Текст книги "Книги Бахмана"

Автор книги: Стивен Кинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 83 страниц)

Он кивнул. Уж он-то знал, что такое навязчивая идея.

– А что это для вас означает? – спросила она.

Он пожал плечами:

– Сам еще не знаю.

Он уже собрался размораживать готовый ужин, когда она заглянула в морозильник и, обнаружив там вырезку, сказала, что может приготовить отбивные. Если хозяин не против, конечно.

– Это будет чудесно, – сказал он. – Тем более что я все равно даже понятия не имел, что с ней делать.

– Вам, наверное, здорово недостает вашей жены?

– Не то слово, – вздохнул он.

– Только из-за того, что вы не знаете, как приготовить вырезку? – спросила она.

Однако он не ответил. Она запекла картофель и разогрела замороженную кукурузу.

Они поужинали, причем она уплела три отбивные, две картофелины и полтарелки кукурузы.

– Господи, целый год уже так не пировала, – сказала она, закуривая и глядя на опустевшую тарелку. – Теперь у меня небось заворот кишок будет.

– Чем же вы прежде питались?

– Звериным печеньем.

– Чем? – недоуменно переспросил он.

– Печенье такое, в виде всяких зверюшек.

– А, понятно.

– Оно дешевое, – пояснила она. – И питательное. К тому же напичкано витаминами и прочей полезной ерундой. Если верить надписи на коробке, конечно.

– Чушь собачья! Скорее у вас от этого заворот кишок случится. Да и потом – вы что, ребенок, одно печенье лопать? Ступайте-ка за мной.

Он провел ее в столовую и раскрыл дверцы серванта. Взял серебряную салатницу и вынул из нее пухлую кипу денег. Девушка вытаращила глаза.

– Вы кого-то укокошили, мистер?

– Никого. Я вернул свою страховку. Вот, держите. Здесь двести долларов. Это вам на еду.

Но девушка даже не прикоснулась к деньгам.

– Вы, видно, чокнутый, – промолвила она. – Что, по-вашему, я должна сделать, чтобы отработать такую сумму?

– Ничего вы не должны, – отрезал он. – Мне ничего от вас не нужно.

Она рассмеялась, но ничего не сказала.

– Ну ладно. – Он положил деньги на буфет, а салатницу поставил в сервант. – Если вы не заберете деньги утром, я спущу их в унитаз. – В глубине души он, правда, не слишком в это верил.

Девушка пристально посмотрела на него.

– Что ж, вы, пожалуй, на такое способны.

Он промолчал.

– Посмотрим, – сказала она. – Утром.

– Посмотрим, – эхом откликнулся он.

Он сидел и смотрел по телевизору передачу «По правде говоря». Три участницы наперебой уверяли, что являются непревзойденными чемпионками по родео, причем две из них отчаянно врали, а вот третья говорила правду. Какая именно – предстояло определить жюри, в состав которого входили разные телезнаменитости. Гарри Мур, бессменный ведущий этого шоу в течение уже лет трехсот, улыбался, острил и звонил в колокольчик, когда отпущенное каждой из участниц время истекало.

Девушка смотрела в окно.

– Слушайте, а на вашей улице еще хоть кто-нибудь живет? Нигде света нет.

– Остались только я и Данкманы. Они пятого января переезжают.

– Почему?

– Из-за дороги, – ответил он. – Выпить хотите?

– Что значит – из-за дороги?

– Она проходит как раз по нашей улице, – пояснил он. – Мой дом, насколько я могу судить, окажется как раз посреди разделительной полосы.

– Вот, значит, почему вы показали мне, где ведутся эти дорожные работы?

– Наверное. Я ведь еще недавно работал на прачечном комбинате, что в двух милях отсюда. «Блю Риббон» называется. Чертова дорога и его поглотила.

– Поэтому вы и потеряли работу? – уточнила она. – Вашу прачечную закрыли?

– Не совсем так. Я должен был заключить контракт на покупку завода, чтобы открыть новый комбинат в местечке, которое называется Уотерфорд, но не сделал этого.

– Почему?

– Не мог я этого вынести, – просто ответил он. – Выпить хотите?

– Вам вовсе не обязательно меня подпаивать, – сказала она. – Я и так согласна.

– Господи! – Он всплеснул руками и закатил глаза. – У вас все мысли об одном.

