Текст книги "Книги Бахмана"
Автор книги: Стивен Кинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 83 страниц)
– Алло.
– Привет, Барт. Это Том.
– Да, Том. Как ты?
– Нормально. Послушай, Барт, я хотел тебе вот что сказать. Завтра «Блю Риббон» сносят.
Его брови поползли на лоб.
– Завтра? Быть такого не может! Черт побери… Рождество ведь уже на носу!
– Вот именно.
– Но они еще не начали?
– Это последнее крупное здание, оставшееся на их пути, – сказал Том. – Они хотят покончить с ним и спокойно разойтись на Рождество.
– Ты уверен?
– Абсолютно. Сегодня утром даже по телевизору передали в «Дне города».
– Ты будешь при этом присутствовать?
– Да, – ответил Том. – Львиную часть жизни я проработал там и не смогу усидеть дома.
– Что ж, значит, увидимся.
– Хорошо.
Чуть помолчав, он добавил:
– Послушай, Том. Я бы хотел извиниться перед тобой. Вряд ли они теперь снова откроют «Блю Риббон». В Уотерфорде или где-либо еще. Если я погубил твою жизнь…
– Нет, со мной все в порядке. Я перешел в «Брайт-клин». Работы меньше, а платят лучше. Считай, что я розу в куче дерьма нашел.
– Как это?
Том вздохнул:
– Вообще-то привыкнуть к новому месту нелегко. Мне ведь уже за пятьдесят. Но с другой стороны, и в Уотерфорде было бы то же самое.
– И все-таки, Том, это все из-за меня…
– Я не хочу об этом говорить, Барт, – перебил его Том. – Это твое личное дело. Вернее, твое и Мэри.
– Ну ладно.
– А ты… э-ээ… С тобой все в порядке? Есть на что жить?
– Да, вполне. И кое-какие задумки имеются.
– Рад слышать. – Том приумолк. Молчание так затянулось, что он уже хотел поблагодарить Тома за звонок и распрощаться, когда Том заговорил вновь. – Стив Орднер звонил, – промолвил он. – Тобой интересовался.
– Вот как? И когда же?
– На прошлой неделе. Он до сих пор не может успокоиться. Все спрашивает, не знает ли кто из нас, почему ты саботировал сделку с Уотерфордом. И не только это. Его еще многое другое интересует.
– Например?
– Не таскал ли ты чего с работы. Не брал ли из кассы наличность, не оставляя расписки. Не отдавал ли в стирку собственное белье за казенный счет. Спросил даже, не было ли у тебя тайной договоренности с владельцами мотелей.
– Ну и гаденыш, – покачал головой он.
– Просто Стив пытается найти на тебя хоть какой-то компромат, Барт. Хочет придумать предлог, чтобы упрятать тебя за решетку.
– Ничего у него не выйдет. Дело чисто семейное. А семья распалась.
– Семья давно распалась, – уточнил Том. – Еще со смертью Рэя Таркингтона. Кстати, Орднер единственный, кто рвет и мечет из-за тебя. Компаньонов интересует только одно: доходы и убытки. Про наши дела они ничего не знают, да и знать не хотят.
Он не нашелся что ответить.
– Что ж, – вздохнул Том. – Тогда это все, что я хотел тебе сказать. Ты ведь, наверное, уже знаешь про брата Джонни Уокера?
– Про Эрни? Нет, а что?
– Он покончил с собой.
– Что?!
Том шумно, со свистом, вздохнул.
– Приладил шланг к выхлопной трубе автомобиля, просунул его в окно своего дома и плотно запер окна и двери. Его нашел почтальон.
– О Господи! – прошептал он. Потом вспомнил, как Эрни Уокер сидел рядом с ним в больнице и мелко-мелко дрожал. – Кошмар просто!
– Да. – Снова тяжелый вздох. – Ладно, Барт, до скорого.
– Да, Том. Спасибо, что позвонил.
– Не за что. Счастливо.
Он медленно положил трубку. Из головы не шел образ Эрни Уокера, как тот привстал и выкрикнул, увидев священника:
– О Господи! Он с требником. Вы видели?
– Черт знает что, – сказал он себе под нос. Слова растворились в пустоте, а он пошел в кухню, чтобы приготовить себе коктейль.
