Текст книги "Книги Бахмана"
Автор книги: Стивен Кинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 83 страниц)
– Возможно, ты все-таки рассказала больше, чем даже сама догадываешься. Он вошел, поджимая хвост, как дворняга, хотя на самом деле это самый настоящий волкодав. – И он улыбнулся Феннеру, который натянуто улыбнулся в ответ. – Он тебе не назначил встречу?
– Э-э… назначил. – Голос ее звучал изумленно. – Но его интересует только наш дом, Барт…
– Нет, это он тебе так сказал. На самом деле его мишень – я. Думаю, его хозяева мечтают освидетельствовать меня на предмет помутнения рассудка.
– Что? – ошарашенно спросила она.
– Раз я не взял их деньги, значит, я сумасшедший. Такова их логика. Помнишь, Мэри, о чем мы разговаривали в «Хэнди-Энди»?
– Послушай, Барт, мистер Феннер сейчас у тебя?
– Да.
– Психиатр, – уныло произнесла она. – Я сказала, что ты собирался повидаться с психиатром… О, Барт, прости меня, пожалуйста!
– Ничего страшного, – спокойно сказал он. – Все будет в порядке, Мэри. Это я тебе обещаю.
Он положил трубку и посмотрел на Феннера.
– Хотите, я позвоню Стивену Орднеру? – спросил он. – Или Винни Мейсону? Рона Стоуна или Тома Грейнджера я беспокоить не стану – они бы такого засранца, как вы, и на порог не пустили. А вот Винни и Стив встретили бы вас с распростертыми объятиями. У них на меня зуб.
– Не стоит, – сказал Феннер. – Вы меня неправильно поняли, мистер Доус. Как, впрочем, и моих клиентов. Никто против вас лично ничего не имеет. Однако нам уже некоторое время известно о вашей неприязни к строительству продолжения автомагистрали номер 784. В прошлом августе вы написали в газету письмо…
– В прошлом августе. – Он покачал головой. – А вы, наверное, вырезки у себя храните, да?
– Разумеется, – с достоинством ответил Феннер. – Этим у нас занимаются специальные сотрудники. Между прочим, мистер Доус, речь ведь идет не о какой-нибудь ерунде, а о проекте стоимостью в десять миллионов долларов.
Он с отвращением покачал головой:
– Мне кажется, это вас и ваших дорожных воротил надо освидетельствовать.
– Позвольте мне выложить карты на стол, мистер Доус, – ответил Феннер.
– Мой личный опыт позволяет судить, что, произнося эту фразу, люди собираются перестать врать по мелочам ради того, чтобы соврать по-крупному.
Похоже, это Феннера проняло. Лицо его побагровело.
– Вы послали письмо в газету. Вы намеренно затянули с приобретением нового здания для своей прачечной и упустили выгодную сделку, после чего вас уволили…
– Ничего подобного, – ухмыльнулся он. – Я сам написал и подал прошение об отставке по меньшей мере за полчаса до того, как они спохватились.
– …и вы не считали нужным отвечать нам на все официальные запросы, направленные по вашему адресу. Общее мнение: двадцатого января вы собираетесь устроить некую демонстрацию. Привлечь телевидение и газеты. Чтобы вся Америка увидела, как героически сопротивляющегося владельца дома силой вытаскивают агенты гестапо.
– И вас это беспокоит, верно?
– Ну разумеется! А как же иначе? Общественное мнение неустойчиво. Оно колеблется, как маятник…
– А ваши клиенты – народные избранники.
Феннер скользнул по его лицу ничего не выражающим взглядом.
– Ну так что? – спросил он. – Вы собираетесь сделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться?
Феннер вздохнул:
– Я вообще не понимаю, о чем мы с вами спорим, мистер Доус. Город предлагает вам шестьдесят тысяч долларов за…
– Шестьдесят три пятьсот.
– Да, тем более. Вам предлагают шестьдесят три тысячи пятьсот долларов за ваш дом. Многим куда меньше дали. А какие усилия нужно приложить вам, чтобы заполучить эти деньги? Да ровным счетом никаких! Эта сумма практически не облагается налогом, поскольку вы уже заплатили Дяде Сэму налоги на те деньги, что ушли у вас на покупку этого дома. Вам нужно уплатить только налог с разницы. Неужели вам кажется, что здесь что-то несправедливо?
