Текст книги "Книги Бахмана"
Автор книги: Стивен Кинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 77 (всего у книги 83 страниц)
– Будь осторожен, Таддеус. Будь очень осторожен. Никто не имеет власти над посланниками с той стороны. Во всяком случае долгой власти, и, всегда приходится платить.
– Постараюсь. Если смогу.
Рычаг переключения скоростей что-то заупрямился, но в конце концов сдался и встал на место. Тэд задержался ровно настолько, чтобы надеть темные очки и натянуть бейсбольную кепку, потом помахал рукой Раулю и тронулся с места.
Сворачивая на 2-е шоссе, Тэд увидел, как Рауль потрусил к тому самому телефону-автомату, с которого звонил он сам. Теперь я должен не пускать в себя Старка, подумал он, потому что теперь у меня есть тайна. Может быть, я и не властен над психопомами, но на какое-то время они принадлежат мне – или я принадлежу им, и он не должен узнать об этом.
Он врубил вторую передачу, и «фольксваген» Рауля Де-Лессепса с дрожью ринулся в неизведанные дали на жуткой скорости – свыше тридцати пяти миль в час.
XXIII. Два звонка шерифу Пэнгборну
1
Первый из двух звонков, которые вернули Алана Пэнгборна в самую гущу событий, раздался сразу после трех часов, как раз когда Тэд заливал три кварты машинного масла в мучимый жаждой «фольксваген» Рауля на станции техобслуживания в Августе. Алан выходил из собственного кабинета, собираясь отправиться в закусочную «У Нэнси» выпить чашку кофе.
Шейла Бригхэм высунула голову из диспетчерской и закричала:
– Алан?! Звонок за твой счет… Ты знаешь кого-нибудь по имени Хью Притчард?
Алан круто развернулся.
– Да! Подтверди оплату!
Он ринулся в свой кабинет, схватил трубку и услышал, как Шейла подтверждает готовность оплатить разговор.
– Доктор Притчард? Доктор Притчард, вы меня слышите?
– Да-да. – Слышимость была довольно приличная, но все же Алан на мгновение усомнился – голос этого человека не тянул на семьдесят лет. Сорок – может быть, но не семьдесят.
– Вы – доктор Хью Притчард, который практиковал в Бергенфилде, штат Нью-Джерси?
– Бергенфилд, Тенэфлай, Хэкенсак, Инглвуд, Инглвудские Высоты… Черт, я сверлил головы на всем пути к Патерсону. Вы – шериф Пэнгборн, который пытался связаться со мной? Мы с женой были у черта на рогах и обошли Башку дьявола. Только что вернулись. Даже мои болячки дают себя знать.
– Да. Прошу прощения. Хочу поблагодарить вас за звонок, доктор. У вас голос гораздо моложе, чем я ожидал.
– Что ж, это отлично, – сказал Притчард, – но вам следовало бы взглянуть на все остальное. Выгляжу я, как крокодил на двух ногах. Что я могу для вас сделать?
Алан давно обдумывал это и решил избрать осторожный подход. Он плечом прижал трубку к уху и откинулся на спинку стула, и парад теней-зверюшек замаршировал по стене.
– Я расследую дело об убийстве здесь, в округе Кастл, штат Мэн, – сказал он. – Жертвой стал местный житель по имени Хомер Гэмэш. Возможно, имеется свидетель этого преступления, но я оказался в очень деликатном положении в связи с этим человеком, доктор Притчард. На то есть две причины. Во-первых, он знаменит. Во-вторых, у него проявляются симптомы, к которым вы когда-то имели отношение. Дело в том, что вы оперировали его двадцать восемь лет назад. У него была опухоль мозга. Боюсь, если эта опухоль восстановилась, его свидетельские показания будут не очень досто…
– Таддеус Бюмонт, – тут же оборвал его Притчард. – Какие бы симптомы у него не проявлялись, я очень сомневаюсь, что это рецидив той старой опухоли.
– Откуда вы узнали, что это Бюмонт?