Самоубийство.
Слово это вырвалось с шипением змеи, пытавшейся протиснуться в слишком узкое отверстие.
Самоубийство.
Наливая дрожащей рукой «Южный комфорт», он неловко стучал горлышком о край стакана. Почему он так поступил, Фредди? Ну жили они вместе – и что из того? Господи, ну почему люди так поступают?
Впрочем, ему казалось, что ответ ему известен.
18-19 декабря 1973 года
Он добрался до прачечной в восемь утра – работы по сносу начинались в девять, – но зрителей было уже много; они стояли на морозце, упрятав руки в карманы, а изо ртов вырывались затейливые облачка пара – точь-в-точь как картуши со словами у персонажей рисованных комиксов. Он узнал Тома Грейнджера, Рона Стоуна, Этель Даймент, девушку-гладильщицу, которой не раз случалось перебрать во время перерыва на ленч, после чего клиентам доставались сорочки со спаленными воротничками. Были там также Грейси Флойд со своей кузиной Моринг и еще человек десять – пятнадцать.
Здание было уже обтянуто по периметру желтыми лентами, а перед ним торчали оранжевые щиты, на которых жирным черным шрифтом было написано:
ОБЪЕЗД
Стрелы указывали направление объезда. Огражден был и примыкающий к прачечной тротуар.
Завидев его, Том Грейнджер помахал рукой, но подходить не стал. Остальные лишь мельком посмотрели на него и тут же принялись шушукаться, время от времени поглядывая в его сторону.
Мечта параноика, Фредди. Интересно, кто первый подскочит ко мне и начнет выкрикивать в лицо обвинения?
Но Фред на связь не выходил.
Примерно без четверти девять подлетела новехонькая «тойота-королла», из которой вылез Винни Мейсон, облаченный в теплую куртку и кожаные перчатки. Выглядел он преуспевающим и уверенным в себе. Винни метнул на него уничтожающий взгляд, после чего прошагал к Рону Стоуну, который стоял вместе с Дейвом и Поллаком.
Без десяти девять подкатил кран с огромным металлическим ядром, которое болталось впереди на тросе, как гигантский сосок, срезанный с груди эфиопки. Чудовищная машина медленно подползала к прачечной, оглушая округу ревом могучего двигателя. Из-под брони выбивались коричневые клубы выхлопов.
С тех самых пор, как он, припарковав свой фургон в трех кварталах от прачечной, пришел сюда, его преследовало странное призрачное чувство – сравнение, которое никак не укладывалось в голове. И вот теперь, глядя на зловещую машину разрушения, остановившуюся напротив грузового люка, он наконец осознал его смысл. Разворачивавшаяся у него на глазах картина точно сошла с последних страниц детективного романа Эллери Куина, когда все действующие лица собрались, чтобы выслушать объяснение всех подробностей преступления и узнать, кто убийца. Вскоре кто-то – скорее всего Стив Орднер – выступит из толпы, укажет на него пальцем и завопит:
– Вот он! Барт Доус! Это он уничтожил «Блю Риббон»!
Тогда он вытащит пистолет, чтобы пальнуть в своего обличителя, но тут же падет, изрешеченный пулями полицейских.
Мысли встревожили его. Пытаясь рассеять неприятные ощущения, он кинул взгляд на дорогу, и… сердце его оборвалось. Прямо за желтыми ограждениями остановилась бутылочно-зеленая «Дельта-88» Стива Орднера, стреляя дуплетом из обеих выхлопных труб.
Сам Стив Орднер спокойно разглядывал его сквозь затемненное ветровое стекло.
В эту минуту тяжеленное ядро, описав первую длинную дугу, с грохотом врезалось в кирпичную стену и гулко прошло насквозь, словно бронебойный снаряд. По толпе собравшихся прокатился вздох.
К четырем часам дня от «Блю Риббон» осталась лишь бесформенная груда кирпичей и битого стекла, из которой, точно позвонки доисторического ящера, торчали покореженные обломки несущих конструкций.
* * *
Следующий свой поступок он объяснить не мог никак. Он был из той же серии, что и покупка двух ружей, совершенная месяц назад в оружейной лавке Гарви. Только сейчас ему не пришлось пользоваться выключателем – Фредди упорно хранил молчание.