– Нет, вполне справедливо, – признал он, думая о Чарли. – В той части, которая касается долларов и центов. Сумма, пожалуй, даже несколько больше, чем мог бы выручить я сам, если бы задумал продать этот дом.
– Тогда о чем мы спорим?
– А мы вовсе не спорим, – пожал плечами он, отпивая из стакана. А ведь перед ним все-таки оказался коммивояжер. – Вы можете предложить мне конкретный дом, мистер Феннер?
– Да, – поспешно кивнул тот. – Великолепный дом в Гринвуде. А если вы спросите, как бы я сам поступил на вашем месте, то скажу совершенно откровенно: я бы попытался высосать из груди городской казны все, что можно, а потом хохотал бы по дороге в банк.
– Да, это было бы вполне в вашем духе, – согласился он и подумал про Дона и Рэя Таркингтонов, которые опорожнили бы обе груди, да еще вчинили бы городским властям такой иск, что всем чертям стало бы тошно. – Значит, вы все и впрямь считаете, что у меня крыша поехала?
– Трудно сказать, – осторожно ответил Феннер. – Ваше поведение при заключении уотерфордской сделки едва ли можно считать вполне адекватным.
– Ну так вот что я вам скажу. Я сохранил достаточно здравого смысла, чтобы найти адвоката, которому дороги наши идеалы, который до сих пор верит, что дом каждого человека – его крепость. Он бы добился вынесения постановления о временной заморозке работ на месяц или два. Если повезет, то судебное разбирательство может продлиться до сентября.
Феннер почему-то казался скорее довольным, нежели огорченным. Впрочем, ничего другого он от этого прыткого адвоката и не ожидал. Как тебе удочка, что я забросил, Фредди? Как думаешь, клюнет этот умник? Да, Джордж, здорово ты его уел!
– Что вы хотите? – в лоб спросил Феннер.
– А сколько вы готовы предложить?
– Мы готовы поднять оценочную стоимость вашего дома на пять тысяч. И ни на цент больше. Но зато никто не узнает про девушку.
Время замерло. Сердце остановилось.
– Что? – пролепетал он.
– Про девушку, мистер Доус. Которую вы тут поимели. Шестого и седьмого декабря.
За доли секунды через его мозг пронесся целый вихрь мыслей; некоторые из них оказались вполне разумны, но большинство и гроша ломаного не стоили, поскольку были порождены страхом. Однако доминировала над всеми мыслями злость, затмевающий рассудок гнев; его так и подмывало перемахнуть через стол, схватить этого человечка-часы за горло и душить, пока у него из ушей пружинки и шестеренки не посыплются. Нет, этого допускать нельзя. Надо держать себя в руках.
– Дайте мне номер, – сказал он.
– Какой номер?
– Номер вашего телефона. Я позвоню вам сегодня днем и сообщу о своем решении.
– Я предпочел бы покончить с этим делом прямо сейчас, не сходя с места.
Еще бы! Эй, рефери, нельзя ли продлить этот раунд на тридцать секунд? Я уже прижал своего противника к канатам и вот-вот добью.
– Нет, я сейчас не в настроении, – сказал он. – Прошу вас покинуть мой дом.
Феннер с безразличной физиономией пожал плечами:
– Вот моя визитная карточка. Телефон тут указан. Я должен быть на месте между половиной третьего и четырьмя.
– Я позвоню.
Феннер убрался. Стоя у окна, он смотрел, как адвокат идет по дорожке, залезает в темно-синий «бьюик» и отъезжает. И тогда он с яростью врезал кулаком по стене.
Он смешал себе очередной коктейль и уселся за кухонный стол обмозговать положение. Итак, им известно про Оливию. И они готовы воспользоваться этими сведениями, чтобы надавить на него. Чтобы заставить его переехать, этого недостаточно. А вот для того, чтобы положить конец его браку, – вполне. Впрочем, Мэри и так подумывает о разводе. Однако они шпионили за ним!
Но как?