Воцарилось неловкое молчание. Наконец она сказала:

– Я пью только коктейли. Водка с апельсиновым соком у вас есть?

– Да.

– А вот «травка» вряд ли найдется. Да?

– Да. Этим я не балуюсь.

Он отправился на кухню и смешал гостье коктейль. Себе, как обычно, приготовил «Комфорт» с севен-апом и отнес напитки в гостиную.

Девушка забавлялась с пультом дистанционного управления, поочередно включая все тридцать семь каналов. «По правде говоря», заставка, «Что у меня на уме», «Мечтаю о Дженни», «Остров Гиллигена», заставка, «Я люблю Люси», заставка, заставка, Джулия Чайлд, колдующая над авокадо, заставка, «Лучшие цены» и снова Гарри Мур, требовавший, чтобы жюри определило, кто из троих участников написал книгу о том, как, заблудившись в дремучих лесах Саскачевана, выжил там целый месяц.

Он подал девушке ее коктейль.

«Скажите, номер два, вы жуков ели?» – поинтересовалась Китти Карлайл.

– Слушайте, а куда «Звездный путь» подевался? – нахмурилась девушка, отпивая из стакана.

– Его в четыре часа крутят, – пояснил он. – По восьмому каналу.

– Вы его смотрите?

– Иногда. Моя жена предпочитает Мерва Гриффина.

«…Никаких жуков я не видел, – ответил тем временем конкурсант под номером два. – В противном случае я с удовольствием полакомился бы ими».

Грохнул смех.

– А почему вы разъехались? – спросила девушка. – Впрочем, можете не отвечать, если не хотите.

– По той же причине, что я лишился работы, – ответил он, усаживаясь.

– Из-за этого контракта? Из-за того, что вы новый завод не купили?

– Нет. Из-за того, что я не купил новый дом.

– Не купили… Во черт! – Она уставилась на него не мигая. Благоговение и восхищение перемешались в ее глазах с непритворным страхом. – Так что же вы собираетесь делать теперь?

– Сам не знаю.

– Вы сейчас не работаете?

– Нет.

– А чем же вы днем занимаетесь?

– Гоняю по автостраде.

– А вечером смотрите телевизор?

– Да. И пью. Иногда воздушную кукурузу готовлю. Сегодня тоже ее сделаю. Попозже.

– Я не люблю воздушную кукурузу.

– Значит, сам съем.

Она нажала красную кнопку на пульте дистанционного управления, и экран «Зенита» скукожился до размера крохотной яркой точки и погас.

– Если я правильно поняла, – произнесла девушка, – то вы собственными руками избавились от жены и работы…

– Только не обязательно в этом порядке.

– Это не важно. Вы принесли их в жертву своей ненависти к дороге. Так?

Он хмуро воззрился на потухший экран телевизора. Он редко смотрел телевизор и тем не менее испытывал какую-то неловкость от того, что тот выключен.

– Сам толком не пойму, – уклончиво ответил он. – Порой сложно понять собственные поступки.

– Может, вы так свой протест выражаете?

– Не знаю. Обычно ведь протестуешь в том случае, если знаешь, что есть нечто лучшее. Люди, протестующие против войны, знают, что мир лучше. Люди, которые выступают против законов, запрещающих наркотики, полагают, что законы должны быть либеральнее… Словом, я и сам толком не знаю. А почему бы вам не включить телевизор?

– Сейчас включу. – И он вновь обратил внимание, что глаза у девушки зеленые, а взгляд загадочный и пристальный, как у кошки. – Вы, наверное, здорово ненавидите эту автостраду, да? И наше технократическое общество. Бесчеловечное отношение к простым…

– Нет, – покачал головой он. Ему было трудно говорить правду; он даже сам не понимал, зачем мучается, когда можно было, соврав, одним махом покончить с этим разговором. Она была такой же, как и остальная молодежь, как Винни, как люди, думающие, что истину можно постигнуть, обучаясь: громкие слова и лозунги были для нее важнее, чем правдивый ответ. – Поверьте, уж я в своей жизни нагляделся на всякие стройки. И мне всегда было глубоко наплевать на них, кроме разве что тех случаев, когда приходилось далеко обходить из-за разрытого тротуара.

– Но теперь, когда это задело вас… ваш дом и вашу работу, вы взбунтовались.

