.

– Товарищ лейтенант, ваше задание выполнено.

– Кикоть, у вас всё в порядке?

– Как на крейсере, – ответил сапёр.

– Давайте!

Когда взорвались и загорелись подорванные толовой шашкой бензобаки, они уже успели отъехать метров на триста.

– Не могли найти подлиннее шнура, – выругался Шамрай.

– Нужно экономить материал, – резонно ответил, оправдываясь, сапёр.

В Терране стало светло, как днём.

Потом плотная дымовая туча опустилась на землю. Померкла луна. Круг её стал тёмно-багровым, чётким, без обычного лучистого сияния, и покатилась она сквозь клубы жирного тяжёлого дыма, как раскалённое ядро.

К дому гестапо они поспели вовремя. Ребята уже высадили входные двери.

Шамрай вбежал в подвал по освещённому фонарём коридору, замер перед Колосовым, который пытался открыть тяжёлым болтом дверь запертой камеры.

– Товарищ командир, ваше задание выполнено. Потерь нет.

– Чёрт, не откроешь без ключей, – с остервенением выругался Колосов.

– Где они могут быть?

– Где? У коменданта гестапо. Засели, гады, на втором этаже.

– Может, поджечь дом? Сразу выскочат… Да, а как быть тогда с арестованными? – сам себя тут же опроверг Шамрай.

– Надо взять штурмом второй этаж.

Наверх вела деревянная лестница с широкими дубовыми поручнями. Не только пройти, ступить на лестницу невозможно – бил автомат,

– Телефон! Связь перерезали?

– Нет.

– С ума сошли! Они наверняка уже вызвали подкрепление.

– Это и так ясно.

Мунтян вбежал в переднюю:

– Товарищ командир, гранаты нашёл.

– Отлично! Давай сюда.

– Нет. Это моя специальность, – сказал Ганковский. – Зайду со двора. А вы с улицы отвлеките их внимание.

– Давай, – согласился Шамрай. – Ребята, за мной. Огонь!

Каменный двухэтажный дом качнулся от шквала огня. Потом послышался звон разбитого стекла и тут же один за другим ударили четыре взрыва. И сразу настала тишина.

– Мунтян, разведай-ка, только осторожно, – приказал Колосов, прижимаясь к резной дубовой балюстраде.

Мунтян осторожно переступал со ступеньки на ступеньку, ловко и споро продвигаясь по лестнице на второй этаж, где застыла настораживающая мёртвая тишина. Вот он приостановился, вскинул руку. Выстрела не последовало. Осмелев, приподнялся и быстро взбежал наверх – в большой комнате, с развороченной мебелью, выбитыми стёклами, лёжа на полу, истекали кровью гестаповские офицеры.

– Ключи! – крикнул Колосов,

Прикосновение к тёплым трупам, запах крови вызывали мучительное чувство тошноты. Переборов его, Мунтян выхватил из кармана мёртвого офицера связку тяжёлых ключей.

– Вот они!

– Вниз! Живее.

Тяжёлые железные засовы раскрылись с грохотом. Семеро мужчин и три женщины вышли в коридор, освещённый тусклой электрической лампочкой.

– Робер, забирай своих друзей, – крикнул Колосов, – Ну, ребята, подсуньте огонька под дом – и ходу. Нужно вырваться отсюда, пока не подошло подкрепление. Робер, ты готов?

Робера Коше и его друзей уже не было в доме гестапо.

– Огонька, ребята, огонька! – командовал Колосов.

С улицы послышался сухой треск коротких автоматных очередей. Это оставленное Колосовым боевое охранение вступило в бой. Видно, успели подойти гестаповцы из соседнего города.

– Чёрт! – выругался капитан. – С боем придётся отходить. Ну ничего, прорвёмся. Поджигай, ребята!

Кикоть притащил из гаража две канистры бензина, вылил их содержимое на ковёр, отбежал, выстрелил в растёкшуюся лужу. Загудело, заиграло, набирая силы, весёлое пламя. Дом тотчас же окутался дымом, будто завернулся в тёмную шаль.

Колосов кинулся к углу улицы, откуда слышалась стрельба.

– Что здесь у вас?

– Прорвались две машины. Одна гестаповская, другая – с французской полицией.

– Где же они?

– За углом. Видно ждут подкрепления. И тогда окружат…

– Чёрта с два! Отходить!

После удачного партизанского налёта это самая приятная команда. И было бы совсем хорошо, если бы только удалось оторваться от погони.

Не удалось. Выстрелы слышались со всех сторон, будто огромный невод охватывал Терран, угрожая опутать смельчаков своими огненными сетями.

– А, дьявол, ранило, – вскрикнул Морозов, сжимая ладонью почерневший от крови рукав.

– Дойдёшь до велосипеда? – спросил Колосов.

– Попробую…

– Ехать сможешь? – спросил Морозова командир, когда они добежали до места, где стояли велосипеды.

– Не знаю… рука пробита.

Стрельба угрожающе приближалась с правого фланга – видно, прибыло подкрепление. Багровое зарево пожара разлилось по аспидно-чёрному небу, освещая город. Резко пахло нефтяным дымом.

– Шамрай, – сказал Колосов, – вы и Ганковский остаётесь здесь и прикрываете наше отступление. Другого выхода нет. Понимаешь? На вас одна надежда. Минут через пятнадцать – отходите…

– Часов нет…

– Приблизительно.

– Есть, отходить через пятнадцать минут.

Роман Шамрай отлично знал, что означал для него и Ганковского приказ командира. Это единственно верное решение. Двое остаются, прикрывая отступление остальных. Смерть двоих обеспечивает жизнь многим. А смерть в бою – лёгкая смерть. На месте Колосова он, Роман, поступил бы так же. Теперь нужно думать не о том, как уцелеть, а о том, как лучше выполнить приказ.

– Ганковский, занимай позицию с той стороны улицы.

– Есть.

– Я останусь здесь. Велосипеды наши за забором.

– Едва ли они пригодятся нам теперь, – сказал с сомнением Ганковский.

– Пригодятся. Ещё как пригодятся!

Шамрай оглянулся, чтобы проститься с ребятами, но что-то кричавший ему Колосов с остальными бойцами были уже далеко. Вот их неясные тени мелькнули в конце улицы. Скорей бы опало это проклятое зарево пожара. Такая иллюминация, как на рождественской ёлке. Всё видно, точно на ладони. Ну, хорошо, пятнадцать минут – время короткое. Может, и выдержим…

– Ганковский, как?

– Порядок, – донеслось с другой стороны улицы.

– Я дам сигнал, когда отходить.

– Ясно.