Если к нему приставили сыщиков, те наверняка знали бы про его знаменитый фейер-бах-бах-верк. В таком случае они воспользовались бы этим, чтобы надавить на него. Зачем мелочиться с какой-то пустяковой супружеской изменой, когда можно запросто упечь строптивого домовладельца в каталажку за поджог? Раз так, значит, они просто понаставили у него микрофоны. Вспомнив, что едва не проболтался по телефону Мальоре, он почувствовал, что его прошиб холодный пот. Слава Богу, что Мальоре заставил его замолчать. Маленький фейер-бах-бах-верк и без того мог выдать его с головой.
Итак, его прослушивали, но оставался вопрос: как быть с предложением Феннера?
Он поставил в печь замороженный ужин и, дожидаясь, пока он разогреется, потягивал коктейль и размышлял. За ним шпионили, пытались подкупить. Чем больше он об этом думал, тем сильнее злился.
Вынув из печи разогретый ужин, он съел его. Послонялся по дому, глядя на вещи. В голове зародились зачатки замысла.
В три часа дня он позвонил Феннеру и сказал, чтобы тот прислал ему бумаги. Пообещал, что подпишет, если Феннер соблюдет оба условия, о которых они договорились. Феннер был очень доволен и не скрывал своего облегчения. Он сказал, что с удовольствием все выполнит и проследит, чтобы все документы он получил уже завтра.
– Очень рад, мистер Доус, что вы поступили так благоразумно, – закончил Феннер.
– Только у меня еще два условия, – добавил он.
– Условия? – Феннер мигом насторожился.
– Не волнуйтесь. Они вполне приемлемы.
– Что ж, я слушаю, – холодно произнес Феннер. – Только предупреждаю, Доус, не заходите слишком далеко.
– Завтра днем вы доставите мне домой бланки, – сказал он. – В среду я привезу их вам в контору. Я хочу, чтобы меня уже ждал чек на шестьдесят восемь тысяч пятьсот долларов. Банковский чек. Я обменяю заполненные и подписанные формы на этот чек.
– Мистер Доус, мы такие сделки не заключаем…
– Может быть, это и не положено, однако вовсе не возбраняется. Как не положено, например, прослушивать мой телефон и Бог знает что еще. Не будет чека, не получите моего согласия. Тогда вам придется разговаривать с моим адвокатом.
Феннер молчал. Было почти слышно, как он думает.
– Хорошо. Что еще?
– После среды я не хочу, чтобы меня кто-нибудь еще беспокоил, – твердо сказал он. – С двадцатого числа дом ваш. До двадцатого – мой.
– По рукам, – мгновенно согласился Феннер. Еще бы – второе условие вовсе таковым не являлось. В соответствии с законодательством дом оставался в его безраздельной собственности до полуночи, а с одной минуты первого двадцатого января переходил к городским властям. Если Доус подпишет форму об отказе от своей собственности и возьмет у города деньги, он может потом вопить и брызгать слюной хоть до посинения, но уже ни один репортер, ни одна телекомпания ему не посочувствуют.
– Все, – сказал он.
– Прекрасно, – довольно выпалил Феннер. – Я очень рад, мистер Доус, что мы с вами сумели договориться по-хорошему…
– Идите в задницу! – процедил он и бросил трубку.
8 января 1974 года
Когда курьер бросил в предназначенную для почтовых отправлений щель пухлый пакет с формой номер 6983-426-73-74 (синяя папка), его дома не было. Он уехал в Нортон, чтобы еще раз встретиться с Сэлом Мальоре. Радости, увидев его, Мальоре не выказал, но по мере общения становился все более и более задумчивым.
Им подали обед – спагетти с телятиной и бутылку красного вина. Еда была восхитительная. Когда он рассказывал про визит Феннера, а также про попытку подкупа и шантажа, Мальоре жестом остановил его, позвонил кому-то и коротко переговорил. Назвал невидимому собеседнику его адрес на Западной Крестоллен-стрит.
– Возьмите фургон, – закончил он и положил трубку. Затем накрутил на вилку спагетти и кивнул, чтобы он продолжал свой рассказ.
Выслушав историю до конца, Мальоре сказал:
– Вам повезло, что они не приставили к вам хвоста. Вы бы уже сидели.