Он подкатил к бензоколонке и заправил «ЛТД» самым чистым бензином. Небо над городом заволокло тучами, а диктор по радио предвещал метель – по прогнозам синоптиков, уровень выпавшего снега составит от шести до десяти дюймов.
Вернувшись домой, он поставил фургончик в гараж и спустился в подвал.
Под лестницей стояли две здоровенные картонные коробки, наполненные пустыми бутылками из-под пива и минералки; верхние ряды покрывал толстенный слой пыли. Некоторые бутылки хранились здесь уже лет пять. Мэри давно про них забыла и за последний год ни разу не приставала к нему с требованием сдать их. Впрочем, в большинстве магазинов посуду уже не принимали. Теперь пустые бутылки предлагалось выбрасывать. Черт знает что.
Он погрузил обе коробки на тележку и отвез в гараж. Потом вернулся в дом, взял нож, воронку и ведро. Тем временем начался обещанный снегопад.
Он зажег свет в гараже и снял со стены зеленый пластмассовый шланг, который висел там с конца сентября. Отрезал наконечник, который бессмысленно клацнул о цементный пол, затем отрезал примерно трехфутовый кусок шланга. Пинком ноги отпихнув остаток шланга в сторону, он задумчиво уставился на зажатый в руке отрезок зеленой пластмассы. Потом отвинтил крышку бензобака и осторожно, почти любовно, просунул шланг внутрь.
Ему не раз приходилось прежде видеть, как выкачивают бензин, и он знал, как это нужно делать, хотя сам проделывал эту процедуру впервые. Заранее настроившись на мерзкий вкус бензина, он взял в рот свободный конец шланга и втянул в себя воздух. Поначалу он ощутил лишь невидимое вязкое сопротивление, но уже в следующее мгновение рот наполнился жидкостью – такой холодной и непривычной, что он поперхнулся и едва не проглотил ее. Сплюнув с гримасой отвращения, он подставил под конец шланга ведро. Бензин заструился в него с таким звуком, какой обычно можно услышать в общественных писсуарах.
Он снова сплюнул на пол, прополоскал рот слюной и сплюнул еще раз. Совсем другое дело. Почему-то ему вдруг закралась в голову совершенно дурацкая мысль, что он никогда еще не был так близок с бензином, хотя пользовался им едва ли не всю сознательную жизнь. Лишь однажды он соприкоснулся с этой жидкостью, когда, заливая бензин в газонокосилку, облился им. Почему-то сейчас это воспоминание порадовало его. Даже неприятный вкус во рту показался не таким уж мерзким.
Он вернулся в дом (снегопад тем временем усилился) и набрал старых тряпок, которые выгреб из-под умывальника. Отнес их в гараж, разорвал на длинные полоски и аккуратно разложил на капоте автомобиля.
Когда уровень бензина в ведре достиг примерно половины, он вынул шланг и опустил его в другое ведро, из которого обычно посыпал золой обледенелую дорожку. Пока ведро наполнялось, он выстроил в четыре ряда двадцать пустых бутылок и с помощью воронки залил в них бензин примерно на три четверти. Покончив с этим занятием, он извлек шланг из бензобака и перелил содержимое одного ведра в другое. Ведро заполнилось почти до краев.
Он вставил тряпичный фитиль в каждую из бутылок, плотно затыкая горлышки. Отнес воронку в дом. Снег покрывал землю неровными, взвихриваемыми ветром полосками. Подъездную аллею занесло почти полностью. Он положил воронку в раковину, вернулся в гараж, накрыл ведро с бензином плотно прилегающей крышкой и осторожно установил его в багажник «ЛТД». Бутылки с «коктейлем Молотова» поставил в коробку, где они по-солдатски выстроились по стойке «смирно», плотно прижавшись друг к другу. Коробку он пристроил на переднем сиденье автомобиля, на расстоянии вытянутой руки от места водителя. Затем снова отправился домой, сел на диван и, щелкнув кнопкой пульта дистанционного управления, включил телевизор. Передавали вестерн с Дэвидом Дженсеном в главной роли. На его взгляд, ковбой из Дэвида Дженсена был хреновый. Хуже некуда.