– Просто я спас ему жизнь в тысяча девятьсот шестидесятом, – сказал Притчард и добавил не без бессознательного высокомерия: – Если бы не я, он не написал бы ни одной книжки, потому что не дожил бы и до двенадцати лет. Я следил за его карьерой с некоторым интересом с тех самых пор, как он чуть было не получил премию «Нэйшнал бук» за свой первый роман. Я кинул лишь один взгляд на фотографию на обложке и сразу понял, что это тот самый парень. Лицо изменилось, но глаза остались прежними. Необычные глаза. Я бы назвал их сонно-мечтательными. И разумеется, я знал, что он живет в Мэне из недавней статьи в «Пипле». Она вышла как раз перед нашим отъездом на отдых.
Он помолчал секунду, а потом сказал нечто, столь поразительное, и сказал так небрежно, что на какое-то мгновение у Алана просто отнялся язык:
– Вы говорите, он мог оказаться свидетелем убийства? А вы уверены, что на самом деле не подозреваете его в том, что он совершил убийство?
– Ну… Я…
– Я спросил только потому, – продолжал Притчард, – что действия людей с опухолью мозга часто бывают необычными. Странность их поступков, похоже, возрастает, прямо пропорционально интеллекту индивидуума. Но, видите ли, у мальчишки в мозгу вовсе не было опухоли, – по крайней мере в обычно принятом понимании этого термина. То был неординарный случай. Весьма необычный. С тех пор я читал лишь о трех подобных случаях: два из них произошли, когда я уже был на пенсии. Ему сделали стандартные нейрологические анализы?
– Да.
– И?
– Отрицательные.
– Ничего удивительного, – Притчард помолчал несколько секунд, а потом сказал: – Вы ведь были со мной далеко не откровенны, молодой человек, не так ли?
Алан прекратил играть в тени со зверюшками и выпрямился на стуле.
– Да, – сказал он. – Полагаю, что так. Но я очень хочу знать, что вы имеете в виду, когда говорите, что у Тэда Бюмонта не было опухоли в мозгу «в обычно принятом понимании этого термина». Мне известно все о правилах соблюдения врачебной тайны, и я не знаю, можете ли вы доверять человеку, с которым разговариваете первый раз в жизни, да еще к тому же по телефону, но я надеюсь, вы поверите мне, если я скажу, что здесь я на стороне Тэда. И что я уверен – он бы сам захотел, чтобы вы рассказали мне все, что я хочу знать. Но я не могу тратить время на то, чтобы звонить ему, просить позвонить вам и дать разрешение рассказать мне… Доктор, мне нужно знать сейчас…
Переведя дыхание, Алан с удивлением понял, что это правда, или по крайней мере то, что он считает правдой. Его начало охватывать странное напряжение – ощущение того, что что-то происходит. Что-то, о чем он пока не знает, но, скоро будет знать.
– Я не вижу причин, почему бы мне не рассказать вам об этом случае, – спокойно произнес Притчард. – Много раз я приходил к мысли, что мне следует самому связаться с Бюмонтом, хотя бы затем, чтобы поведать ему о том, что произошло в больнице вскоре после того, как его операция была закончена. Я полагал, что это могло заинтересовать его.
– Что это было?
– Можете не волноваться, я дойду до этого. Я не рассказывал его родителям, что обнаружилось при операции, поскольку это не имело значения – во всяком случае практического, – а я больше не хотел иметь с ними никаких дел. Особенно с его отцом. Этому человеку следовало родиться в пещере и всю жизнь охотиться на волосатых мамонтов. Я тогда решил сказать им то, что они хотели услышать, и отделаться от них как можно быстрее. Потом время, конечно, сыграло свою роль. Пациенты теряются из виду. Несколько раз я порывался написать ему с тех пор, как Хельга показала мне его первую книгу, но мне казалось, что он может не поверить мне… Или что ему это будет безразлично… Или он подумает, что я свихнулся. Я не знаком со знаменитостями, но мне их, честно говоря, жаль – я подозреваю, что жизнь у них беспорядочная, полная страхов и стремления обрести какую-то защиту. Пожалуй, лучше не будить спящую собаку. А тут такое… Как сказали бы мои внуки, такой удар по шарам.
– Что случилось с Тэдом? Что привело его к вам?
– Обмороки. Головные боли. Фантомные звуки. И наконец…
– Фантомные звуки?
– Да, но позвольте мне изложить все, как я считаю нужным, шериф. – Снова Алан уловил надменные нотки в его голосе.
– Хорошо.
