Текст книги "Книги Бахмана"
Автор книги: Стивен Кинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 48 (всего у книги 83 страниц)
Он лежал, пытаясь уверить себя, что его не поймают. Все-таки орудовал он в перчатках. Отпечатков пальцев нигде не оставил. Ведро с крышкой привез с собой. Следы свои он замел – так спасающийся от преследования беглец идет по ручью, чтобы сбить с толку ищеек. Однако желаемого облегчения эти мысли ему не принесли. Как и сна. Все-таки его поймают. Кто-нибудь мог заметить его машину на Герон-плейс. Возможно, им даже удалось запомнить или записать его номерные знаки, а полиция уже проверяет по компьютеру, кому они принадлежат. Возможно…
Он беспокойно ворочался, ожидая, что вот-вот дом окружат танцующие синие тени, потом послышится требовательный стук в дверь и некий бесплотный голос, словно сошедший со страниц романа Кафки, провозгласит: Эй вы там, отпирайте!
Он даже сам не заметил, как уснул, потому что не провалился в сон, а просто плавно перешагнул, даже перетек, из одного состояния в другое. Даже во сне ему казалось, что он бодрствует, причем то и дело совершает самоубийство: поджигает себя, сбрасывает на себя тяжелую наковальню, стоя под ней и выбив клин, вешается, травится газом, стреляется, выбрасывается из окна, глотает снотворное, сигает под поезд, всовывает в рот аэрозольный баллончик с инсектицидом, жмет кнопку и вдыхает, пока голова не разбухает и не улетает в небеса, как воздушный шарик, совершает харакири прямо в исповедальне, признаваясь в желании совершить самоубийство ошарашенному молодому священнику, который оторопело смотрит на его вываливающиеся из распоротого живота кишки, и при этом кается и кается, лежа посреди лужи крови и дымящихся внутренностей. Однако наиболее живо, причем вновь и вновь, он представлял себя в закрытом гараже за рулем «ЛТД» с запущенным мотором. Он сидит, глубоко вдыхает и медленно листает страницы журнала «Нэшнл джиогрэфик», разглядывая живописные фотоснимки с видами Таити, Окленда и Марди-Гра в Новом Орлеане. Странички переворачиваются все реже и реже, мерный гул мотора сменяется отдаленным приятным жужжанием, над головой смыкаются ласковые бирюзовые воды тропических морей, а сам он погружается в манящую серебристую бездну.
19 декабря 1973 года
Проснулся он в половине первого. Голова раскалывалась, словно после безудержного кутежа. Мочевой пузырь был переполнен, а во рту (из которого, он был уверен, несло падалью) стоял премерзкий вкус. Когда он встал с кровати, сердце гулко заколотилось. Он даже на мгновение не позволил себе усомниться, что случившееся ночью ему не пригрезилось – запах бензина, казалось, навечно впитался в его кожу, да и от одежды, небрежно брошенной на стул, нещадно разило бензином. Снегопад прекратился, небо расчистилось, а яркий солнечный свет немилосердно резал глаза.
Он вошел в ванную, уселся на унитаз, и его жестоко пронесло; мутная жижа хлынула из него, словно поток из прорванной плотины. Постанывая от натуги и рези в животе, он одновременно кряхтел и сжимал ладонями гудящую голову. Все так же, не вставая, он опорожнил мочевой пузырь; зловонный запах фекалий шибанул в нос.
Смыв унитаз, он прихватил чистую одежду и на негнущихся ногах спустился по лестнице. Он решил подождать, пока ванная очистится от смрадного запаха, а уж потом принять душ. Если понадобится, он был готов простоять под душем хоть целый день.
Войдя в кухню, он трясущимися руками вывалил на ладонь три таблетки экседрина из зеленой склянки и запил их кипяченой водой. Поставил на плиту чайник, собираясь приготовить кофе, но на беду смахнул с крючка на стене свою любимую чашку, которая со звоном разбилась. Ругнувшись про себя, он подмел осколки, взял другую чашку, насыпал две ложки растворимого кофе «Максвелл-хаус» и отправился в столовую.
Включив радио, в поисках выпуска новостей поочередно пробежал несколько станций, лишний раз убедившись, что новости сродни полицейским: когда надо, их никогда не бывает. Поп-музыка. Фермеры делятся опытом. Какие-то дурацкие шоу. Политическое обозрение. Коммерческий вестник. Рекламный выпуск. Опять музыка. Ни единого выпуска новостей. Как назло.