По окончании фильма он посмотрел, как Маркус Уэлби лечит девочку, больную эпилепсией. Припадки случались с бедняжкой с пугающей частотой. После сеанса лечения начали передавать рекламу, а затем пошли «Новости». Синоптики предсказывали, что снег будет валить всю ночь, да и завтра днем вряд ли уймется. Людей призывали по возможности не выходить из дома. Дороги сделались опасными, а снегоуборочная техника выйдет лишь после двух часов ночи. Разгул стихии, по мнению того же синоптика, продлится и в последующие несколько дней.
После выпуска новостей он еще с полчаса смотрел телевизор, а потом выключил его. Значит, Орднер пытался его подловить; раскопать хоть какой-то криминал. Что ж, если он, выполнив свою миссию, увязнет в снегу, Орднер своего добьется. Впрочем, «ЛТД» – тяжелый автомобиль, да и резина у него на задних колесах шипованная.
Надев пальто, шляпу и перчатки, он приостановился в дверях. Затем вернулся и как бы заново осмотрел свой дом – кухонный стол, плиту, сервант в столовой, развешанный на стене фарфор, цветущую герань на камине в гостиной; ко всему этому он испытывал чувство, подобное нежности, готовность, если понадобится, грудью встать на защиту. Представив, как машина-разрушитель будет дробить стены, крушить окна и уничтожать все, к чему он привык, он закипел. Нет, не бывать этому! Здесь ползал Чарли, в гостиной он сделал свои первые шаги, а однажды упал с лестницы, насмерть перепугав незадачливых родителей. Сейчас в бывшей комнатке Чарли наверху размещался его кабинет, но именно там бедного ребенка впервые посетили головные боли, а потом стало двоиться в глазах. После смерти Чарли их посетили друзья – едва ли не сотня друзей, – и Мэри подавала им в гостиной кофе с пирожными.
Нет, Чарли, подумал он. Я им не позволю!
Подбегая к гаражу, он заметил, что снега, пушистого и легкого, намело уже дюйма на четыре. Забравшись в машину, он завел двигатель. Бак был заполнен на три четверти. Грея машину, он смотрел на призрачный свет, падавший от приборного щитка, и вспоминал Эрни Уокера. Выхлопные газы. Не самая худшая смерть. Просто уснуть – и не проснуться. Где-то он читал, что отравление окисью углерода сродни сну. Даже щеки при этом приобретают здоровый румянец. Это…
Он вдруг ощутил озноб, а по телу поползли мурашки. Он включил печку. Согревшись, он включил реверс и задним ходом выполз на снег. Плеск бензина в ведре напомнил ему, что он кое-что упустил.
Остановив машину, он вернулся в дом и набил карманы спичками. Затем снова вышел.
Дорога и впрямь сделалась предательски скользкой.
Местами под свеженаметенным снегом был лед, и однажды, затормозив на красный свет на перекрестке Крестоллен-стрит и Гарнер-стрит, его автомобиль пошел юзом и развернулся боком. Выровняв машину, он ощутил, что сердце колотится как безумное. Только этого ему сейчас не хватало! Попади он в аварию с ведром бензина в багажнике, и то, что от него останется, можно будет выскрести ложкой и похоронить в спичечном коробке.
И все же это лучше, чем самоубийство. Ведь самоубийство – смертный грех.
Так по крайней мере считает католическая религия. Однако он не думал, что попадет в аварию. Поток машин резко поредел, но и полицейских не было видно. Должно быть, все по подворотням попрятались. Он осторожно свернул на бульвар Кеннеди, который в его памяти навсегда останется Дюмонт-стрит – решение о переименовании было принято на специальной сессии городского совета в январе 1964 года. Бульвар Кеннеди тянулся из Вест-Сайда почти через весь город, причем на протяжении двух миль пролегал параллельно автостраде номер 784. Примерно с милю он проедет по бульвару, а потом свернет налево, на Гранд-стрит. Далее, примерно в полумиле, Гранд-стрит прекратит существование; как и бывший кинотеатр «Гранд» – да будет земля ему пухом! К следующему лету Гранд-стрит возродится, но уже в виде эстакады. Однако это окажется уже совсем не та улица. Вместо кинотеатра по правую руку теперь можно будет видеть шесть – или даже восемь – асфальтированных полос, по которым помчатся машины.