– И наконец случился припадок. Все эти явления были вызваны небольшой массой чужеродной ткани в его лобной доле. Мы сделали операцию, полагая, что это была опухоль. Но опухоль оказалась близнецом Тэда Бюмонта.
– Что-о-о?.
– Да, это так, – произнес Притчард. Его тон свидетельствовал о том, что явное потрясение, прозвучавшее в голосе Алана, доставило ему немалое удовольствие. – Впрочем, это не так уж необычно – один из близнецов часто бывает поглощен в утробе матери. Гораздо реже поглощение оказывается неполным. Но крайне необычным оказалось местоположение остатков, а также неожиданный рост чужеродной ткани. Подобная ткань обычно почти всегда остается инертной. Полагаю, проблемы Тэда были вызваны ранним началом полового созревания…
– Постойте, – прервал Алан. – Подождите. – Он читал где-то фразу: «В мозгу завертелось», – но сам испытал подобное впервые. – Вы хотите сказать, что Тэд был одним из близнецов, но… он…, каким-то образом… Каким-то способом съел своего брата?
– Или сестру, – бесстрастно заметил Притчард. – Но, я полагаю, это был брат. Я считаю, что поглощение у разнополых близнецов случается крайне редко. Это основано лишь на статистических данных, не более того, но таково мое мнение. А поскольку идентичные близнецы всегда одного пола, ответ на ваш вопрос – да. Я полагаю, зародыш, которым когда-то был Тэд Бюмонт, съел своего брата в утробе их матери.
– Господи, – тихо проговорил Алан. Он не помнил, чтобы ему хоть раз за всю его жизнь приходилось слышать что-то такое же жуткое или такое же, чуждое.
– В вашем голосе сквозит отвращение, – бодро заметил доктор Притчард, – но на самом деле это вовсе не следует так воспринимать. Нужно только рассмотреть все в правильном контексте. Речь идет не о Каине, поднявшем камень на Авеля. Это не было убийством; тут сработал некий биологический закон, которого мы не понимаем. Быть может, какой-то сбой в эндокринной системе матери. Если говорить точно, то речь идет даже не о зародышах; в момент поглощения в утробе миссис Бюмонт находились два сгустка ткани, быть может еще даже не гуманоиды, а, если хотите, две живые амфибии. И одна из них – та, что оказалась больше и сильнее, – просто взобралась на другую, захватила ее и… вобрала в себя.
– Звучит, словно говорим об амебах, – пробормотал Алан.
– Да. Пожалуй, есть сходство. Как бы там ни было, поглощение оказалось неполным. Малая часть его близнеца сохранила свою плоть. Эта чужеродная плоть – не могу подобрать ей другого названия – очутилась в ткани, которая превратилась в мозг Таддеуса Бюмонта. И по какой-то причине она активизировалась незадолго до того, как мальчику исполнилось одиннадцать. Она начала расти. Но в гостинице не было места. Следовательно, возникла необходимость удалить ее, как бородавку, Что мы и сделали, причем, очень успешно.
– Как бородавку, – поражено повторил Алан, ощущая слабую дурноту.
Самые разные мысли вертелись у неге в мозгу. То были темные мысли – такие же темные, как летучие мыши в пустынной церковной колокольне. И лишь одна была последовательно доведена до конца: он – это два человека, он всегда был двумя людьми. Любой мужчина, любая женщина, которые живут тем, что претворяют вымысел в реальность, должны быть такими. Двумя. Один – тот, что существует в нормальном мире, а другой – тот, что создает миры. Их двое. Всегда как минимум двое.
– Я бы и так запомнил столь необычный случай, – говорил меж тем Притчард, – но произошло еще кое-что как раз перед тем, как мальчик очнулся, и это было, наверно, еще более необычно. Кое-что, чему я никогда не переставал удивляться.
– Что именно?
– Мальчишка Бюмонт перед каждым приступом головной боли слышал щебет птиц, – сказал Притчард. – Само по себе это не казалось странным; это вполне распространенное явление при опухолях мозга и эпилепсии, его называют предшествующим чувственным синдромом. Но вскоре после операции произошел странный случай с настоящими птицами. Окружная больница Бергенфилда по сути дела подверглась нападению воробьев.
– Что вы имеете в виду?