Чайник закипел. Оставив станцию, которая передавала поп-музыку, он налил в чашку кипяток и выпил черный кофе без сахара. После первых двух глотков его чуть не вырвало, но зато потом наступило облегчение.
Вот наконец и выпуск новостей. Сначала национальные, потом местные.
Сегодня рано утром возник пожар на месте строительства новой автомагистрали, в районе Гранд-стрит. По сообщению лейтенанта полиции Генри Кинга, неизвестные злоумышленники, использовавшие, судя по всему, бутылки с горючей жидкостью, подожгли кран, два грейдера, два бульдозера, грузовичок и передвижную контору «Лейн констракшн компани», которая выгорела дотла.
Прослушав слова выгорела дотла, он испытал подобие радости – черной и горькой, как только что выпитый кофе.
По словам Френсиса Лейна, компания которого получила контракт на строительство автомагистрали, ущерб, причиненный грейдерам и бульдозерам, совсем невелик, а вот разрушительный кран, стоимость которого оценивается в шестьдесят тысяч долларов, выведен из строя примерно на две недели.
На две недели? И это все?
Куда более серьезный урон, по словам Лейна, пожар нанес конторе, в которой хранились важные бумаги, рабочие графики, табели и бухгалтерские отчеты за последние три месяца. «Это будет чертовски трудно восстановить, – сказал Лейн. – Работы прервутся на целый месяц, а то и больше».
Вот это совсем другое дело, злорадно подумал он. Раз целый месяц, то овчинка выделки стоила.
По словам лейтенанта Кинга, вандалы скрылись с места происшествия в фургончике, возможно – в «шевроле» последней модели. Полиция призывает очевидцев к сотрудничеству. Френсис Лейн оценивает общий причиненный компании ущерб примерно в сто тысяч долларов.
Следующая городская новость. Наш депутат, Мюриэль Рестон, снова призвала…
Он выключил приемник.
Теперь, когда он при свете дня сам прослушал новости, жизнь перестала рисоваться в столь мрачных красках. Итак, можно оценить содеянное на трезвую голову. Разумеется, полиция могла и темнить, но если они и вправду искали не «форд», а «шевроле» и всерьез рассчитывали найти очевидцев, то пока, возможно, ему ничего серьезного не грозило. С другой стороны, если свидетели найдутся, то ему все равно ничто не поможет.
Ведро придется выкинуть, а гараж он как следует проветрит. Нужно только придумать правдоподобную историю, объясняющую разбитое стекло машины. Но самое главное – приготовиться к визиту полиции. Его они неминуемо должны проверить, ведь он – последний жилец на Крестоллен-стрит. Его быстро выведут на чистую воду. Выяснят, что он запорол важную для руководства сделку. Что от него ушла жена. Что бывший коллега отколошматил его в универмаге. Ну и, конечно, что у него есть фургончик, хотя и не «шевроле». Все это скверно. Но – не доказательство.
Если же вину его все-таки докажут, то его ждет тюрьма. Правда, и это не самое страшное. Тюрьма еще не конец света. Там ему дадут работу, будут кормить. Не придется ломать голову о том, что станется, когда иссякнут вырученные от страховки деньги. Есть, конечно, на свете кое-что пострашнее тюрьмы. Самоубийство, например. Это уж точно хуже.
Он поднялся по лестнице и принял душ.
Позже, днем, он позвонил Мэри. К телефону подошла ее мамаша, однако ворчливо согласилась позвать дочь. А вот сама Мэри вопреки его опасениям казалась жизнерадостной и даже веселой.
– Привет, Барт! С наступающим Рождеством тебя!
– Спасибо, Мэри. Тебя тоже.
– Что ты хотел, Барт?
– Э-э… я тут кое-какие подарки купил… Пустяки всякие… Тебе и племяшкам… Может, встретимся? Я бы тебе их передал. Я не стал просить, чтобы детские завернули…
– Я сама заверну, Барт. Только зря ты потратился – ты ведь еще не работаешь.
– Но я пытаюсь, – сказал он.
– Барт, ты… Ты сходил куда я тебя просила?
– К психиатру?
– Да.