Он уже свернул на Гранд-стрит. Тормоза протестующе завизжали, а задние колеса занесло, словно они пытались вырваться на свободу. Он резко крутанул руль в сторону заноса, управляя автомобилем, словно жокей своим скакуном; машина выровнялась и покатила по девственному снегу – следы предыдущего автомобиля уже были занесены снегопадом. При виде такого количества свежего снега на душе у него вдруг полегчало. Хорошо все-таки было ехать, хорошо было хоть что-то делать.
Пока он неторопливо катил по Гранд-стрит со скоростью двадцать пять миль в час, в его мысли снова закралась Мэри, а с ней – понятие о грехах, смертных и простительных. Мэри воспитывалась в католических традициях, посещала приходскую школу, и, хотя ни у кого язык не повернулся бы назвать ее религиозной ханжой, основ католического мировоззрения она придерживалась достаточно строго. После выкидыша мать прислала к ней священника прямо в больницу, потребовав от дочери исповеди. При виде священника с молитвенником, она разрыдалась. Он был как раз с ней, когда пришел священник, и с замиранием сердца прислушивался к ее рыданиям. Лишь одна трагедия с тех пор потрясла его с такой же силой.
Однажды, по его просьбе, она перечислила все смертные и простительные грехи. Хотя она проходила катехизис лет двадцать пять, а то и тридцать назад, список этот показался (ему по крайней мере) абсолютно полным и точным. Однако порой толкование их казалось неясным и туманным. Порой один и тот же поступок представляли то смертным грехом, то простительным. Похоже, это зависело от наличия у согрешившего умысла. Преступного умысла. Это она так сказала во время их очередного затянувшегося спора? Или Фредди только что нашептал ему на ухо? Преступный умысел. Это словосочетание почему-то одновременно тревожило и озадачивало его.
Он считал, что в конце концов вычленил из всей этой мешанины два самых главных и страшных смертных греха: самоубийство и убийство. Однако затем беседа с Роном Стоуном заставила его усомниться в своей правоте. Порой, по мнению Рона (они сидели тогда в баре и выпивали), убийство бывает простительным грехом. А иногда и вовсе грехом не считается. Хладнокровно продуманное убийство подонка, который изнасиловал твою жену, – это грех простительный. Убийство же врага в честном бою – так выразился Рон – это и вовсе не грех. Если верить Рону, то американские солдаты, десятками отправлявшие на тот свет немцев и японцев, – это настоящие агнцы Божии, и уж им-то на Страшном суде ничто не должно грозить.
Оставалось одно самоубийство, это свистящее слово.
Он приближался к месту проведения дорожных работ, огражденному раскрашенными, как зебры, черно-белыми барьерами с отражающими свет мигалками и яркими оранжевыми щитами, которые ненадолго высветились его фарами. На одном щите было написано:
ВРЕМЕННОЕ ОКОНЧАНИЕ ДОРОГИ
А на другом:
ОБЪЕЗД – СЛЕДИТЕ ЗА ЗНАКАМИ!
И на следующем:
ВЗРЫВНЫЕ РАБОТЫ!
ОБЪЕЗД
Он подъехал поближе, установил рычаг коробки передач в положение стоянки, включил аварийную сигнализацию и выбрался из машины. Подошел к полосатым барьерам. В свете оранжевых мигалок снег казался гуще и причудливо окрашенным.
Он вдруг вспомнил, что плохо разобрался в отпущении грехов. Поначалу ему казалось, что это очень просто: совершил смертный грех – и тебе нет прощения, ты проклят навеки. Можно проклинать Мэри, пока у тебя язык не отвалится, и все равно отправиться в ад. Однако, по словам Мэри, это было не совсем так. Существовала исповедь, искупление, повторное посвящение и так далее. Все это представлялось крайне запутанным. Христос говорил, что убийца лишен вечной жизни, но, с другой стороны, учил, что каждый, кто в Него верит, никогда не умрет. Каждый. Похоже, в библейской доктрине было не меньше лазеек, чем в купчей, составленной ловким юристом. Однако к самоубийству все это не относилось. Самоубийца не может исповедоваться, покаяться и получить отпущение грехов. К тому же…
А почему он вообще обо всем этом думал? С какой стати? Ведь он не собирался никого убивать и уж тем более не был намерен покончить с собой. Ему никогда даже мысли о самоубийстве не закрадывались. До самого последнего времени, во всяком случае.