Между тем он наелся до отвала. Так, что кусок уже в горло не лез. Пожалуй, лет пять он так не пировал. Он выразил свое восхищение Мальоре, и тот улыбнулся в ответ:
– Некоторые мои друзья больше не едят спагетти. Фигуру, видите ли, блюдут. Они теперь питаются в ресторанах, в том числе – с шведской или французской кухней. У каждого из них язва желудка. Почему? Да потому что самого себя ведь не изменишь. Свою натуру. – Сэл подлил себе соуса, обмакнул в него кусочек хрустящего чесночного хлебца и смачно проглотил. Затем произнес: – Итак, вы просите, чтобы я ради вас совершил смертный грех?
Он тупо уставился на Мальоре, не в состоянии скрыть изумления.
Мальоре лукаво рассмеялся:
– Я понимаю, о чем вы думаете. Не пристало такому человеку, как я, рассуждать о грехах. Я уже признался вам, что однажды приказал разделаться с одним типом. А говоря по правде – даже не с одним. Но я никогда не убивал людей, которые того не заслуживали. Я вообще смотрю на это так: парень, который умирает прежде срока, отпущенного Господом, – он как дождь во время бейсбола. Все его прочие грехи не в счет. И Богу ничего не остается, как впустить его к себе, поскольку у бедняги грешника не остается отпущенного им времени на искупление грехов. Вот почему убить такого парня – значит спасти его от вечных мук в чистилище. Так что в каком-то смысле я делаю для таких парней даже больше, чем мог бы сделать для них сам папа римский. Мне кажется, Богу это известно. Впрочем, все это не должно меня заботить. Вы мне по душе. В мужестве вам не откажешь. Не всякий рискнул бы устроить такой фейерверк. Но это… Это уже дело совсем другое.
– Но ведь я ни о чем вас не прошу, – развел руками он. – Я сам все сделаю.
Мальоре закатил глаза:
– О Господи Иисусе! Пресвятая Дева Мария! Старый Иосиф-плотник! И почему этот человек не может оставить меня в покое?
– Потому что у вас есть то, что мне нужно.
– Знали бы вы, как я уже об этом жалею!
– Так вы мне поможете?
– Не знаю.
– Деньги у меня уже есть. Вернее – вот-вот будут.
– Да дело вовсе не в деньгах. Это вопрос принципа. Мне никогда прежде не приходилось иметь дело с таким чокнутым. Я должен пораскинуть мозгами. Я вам позвоню.
Ему стало ясно, что настаивать не стоит, пора уезжать.
* * *
Он сидел и заполнял бумаги, когда прибыли люди Мальоре. Они прикатили на белом фургоне с надписью РЭЙ – ПРОДАЖА И РЕМОНТ ТЕЛЕВИЗОРОВ на боку, под которой был изображен танцующий и ухмыляющийся телевизор. Двое людей в зеленых комбинезонах вынесли из фургона довольно громоздкую аппаратуру. В ящиках были инструменты, и в самом деле необходимые для ремонта телевизоров. Но было в них еще и нечто другое. Команда Мальоре «вычистила» его дом. Вся процедура заняла полтора часа. Они нашли «жучки» в обоих телефонных аппаратах, а также в спальне и в гостиной. Гараж, по счастью, был чист.
– Вот гады, – сказал он, разглядывая крохотные микрофончики на ладони. Бросив «жучки» на пол, он со злорадством растоптал их.
Уже на выходе один из людей Мальоре заметил не без восхищения:
– Здорово, мистер, вы со своим теликом разобрались! Сколько раз вы по нему вмазали?
– Всего один, – сокрушенно признался он.
Когда фургончик растворился в ярких лучах холодного полуденного солнца, он подмел остатки «жучков», собрал в совок и выкинул в мусорное ведро на кухне. Затем приготовил себе очередной коктейль.
9 января 1974 года
Посетителей в банке в середине дня было раз-два и обчелся, и он с банковским чеком направился прямиком к столу посередине зала. Вырвав из конца своей чековой книжки приходный ордер, он проставил в нем сумму: 34 250 долларов. Затем подошел к окошку кассира и протянул обе бумажки: банковский чек и приходник.
Кассирша, молодая черноволосая девушка в коротком фиолетовом платьице и в прозрачных нейлоновых чулочках, с недоумением перевела взгляд с одного листочка на другой.
– С чеком что-нибудь не так? – любезно поинтересовался он. При этом признался сам себе, что получает от этой сцены колоссальное удовольствие.
– Не-е-ет, но… то есть вы хотите положить тридцать четыре тысячи двести пятьдесят долларов на свой счет, а другие тридцать четыре тысячи двести пятьдесят долларов получить наличными? Так?