– Я позвонил двоим. Один расписан чуть ли не до июня. Второй улетает на Багамы и вернется только к марту. Пообещал, что примет меня.
– Как их фамилии?
– Фамилии? Господи, неужто ты думаешь, что я запомнил? Один, по-моему, Адамс. Николас Адамс…
– Барт. – Голос ее звучал грустно.
– Ну, может, не Адамс, а Ааронс, – ляпнул он.
– Барт!
– Ну ладно, – вздохнул он. – Не веришь – дело твое. Ты все равно бы не поверила.
– Барт, если бы ты только…
– Ну так как насчет подарков? Я из-за них звоню, а не из-за какого-то чертова психиатра.
– Если хочешь, привези их в пятницу сам, – вздохнула Мэри. – Я попробую…
– Еще чего! Чтобы твои драгоценные мамаша с папашей наняли Чарльза Мэнсона[89]? Чтобы он меня у самых дверей подстерегал. Нет уж, давай где-нибудь на нейтральной полосе встретимся. Хорошо?
– Их не будет, не бойся, – сказала Мэри. – Они уезжают на Рождество к Джоанне.
Джоанна Сент-Клер, кузина Джин Каллоуэй, жила в Миннесоте. В девичестве (он порой злорадствовал, что эта пора пришлась на затишье между войной 1812 года и образованием Конфедерации) они очень дружили. В июле Джоанну постиг инфаркт. По словам Джин, бедняжка могла отправиться на тот свет в любую минуту. Как это, должно быть, занятно, подумал он, – жить со встроенной внутри бомбой, способной взорваться в любой миг. Ах, бомбочка, ты только сегодня не взрывайся, ладно? Я еще последнюю Викторию Холт не дочитала.
– Барт, ты меня слышишь?
– Да. Я чуть-чуть отвлекся.
– Час дня тебя устроит?
– Вполне.
– Ты еще что-нибудь хотел?
– Нет.
– Что ж, тогда…
– Береги себя, Мэри.
– Постараюсь. Пока, Барт.
– Счастливо, Мэри.
Положив трубку, он поплелся в кухню, мучимый жаждой. Нет, женщина, с которой он сейчас разговаривал, совсем не напоминала ту Мэри, которая месяц назад рыдала в гостиной, требуя, чтобы он объяснил, что именно побудило его разрушить их жизнь, выкинуть двадцать лет коту под хвост. Это было удивительно. Он примерно так же удивился бы, узнав, что Иисус Христос спустился с небес и увез Ричарда Никсона в рай на огненной колеснице. Да, Мэри обрела веру в себя. Более того, она преобразилась до неузнаваемости. Такую Мэри он никогда не знал или с трудом помнил. Подобно археологу она раскопала эту всеми забытую личность, суставы которой слегка окостенели от долгого пребывания в земле, но которая в остальном ничуть не изменилась. Черт с ними, с суставами, они придут в норму, и тогда эта новая-бывшая личность снова станет женщиной, немного исцарапанной, но в целом живой и невредимой. Он знал Мэри лучше, чем она представляла, и по одному лишь ее тону догадывался, что она уже всерьез помышляет о разводе, о полном разрыве с прошлым… О разрыве, который пройдет для нее бесследно, не оставив ни шрама, ни рубца. В конце концов ей ведь всего тридцать восемь лет. Добрых полжизни еще впереди. Детишек, способных пострадать в обломках их разрушенной жизни, у них не было. Сам он разводиться не хотел, но и противиться – предложи ему Мэри развестись – не стал бы. Он завидовал ее вновь обретенной уверенности, ее обновленной красоте. И если она рассматривала последние десять лет их совместной жизни лишь как темный туннель, ведущий к свету, он мог только сожалеть об этом, но не винить ее. Нет, винить ее было не за что.
21 декабря 1973 года
Он вручил Мэри подарки в роскошной гостиной Джин Каллоуэй, обставленной мебелью с украшениями из раззолоченной бронзы. А вот беседа у них не клеилась. Ему еще никогда не доводилось оставаться с Мэри наедине в этой гостиной, и его не оставляло ощущение, что им следует поласкаться. Реакция эта была чисто рефлекторная, но она заставила его вспомнить о бурных колледжских годах.
– Ты что, покрасилась? – спросил он.
– Слегка, – ответила Мэри, пожав плечами.
– Очень мило. Так ты моложе выглядишь.