Он уставился на полосатые барьеры, и внутри у него похолодело.
Дорожные машины внизу были в полном сборе. Их припорошило снегом, а над всеми возвышался кран-разрушитель. Мрачная неподвижность усиливала гнетущее впечатление. Застывшая стрела придавала ему сходство с чудовищным богомолом, погрузившимся в зимнюю спячку.
Он отодвинул с дороги первый попавшийся барьер. Тот оказался на удивление легким. Вернулся в «ЛТД», включил первую скорость и медленно съехал к дороге по крутому склону, укатанному мощными машинами. Затем снова установил рычаг в положение стоянки, выключил мигалку, выбрался из машины, вскарабкался по склону, поставил барьер на место. И спустился на дорогу.
Открыв багажник, он осторожно извлек оттуда ведро с бензином. Затем, обогнув машину, открыл правую переднюю дверцу и поставил ведро на пол возле коробки с бутылками. Снял с ведра крышку и поочередно обмакнул в бензин каждую тряпку-фитиль. Потом, прихватив с собой ведро, залез на кран и осторожно, пытаясь не поскользнуться и не расплескать горючую жидкость, забрался в незапертую кабину. Сердце от возбуждения гулко колотилось, а горло, казалось, сжимал тугой кулак.
Он принялся поливать бензином сиденье, приборный щиток, рычаги управления. Выбрался на ступеньки и выплеснул остаток бензина на капот крана. Воздух заполнился удушливыми испарениями. Перчатки тоже промокли в бензине, и пальцы тут же окоченели.
Спрыгнув на землю, он поспешно стащил перчатки и рассовал их по карманам. Первый коробок спичек вывалился из онемевших пальцев. Он вытащил второй, но первые две спички погасли на ветру, так и не успев разгореться. Он повернулся спиной к ветру и, прикрыв коробок ладонями наподобие шатра, ухитрился разжечь следующую спичку. Поднес ее к остальным, которые тут же с громким шипением вспыхнули. Он швырнул объятый пламенем коробок в кабину крана.
В первое мгновение он решил, что спички погасли, потому что ничего не случилось. Однако в следующую секунду раздался громкий хлопок – плоп! – и кабину озарила ослепительная вспышка. Пламя было столь сильным и ярким, что он невольно отпрянул и поспешил прикрыть глаза ладонью.
Огненная рука выползла из кабины, скользнула по капоту и, словно немного поколебавшись, юркнула под капот. На этот раз последовавший взрыв был просто оглушающим. БАБАААХ! И вдруг сорванный капот взмыл в воздух, вертясь штопором. В тот же миг что-то просвистело мимо его уха.
А ведь горит, подумал он. Полыхает, скотина чертова!
От избытка чувств его ноги сами кинулись в пляс. Дикарский танец в ночи у костра. Искаженное от радости лицо искрилось улыбкой. Сжатые в кулаки руки вскинулись над головой в торжествующем салюте.
– Урр-аа! – заорал он ветру. А ветер подхватил и вернул с удвоенной энергией: – Урр-аа! Урр-ра, черт побери!
Он бросился бежать к своей машине, но в последнюю секунду поскользнулся и упал. Возможно, как раз это спасло ему жизнь, потому что именно в этот миг взорвался бензобак крана и фонтан пламени брызнул во все стороны футов на двадцать. Раскаленный осколок прошил насквозь правое стекло его автомобиля; по сторонам от пробоины пьяной паутинкой разбежались трещины.
Он встал из снега, оглушенный, и поспешно забрался в машину. С трудом вставил онемевшими пальцами ключ в замок зажигания и нажал на педаль акселератора. Объятый пламенем кран полыхал исполинским адским костром; ветровое стекло вылетело.
– Во горит! – завизжал он. – Ты видишь, Фредди?