– Звучит нелепо, правда? – Притчард казался весьма довольным произведенным эффектом. – Я никогда и никому об этом не рассказывал, но все происшедшее осталось в документах и больничных записях. Об этом даже писал на первой странице бергенфилдский «Курьер» и поместил фотографию. 28 октября 1960 года сразу после двух часов пополудни громадная стая воробьев влетела в западное крыло Окружной больницы. В те дни в этом крыле размещалась реанимационная палата, и, разумеется, туда был отвезен мальчишка Бюмонт после операции. Было разбито очень много окон, и после инцидента уборщикам пришлось вымести больше трехсот мертвых птиц. В той статье в «Курьере» было приведено мнение орнитолога; насколько я помню, он обращал внимание на то, что западное крыло было почти сплошь стеклянным, и выдвигал предположение, будто птиц мог привлечь отраженный в стекле яркий свет солнца.
– Это бред, – сказал Алан. – Птицы летят на стекло, лишь когда не могут увидеть его.
– По-моему, репортер, бравший интервью, говорил об этом, а орнитолог указал на то, что стаи птиц, похоже, обладают групповой телепатией, которая объединяет множество их разумов, если про птиц вообще можно сказать, что у них есть разум, – в один. Как у роя пчел. Он говорил, что, если один из стаи решил лететь на стекло, все остальные, возможно, просто последовали за ним. Меня не было в больнице, когда это случилось – я закончил с мальчишкой Бюмонтом, посмотрел, стабильны ли у него живчики…
– Живчики?
– Жизненные рефлексы, шериф. А потом уехал играть в гольф. Но я знаю, что эти птицы здорово напугали обитателей западного крыла – все только об этом и судачили. Двоих пациентов ранило осколками. Я мог согласиться с теорией орнитолога, но это все-таки оставило зарубку у меня в памяти, потому что… Понимаете, я же знал про предшествующий синдром у молодого Бюмонта. Не просто птицы, а совершенно определенные птицы – воробьи.
– Воробьи снова летают, – с ужасом пробормотал Алан.
– Прошу прощения, шериф?
– Нет-нет, ничего. Продолжайте.
– На следующий день я расспросил его об этих симптомах. Иногда после операций, устраняющих причину, случается локальная амнезия по поводу предшествующих ощущений, но не в данном случае. Он хорошо все помнил. Он не только слышал, но и видел птиц. Птицы повсюду, сказал он, на всех домах, лужайках и улицах, по всему Риджуэю – тому району Бергенфилда, где он жил. Я так заинтересовался, что просмотрел его медицинскую карту и сравнил ее с описаниями случившегося. Стая воробьев напала на больницу около пяти минут третьего. Мальчик проснулся в два десять. Может быть, чуть раньше. – Притчард помолчал, а потом добавил: – Одна из сестер реанимационного отделения сказала, что, по ее мнению, мальчика разбудил звон разбитого стекла.
– Ого, – тихо произнес Алан.
– Да, – согласился Притчард. – Действительного, «ого». Я молчал об этом долгие годы, шериф Пэнгборн. Это может как-то помочь вам?
– Не знаю, – честно признался Алан. – Возможно. Доктор Притчард, а может быть, вы не все извлекли… Я хочу сказать, если вы извлекли не всю опухоль, может быть, она снова стала расти.
– Вы говорили, ему сделали анализы. Как насчет сканирования мозга?
– Да.
– И рентген, разумеется?
– Угу.
– Если они дали отрицательный результат, значит, там нечего искать. Что касается меня, я полагаю, что мы удалили все.
– Благодарю вас, доктор Притчард, – сказал Алан. Слова давались ему с некоторым трудом – губы как-то странно онемели.
– Вы расскажете мне, что произошло, когда дело будет закончено, шериф? Я был предельно откровенен с вами и, кажется, заслужил небольшую ответную любезность. Я очень любопытен.
– Расскажу, если смогу.
– Это все, о чем я прошу. А теперь возвращайтесь к своей работе, а я вернусь к своему отдыху.
– Надеюсь, вы с женой хорошо проводите время.
Притчард вздохнул.
– Шериф, в моем возрасте мне приходится затрачивать все больше усилий, чтобы проводить его хотя бы сносно. Мы всегда любили походы с палатками, но на следующий год, думаю, останемся дома.
– Ну… Я действительно очень благодарен вам за то, что вы потратили время и позвонили мне.