– А у тебя, Барт, виски поседели. Седина придает тебе благородный облик.
– А по-моему, наоборот – поношенный и занюханный.
Мэри заливисто рассмеялась – немного натянуто, как ему показалось, – и посмотрела на подарки, которые он разложил на столе. Серебряную брошь, сделанную в виде совы, ему завернули, а вот игрушки и шахматы этой чести не удостоились. Куклы таращились в потолок, ожидая, пока какая-нибудь девчушка не пробудит их к жизни.
Он перевел взгляд на Мэри. На мгновение их глаза встретились, и он вдруг испугался, что сейчас с ее уст слетят страшные слова. Однако в этот самый миг выскочившая из настенных часов кукушка заставила их вздрогнуть, а затем возвестила, что время – половина первого. Они засмеялись. Роковое мгновение было упущено. Он поспешно встал, чтобы Мэри не передумала. Спасен кукушкой, мелькнула мысль. Нелепее не придумать.
– Мне пора, – сказал он.
– У тебя деловая встреча?
– Собеседование по поводу устройства на работу.
– Да что ты? – обрадовалась Мэри. – Где? С кем? Сколько?
Он засмеялся и помотал головой:
– Там еще дюжина претендентов на одно место. Скажу, когда устроюсь.
– Ты такой мнительный?
– Да.
– Послушай, Барт, а что ты делаешь на Рождество? – спросила Мэри. Выглядела она такой озабоченной и искренней, что его вдруг осенило: минуту назад Мэри хотела его вовсе не на развод пригласить, а на рождественский ужин. Господи, надо же быть таким идиотом! Он с превеликим трудом сдержал смех облегчения.
– Дома сижу.
– Ты можешь прийти сюда, – предложила она. – Мы будем вдвоем: ты и я.
– Нет, – после некоторого раздумья сказал он. А затем добавил, уже более твердо: – Нет. В праздник чувства могут порой через край перехлестнуть. Давай как-нибудь в другой раз.
Мэри кивнула. Глаза ее затуманились.
– А ты останешься одна? – спросил он.
– Я могу пойти к Бобу и Джанет. Послушай, Барт, ты уверен, что нам…
– Да.
– Ну что ж… – Однако в голосе ее прозвучали нотки облегчения.
У дверей они обменялись сухим поцелуем.
– Я позвоню, – пообещал он.
– Хорошо.
– Передай Бобби привет.
– Непременно.
Он был уже на полпути к своей машине, когда Мэри окликнула его:
– Барт! Подожди, Барт!
Он боязливо обернулся.
– Чуть не забыла, – сказала она. – Уолли Хамнер позвонил. Он нас на встречу Нового года приглашает. Я согласилась, но если ты против…
– Уолли? – нахмурился он. Уолли был единственный их приятель из противоположного городского района. Он работал в местном рекламном агентстве. – А разве он не знает, что мы… разъехались?
– Знает, но ведь и ты знаешь Уолли. Такие пустяки его не смущают.
Это была сущая правда. При одной лишь мысли про Уолли он заулыбался. Уолтер вечно грозил бросить рекламный бизнес и переключиться на пионерский дизайн стропильных ферм. Сочинитель похабных частушек и еще более похабных пародий на популярные песенки. Дважды разводился, причем оба раза бывшие благоверные обчищали его буквально до нитки. Теперь, если верить слухам, Уолли стал полным импотентом – причем, судя по всему, это был как раз тот редкий случай, когда слухи не врали. Когда же они виделись с Уолли в последний раз? Месяца четыре назад? А то и все полгода? Давно, одним словом.
– Что ж, это может быть забавно, – промолвил он. И вдруг ему в голову закралась неприятная мысль.
– Из прачечной там никого не будет, – сказала Мэри, пристально глядя на него.
– Но он знаком со Стивом Орднером.
– Ну – Стив… – Она пожала плечами, словно давая понять, что уж Стива Орднера там точно быть не может.
– Ладно, иди в дом, – кивнул он. – Замерзнешь ведь, глупышка.
– Так ты хочешь поехать?
– Пока не знаю. Надо обмозговать. – Он снова поцеловал ее, уже чуть дольше, и Мэри поцеловала его в ответ. В этот миг он готов был пожалеть обо всем – однако в следующую минуту встряхнулся, словно отгоняя мимолетную слабость.