Обогнув на машине кран, он обернулся; лицо его в бликах пламени казалось маской ряженого. Он ткнул указательным пальцем в приборный щиток, но лишь с третьей попытки угодил в кнопку прикуривателя. Дорожные машины выстроились гуськом по левую руку от него, и он опустил стекло со своей стороны. Опустевшее ведро перекатывалось по полу, а бутылки с «коктейлем Молотова» громко звякали и дребезжали.
Кнопка прикуривателя выскочила наружу, и он резко – обеими ногами – затормозил. Фургончик запетлял и остановился. Он вытащил прикуриватель и, достав из коробки первую попавшуюся бутылку, прижал фитилек к мерцающей головке. Пропитанная бензином тряпочка вспыхнула, и он швырнул бутылку в ближайший бульдозер. Бутылка разбилась о заляпанный грязью корпус, и ручейки пламени весело хлынули во все стороны. Он воткнул головку прикуривателя на место, проехал футов двадцать и метнул три бутылки в темную махину грейдера. Первая пролетела мимо и беспомощно зашипела в снегу, вторая разбилась о корпус, а вот третья угодила прямехонько в кабину.
– И-ии! Попал! – завизжал он.
Еще бульдозер. За ним грейдер поменьше. Затем крупный трейлер на подмостках. Надпись над дверью гласила:
ЛЕЙН КОНСТРАКШН КОМПАНИ
Рабочий офис
ЗДЕСЬ НА РАБОТУ НЕ ПРИНИМАЮТ!
Пожалуйста, вытирайте ноги!
Подкатив на своем «ЛТД» почти вплотную к трейлеру, он метнул одну за другой четыре бутылки в большое окно по соседству с дверью. В цель попали все, причем первая же бутылка, пробив стекло, взорвалась и влетела в офис, увлекая за собой горящую штору.
За трейлером стоял грузовичок-пикап. Выйдя из «ЛТД», он подошел к пикапу и попробовал приоткрыть дверцу с правой стороны. Та оказалась не заперта. Он поджег фитиль очередной бутылки и швырнул ее внутрь пикапа. Пламя тут же полыхнуло и принялось жадно пожирать салон.
Вернувшись в машину, он увидел, что в картонке осталось всего пять или шесть бутылок. Он покатил дальше, дрожа от холода и морщась от запаха бензина, но при этом улыбаясь до ушей.
Так, паровой каток. Он израсходовал на него оставшиеся бутылки, но лишь последняя взорвалась удачно, перебив чудовищу гусеницу.
Он пригнулся к коробке, вспомнил, что она уже пуста, и посмотрел в зеркальце заднего вида.
– Вот это да! – вскричал он. – Эх, вашу мамашу, Фредди! Ты только посмотри!
Позади вдоль заснеженной дороги выстроилась цепочка высоченных погребальных костров, полыхающих во мраке, словно огни на взлетно-посадочной полосе. Огромные языки пламени вырывались из окон трейлера. Пикап превратился в огненный шар. Кабина трейлера походила на оранжевый бенгальский огонь. Но главным его достижением оказался, конечно же, кран; это был настоящий огненный маяк, гигантский пылающий факел посреди дороги.
– Вот вам уни-дерьмо-чтожение! – завопил он.
Рассудок начал потихоньку возвращаться. Он понимал, что не должен выбираться обратно тем же путем. Полиция, возможно, уже выехала. Плюс пожарные. Да и вообще, сумеет ли он унести ноги отсюда или уже оказался в тупике?
Герон-плейс. Он должен во что бы то ни стало попасть на Герон-плейс. Только сначала нужно преодолеть косогор с крутизной градусов в двадцать пять, а то и в тридцать, да еще и прорваться через дорожные заграждения. Впрочем, ограничительных рельсов здесь не было. Он решил, что задача ему по плечу. Да, вполне. Сегодня ему любая задача по силам.