– Пожалуй, да. – Он, правда, еще не был в этом уверен. А взбунтовался ли он на самом деле? Возможно, он уступил какому-то разрушительному порыву, подрывному механизму самоуничтожения, который был заложен в нем наподобие той опухоли, которая погубила Чарли. Ему вдруг захотелось, чтобы Фредди был рядом. Уж Фредди сумел бы сказать этой девушке именно то, что ей хотелось услышать. Однако Фредди не спешил к нему на выручку.

– Либо вы ненормальная личность, либо совершенно замечательная, – медленно промолвила девушка.

– Замечательные люди только в романах встречаются, – сказал он. – Включите телевизор.

Она взяла пульт. Он не стал возражать, когда она снова включила шоу.

– Что пьете?

Было без четверти девять. Он был уже под хмельком, но не настолько пьян, как обычно, когда оставался один. Он приготовил в кухне воздушную кукурузу. Ему нравилось наблюдать, как с треском лопаются зернышки под куполом из закаленного стекла; словно снежинки, вздымающиеся в воздух вместо того, чтобы падать с неба.

– «Южный комфорт» и севен-ап.

– Что? – переспросила она, не веря своим ушам.

Он смущенно закашлялся.

– Можно попробовать? – Девушка с лукавой улыбкой протянула ему свой пустой стакан. Впервые за все время их знакомства она не выглядела отчужденной. – Кстати, коктейль вы мне хреновый смешали.

– Знаю, – сокрушенно признался он. – «Южный комфорт» и севен-ап я пью, когда совсем один остаюсь. При знакомых наливаю себе виски. Хотя на дух его не выношу.

Закончив с воздушной кукурузой, он пересыпал горячие кругляши попкорна в пластмассовую миску.

– Можно попробовать?

– Конечно.

Он смешал ей «Южный комфорт» и севен-ап, затем залил попкорн растопленным маслом.

– Ох и напичкаете же вы себя холестерином, – заметила она, останавливаясь в дверном проеме между кухней и столовой. Затем пригубила свой напиток. Брови ее поползли вверх. – Ого, недурно. Мне даже нравится!

– Еще бы. Только никому не рассказывайте и всегда будете на высоте.

Он посолил воздушную кукурузу.

– Холестерин вам все сердце закупорит, – сказала она. – Просветы кровеносных сосудов будут постепенно становиться все уже и уже, пока наконец не настанет день, когда… а-аа! – Она схватилась за сердце и, покачнувшись, выплеснула часть своего напитка прямо на свитер.

– Ничего, рассосется, – ухмыльнулся он, проходя в столовую. По пути он случайно задел рукой ее грудь, целомудренно затянутую лифчиком. Да, Мэри такая грудь и не снилась. Много лет назад разве что.

Его гостья слопала львиную долю попкорна.

Во время одиннадцатичасового выпуска новостей, почти целиком посвященного энергетическому кризису и Уотергейтскому скандалу, она начала позевывать.

– Идите наверх, – сказал он. – Ложитесь спать.

Девушка подозрительно уставилась на него.

Он вздохнул и произнес:

– Если вы не будете принимать испуганный вид всякий раз, как звучат слова «постель» или «спать», мы с вами вполне поладим. Главная цель ложащегося в Великую американскую постель – спать, а не трахаться.

Эта шутка вызвала у нее улыбку.

– И вы даже не зайдете подоткнуть мне одеяло?

– Вы уже большая девочка.

Она спокойно посмотрела на него:

– Если хотите, можете лечь со мной. Я еще час назад так решила.

– Нет… Хотя вы даже не представляете, насколько соблазнительно для меня ваше предложение. За всю свою жизнь я переспал всего с тремя женщинами, причем с первыми двумя так давно, что уже почти их не помню. Это было до того, как я женился.

– Вы не шутите?

– Ничуть.

– Послушайте, я ведь вам от чистого сердца предлагаю, а вовсе не в знак благодарности за то, что вы меня подвезли или ночлег предоставили. И уж тем более не из-за денег.

– Спасибо, – улыбнулся он и встал с дивана. – Поднимайтесь в спальню.

Однако она осталась сидеть.

– Слушайте, ну а вы сами хоть понимаете, почему отказываетесь?

– А это нужно понимать?