– Счастливого Рождества, Барт, – пожелала ему Мэри. Приглядевшись, он заметил, что она плачет.
– Новый год сложится удачнее, – сказал он, не имея в виду ничего конкретного. – Возвращайся, а то воспаление легких схватишь.
Мэри вернулась в дом, а он, сидя в машине, все думал про встречу Нового года у Уолли Хамнера. Он дал себе зарок, что примет приглашение.
24 декабря 1973 года
Он отыскал в Нортоне небольшой гараж, механик которого согласился установить в «ЛТД» новое заднее стекло за девяносто долларов. Когда он спросил механика, выйдет ли тот на работу в канун Рождества, то в ответ услышал:
– Еще бы, черт побери! Если представится случай заработать лишний бакс, я уж своего не упущу.
По пути в Нортон он заехал в прачечную самообслуживания и выстирал свою одежду в двух автоматах, тщательно подобрав нужный режим. Оставшись доволен результатом, обратился к Фреду: Понял, старина Фредди, что такое профессионал? Что не отвечаешь, Фред? Не хочешь – ну и пошел ты в задницу, дубина стоеросовая!
* * *
– Ну и дырища! – проворчал механик, когда он приехал в гараж.
– Дети снежками швырялись, – пояснил он. – Только у одного внутри камень оказался.
– Вот так камень, – покачал головой механик. – Как бронебойный снаряд.
* * *
Заменив стекло, он покатил в ту же прачечную самообслуживания, где, бросив в прорезь тридцать центов, поместил всю одежду в автоматическую сушку. Затем уселся на скамью и подобрал оставленную кем-то газету. Ему бросился в глаза заголовок:
ТОЛПЫ В ВИФЛЕЕМЕ
ПАЛОМНИКИ ОПАСАЮТСЯ СВЯЩЕННОГО ТЕРРОРА
А внизу первой полосы внимание его привлекла небольшая заметка, которую он прочел целиком:
УИНТЕРБЕРГЕР СКАЗАЛ, ЧТО НЕ ПОТЕРПИТ АКТОВ ВАНДАЛИЗМА
(Городские новости) Виктор Уинтербергер, кандидат демократической партии на место погибшего в автокатастрофе месяц назад Дональда П.Нэша, заявил вчера, что не потерпит актов вандализма, подобных тому, что случился этой ночью на месте строительства автомагистрали номер 784. Напомним, что ущерб, причиненный неизвестными злоумышленниками, составил почти сто тысяч долларов. По словам Уинтербергера, «в цивилизованных американских городах» подобное недопустимо. Виктор Уинтербергер выступал на ужине Американского легиона, и его речь была встречена бурной овацией.
«Такое порой случается и в других городах, – сказал Уинтербергер. – Свидетельством тому служат размалеванные и изуродованные автобусы, вагоны подземки и здания в Нью-Йорке, разбитые витрины магазинов и школьные окна в Детройте и Сан-Франциско, многочисленные случаи вандализма в музеях и картинных галереях. Мы не имеем права позволить, чтобы величайшую в мире страну захватили гунны и прочие варвары».
Жители Гранд-стрит, разбуженные ночью взрывами, увидели, что на автостраде горят машины, и вызвали полицию, которая немедленно…
(Продолжение на странице 5)
Он свернул газету и положил ее на кипу затрепанных журналов. Стиральные машины равномерно гудели. Гунны. Варвары. Сами они гунны. Потрошители, бандиты, разрушители, изгоняющие людей из домов, уничтожающие их жизни с легкостью мальчика, ворошащего муравейник…
Дожидаясь, пока высохнет одежда, он уронил голову на грудь и задремал. Несколько минут спустя очнулся – ему почудилось, будто поблизости задребезжал колокольчик пожарной тревоги. Однако оказалось, что это всего лишь Санта-Клаус из Армии спасения, который расположился на углу перед входом в прачечную. Выходя с корзиной высушенной одежды, он выгреб из кармана всю мелочь и сунул ее в кружку Санта-Клауса.
– Благослови вас Господи, – напутствовал его Санта-Клаус.
25 декабря 1973 года
Около десяти утра его разбудил телефонный звонок. Он нащупал трубку на ночном столике, поднес ее к уху и услышал деловитый голос телефонистки:
– Примете звонок за ваш счет от Оливии Бреннер?