Он кивнул.
– Прошу вас, сэр, подождите минутку.
Он улыбнулся и снова кивнул, провожая взглядом ее стройные ножки. Девушка подошла к столу менеджера, который в отличие от ее стола был отделен от зала не стеклянной перегородкой, а одним лишь барьером, как бы говоря: вот этот сотрудник в отличие от всех остальных – человек; или почти человек по меньшей мере. Менеджером был мужчина средних лет, облаченный в молодежный костюм. Лицо его было узкое, как врата рая, а при виде кассира (кассирши?) брови его взметнулись на лоб.
Они обсудили банковский чек, приходный ордер, их значимость для банка и, возможно, для всей федеральной банковской системы. Девушка склонилась над его столом, ее и без того короткая юбчонка взметнулась вверх, обнажив полоску тела над чулками и краешек кружевных трусиков. О беззаботная любовь! – подумал он. Поехали ко мне домой и предадимся разврату до самого конца столетия или хотя бы до той минуты, когда мой дом сровняют с землей; не знаю, что случится раньше. Мысль эта вызвала у него улыбку. Он вдруг почувствовал, что возбудился; причем так, как с ним давно уже не случалось. Отвернувшись, он окинул взглядом банковский зал. Неподалеку от выхода стоял бесстрастный охранник – наверное, бывший полицейский. Одинокая старушка, высунув от усердия язык, корпела над голубым пенсионным бланком. А на стене слева висел огромный плакат, на котором была изображена Земля при взгляде из космоса. Над планетой крупными буквами было написано:
УЕЗЖАЙТЕ
А под планетой, чуть помельче:
С КРЕДИТОМ НА ОТПУСК ОТ ПЕРВОГО БАНКА
Хорошенькая кассирша вернулась.
– Мне придется выдать вам эту сумму купюрами по сто и по пятьсот долларов, – сказала она.
– Меня это вполне устраивает.
Она оприходовала ордер и отправилась в хранилище. Вскоре вернулась, держа в руке небольшую сумку. Подозвала охранника, который приблизился к ним и окинул его подозрительным взглядом.
Сначала кассирша выложила на стойку тридцать тысяч долларов – шестьдесят пятисотдолларовых купюр. Затем отсчитала сорок две стодолларовые банкноты, поверх которых положила еще пять десяток. Перевязала всю стопку и всунула под резинку банковскую квитанцию, на которой значилось: 34 250 долларов.
Пачка получилась настолько внушительная, что поначалу все трое уставились на нее с подозрением. Здесь было достаточно денег, чтобы приобрести дом, или пять «кадиллаков», или небольшой личный самолетик, или почти сто тысяч пачек сигарет.
Потом она промолвила с ноткой сомнения в голосе:
– Могу дать вам сумку на «молнии»…
– Нет, спасибо, – покачал головой он, рассовывая деньги по наружным карманам пальто. Охранник взирал на его манипуляции с презрительным равнодушием; хорошенькая кассирша казалась завороженной (ее пятигодичное жалованье прямо на глазах исчезало в карманах потрепанного пальто этого мужчины, которые даже не оттопырились сколько-нибудь заметно); менеджер же следил за ним с нескрываемой неприязнью – банк считался местом, в котором деньги были, подобно Господу Богу, невидимы и окружены всеобщим поклонением.
– Все в порядке, – сказал он, пряча в карман чековую книжку. – Не беспокойтесь.
Он направился к выходу, а они все уставились ему вслед. Затем старушка встала, громко шаркая, подошла к окошечку и предъявила кассирше заполненную голубую карточку. Кассирша выдала ей двести тридцать пять долларов и шестьдесят три цента.