– Да. Если вы не в состоянии объяснить собственные поступки, это еще не так страшно – ведь поступки эти вы уже совершили. Но ведь должны быть какие-то веские причины, чтобы не совершать поступок.

– Ну ладно, – сказал он. И кивнул в сторону столовой, где на буфете лежали деньги. – Все дело в деньгах. Вы слишком юны, чтобы заниматься проституцией.

– Я не возьму ваши деньги, – быстро ответила она.

– Знаю. Именно поэтому я и не пойду с вами. Я хочу, чтобы вы их взяли.

– Потому что в мире больше нет людей, достойных вас?

– Вот именно, – вызывающе произнес он.

Она раздраженно покачала головой и встала.

– Ладно, черт с вами. Однако вы славный малый. Вы это знаете?

– Да.

Она шагнула к нему и поцеловала в губы. Поцелуй всколыхнул в нем давно забытые чувства. Пахло от нее удивительно приятно. Он мгновенно возбудился.

– Ступайте, – упрямо повторил он.

– Если передумаете, то приходите ночью…

– Нет. – Он проводил девушку взглядом, глядя, как ее босые ноги поднимаются по ступенькам. – Эй, постойте!

Она обернулась, выжидательно приподняв брови.

– Как вас зовут?

– Оливия, если вас это интересует. Дурацкое имечко, верно? Как Оливия де Хэвиленд.

– А мне нравится. Очень даже милое имя. Спокойной ночи, Оливия.

– Спокойной ночи.

Она поднялась в спальню. Он услышал, как щелкнул выключатель; прежде он тоже всегда слышал этот щелчок, когда Мэри шла спать первой. Прислушавшись, он, наверное, смог бы различить даже сводящее с ума шуршание стаскиваемого свитера или клацанье застежки джинсов…

Однако он предпочел взять пульт дистанционного управления и включил телевизор.

Член его находился в состоянии полного возбуждения, что причиняло ему крайнее неудобство. Ширинку брюк так и распирало. Мэри называла его каменным обелиском, а в молодости, когда их супружеская постель служила только ареной для секса, – окаменевшим змеем-искусителем. Он одернул ширинку, но эрекция упорно не желала исчезать. Тогда он встал и прошелся по комнате. Некоторое время спустя возбуждение прошло, и тогда он уселся снова.

По окончании выпуска новостей начался фильм «Мозг с планеты Ароус» с Джоном Эйджером в главной роли. Он так и заснул перед телевизором, сжимая в ладони пульт дистанционного управления. Несколько минут спустя бугор под ширинкой возник снова – эрекция крадучись вернулась, словно убийца на место давнего преступления.

7 декабря 1973 года

И все-таки он не удержался и посетил ее в ту ночь.

Ему снова приснился сон про собаку мистера Пиацци, но на этот раз он точно знал, что мальчик, который приблизился к озверевшему псу, – его собственный сын Чарли. Вот почему, когда собака прыгнула на ребенка, он слепо забился во сне, словно заживо похороненный, тщетно пытающийся выбраться из могилы.

Он беспомощно барахтался, рассекая руками воздух – уже не во сне, но еще не проснувшись, – пока не свалился на пол, пребольно ударившись плечом. Придя в себя, он порадовался, что находится в своей гостиной, а ужасный сон ему лишь привиделся. Реальность была скверной, да, но по крайней мере не настолько ужасающей.

Что же он наделал? Трагическое осознание содеянного, всего того, что он натворил со своей жизнью, ужаснуло его. Он сам разорвал жизнь посередине, словно кусок дешевой ткани. Ничто больше не служило ему утешением. Ноющая боль выгрызала нутро. К горлу поднялась изжога; отрыгнув горечь, слабо отдававшую «Южным комфортом», он снова проглотил слизистый комок. Внезапно на него напала мелкая дрожь, и, чтобы унять ее, он сел, обхватив колени руками. Ну и ночка выдалась! И вообще, что он тут делает, сидя в гостиной, стиснув колени и дрожа, как пьяный забулдыга в подворотне? Или, скорее, как какой-нибудь психопат. Может, в этом дело? Неужто он и вправду спятил? Может, он псих? Не то что какой-нибудь чудак или безобидный шизик, а самый настоящий умалишенный. При этой мысли его прошиб холодный пот. Неужто он и в самом деле ездил к этому бандиту за взрывчаткой? Неужто он и правда прячет в гараже два ружья, причем из одного из них можно запросто уложить слона? Жалобно заскулив, он привстал, скрипя всеми суставами.

Осторожно ступая и выкинув из головы все мысли, он поднялся в спальню.

– Оливия? – шепотом позвал он. Чинно и торжественно, словно в старом фильме с участием Рудольфа Валентино. – Вы не спите?

– Нет, – ответила она. В ее голосе не было и тени сонливости. – Чертовы часы не давали мне спать. Тикали прямо над ухом. Я их отключила.

– Ну и правильно, – сказал он. А что он еще мог сказать? – Мне приснился страшный сон.

Зашуршали откидываемые простыни.

– Залезайте. Прижмитесь ко мне.

– Но…

– Может, хватит болтать, а?

Он послушно улегся рядом. Девушка была абсолютно голая. Они предались любви. Потом уснули.

* * *

Утром температура понизилась до десяти градусов. Оливия спросила, получает ли он газеты.

– Когда-то получал, – ответил он. – Кенни Апслингер разносил их по домам. Его семья перебралась в Айову.

Она покачала головой:

– Ну надо же – в Айову. – И включила радио. Передавали прогноз погоды. День ожидался ясный и холодный.

– Яичницу будете?

– Да. Из двух яиц, если можно.

– Можно. Послушайте, я хочу извиниться за вчерашнее поведение…

– Не стоит. Я, между прочим, кончила. Со мной это крайне редко случается. Мне понравилось.

Его невольно охватила мимолетная гордость; возможно, Оливия того и добивалась. Он поджарил яичницу. Из четырех яиц – по два на каждого. Приготовил тосты и кофе. Она выпила три чашки с сахаром и сливками.

– Ну так что же вы собираетесь делать? – спросила она, когда они оба покончили с кофе.

– Отвезти вас на автостраду, – тут же ответил он.

Она досадливо отмахнулась:

– Я не об этом. Как вы дальше жить  собираетесь?

Он ухмыльнулся:

– Как-то это у вас серьезно прозвучало.

– Это для вас серьезно, – промолвила она.

– Я еще это не обдумывал, – сказал он. – Видите ли, раньше… – он подчеркнул слово раньше, – прежде чем заварилась вся эта каша, я чувствовал себя как приговоренный к смертной казни. Ничто больше не казалось реальным. Словно я жил в каком-то бесконечном кристальном сне. Но вот этой ночью… Словом, то, что случилось, было абсолютно реальным и осязаемым.

– Я очень рада, – сказала Оливия. При этом она и выглядела обрадованной. – Но что вы дальше делать будете?

– Честное слово, не знаю.

– Как все это грустно, – вздохнула она.

– Честно? – спросил он.

* * *

Они снова сидели в машине, направляясь по шоссе номер 7 к Лэнди. На городской окраине были сплошные пробки. Люди спешили на службу. На месте продолжения автострады работа уже кипела вовсю. Дорожные рабочие в желтых защитных шлемах и зеленых резиновых сапогах трудились не переставая, выдыхая облачка пара на морозном воздухе. Один из могучих оранжевых грузовиков разогревался; его мотор пыхтел и фыркал, а иногда покашливал, как миномет, пока наконец не огласил воздух мерным ревом.

– С нашей верхотуры они кажутся детьми, которые копошатся в песочнице, – заметила Оливия.

За городом поток автомобилей стал реже. Деньги – двести долларов – Оливия все-таки взяла; без смущения или неохоты, но и без особого желания. Она осторожно подпорола подкладку куртки, засунула за нее купюры, затем аккуратно зашила подкладку синими нитками, которые нашла в шкатулке со швейными принадлежностями, оставленной Мэри. Она не захотела, чтобы он отвез ее на автовокзал, сказав, что деньги продержатся у нее дольше, если она по-прежнему будет голосовать на дорогах.

– И куда же вы так стремитесь? – спросил он.

– Что? – встрепенулась она, словно выходя из собственных мыслей.

Он улыбнулся:

– Почему именно вы? Почему Лас-Вегас? Вы живете на грани допустимого, как и я. Расскажите о себе хоть немного.

Она пожала плечами:

– Пожалуйста. Мне, правда, рассказывать особенно нечего. Я училась в колледже Нью-Хэмпширского университета, в Дареме. Это под Портсмутом. Год всего проучилась. Жила на одну стипуху. Правда, парень у меня был. С наркотой вот только мы с ним переборщили.

– Вы имеете в виду героин?

Она звонко расхохоталась.

– О нет! Я даже не знаю, употреблял ли героин хоть кто-нибудь из наших знакомых. Нет, мы по-простому ширяли. Галлюциногены главным образом. ЛСД. Мескалин. И прочую «дурь». За последние три месяца я раз шестнадцать «улетала». А то и восемнадцать.

– На что это похоже? – спросил он.

– Что вы имеете в виду? – недоуменно переспросила она.

– Именно то, что я сказал. На что это похоже – «улетать»? Или ширяться, если я правильно выражаюсь.

– Никаких особых последствий я у себя не заметила. И никаких таких страхов тоже не испытывала. Правда, один раз мне вдруг пригрезилось, что у меня лейкоз. Вот это было жутковато. Хотя в основном мерещилась всякая ерундистика. Бога я никогда не видела. И ни разу не испытывала желания покончить с собой. Или убить кого-нибудь.

Чуть подумав, она продолжила:

– Все в свое время хоть недолго, но сидели на химии. Нормальные ребята – Арт Линклеттер, например, – считают, что химия смертоносна. А вот придурки уверяют, что химия перед тобой все двери открывает. Можно даже внутри себя пещеру раскопать и найти собственную душу, как сокровище из романа Райдера Хаггарда. Вы его читали?

– В детстве читал роман «Она». Это ведь он написал?

– Да. А вам никогда не казалось, что ваша душа подобна изумруду на лбу идола?

– Никогда об этом не задумывался.

– А вот мне так не кажется, – промолвила она. – Я расскажу вам о самых замечательных и самых страшных случаях из собственного опыта общения с наркотой. Самый кайф вышел однажды, когда я сидела дома и пялилась на обои. Они были испещрены крохотными круглыми точками, которые постепенно, прямо у меня на глазах, превратились в снежинки. Я сидела в гостиной и смотрела, как передо мной разыгрывается настоящая метель. И вдруг я заметила, как прямо из снега появляется маленькая девочка. На голове у нее был повязан платочек из какого-то грубого материала вроде джута, и она держала его вот так. – Оливия сжала кулачок под подбородком. – Я решила, что она идет домой, как вдруг – бах! – и передо мной открылась целая улица, заваленная снегом. Девочка перебралась через сугробы и вошла в ближайший дом. Это было просто потрясно. Сидеть дома и смотреть телевизор. Вернее – «обоевизор». Хотя Джефф называет это глюками.

– Джефф – это ваш парень?

– Да. А самое страшное случилось со мной, когда я попыталась прокачать сток в унитазе. Сама не знаю даже, что на меня нашло тогда. Порой, когда ты под кайфом, тебе в голову лезет всякая чушь, хотя кажется, что все нормально. Так вот, мне вдруг втемяшилось в башку, что я обязана прокачать унитаз. Я взяла вантуз, начала качать, и оттуда поперло всякое дерьмо. До сих пор не пойму, какое дерьмо было настоящее, а какое – нет. Кофейная гуща. Обрывок рубашки. Здоровенные комья какой-то мерзкой черной слизи. Какая-то красная дрянь, похожая на кровь. И наконец – рука. Мужское запястье с пальцами.

– Что?

– Запястье. Я позвала Джеффа и сказала: «Слушай, кто-то тут мужика в сортир спустил». Но Джефф уже куда-то слинял, и я была дома одна. Я качала как одержимая и – выкачала предплечье. Запястье лежало в раковине, заляпанное кофейной гущей, а тут еще и предплечье поперло! Представляете? Я сбегала в гостиную, убедилась, что Джеффа по-прежнему нет, а потом, когда вернулась в ванную, руки с предплечьем и след простыл! Меня это тогда здорово ошарашило. До сих пор еще снится.

– Жуть какая, – процедил он сквозь зубы, плавно притормаживая перед мостом, проходящим под новой автострадой.

– Да, от химии у кого угодно крыша поедет, – торжественно кивнула Оливия. – Иногда это даже к лучшему. Но чаще – нет. Как бы то ни было, мы уже здорово увязли. На игле сидели. Вы видели когда-нибудь плакаты с изображением атомной структуры – протоны там всякие, нейтроны, электроны?

– Да.

– Вот, нам как раз казалось, что наша квартира – это ядро, а люди, которые входят и выходят, – это протоны и электроны. Входят, выходят, вплывают, выплывают – как у Дос Пассоса.

– Я не читал его.

– А зря. Джефф просто упивается им. Клевый писатель. У нас часто случалось так, что мы торчали в гостиной, пялясь в телевизор с выключенным звуком, рядом надрывался проигрыватель, вокруг была еще куча народа под кайфом, в спальне кто-то трахался, а мы не имели ни малейшего понятия, кто все эти люди. Понимаете?

Вспомнив, что и сам не раз, упившись вусмерть, бродил по подобным вечеринкам, обалделый, как Алиса в Зазеркалье, он кивнул.

– Однажды мы вот так сидели и смотрели шоу Боба Хоупа. Все были под кайфом и хохотали как ненормальные. Сидя перед ящиком чин чином, как мамаши и папаши. И вдруг меня осенило: вот, значит, для чего понадобилось воевать во Вьетнаме. Чтобы Боб Хоуп смог ликвидировать пропасть между поколениями. Вопрос лишь в том, чтобы все могли «дурь» достать.

– Но вы были слишком невинны для всего этого.

– Невинны? Нет, не в этом дело. Просто последние пятнадцать лет стали казаться мне какой-то гротескной игрой в «Монополию». Пауэрса на его У-2 сбили. Щелчок по носу. Негров в Сельме разогнали брандспойтами. Кучу народа в тюрягу посадили. В Миссисипи обстреляли участников марша протеста. А убийство Кеннеди? Вьетнам? Мартин Лютер Кинг? Студенческие забастовки, движение суфражисток и все прочее? А все ради того, чтобы кучка наколовшихся и накурившихся обалдуев могла сидеть перед ящиком и смотреть Боба Хоупа? Да пошли они все в задницу! Словом, я решила завязать.

– А как же Джефф?

Она пожала плечами:

– Он продолжает учиться. И неплохо. Через год заканчивает. Но только я сначала посмотрю на него, а уж потом решу, продолжать нам или нет.

– Скучаете без него?

– По ночам.

– А почему вы едете именно в Вегас? Вы там кого-нибудь знаете?

– Нет.

– Странное место для такой идеалистки, как вы.

– Вот как – по-вашему, я идеалистка? – Она засмеялась и закурила. – Возможно, так и есть. – Чуть помолчав, добавила: – Нет, дело тут не в идеалах – просто я давно хочу посмотреть этот город. Он настолько не похож на все остальные, что мне там может понравиться. Я ведь не играть еду. Попробую на работу устроиться.

– А что потом?

Оливия выпустила из ноздрей дым и пожала плечами. Тем временем они миновали придорожный щит:

ЛЭНДИ – 5 МИЛЬ

– Попробую начать новую жизнь, – произнесла она вдруг. – С наркотиками я завязала, а скоро и с этим покончу. – Она кивком указала на сигарету. – Перестану притворяться, будто моя жизнь еще не началась. Ведь процентов двадцать я уже прожила. Самые сливки слизнула.

– Вон, смотрите. Поворот на автостраду.

Он подкатил к обочине и остановился.

– Ну а вы? Что с вами будет?

Тщательно выбирая слова, он ответил:

– Посмотрим, как что повернется. Я еще не выбрал.

– Поосторожнее, – сказала она. – Не обижайтесь, но вы не в лучшей форме.

– Я не обижаюсь.

– Вот, возьмите. – Она протянула ему зажатый между пальцами пакетик из алюминиевой фольги.

Он взял пакетик и повертел его в руке, разглядывая. Яркий утренний свет отражался от фольги, ослепляя глаза сверкающими брызгами.

– Что это?

– Синтетический мескалин. Чистейший. Лучшее из всего, что на свете есть. – Чуть поколебавшись, она добавила: – Если хотите, можете его в унитаз спустить. От него вам может и хуже стать. Или наоборот. Бывали и такие случаи.

– Вы сами о них знаете?

Она горько улыбнулась:

– Нет.

– Сделаете мне одно одолжение? Если сможете.

– Если смогу.

– Позвоните мне на Рождество.

– Зачем?

– Вы для меня вроде книги, которую я не дочитал. Я хочу знать, что будет дальше. Позвоните за мой счет. Сейчас я вам запишу номер моего телефона.