Поначалу он растерялся:
– Что? Кто? Я еще сплю.
Тут отдаленный, неуловимо знакомый голос с чувством произнес:
– Тьфу, чтоб тебя!..
Он тут же узнал и поспешно прокричал в трубку:
– Да! Соединяйте. – Неужели она повесила трубку? Он облокотился на подушку. – Оливия? Вы меня слышите?
– Говорите, – снизошла телефонистка.
– Оливия, где вы?
– Я здесь. – В трубке что-то трещало, но голос все равно казался безумно далеким.
– Я очень рад, что вы позвонили.
– А я не думала, что вы согласитесь принять мой звонок.
– Я только что проснулся. Так вы там? В Лас-Вегасе?
– Да, – сухо ответила она. Ему показалось, что слово вырвалось у нее с каким-то тупым безразличием, словно щепка, упавшая на цементный пол.
– Ну и как там у вас? Чем занимаетесь?
Оливия испустила душераздирающий вздох:
– Не здорово.
– Что случилось?
– На вторую… нет – третью ночь я познакомилась с одним парнем. Он пригласил меня на вечеринку, где я наширялась до одури… В полном отрубе была.
– Химия? – осторожно осведомился он, сознавая, что их могут подслушать.
– Химия? – эхом откликнулась она. – А что же еще? «Дурь». Да еще смешали ее с каким-то дерьмом… Вдобавок меня, кажется, еще и изнасиловали.
– Что? – переспросил он, надеясь, что ослышался.
– Изнасиловали! – завопила она. – Это то, что случается, когда ты назюзюкаешься вдребодан и ни хрена не понимаешь, кто в тебя что засовывает. Поняли теперь? Или вы не знаете, что значит изнасилование?
– Знаю, – тупо ответил он.
– Ни хрена вы не знаете.
– Вам деньги нужны?
– А почему вы спрашиваете? Я же не могу с вами переспать по телефону. Даже подрочить не могу.
– У меня еще остались кое-какие деньги, – сказал он. – Я мог бы их вам выслать. Вот и все. Вот почему. У вас какой-нибудь адрес есть?
– Да, до востребования.
– Вы не снимаете жилье?
– Снимаю на пару с этим парнем. Только у нас все почтовые ящики взломаны. Но это фигня. Приберегите денежки для себя. У меня тут работенка имеется. А вообще-то плюну я на все и вернусь. Поздравьте меня с Рождеством.
– А что за работа?
– Гамбургерами в забегаловке торгую. В холле понаставили автоматов, так посетители всю ночь напролет дергают за ручки и жрут гамбургеры. Представляете? По окончании смены приходится отмывать и оттирать эти ручки. Они все заляпаны маслом, майонезом и кетчупом. И видели бы вы, что за народ здесь! Жирные все как свиньи. Дочерна загорелые или обгоревшие на солнце. А трахают все подряд, кроме разве что мебели. Ко мне и мужики, и бабы пристают. Слава Богу, мой парень по сексуальной озабоченности соответствует кусту можжевельника, не то мне пришлось бы… Впрочем, какого хрена я вам все это рассказываю? Я вообще даже понять не могу, зачем вам позвонила. В конце недели получу жалованье и уеду на фиг отсюда.
– Побудьте там месяц, – услышал он свой голос как бы со стороны.
– Что? – изумленно спросила она.
– Не пасуйте так быстро. Если уедете сейчас, то потом всю жизнь будете сожалеть, что так и не выяснили, из-за чего так мечтали туда попасть.
– Слушайте, вы в регби играли? Держу пари, что да.
– Меня даже мячи подавать не подпускали.
– Значит, вы ни хрена не понимаете.
– Я размышляю, не наложить ли на себя руки.
– Вы даже не… Что вы сказали?
– Что размышляю, не наложить ли на себя руки. – Он произнес это с ледяным спокойствием. Его больше не волновало ни разделявшее их расстояние, ни то, что их могут подслушать люди из телефонной компании, Белого дома, ЦРУ или ФБР. – Я пытаюсь кое-что сделать, но ничего не выходит. Должно быть, потому, что я уже слишком стар. Несколько лет назад случилась одна неприятность, но тогда я даже не подозревал, как она на мне отразится. Думал, переживу как-нибудь. Однако с тех пор становилось только хуже и хуже. Я уже заболел по-настоящему.
– У вас рак? – спросила она шепотом.
– Похоже, что да.
– Вы должны обратиться к врачам, выяснить…
– Это душевный рак.
– У вас просто мания величия.
– Возможно, – сказал он. – Впрочем, это не важно. Маховик уже раскручен, и механизм запущен. Одно только меня сейчас по-настоящему беспокоит. Порой мне вдруг начинает казаться, что я просто персонаж некоего скверного романа, автор которого уже заранее предрешил, кто какую роль играет и чем дело кончится. Мне проще думать так, чем валить все на Бога – за что он меня так наказывает? Нет, дело в этом скверном писателе; это он во всем виноват. Это он придумал, что мой сынишка погиб от опухоли мозга. Еще в первой главе. Самоубийство же, состоится оно или нет – ему место уже лишь перед самым эпилогом осталось. Совершенно идиотский роман. Дурнее некуда.
– Послушайте, – озабоченно промолвила она, – может, вам обратиться в какую-нибудь службу доверия…
– Там мне ничем не помогут, – ответил он. – Да дело и не в этом. Это я вам хочу помочь. Осмотритесь по сторонам, прежде чем решите все бросить и уехать. И с химией своей кончайте – вы ведь мне обещали…
– Нет, – перебила она. – Это только здесь так. В другом месте все будет иначе.
– Все места будут для вас одинаковы, пока вы сами не изменитесь. Когда вы сами относитесь к себе как к дерьму, вам и вокруг все дерьмом кажется. Поверьте – уж я-то это знаю. Газетные заголовки, даже рекламные щиты и плакаты – все мне кричат: «Смелей, Джорджи, вышиби себе мозги!» От всего этого сдохнуть можно.
– Послушайте…
– Нет, это вы послушайте! Спасайтесь, пока не поздно. Стареть – это все равно что ехать на машине по снегу, который с каждым ярдом все глубже и глубже становится. В конце концов вы увязаете по самую крышу, а колеса лишь беспомощно прокручиваются, буксуя на месте. И надеяться вам не на кого – никто вас не откопает. И это жизнь. Готовых рецептов вам не подарят. И ни один конкурс вы просто так не выиграете. И никто не будет сопровождать вас повсюду с камерой, чтобы запечатлеть каждый ваш шаг. Все только наблюдают, как вы барахтаетесь. Вот в чем закавыка. Понимаете?
– Но ведь вы даже не представляете, что здесь творится! – вскричала она.
– Верно. Но зато я слишком хорошо представляю, что творится здесь!
– Вы за мою жизнь не отвечаете.
– Я вам вышлю пятьсот долларов – на имя Оливии Бреннер, Лас-Вегас, почтамт, до востребования.
– Меня уже здесь не будет. Вам перешлют деньги назад.
– Нет, я не оставлю обратного адреса.
– Тогда лучше выбросьте их.
– Они вам пригодятся, чтобы найти работу получше.
– Нет.
– Тогда используйте их вместо туалетной бумаги, – отрезал он и положил трубку. Руки его дрожали.
Пять минут спустя телефон зазвонил снова. Телефонистка спросила:
– Вы примете звонок…
– Нет, – перебил он и положил трубку.
В тот день телефон звонил еще дважды, но звонили уже другие люди.
* * *
Около двух часов дня Мэри позвонила ему от Боба и Джанет Престон, которые почему-то всегда напоминали ему Барни и Вильму Флинстон[90]. Как он себя чувствовал? Прекрасно. Соврал, конечно. Что собирался делать вечером? Сходить в ресторан – отведать индейку. Опять соврал. А не хочет ли он лучше приехать к Престонам? У Джанет осталась куча всяких вкусностей. Нет, он не голоден. Правда, как ни странно. Поскольку он был уже навеселе, то вдруг ляпнул, что приедет к Уолтеру. Мэри обрадовалась. Спросила только, знает ли он, что к Уолтеру каждый приходит с собственной выпивкой? Он ответил, что это и ежу ясно, поскольку у Уолли иначе и не бывает, а она рассмеялась. Они распрощались, и он вернулся к неизменному коктейлю перед телевизором.
* * *
Телефон зазвонил снова уже в половине восьмого. К тому времени он был уже не просто навеселе, но почти в стельку пьян.
– Д-да?
– Доус?
– Доусс, – еле выдавил он. – А эт-та х-хтоа?
– Это Мальоре, Доус. Сэл Мальоре.
Он заморгал, тупо уставившись на свой стакан. Потом перевел взгляд на экран телевизора, где показывали какой-то дурацкий детектив про семейку, собравшуюся в канун Рождества у постели умирающего патриарха, в то время как кто-то поочередно убивал их всех. В самый раз к Рождеству.
– Мистер Мальоре, – старательно выговорил он. – С Рождеством вас, сэр! И наилучшие пожелания в Новом году!
– Если бы вы только знали, как я страшусь его наступления, Доус, – мрачно промолвил Мальоре. – В 1974 году страну захватят нефтяные бароны. Иначе и быть не может. Если не верите, посмотрите журнал моих продаж за декабрь. Только вчера я продал роскошный автомобиль «шевроле-импала» выпуска 1971 года всего за тысячу баксов. Представляете? За тысячу! За один год цены рухнули на сорок пять процентов. А вот «вегасы» того же года уходят за полторы тысячи, а то и за тысячу шестьсот. А что такое «вегасы», по-вашему?
– Маленькие автомобильчики? – осторожно спросил он.
– Жестянки из-под собачьих консервов! – заорал Мальоре. – Консервные банки на колесах. Так вот, эта дрянь у меня в минуты разлетается, а роскошный «шевроле-импала» причиняет убыток! А вы еще говорите – наилучшие пожелания в Новом году! О Господи Иисусе! Пресвятая Дева Мария! Старый Иосиф-плотник!
– Сейчас просто по времени принято поздравлять, – смущенно пояснил он. – Новый год на носу.
– Ладно, Доус, я вообще-то не за этим звоню, – усмехнулся Мальоре. – Я сам хочу вас поздравить.
– М-меня? – недоуменно переспросил он.
– Да. С вашим маленьким фейер-бах-бах-верком.
– А, вы имеете в виду…
– Не по телефону, Доус, спокойно.
– Ну да. Фейер-бах-бах-верк. Ха-ха! Ладно.
– Это ведь ваших рук дело, Доус?
– Вам бы и в дате собственного рождения не признался.
Мальоре громко расхохотался:
– Да, как это здорово. Вы молодец, Доус. Чокнутый, конечно, но хитрец. Это мне нравится. Люблю хитроумных людей.
– Спасибо, – сказал он и хитроумно опрокинул стакан с коктейлем себе на брюки.
– Заодно, Доус, я хотел вам сказать, что работы продолжаются с опережением графика.
– Что?
Стакан, который он успел подобрать, вывалился из онемевших пальцев.
– У них все продублировано, Доус. Причем кое-что даже многократно. Конечно, им придется потратиться на приведение в порядок бухгалтерии, но в остальном все тип-топ.
– Быть не может.
– Чистая правда. Я хотел, чтобы вы это знали. Я же говорил вам, Доус, – победить в этой войне невозможно.
– Вы скотина! – взорвался он. – Вранье! Я вам не верю. Только на кой черт вам сдалось звонить мне в Рождество и пичкать своим враньем?
– Я говорю правду, Доус. Вам придется начать все сначала. И сейчас, и потом, и всегда.
– Я вам не верю.
– Эх, бедняга! – вздохнул Мальоре. Голос его звучал искренне, и это было хуже всего. – Боюсь, вам Новый год тоже радости не принесет.
И повесил трубку.
Так начались рождественские праздники.
26 декабря 1973 года
Словно в подтверждение слов Мальоре, в тот же день он получил письмо от них (именно так он теперь рассматривал людей из городского управления – в виде личного местоимения, напечатанного курсивом, наподобие шрифта на афише фильма ужасов).
Он повертел белый конверт в руках, рассматривая его со смешанным чувством отчаяния, ненависти, страха, гнева и опустошенности от сознания своего поражения. Его так и подмывало разорвать конверт с письмом в клочья и выкинуть в снег не читая, но он сдержался. Вскрыл конверт, едва не разодрав его надвое, и вдруг осознал, что его обвели вокруг пальца. Оставили с носом. Поимели, грубо говоря. Он уничтожил их машины и бухгалтерскую отчетность, а они нашли всему замену. Это было все равно что сражаться в одиночку против всей китайской армии.
Я говорю правду, Доус. Вам придется начать все сначала. И сейчас, и потом, и всегда.