* * *
Вернувшись домой, он сложил все деньги в запыленную пивную кружку, стоявшую на верхней полке кухонного шкафа. Пять лет назад Мэри в шутку подарила ему эту кружку на день рождения. Ему кружка никогда особенно не нравилась – пиво он предпочитал пить прямо из бутылки. На кружке были изображены олимпийские кольца и огонь, а под эмблемой написано:
ОЛИМПИЙСКАЯ СБОРНАЯ США ПО ВЫПИВКЕ
Он поставил отяжелевшую кружку на место и поднялся по лестнице в бывшую комнату Чарли, где стоял его письменный стол. Порывшись в нижнем ящике, вынул из него небольшой коричневый конверт. Уселся за стол и заглянул в банковскую книжку – его личный счет вырос до 35 053 долларов и 49 центов. Он написал на конверте адрес родителей Мэри, указав ее имя. Вложил в конверт чековую книжку, запечатал и снова полез в стол. Нашел книжечку марок и наклеил на конверт пять штук. Немного подумав, подписал чуть ниже адреса:
ОТПРАВЛЕНИЕ ПЕРВЫМ КЛАССОМ
Оставив конверт на столе, он отправился в кухню готовить очередной коктейль.
10 января 1974 года
Был уже поздний вечер, снег валил вовсю, а Мальоре так и не позвонил. Он сидел в гостиной со стаканом в руке и слушал стереофонические пластинки – телевизор по-прежнему напоминал поле боя. Днем он вытащил из пивной кружки две десятидолларовые бумажки и купил четыре рок-диска. Первый, в исполнении «Роллинг Стоунз», назывался «Пусть себе кровоточит». Эта пластинка звучала во время новогодней вечеринки и понравилась ему больше, чем остальные приобретения. А пластинка группы «Кросби, Стиллз, Нэш и Янг» вообще показалась ему настолько слащавой, что он разбил ее о собственную коленку. А вот «Пусть себе кровоточит» звучала громко, бравурно и немного издевательски. Она гремела и бряцала. Сейчас Мик Джаггер пел вот что:
Каждый мечтает повелевать и править,
А кто хочет – может взять в рабы меня.
Ему почему-то вспомнился плакат из банка с изображением Земли и надписью, призывающей клиента: УЕЗЖАЙТЕ. Он тут же вспомнил, как «улетел» в Новый год. Далеко «улетел».
Но разве ему это не понравилось? При этой мысли он чуть не подпрыгнул.
В течение последних двух месяцев он ползал, как кобель, которому защемило яйца вращающейся дверью. Но разве он не был вознагражден, хотя бы частично?
В противном случае он ни за что не совершил бы столько несуразных, да и просто несвойственных ему поступков. Бессмысленные гонки по магистрали, например. Девушка и секс, ощущение ее груди, такой непохожей на бюст Мэри. Поездки к мафиози. Последний разговор с ним – фактически на равных. Дикое возбуждение, охватившее его во время бомбардировки дорожной техники бутылками с «коктейлем Молотова». Животный страх, который он ощутил, когда его машина никак не хотела преодолеть коварный косогор. Бурные проявления чувств, извлеченные из недр его высушенной чиновничьей души подобно предметам неведомого религиозного культа, найденным при археологических раскопках. Нет, он познал вкус настоящей жизни.
Были, конечно, и провалы. Как он сорвался в «Хэнди-Энди», например. Наорал на Мэри. Грызущее одиночество первых двух недель без нее; ведь впервые за двадцать лет он остался совсем один, в полном одиночестве, если не считать общества собственного сердца, колотящегося с убийственной монотонностью. А как Винни нокаутировал его в универмаге – Винни Мейсон, ну кто бы мог подумать! Пробуждение в холодном поту и кошмарное похмелье наутро после фейер-бум-бум… или фейер-бах-бах-верка. Это, пожалуй, было покруче всего остального.
Его мысли снова вернулись к Оливии. Он припомнил, как она стояла у обочины дороги с плакатом, на котором было броско написано: ЛАС-ВЕГАС… ИНАЧЕ – КРЫШКА! Он вдруг подумал про плакат в банке: УЕЗЖАЙТЕ. А почему бы и нет? Ведь здесь его не удерживало ровным счетом ничего, если не считать тупой одержимости. Ни жены, ни ребенка (разве что призрак Чарли), ни работы… Только дом, от которого через полторы недели останется одно лишь воспоминание. Деньги у него были, и еще была машина. Почему бы не сесть за руль и не рвануть куда-нибудь?
Его охватило страшное возбуждение. Он вдруг представил себе, как выключает свет, набивает карманы деньгами, залезает в «ЛТД» и мчит в Лас-Вегас. Разыскивает Оливию. Предлагает ей УЕХАТЬ. Они едут в Калифорнию, продают машину и улетают куда-нибудь на Филиппины. А оттуда – в Гонконг, потом в Сайгон, Бомбей, Афины, Мадрид, Париж, Лондон, Нью-Йорк. А из Нью-Йорка в…
Куда?