Включив одни лишь габариты, он, скользя на снегу и проваливаясь в колдобины, прополз до конца недостроенной дороги. Завидев впереди вверху огни Герон-плейс, он резко прибавил газа и, когда стрелка спидометра достигла отметки сорок миль, рванул вверх по склону. Примерно на середине косогора задние колеса забуксовали, и он поспешно передвинул рычаг коробки передач на первую скорость. Мотор заревел, и машина рванулась вперед. Нос его «ЛТД» уже почти преодолел вершину, когда колеса снова забуксовали, выбрасывая назад пулеметные очереди снега, камешков и промерзлой почвы. На мгновение автомобиль буквально завис в воздухе, однако в следующую секунду – движимый то ли инерцией, то ли силой воли – выехал на ровное место.
Опрокинув полосатый заградительный барьер, фургончик выкатил на занесенную снегом площадку. Он с изумлением отметил, что снова едет по улице, словно ничего и не случилось.
Он уже хотел свернуть в сторону своего дома, когда вспомнил, что его могут запросто найти по следам, которые занесет снегом в лучшем случае часа через два, а то и позже. Поэтому вместо того, чтобы свернуть на Крестоллен-стрит, он еще проехал немного по Герон-плейс, откуда вырулил на Ривер-стрит, а уже оттуда выкатил на шоссе номер 7. Движение из-за снегопада было небойкое, но, чтобы замести следы, машин было вполне достаточно.
Он влился в поток автомобилей, которые степенно следовали в восточном направлении со скоростью сорок миль в час.
Проехав по шоссе около десяти миль, он развернулся и покатил назад в город, двигаясь по направлению к Крестоллен-стрит. Навстречу ползли первые снегоуборочные машины, походившие на исполинских оранжевых мастифов с горящими желтыми глазищами. Несколько раз он посматривал в сторону автострады номер 784, но снег сыпал с такой силой, что он так ничего и не разглядел.
Примерно на полпути к дому он вдруг сообразил, что, несмотря на поднятые стекла и включенную печку, в машине стоит лютый холод. Обернувшись, он увидел, что в заднем правом стекле зияет здоровенная дыра с неровными краями. Заднее сиденье было усыпано осколками стекла вперемешку со снегом.
Господи, а это как случилось? – озадаченно спросил он себя. Как ни пытался, вспомнить так ничего и не смог.
На свою улицу он въехал с северной стороны и двинулся прямо к дому. Все здесь было как и прежде – свет, оставленный им на кухне, оказался единственным огоньком на всей этой части Крестоллен-стрит. Полицейских машин поблизости не было, но вот двери своего гаража он оставил распахнутыми настежь – чертовски глупо. Когда идет снег, гараж надо закрывать. Гараж для того и нужен, чтобы защищать свое добро от всяких осадков. Так еще его отец говорил. Его отец тоже умер в гараже, как и брат Джонни Уокера, однако в отличие от Эрни Ральф Доус не накладывал на себя рук. С ним, похоже, инфаркт случился. Сосед нашел его на полу – отец лежал, сжимая в окоченевшей левой руке садовые ножницы, а в правой – небольшой точильный брусок.
Он заехал в гараж, закрыл двери и прошел в дом. Он заметил, что дрожит с головы до ног. Часы показывали четверть четвертого. Он повесил пальто и шляпу в прихожей и уже закрывал дверцу стенного шкафа, когда его пронзила столь страшная мысль, что он застыл на месте, охваченный ужасом. Он поспешно сунул руку в наружный карман пальто и испустил вздох облегчения, найдя там свернутые в комочек перчатки, насквозь пропитанные бензином.
Он решил было сварить кофе, но затем передумал. Голова мучительно ныла; возможно, из-за паров бензина и непривычного напряжения. Поднявшись в спальню, он разделся, небрежно побросав всю одежду на стул, даже не удосужившись сложить брюки. Он был уверен, что заснет, не успев прислониться к подушке, но не тут-то было. Очутившись дома и в безопасности, он вдруг почувствовал себя как никогда бодрым. Но вместе с бодростью нагрянул страх. Его наверняка схватят и бросят в тюрьму. Его фотография попадет в газеты. Друзья и знакомые будут тыкать в нее пальцами, судачить по его поводу, качая головами. Винни Мейсон наверняка заявит жене, что он всегда говорил: этот Доус – полный психопат. Родители Мэри отвезут ее в Рино, где она сможет без особых хлопот получить развод. Может, даже найдет себе хахаля. Его это уже не удивит.