Он порылся в кармане, вытащил авторучку, но девушка твердо сказала:

– Нет.

Он озадаченно приподнял голову и спросил с обидой:

– Но почему?

– Телефон, если понадобится, я и в справочнике разыщу. Но, возможно, будет лучше, если я этого не сделаю.

– Почему?

– Не знаю. Вы мне нравитесь, но… на вас как будто порчу навели. Я не могу этого объяснить. Мне кажется, что вы вот-вот какой-то безумный фортель отколете.

– Вы думаете, что я чокнутый, – услышал он свой голос словно со стороны. – Ну и катитесь к дьяволу.

Она вылезла из машины. Он перегнулся через сиденье.

– Оливия…

– Может, меня вовсе не так зовут.

– Может. Позвоните, пожалуйста.

– Вы только полегче с этой хренотой, – предупредила она, указывая на блестящий пакетик. – Вы ведь и без того в облаках витаете.

– До свидания. Берегите себя.

– Беречь себя? Это что-то новенькое. – Снова горькая улыбка. – До свидания, мистер Доус. Спасибо. Кстати, в постели с вами здорово было. Это без дураков. До свидания.

Она захлопнула дверцу, пересекла шоссе номер 7 и остановилась на обочине автострады. Подняла большой палец. Ни одна из машин не остановилась. Убедившись, что дорога свободна, он развернулся и, помигав на прощание фарами, дал газу. Увидел в зеркальце заднего вида, как она помахала вслед.

Вот дуреха, подумал он, качая головой. Надо же быть такой самонадеянной.

И все же, включая радиоприемник, он увидел, что рука его дрожит.

Вернувшись в город, он выехал на автомагистраль и понесся по ней со скоростью семьдесят миль в час. Проехал миль двести. Однажды чуть не выкинул пакетик из фольги в окошко. В следующую минуту с трудом удержался, чтобы не проглотить таблетку прямо сейчас. Кончилось тем, что он упрятал пакетик во внутренний карман.

Добравшись до дома, он почувствовал себя абсолютно вымотанным, вконец опустошенным. Проклятая автомагистраль за день заметно продвинулась; еще две недели – и прачечную придется сносить. Тяжелая техника уже подтягивалась. Три дня назад Том Грейнджер поведал ему об этом странным голосом, позвонив почти ночью. Что ж, он проведет там целый день, наблюдая, как будут рушить здание, где он столько проработал. Возможно, даже прихватит с собой пакет с обедом.

Брат Мэри, который жил в Джексонвилле, прислал ей письмо. Ему еще не было известно об их размолвке. Он рассеянно отложил конверт в кипу почты для Мэри, которую уже давно забывал переслать по ее новому адресу.

Он привычно поставил разогревать в духовку замороженный ужин и подумал, не выпить ли. Решил, что не стоит. Он хотел вспомнить сексуальный эпизод с Оливией, посмаковать его, перебрать в памяти все сладостные нюансы. Выпьешь – и красочные картинки расплывутся, приобретут аляповатые, размытые очертания кадров из какого-нибудь порнофильма низкого пошиба. Нет, так он вспоминать не хотел.

Однако, как ни старался, видения не оживали. Он не помнил ни упругой тяжести ее грудей, ни дурманящего аромата сосков. Сам половой акт, возникавшие при этом ощущения были приятнее, чем с Мэри. Внутри Оливия была потуже Мэри; однажды его член выскользнул из ее влагалища с таким хлопком, словно пробка из бутылки шампанского. Однако приятное чувство не возвращалось. Его вдруг остро потянуло поонанировать. Желание было столь сильным, что ему даже стало противно. И стыдно. А потом стало стыдно за то, что было стыдно. Он уселся ужинать. Да, Оливия, конечно, не ангел. Обычная потаскушка. Надо же – в Лас-Вегас ей надо! Вдруг он пожалел, что не смог посмотреть на себя со стороны опытным глазом Мальоре. Эта мысль доставила ему наибольшее отвращение.

Уже позже он все-таки напился, а около десяти его обуяло уже привычное желание позвонить Мэри. Вместо этого он, сидя прямо перед телевизором, занялся онанизмом и испытал бурный оргазм в тот самый миг, когда голос за кадром рекламного ролика уверял, что анацин – лучшее болеутоляющее средство в мире.