Сюда?
Да, Земля круглая – и это горькая правда. Такая же, как стремление Оливии в Неваду, вызванное желанием разворошить самое грязное дерьмо. В первый же вечер, начав новую жизнь, оттянулась так, что даже не помнит, кто и как ее изнасиловал. А все потому, что новая жизнь на самом деле ничем не отличается от старой; более того, это и есть та же старая жизнь, пока вы сами не загадите ее настолько, что остается только плотно закрыть двери гаража, влезть в машину с включенным двигателем и ждать… Просто ждать…
Ночь приближалась, а его мысли все так же бессмысленно вертелись, словно гоняющийся за своим неуловимым хвостом котенок. Наконец он забылся сном на диване и увидел во сне Чарли.
11 января 1974 года
Мальоре позвонил днем, в четверть второго.
– Ну ладно, – сказал он. – Я готов заключить с вами сделку. Вам это обойдется в девять тысяч долларов. Думаю, вы не откажетесь?
– Наличными?
– Что значит – наличными? Вы что, думаете, я у вас чек возьму?
– Ну да. Простите.
– Завтра в десять вечера вы должны быть в кегельбане «Ревел-Лейнз». Знаете его?
– Да, на шоссе номер семь. Сразу за торговым центром «Скайвью».
– Совершенно верно. На шестнадцатой дорожке будут играть двое парней в зеленых рубашках с вышитыми золотом эмблемами «Марлин-авеню» на спине. Подойдете к ним и представитесь. Вам все объяснят. Прямо во время игры. Сыграете с ними две-три партии, а потом отправитесь в бар «Таунлайн». Знаете его?
– Нет.
– Дальше по шоссе номер семь, в западном направлении. Примерно в двух милях от кегельбана и на той же стороне. Припаркуйтесь сзади. Мои друзья остановятся рядом с вами. У них пикап «додж». Синий. Они погрузят в ваш багажник корзину. Вы отдадите им конверт. – Он шумно вздохнул. – Я, конечно, сумасшедший, что помогаю вам. Совсем из ума выжил. Ведь меня наверняка заметут. Зато потом у меня будет вдосталь времени поразмыслить, на кой хрен я согласился это сделать.
– Я бы очень хотел встретиться с вами на следующей неделе. Поговорить с глазу на глаз.
– Нет. Это исключено. Я вам не исповедник. Встречаться я с вами ни за что не стану. Даже разговаривать больше не буду. По правде говоря, Доус, я предпочел бы даже в газетах про вас не читать.
– Но ведь речь идет просто об инвестициях. О самых обыкновенных.
Мальоре приумолк.
– Нет, – ответил он в конце концов.
– Но уж за это вам точно никогда не придется отвечать, – заверил он. – Я просто хочу основать… небольшой попечительский фонд в пользу одного лица.
– Вашей жены?
– Нет.
– Заезжайте во вторник, – вздохнул Мальоре. – Возможно, я вас приму. А может – передумаю.
И он повесил трубку.
Сидя в гостиной на диване, он думал об Оливии и о жизни – эти мысли странным образом переплетались в голове. Размышлял о том, как выполнить пожелание УЕЗЖАЙТЕ. Подумал о Чарли и вдруг поймал себя на том, что не может вспомнить его лицо – разве что отдельные фотографии. Почему же тогда все это с ним происходит?
Внезапно решившись, он раскрыл телефонный справочник и нашел раздел «Путешествия». Позвонил. Услышав приветливый женский голос, который проворковал в трубку: «Туристическое агентство Арнольда. Чем мы можем вам помочь?» – он положил трубку и поспешно отступил от телефона, озабоченно потирая руки.
12 января 1974 года
Кегельбан «Ревел-Лейнз» располагался в длинном, залитом светом и музыкой здании, из которого наружу неслись трели музыкальных автоматов, смех и выкрики, звяканье жетонов, щелканье сбиваемых кеглей, клацанье бильярдных шаров и прочие звуки веселья.