– Это было приятно. Я скучаю по своей работе, шериф Пэнгборн. Не по секретам хирургии – я никогда не придавал этому значения, – но по тайне. Тайне разума. Это было очень интересно.
– Могу себе представить, – согласился Алан, подумав, что был бы счастлив, будь в его жизни сейчас поменьше таинственных происшествий. – Я свяжусь с вами, когда… И если, все прояснится.
– Спасибо, шериф, – он помолчал, а потом спросил: – Это очень важно для вас?
– Да. Очень.
– Тот мальчик, которого я помню, был очень мил. Напуган, но мил. Что он за человек?
– Думаю, хороший, – сказал Алан. – Немного холодноватый, слегка отстраненный, но, несмотря на это, неплохой человек. – И повторил: – Я так думаю.
– Спасибо. Не буду больше отвлекать вас от ваших дел. До свидания, шериф Пэнгборн.
Раздался щелчок на линии, и Алан медленно положил трубку. Он откинулся на спинку стула, вытянул свои гибкие руки и сделал на стене, освещенной солнцем, медленно двигающую крыльями большую черную птицу. Ему вспомнилась фраза из «Волшебника страны Оз» и забилась в его мозгу: «Я верю в привидения, я верю в привидения, я верю, верю, верю, я верю в привидения!» Разве Тэд не похож на Трусливого Льва?
Вопрос состоял в том, во что верил он, Пэнгборн? Было проще думать о вещах, в которые он не верил. Он не верил в то, что Тэд Бюмонт кого-то убил. Не верил он и в то, что Тэд написал эту загадочную фразу на чьей бы то ни было стене.
Так как же она там оказалась?
Очень просто. Старик Притчард прилетел на восток из Форт-Ларами, убил Фредерика Клаусона, написал на его стене «ВОРОБЬИ СНОВА ЛЕТАЮТ», потом из Вашингтона перелетел в Нью-Йорк, открыл замок в квартире Мириам Коули своим любимым скальпелем и сделал то же самое с ней. Прооперировал он их потому, что соскучился по тайне хирургии.
Нет, конечно же, это полный бред. Но Притчард был не единственным, кто знал про… Как он это называл? Предшествующий синдром у Тэда. Этого не было в той статье в «Пипле» – что правда, то правда, но…
Ты забываешь об отпечатках пальцев и голоса. Ты забываешь о спокойной и твердой уверенности Тэда и Лиз в том, что Джордж Старк реален; что он жаждет убивать, чтобы остаться реальным. А теперь ты из кожи вон лезешь, чтобы спрятаться от того простого факта, что ты начинаешь считать все это правдой. Ты разглагольствовал с ними о том, что какая это бредовая идея – поверить даже не просто в призрака, а в призрака человека, которого никогда не существовало на свете. Но, быть может, писатели как раз и вызывают призраков; они – наравне с актерами и художниками – вполне признанные медиумы нашего общества. Они создают миры, которые никогда не существовали, населяют их никогда не существовавшими людьми, а потом приглашают нас присоединиться к ним в их фантазиях. И мы это делаем, разве нет? Да. Мы даже платим за то, чтобы делать это.
Алан сцепил ладони, крепко сжал их, отогнул мизинцы и послал в полет по стене птичку, намного меньше прежней. Воробья.
Ты не можешь объяснить стаю воробьев, облепившую бергенфилдскую окружную больницу почти тридцать лет тому назад, точно так же, как не можешь объяснить и того, каким образом у двух людей могут быть одни и те же отпечатки пальцев и голоса, но теперь ты знаешь, что Тэд Бюмонт делил материнскую утробу с кем-то еще. С чужаком.
Хью Притчард упомянул о раннем начале полового созревания.
Неожиданно Алан Пэнгборн поймал себя на том, что раздумывает, не был ли вызван рост этой чужеродной ткани чем-то еще.
Он подумал, не стала ли она расти в то самое время, когда Тэд начал писать.
2
Селектор звякнул на его столе, и он вздрогнул. Это снова была Шейла.
– Алан, Фаззи Мартин на первой линии. Он хочет поговорить с тобой.
– Фаззи? Что ему, черт возьми, понадобилось?
– Не знаю. Мне он не пожелал сообщить.
– Господи, – пробормотал Алан. – Только этого мне не хватало сегодня.
Фаззи владел большим куском земли по Городскому шоссе, в милях четырех от Кастл-Лэйка. Когда-то это место было процветающей молочной фермой – в те далекие дни, когда Фаззи еще был известен под добропорядочным христианским именем Альберт и не прикладывался постоянно к бутыли с виски. Дети его выросли, жена бросила его десять лет назад, как паршивую работенку, и теперь Фаззи один восседал на двадцати семи акрах полей, медленно, но упорно возвращавшихся в первозданное состояние. На западной стороне его владений, где 2-е шоссе огибало их на пути к озеру, стояли дом и сарай. Сарай, когда-то служивший хлевом для сорока коров, был большим строением с глубоко продавленной крышей, облупившейся краской и окнами, заколоченными досками от шкафа. Алан с Тревором Хартлэндом – начальником пожарной бригады Кастл-Рока, – последние четыре года ждали, что или дом Мартина, или хлев Мартина, или сам Мартин со дня на день сгорят дотла.
– Хочешь, я скажу ему, что тебя здесь нет? – предложила Шейла. – Только что явился Клат, я могу позвать его.
Алан секунду раздумывал над этим вариантом, потом вздохнул и отрицательно покачал головой.
– Я поговорю с ним, Шейла. Спасибо, – он взял трубку и зажал ее между ухом и плечом.
– Шеф Пэнгборн?
– Да, это шериф.
– Это Фаззи Мартин, с номера два. Похоже, здесь могут быть неприятности, шеф.
– Да?
Алан придвинул поближе к себе второй телефон. Это была прямая линия, соединявшая его с другими службами в здании муниципалитета. Кончик его пальца завис над квадратной клавишей с оттиснутой на ней цифрой «4». Все, что ему нужно было теперь сделать, это поднять трубку и нажать кнопку, чтобы связаться с Тревором Хартлэндом.
– Что там у вас за неприятности?
– Ну… Чтоб я влез в говно по уши, ежели я знаю. Знай я чья это тачка, я б назвал это Великим Угоном. Но я не знаю. Никогда в жизни ее не видал. Но все равно она выехала из моего хлева, – Фаззи говорил с тем ярким, почти карикатурным мэнским акцентом, который превращал простое слово, вроде «хлев», во что-то, звучащее почти как блеянье: «хле-е-е-в».
Алан отодвинул внутренний телефон на место. Бог хранит дураков и пьяниц – это он как следует выучил за годы работы в полиции, – и похоже, хлев и дом Фаззи будут стоять целые и невредимые, несмотря на его манеру разбрасывать повсюду горящие окурки, когда он напивался. «Теперь все, что мне остается, подумал Алан, это сидеть и ждать, пока он не выложит, в чем дело. Тогда я сумею понять – или хотя бы попытаться понять, – произошло ли это в реальном мире, или только внутри того, что осталось от мозгов Фаззи.»
Он заметил, что его руки пустили в полет по стене еще одного воробья, и заставил их прекратить манипуляции.
– Что это за машина, которая выехала из твоего хлева, Альберт? – терпеливо спросил Алан. Почти все обитатели Рока (включая самого Альберта) звали его Фаззи, и пожалуй, Алан тоже попробует так его называть, когда проживет в городе еще лет десять. Или двадцать.
– Говорю же, я никогда ее раньше не видал, – сказал Фаззи Мартин тоном, в котором так отчетливо слышалось: «Олух ты чертов», – словно он произнес эти слова вслух. – Я потому и звоню вам, шеф. Не моя, это точно.
Наконец в мозгу у Алана начала вырисовываться какая-то картина. Когда Фаззи покинули его дети, его коровы и его жена, он практически перестал нуждаться в наличных деньгах – земля досталась ему в чистом виде, не считая налогов, когда он унаследовал ее от своего отца. Те же деньжата, которые водились у него порой, доставались ему разными путями, Алан подозревал, даже был почти уверен в том, что один или два тюка марихуаны появляются в сене у Фаззи в сарае каждые несколько месяцев, и это была лишь одна из маленьких хитростей Фаззи Мартина. Время от времени Алану приходило в голову, что его долг – попытаться как следует прижать Фаззи за хранение с целью продажи, но он сомневался в том, что Фаззи хоть разок курил травку сам, и уж тем более занимался ее продажей – на то он имел достаточно извилин. Скорее всего он получал время от времени сотню – другую за то, что предоставлял место для хранения. А даже в таких маленьких городках, как Кастл-Рок, всегда найдутся дела поважнее, чем прищучивать пьяниц, хранящих травку.
Еще одно занятие Фаззи на поприще хранения – на сей раз по крайней мере вполне законное – состояло в том, что он держал машины тех, кто приезжал в Кастл-Рок на лето, в своем хлеву. Когда Алан впервые приехал в город, хлев Фаззи служил постоянным гаражом-стоянкой. Там можно было увидеть до пятнадцати машин – в основном летних, принадлежащих тем, у кого была земля возле озера, – они стояли там, где раньше зимовали коровы. Фаззи выбил все перегородки, чтобы получился один большой гараж, и летние тачки пережидали там долгие месяцы осени и зимы, притиснутые бампером к бамперу, боком к боку среди сладкого запаха сена. Их яркая краска тускнела от постоянно сыпавшейся с чердака грязной соломы.
С годами гаражный бизнес Фаззи заглох. Алан полагал, что слух о его безалаберном обращении с горящими окурками прошел по округе, и это добило дело. Никто не хотел лишиться своей машины из-за пожара в хлеву, даже если речь шла о старой развалюхе, которую держали для езды по окрестностям. Когда Алан последний раз заходил к Фаззи, он видел лишь две машины в хлеву: «Т-Берд 59» Осси Брэннигана – классная тачка, если бы не была измочалена и побита так, что живого места не осталось, и старый фургон «форд вуди» Тэда Бюмонта.
Снова Тэд.
Похоже, сегодня все дороги вели к Тэду Бюмонту.
Алан выпрямился на своем стуле, безотчетным движением придвинув к себе телефон.
– Это был не старый «форд» Тэда Бюмонта? – спросил он у Фаззи. – Ты уверен?
– Конечно, уверен. Это был не «форд» и уж точно не этот чертов «вуди-фургон». Это был черный «торнадо».
Еще одна искорка вспыхнула у Алана в мозгу, но, он не совсем понял отчего. Кто-то говорил ему что-то о черном «торнадо» и не так уж давно. Он только не мог вспомнить кто и когда… Сейчас не мог… Но это придет.
– Я как раз сидел на кухне, наливал себе холодного лимонада, – продолжал Фаззи, – когда увидел эту машину, выруливающую из моего сарая. Первое, что я подумал, – это: в жизни я не сторожил такую тачку. Второе, что я подумал, – это: как же кто-то мог завезти ее туда, интересно знать, если на воротах сарая огромный старый крейговский замок, а единственный ключ от него – у меня на колечке.
– А как насчет тех, чьи машины там стоят? У них разве нет ключей?
– Нет, сэр! – Фаззи, казалось, обиделся от одной такой мысли.
– Вы случайно не запомнили, какой у нее был номер? Нет?
– Да прекрасно вы знаете, черт возьми, что он у меня есть! – закричал Фаззи. – Есть у меня этот чертов бинокль, шеф! Лежит себе на кухне, как раз на подоконнике.
Алан, который захаживал с инспекционными целями в хлев вместе с Тревором Хартлэндом, никогда не бывал на кухне у Фаззи (и в ближайшее время – спасибо, увольте – не собирался), сказал:
– Ах, да. Бинокль. Я совсем забыл про него.
– Ну а я нет! – с варварским весельем заявил Фаззи. – Есть у вас карандаш?
– Конечно, есть, Альберт.
– Шеф, почему бы вам не звать меня просто Фаззи, как все остальные зовут, а?
Алан вздохнул.
– Ладно, Фаззи. И раз уж мы дошли до этого, почему бы вам не звать меня просто – шериф?
– Как скажете. Так вам нужны эти номера или нет?
– Валяйте!
– Во-первых, табличка была миссисипская, – объявил Фаззи с чем-то, похожим на триумф в голосе. – Ну, что вы на это скажете?
Алан точно не знал, что сказать на это, разве что… Третья искорка промелькнула у него в голове, на этот раз ярче, чем предыдущие. «Торнадо». Из Миссисипи. Что-то насчет Миссисипи. И город… Оксфорд? Он назывался Оксфорд? Как тот, что в Мэне, через два городка отсюда?
– Не знаю, – ответил он, а потом, догадавшись, что Фаззи хочет от него услышать, добавил. – Звучит довольно подозрительно.
– Будь я проклят, если вы не правы! – рявкнул Фаззи. Потом он прочистил горло и заговорил деловым тоном. – Ладно, значит, табличка с Миссисипи, номер 62284. Записали, шериф?
– 62284.
– Точно, 62284. Можете проверить, как в банке. Подозрительно! Ха! Так и я сразу подумал, чтоб мне вместе с Иисусом подавиться бобами!
Представив себе Иисуса, склонившегося над банкой консервированных бобов, Алан был вынужден прикрыть на секунду микрофон ладонью.
– Итак, – важно произнес Фаззи, – что вы намерены теперь предпринять, шериф?
Я намерен закончить этот разговор с присущим мне тактом, подумал Алан. Это первое, что я намерен сделать. А потом я попытаюсь вспомнить, кто упоминал недавно про…
И тут его словно окатило холодным потоком, от которого руки покрылись гусиными пупырышками, а кожу на затылке стянуло, как на барабане.
Телефонный разговор с Тэдом. Вскоре после того, как психопат позвонил из квартиры Мириам Коули. В ту ночь, когда покатилась волна убийств.
Он услышал голос Тэда: «Он переехал из Нью-Гемпшира в Оксфорд, штат Миссисипи, со своей матерью… У него остался лишь едва уловимый след южного акцента».
Что еще сказал Тэд, когда описывал Джорджа Старка в разговоре по телефону?
И последнее: «Он может ездить на черном „торнадо“. Не знаю, какого года выпуска. Наверняка одна из старых моделей, у которой полно ржавчины под днищем. Черного цвета. На нем могут быть номера Миссисипи, но он наверняка сменил их».
– Наверно, он был слишком занят, чтобы заниматься этим, – пробормотал Алан. Гусиные пупырышки все еще ползали по всему телу, словно какие-то насекомые семенили тонюсенькими ножками.
– Что вы сказали, шериф?
– Ничего, Альберт. Бормочу сам с собой.
– Моя мамаша всегда говорила, это значит, скоро получите бабки. Может, и мне стоит попробовать.
Неожиданно Алан вспомнил, что Тэд добавил еще кое-что – одну, последнюю деталь.
– Альберт…
– Зови меня Фаззи, шеф. Я же говорил вам.
– Фаззи, а был у той машины, что ты видел, плакатик на бампере? Может быть, ты заметил…
– Черт, откуда вы узнали про это? Шеф, эта тачка в горячем списке, да? – охотно отозвался Фаззи.
– Не бери в голову, Фаззи. Это дело полиции. Ты разглядел, что на нем написано?
– Конечно, разглядел, – сказал Фаззи Мартин. – «Классный сукин сын» – вот что. Можете верить, можете – нет.
Алан тогда медленно повесил трубку – веря, но твердя себе, что это ничего не доказывает, ровным счетом ничего, кроме того, что, быть может, Тэд Бюмонт – псих с приветом. Было бы просто идиотизмом полагать, что увиденное Фаззи, могло служить доказательством… Ну, скажем, того, что происходит что-то сверхъестественное… За неимением лучшего слова.
Потом он подумал об отпечатках пальцев, о голосовых отпечатках, он подумал о сотнях воробьев, обрушившихся на окна Бергенфилдской окружной больницы, и на него вдруг напала яростная дрожь, продолжавшаяся почти целую минуту.
З
Алан Пэнгборн не был ни трусом, ни суеверным невеждой из тех, что боятся дурного глаза, ворон и не подпускают своих беременных женщин к свежему молоку, опасаясь, что оно от этого свернется. Он не был деревенщиной, он никогда не купился бы на лесть городских жуликов, продающих знаменитые мосты по дешевке, он вообще не вчера родился. Он верил в простые, разумные и логические причины. Поэтому он переждал приступ дрожи, а потом подвинул к себе свой блокнот и нашел телефонный номер Тэда. С легким изумлением он обнаружил, что номер на карточке совпал с тем, который застрял у него в памяти. Кастлрокская «писательская знаменитость» явно застряла у него в мозгу – во всяком случае в какой-то его части, – куда прочнее, чем он ожидал.