Он прошел к стойке, получил пару красно-белых тапочек (прежде чем с ними расстаться, служитель торжественно обрызгал их дезинфицирующим аэрозолем из баллончика), натянул их и направился к дорожке номер 16. Двое игроков уже катали там шары. Одного он узнал сразу – это был тот самый механик, который менял глушитель в гараже, когда он приехал к Мальоре в первый раз. Знакомым оказался и второй, сидевший за столиком и подсчитывавший очки. Этот парень приезжал к нему домой в телевизионном фургоне. Сейчас он потягивал пиво из вощеного бумажного стакана. При его приближении оба подняли головы.
– Меня зовут Барт, – представился он.
– А меня Рэй, – сказал сидевший за столиком. – А это, – он кивнул в сторону механика, который как раз бросал шар, – Алан.
Брошенный умелой рукой шар прогромыхал по центру дорожки, и сбитые кегли брызнули во все стороны. Алан раздосадованно крякнул: одна кегля слева и две справа остались стоять. Он запустил второй шар, который, опрокинув две кегли, свалился в желоб.
– Ч-черт, – процедил он. Потом повернулся: – Здравствуйте, Барт.
– Здравствуйте.
Они пожали друг другу руки.
– Рад познакомиться, – сказал Алан. Затем обратился к Рэю: – Давай начнем новую партию и Барта заодно подключим. Тем более что я все равно в пух и прах продулся.
– Ладно.
– Давайте, Барт, присоединяйтесь к нам, – пригласил Алан. – Начинайте сами.
В кегли ему не доводилось играть уже лет пять. Выбрав подходящий по руке двенадцатифунтовый шар, он с ходу зашвырнул его в левый желоб. Провожая шар взглядом, он ощущал себя полным ослом. Второй шар он бросал уже аккуратнее, но тот подпрыгнул и сбил всего три кегли. Рэй с первого же броска метко вышиб все кегли, а Алан первым шаром сбил девять, а вторым – все остальные.
После пятого раунда у Рэя было 89 очков, у Алана 76, а у Барта всего 40. Однако игра захватила его; потная спина, давно забытые мышечные ощущения – все это доставляло удовольствие.
Он настолько увлекся игрой, что в первое мгновение даже не понял смысла фразы, вскользь оброненной Рэем:
– Это называется мальглинит.
Он повернул голову, хмурясь незнакомому слову, и вдруг – понял.
– Хорошо, – сказал он.
– Он изготовлен в виде четырехдюймовых шашек. Всего сорок штук. Каждая из них в шестьдесят раз превосходит по мощности динамитную шашку.
– Ого, – произнес он; сердце у него внезапно оборвалось. Между тем Алан, выбив все кегли, высоко подпрыгнул на радостях.
Настал его черед бросать, и он выбил семь кеглей. Рэй опять вышиб все. Алан сменил шар и направился к дорожке.
– Шнура там четыреста футов. Заряд электрический, взрывается при замыкании. От паяльной лампы лишь оплавится. Он… Ух, здорово ты их, Алан!
Алану тоже удалось сбить все кегли с первого раза.
Он встал, зашвырнул оба шара в желоб и вернулся на место. Рэй продолжил:
– Вам также понадобится автомобильный аккумулятор. Есть у вас?
– Да, – кивнул он. И посмотрел на счет. У него было 47 очков. На семь больше, чем лет.
– Если нарежете шнур на равные части и подсоедините вместе к батарее, то можно взорвать все одновременно. Вы меня понимаете?
– Да.
У Алана снова получился удачный бросок. Он подошел, улыбаясь до ушей.
– Во как надо! Теперь я от тебя всего на восемь очков отстаю.
Он двумя бросками сбил шесть кеглей и сел на место. Рэй спросил:
– Вам все понятно? Вопросы есть?
– Нет. Мы уже можем уйти?
– Разумеется. Хотя на вашем месте я бы еще немного попрактиковался. У вас в последнюю минуту дергается запястье, поэтому шар летит мимо.
– Дьявольщина! – выругался Алан, промахнувшись второй раз подряд.
– Нечего было хвастать! – расхохотался Рэй. – Тебе еще до меня тянуться и тянуться.
* * *
Судя по ослепительной неоновой вывеске, украшавшей вход в бар «Таунлайн», владельцев бара энергетический кризис не затронул. Неоновые буквы гасли и загорались с бессмысленной, вечной уверенностью. Ниже на белом щите крупными буквами было выведено:
