Текст книги "Книги Бахмана"
Автор книги: Стивен Кинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 83 страниц)
Без десяти четыре.
Он огляделся и почувствовал какое-то тоскливое удовлетворение от того, что он, один из немногих, полностью бодрствует и находится в полном сознании. Стало заметно светлее. Бейкер шагал впереди – он узнал Арта по трепещущей на ветру полосатой рубахе, – с ним рядом Макврайс. Взглянув налево, он с удивлением увидел Олсона, вышагивающего рядом с фургоном. Он был уверен, что одним из тех, кто получил билет глубокой ночью, был Олсон, и радовался, что ему не придется увидеть, как умирает Хэнк. Было слишком темно, и он не мог рассмотреть, как Олсон выглядит, но видел, что голова его болтается как у тряпичной куклы.
Перси, тот, чья мама появлялась на дороге дважды, шел теперь сзади рядом со Стеббинсом. Перси раскачивался на ходу, как моряк, только что сошедший на берег после долгого плавания. Гаррати отыскал также Гриббла, Харкнесса, Уаймена и Колли Паркера. Почти все его знакомые продолжали путь.
Он чуть ускорил шаг и нагнал Макврайса. Тот шел, опустив подбородок на грудь. Глаза его были полуоткрыты, но взгляд затуманенный и пустой. Из уголка рта тянулась тонкая струйка слюны, и в ней отражался трепетный перламутровый свет близящегося восхода. Гаррати завороженно рассматривал это удивительное явление. Ему не хотелось будить полудремлющего Макврайса. Пока ему вполне достаточно было находиться рядом с кем-то симпатичным ему, рядом с человеком, также пережившим эту ночь.
Они прошли мимо каменистого луга. Пять коров стояли с унылым видом возле ободранной изгороди, смотрели на Идущих и задумчиво жевали жвачку. С фермерского двора выбежала собачка и пронзительно залаяла. Солдаты взялись за ружья, чтобы немедленно пристрелить собаку, если она помешает кому-либо из Идущих, но она только бегала взад-вперед вдоль обочины, обозначая голосом с безопасного расстояния границы своих владений и бросая чужакам вызов.
По мере приближения рассвета Гаррати впадал в транс. Он не отрываясь наблюдал за тем, как светлеют небо и земля. Он видел, как белая полоса над линией горизонта становится светло-голубой, затем красной, наконец, золотой. Ночь еще не ушла, когда снова грохнули ружья, но Гаррати почти не слышал выстрелов. Красный краешек солнца показался над горизонтом, скрылся за пушистым облаком, затем свет яростно ударил в глаза. День обещал быть погожим, и Гаррати приветствовал его смутной мыслью: «Слава Богу, я смогу умереть при свете дня».
Послышался сонный птичий щебет. Они проходили теперь мимо другой фермы; бородатый мужчина отставил тележку, где лежали мотыги, грабли и мешки с семенами, и помахал Идущим.
Из тенистого леса доносилось хриплое карканье вороны. Первые лучи коснулись щек Гаррати, и он обрадовался теплу, улыбнулся и громко крикнул, что ему нужна фляга.
Макврайс неловко повернул голову, как собака, которую разбудили как раз в ту секунду, когда ей снилось, как она гоняет кошек, и огляделся. Глаза его были все еще мутными.
– Боже, день. День, Гаррати. Который час?
Гаррати взглянул на часы и с удивлением обнаружил, что уже без четверти пять. Он показал Макврайсу циферблат.
– А сколько миль? Не знаешь?
– Думаю, миль восемьдесят. И двадцать семь сошло. Четверть, Пит.
– Да. – Макврайс улыбнулся. – Это верно, ага.
– Верно, черт подери. Тебе лучше? – спросил Гаррати.
– На тыщу процентов.
– Мне тоже. Наверное, потому что светло.
– Боже мой, сегодня мы наверняка увидим людей. Ты читал ту статью про Долгую Прогулку в «Уорлдс уик»?
– Просмотрел, – ответил Гаррати. – Главным образом хотел увидеть свою фамилию в печати.
– Там сказано, что каждый год на Долгую Прогулку принимается ставок на два миллиарда долларов. Представляешь, два миллиарда!
Бейкер тоже стряхнул с себя дрему и присоединился к товарищам.
– У нас в школе была такая игра, – сказал он. – Все скидываются по четвертаку, а потом каждый вытягивает из шляпы бумажку с трехзначным числом. У кого оказывалось число, ближайшее к числу миль, пройденных Прогулкой, тот забирал все деньги.
– Олсон! – весело крикнул Макврайс. – Эй, брат, подумай только, какие деньги на тебя поставлены! На твою-то тощую задницу!
Измученным, невыразительным голосом Олсон посоветовал всем, кто поставил деньги на его тощую задницу, совершить непристойный акт и немедленно повторить его. Макврайс, Бейкер и Гаррати рассмеялись.
– Сегодня на дороге должно быть много симпатичных девчонок, – сказал Бейкер и подмигнул Гаррати.
– У меня с этим делом покончено, – ответил Гаррати. – Меня впереди ждет девушка. И я теперь буду паинькой.
– Ни мыслью, ни словом, ни делом не согрешу, – задумчиво произнес Макврайс.
Гаррати пожал плечами:
– Думай как хочешь.
– У тебя один шанс из ста, что ты не в последний раз помашешь сегодня своей девушке, – просто сказал Макврайс.
– Уже один из семидесяти трех.
– Тоже не так много.
Но хорошее настроение не изменяло Гаррати.
– У меня такое чувство, что я могу идти вечно, – сказал он мягко. Двое ходоков, услышав его, поморщились.
Они прошли мимо круглосуточной заправочной станции, и ночной дежурный вышел из будки, чтобы помахать им. Почти все Идущие помахали ему в ответ. Дежурный прокричал особое приветствие Уэйну, 94-му номеру.
– Гаррати, – тихо окликнул его Макврайс.
– Что?
– Я не могу перечислить всех, у кого билеты. А ты можешь?
– Нет.
– А Баркович?
– Нет. Он впереди. Перед Скраммом. Видишь?
Макврайс всмотрелся.
– А, да. По-моему, вижу.
– Стеббинс по-прежнему сзади.
– Я не удивлен. Интересный парень, правда?
– Да.
Они замолчали. Макврайс глубоко вздохнул, снял с плеча рюкзак, достал оттуда несколько миндальных печений, протянул одно Гаррати. Тот взял.
– Скорей бы все кончилось, – сказал он. – Так или иначе.
Они молча съели печенье.
– Наверное, мы уже прошли полпути до Олдтауна, – сказал Макврайс. – Прошли восемьдесят, и восемьдесят осталось. Как думаешь?
– Да, должно быть, так, – ответил Гаррати.
– Значит, дойдем только к ночи.
От слова «ночь» у Гаррати по коже поползли мурашки.
– Да, – сказал он. И вдруг резко спросил: – Пит, откуда у тебя этот шрам?
Макврайс непроизвольно дотронулся до шрама на щеке.
– Долгая история, – отмахнулся он.
Гаррати пристально посмотрел на него. Волосы его свалялись и спутались от грязи и пота. Измятая одежда висела мешком. Лицо побелело, глаза налились кровью, и под ними обозначились круги.
– Дерьмово выглядишь, – сказал он и вдруг от души рассмеялся.
Макврайс усмехнулся:
– Ты, Рей, тоже, честно говоря, не годишься для рекламы одеколона.
Они рассмеялись, и смеялись долго и истерично, обнимали друг друга, стараясь в то же время продвигаться вперед. Не самый плохой способ завершить эту ночь. Дело закончилось тем, что оба схлопотали по предупреждению. Тогда они умолкли, перестали смеяться и занялись главным делом дня.
Размышлять, подумал Гаррати. Вот главное дело дня. Размышлять в одиночестве, ибо не важно, будет рядом с тобой кто-нибудь в этот день или нет; в конечном итоге ты один. Казалось, мозгу необходимо преодолеть столько же миль, сколько отшагали ноги. Мысли приходят, и нет никакой возможности от них избавиться. Интересно было бы знать, о чем думал Сократ уже после того, как принял цикуту.
Вскоре после пяти они миновали первую в этот день группу зрителей: четверо маленьких мальчиков сидели, скрестив ноги по-индейски, на росистой траве около палатки. Один из них, неподвижный, как эскимос, был закутан в спальный мешок. Руки их равномерно двигались взад-вперед, как метрономы. Ни один из них не улыбался.
Вскоре дорога, по которой двигалась Прогулка, влилась в другую, более широкую, ровную, заасфальтированную дорогу, размеченную белыми линиями на три полосы движения. Идущие миновали придорожный ресторанчик и все как один засвистели и замахали руками трем молоденьким официанткам, сидевшим на ступеньках, – просто чтобы показать, что они еще не сломались. Лишь Колли Паркер отчасти сохранял серьезный вид.
– В пятницу вечером, – громко крикнул Колли. – Запомните: я у вас в пятницу вечером.
Гаррати подумал, что все они ведут себя как-то по-детски, но тем не менее приветливо помахал, а официантки, казалось, остались вполне довольны. На широкой дороге Идущие расположились немного просторнее, тем более что при появлении яркого утреннего солнца они постепенно приходили в себя от полудремы. Начиналось второе мая.
Гаррати снова заметил Барковича, и ему пришло в голову, что Баркович, возможно, избрал самую умную линию поведения: нет друзей – не о ком горевать.
Через несколько минут по Прогулке снова зашелестели разговоры; на этот раз затеяли играть в «тук-тук». Брюс Пастор, парень, который шел прямо перед Гаррати, повернулся к нему и сказал:
– Тук-тук, Гаррати.
– Кто там?
– Главный.
– Главный кто?
– Главный трахает матушку перед завтраком, – сообщил Брюс Пастор и захохотал во все горло. Гаррати хихикнул и передал шутку Макврайсу, тот – Олсону. Когда шутка обошла всех и вернулась. Главный трахал перед завтраком свою бабулю. В третий раз он трахал бедлингтон-терьера по кличке Шила, которая часто упоминалась в его пресс-релизах.
Гаррати все еще смеялся над третьим вариантом, когда заметил, что смех Макврайса стал ослабевать и быстро сошел на нет. Взгляд его застыл на деревянных лицах солдат, едущих в фургоне. Они, в свою очередь, равнодушно смотрели на него.
– По-твоему, это смешно? – вдруг взревел он. Крик его разорвал всеобщий смех, и настала тишина. Лицо Макврайса потемнело из-за прилива крови к голове. Только шрам оставался контрастно белым, резким, как восклицательный знак, и Гаррати со страхом подумал, что у Макврайса инсульт.
– Главный трахает себя самого, вот что я думаю! – хрипел Макврайс. – А вы, наверное, друг друга трахаете. Смешно, а? Нет, разве не смешно, вы, уроды гребаные! По-моему, так очень СМЕШНО, или я не прав?
Другие участники Прогулки с тревогой посмотрели на Макврайса, затем равнодушно отвернулись.
Вдруг Макврайс бегом бросился к фургону. Двое из троих солдат взяли ружья на изготовку, но Макврайс резко остановился и потряс над головой кулаками, как сошедший с ума дирижер.
– Выходите сюда! Бросайте ружья и выходите! Я покажу вам, что на самом деле смешно!
– Предупреждение, – произнес один из них совершенно спокойным голосом. – Предупреждение шестьдесят первому. Второе предупреждение.
О Боже, тупо сказал про себя Гаррати. Он получит билет, он уже близко… он подошел к ним так близко… Сейчас он улетит от нас, как Фрики Д’Аллессио.
Макврайс побежал вперед, нагнал фургон, остановился и плюнул на его борт. Стекающая слюна оставляла влажный след на запыленном борту.
– Идите же! – вопил Макврайс. – Идите ко мне сюда! Подходите по одному или все сразу, мне плевать!
– Предупреждение! Третье предупреждение шестьдесят первому, последнее!
– Начхать мне на ваши предупреждения!
Внезапно Гаррати повернулся и кинулся назад, не понимая, что он делает. Тут же он схлопотал предупреждение. И только какая-то дальняя часть его сознания восприняла это. Солдаты уже прицелились в Макврайса. Гаррати схватил его за предплечье.
– Пошли.
– Иди отсюда, Рей. Я буду драться с ними.
Гаррати наотмашь ударил Макврайса по щеке.
– Тебя сейчас убьют, придурок.
Стеббинс прошел мимо.
Макврайс взглянул на Гаррати так, как будто бы впервые узнал его. Тут же сам Гаррати получил третье предупреждение, и он знал, что от билета Макврайса отделяют считанные секунды.
– Иди к черту, – раздался мертвый, невыразительный голос Макврайса. Но сам он пошел вперед.
Гаррати шел рядом с ним.
– Я думал, ты сейчас получишь билет, – сказал он.
– Но не получил, спасибо мушкетеру, – мрачно ответил Макврайс, дотрагиваясь до шрама. – Елки-палки, мы все получим.
– Кто-то должен победить. Возможно, один из нас.
– Вранье, – возразил Макврайс. Голос его дрожал. – Никаких победителей, никакого Приза. Последнего отведут в какой-нибудь сарай и там пристрелят.
– Да хватит тебе пороть чушь! – в ярости заорал Гаррати. – Ты же сам не понимаешь, о чем бол…
– Проиграют все, – перебил его Макврайс. Глаза его, как два дракона, укрылись в пещерах глазниц и выглядывали оттуда.
Гаррати и Макврайс шли теперь одни, прочие Идущие решили – по крайней мере пока – держаться подальше. Макврайс опасен, и Гаррати, у которого три предупреждения, – тоже, ведь Гаррати пренебрег собственными интересами, когда бросился назад на выручку к Макврайсу. Если бы не он, Макврайс скорее всего стал бы двадцать восьмым.
– Проиграют все, – повторил Макврайс. – Уж ты мне поверь.
Они прошли по бетонному мосту над железнодорожной колеей. На другой стороне их поджидал плакат: ОТКРЫТИЕ СЕЗОНА 5 ИЮНЯ.
Предупреждение Олсону.
Гаррати почувствовал, как ему на плечо опустилась чья-то рука. Он обернулся. Это был Стеббинс.
– Твой друг что-то резко обозлился на Главного, – заметил он.
Макврайс вроде бы ничего не слышал.
– Похоже, да, – согласился Гаррати. – У меня самого была минута, когда мне хотелось пригласить Главного на чашку чая.
– Посмотри назад.
Гаррати посмотрел. К ним подъехал второй автофургон, за ним тут же пристроился выруливший с примыкающей дороги третий.
– Главный едет, – пояснил Стеббинс. – Сейчас все будут радостно кричать. – Он улыбнулся и стал чем-то похож на ящерицу. – Они еще не возненавидели его как следует. Не успели. Они только думают, что ненавидят его. Они думают, что уже побывали в аду. Но подожди до вечера. Подожди до завтра.
Гаррати с опаской взглянул на Стеббинса:
– А что, если они начнут свистеть и ругаться, швырять в него флягами и все такое прочее?
– Ты собираешься свистеть, ругаться и швырять фляги?
– Нет.
– И никто не собирается. Сам увидишь.
– Стеббинс!
Стеббинс поднял брови.
– Ведь ты веришь, что победишь?
– Да, – спокойно ответил Стеббинс. – Я вполне уверен. – Он снова занял привычное положение.
В 5:25 билет получил Янник. А в 5:30, как и предсказывал Стеббинс, явился Главный.
Когда его джип показался на вершине холма за спинами Идущих, в группе поднялся нарастающий шум. Затем джип протащился мимо них по обочине. Главный стоял в полный рост. Как и прежде, рука его застыла в приветственном жесте. Необъяснимое чувство гордости холодило грудь Гаррати.
Главного приветствовали не все. Колли Паркер сплюнул на землю. Баркович показал Главному нос. Макврайс лишь посмотрел на Главного; губы его беззвучно шевелились. Олсон, казалось, вообще ничего не замечал; он не отрываясь глядел себе под ноги.
Гаррати выкрикнул приветствие. Так же поступили и Перси Как-его-там, и Харкнесс, который решил написать книгу, и Уаймен, и Арт Бейкер, и Абрахам, и Следж, только что схлопотавший второе предупреждение.
Главный обогнал их и исчез из виду. Гаррати почувствовал легкий стыд за свое поведение. Как бы то ни было, он зря потратил энергию.
Вскоре они прошли мимо магазина подержанных автомобилей, где их приветствовал оркестр из двадцати одного клаксона. Голос, прогремевший над трепещущими на ветру флажками, проинформировал Идущих – а также зрителей – о том, что «додж» Макларена является рекордсменом по количеству продаж. Гаррати нашел всю эту сцену несколько обескураживающей.
– Тебе получше? – неуверенно спросил он у Макврайса.
– Конечно, – ответил тот. – Все отлично. Я буду идти и смотреть, как они будут падать один за другим. Это же здорово. Я прикинул в уме – в школе у меня всегда было все в порядке с математикой, – и у меня получилось, что при таких темпах мы должны пройти по крайней мере триста двадцать миль. Это даже не рекорд Прогулки.
– Пит, если тебе угодно разговаривать на такие темы, может быть, ты отойдешь подальше? – сказал ему Бейкер. Он впервые был сильно раздражен.
– Прошу прощения, мамочка, – огрызнулся Макврайс, но тем не менее умолк.
Солнце поднималось все выше. Гаррати расстегнул куртку. Затем снял ее и перебросил через плечо. Ни подъемов, ни спусков на этом участке пути не было. Время от времени Идущим попадались жилые домики, придорожные лавки, фермы. Ночью их путь пролегал преимущественно мимо сосновых лесов, сейчас же им все чаще попадались небольшие ранчо и автозаправочные станции. Очень на многих ранчо можно было разглядеть таблички ПРОДАЕТСЯ. Дважды Гаррати видел в окнах домов одну и ту же надпись: МОЙ СЫН СЛОЖИЛ ГОЛОВУ ВО ВЗВОДЕ.
– Где же океан? – спросил у Гаррати Колли Паркер. – Похоже на мой родной Иллинойс.
– Иди и не останавливайся, – посоветовал ему Гаррати. Он опять думал о Джен и о Фрипорте. Фрипорт расположен на берегу океана. – Океан впереди. До него примерно сто восемь миль к югу.
– Чтоб его, – бросил Колли Паркер. – Какой дерьмовый штат.
Паркер – мускулистый парень в спортивной майке. И взгляд у него настолько наглый, что даже целая ночь в пути не погасила его.
– Сплошь эти хреновы деревья! В этом дерьмовом штате есть хоть один нормальный город?
– Знаешь, мы здесь все чудаки, – ответил Гаррати. – Мы почему-то предпочитаем вдыхать чистый воздух, а не смог.
– Козел ты! В Джолиете нет никакого смога, – яростно выкрикнул Колли Паркер. – Что ты мне мозги пудришь?
– Смога нет, зато воздух горячий, – парировал Гаррати. Он тоже рассердился.
– Будь мы в моем штате, я б тебе яйца оборвал.
– Ша, ребята, – сказал Макврайс. Он полностью пришел в себя, и к нему возвратилась его прежняя ироничная манера. – Уладили бы вы ваш спор по-джентльменски, а? Тот, кому первому прострелят голову, ставит другому пиво.
– Терпеть не могу пиво, – машинально откликнулся Гаррати.
Паркер хохотнул и отошел со словами:
– Ну и придурок!
– У него едет крыша, – сказал Макврайс. – У всех с утра едет крыша. Даже у меня. А день будет славный. Ты согласен, Олсон?
Олсон не ответил.
– Олсон тоже тронулся, – доверительно сообщил Макврайс Гаррати. – Олсон! Эй, Хэнк!
– Может, оставишь его в покое? – вмешался Бейкер.
– Эй, Хэнк! – Макврайс повысил голос, игнорируя Бейкера. – Хочешь прогуляться?
– Пошел к черту, – пробормотал Олсон.
– Что?! – весело крикнул ему Макврайс. – Язык-то шевелится, брат!
– К черту! К черту! – выкрикнул Олсон. – Иди к черту!
Он снова опустил взгляд на дорогу, а Макврайс оставил попытки расшевелить его… если только он хотел его расшевелить.
Гаррати думал о словах Паркера. Паркер – сволочь. Паркер – дешевый ковбой, крутой парень, герой субботних вечеринок. Супермен в кожаной куртке. Ну что он знает о Мэне? Он, Гаррати, прожил в Мэне всю жизнь, в городке под названием Портервилл, к западу от Фрипорта. Население 970 человек, вместо настоящих светофоров – мигалки. А что с того? А что такого особенного есть в Джолиете, штат Иллинойс?
Отец Гаррати любил повторять, что Портервилл – это единственный город в округе, где могил больше, чем жителей. Но все равно Портервилл – чистый город. Да, высокий уровень безработицы, автомобили ржавеют, и разврата там хватает, и тем не менее Портервилл – чистый город. Чистый, хотя по средам в Фермерском клубе играют (в прошлый раз высшей ставкой была индейка весом в двадцать фунтов плюс двадцать долларов). Чистый и тихий. К чему тут можно придраться?
Он обиженно взглянул в сторону Паркера. Ничего-то этот Паркер не понял. Знает только свой Джолиет, знает какую-нибудь вшивую кондитерскую да мельницу. Ну и пусть подавится.
Он снова стал думать о Джен. Она нужна ему. «Я люблю тебя, Джен», – думал он. Он не тупица, он знает, что за последние сутки она стала значить для него больше, чем значила на самом деле. Она стала его личным символом жизни. Щитом, прикрывающим от внезапной смерти, от пуль, летящих с автофургона. Его все больше тянуло к ней, потому что она стала символом того времени, когда его шкура принадлежала ему.
Без четверти шесть утра. Гаррати взглянул вбок, на группу машущих руками домохозяек, собравшихся у перекрестка, – мозговой центр некоего неизвестного селения. Одна из женщин была одета в облегающие слаксы и еще более облегающий свитер. Лицо ее было совершенно спокойно. Она махала Идущим, и три золотых браслета бренчали на ее правом запястье. Гаррати машинально помахал в ответ. Он все еще думал о Джен. Джен приехала из Коннектикута, она всегда подтянута и уверена в себе, у нее длинные светлые волосы, и она практически всегда носит туфли без каблуков. Потому, наверное, что она такая высокая. Он познакомился с ней в школе. Отношения развивались медленно, но наконец он влюбился по-настоящему. Господи, как же он влюбился!
– Гаррати!
– А-а?
Харкнесс. Очень сосредоточенный.
– Послушай, у меня начинаются судороги в ногах. Не знаю, сколько я еще смогу пройти.
В глазах у Харкнесса Гаррати прочел мольбу, как будто Гаррати был в состоянии чем-то помочь. А он не знал, что сказать. Голос Джен, ее смех, ее светло-коричневый свитер, ее клюквенно-красные брюки, спуск на санках ее младшего брата (когда она затолкала горсть снега ему за шиворот)… Вот это – жизнь. А Харкнесс – это смерть. Гаррати уже ощутил ее запах.
– Ничем не могу помочь, – сказал он. – Тебе придется выплывать самому.
На лице Харкнесса отразился панический ужас, потом лицо его помрачнело. Он остановился и стащил с ноги туфлю.
– Предупреждение! Предупреждение сорок девятому!
Харкнесс массировал стопу. Гаррати повернулся и пошел спиной вперед, не спуская с него глаз. Два маленьких мальчика в майках Малой бейсбольной лиги тоже пялились на него; у каждого на руле велосипеда висела пара бейсбольных перчаток.
– Предупреждение! Второе предупреждение сорок девятому!
Харкнесс поднялся и захромал вперед в одной туфле, держа вторую в руке. Его здоровая нога подгибалась под тяжестью дополнительного веса. Он выронил туфлю, нагнулся за ней, поднял, попытался перебросить в другую руку и опять выронил. Подбирая ее, он получил третье предупреждение.
Обычно румяное лицо Харкнесса теперь пылало вовсю. Рот его был приоткрыт, и губы сложились в большую влажную букву «О». Гаррати вдруг понял, что успел привязаться к Харкнессу. «Давай же, – говорил он про себя, – жми, Харкнесс, ты можешь».
Харкнесс захромал активнее. Мальчишки в майках Малой лиги вскочили на велосипеды и поехали по обочине, внимательно разглядывая Харкнесса. Гаррати отвернулся, не желая больше наблюдать за ним. Теперь он смотрел вперед и вспоминал, как здорово было целовать Джен, трогать ее упругую грудь.
Справа медленно надвигался корпус авторемонтной станции. Перед ним стоял запыленный помятый пикап, в кузове которого сидели двое мужчин и пили пиво. У поворота к станции на столбе висел почтовый ящик; его открытая щель была похожа на человеческий рот. Где-то заливалась хриплым лаем невидимая собака.
Дула карабинов, обычно направленные вверх, опустились и отыскали среди Идущих Харкнесса.
Наступила долгая, жуткая минута молчания, затем дула опять поднялись. Все по правилам, все как в книге. Опять опустились. Гаррати слышал учащенное, напряженное дыхание Харкнесса.
Мальчишки в бейсбольных майках по-прежнему держались рядом.
– Пошли отсюда! – вдруг рявкнул Бейкер. – Не надо вам этого видеть. Кыш!
Мальчуганы с отстраненным любопытством взглянули на Бейкера и поехали дальше. На Бейкера они смотрели как на какую-то диковинную рыбу. У одного из них, большеглазого, остроголового, коротко стриженного малыша, к рулю велосипеда был приделан пластмассовый рожок для подачи звукового сигнала. Парнишка дал гудок и осклабился. Оказалось, что во рту у него пластинка, которая тут же ослепительно сверкнула на солнце.
Дула карабинов снова опустились. Своеобразный ритуальный танец. Харкнесс шел по самой кромке дороги. В голове у Гаррати пронесся безумный вопрос: ты читал недавно какие-нибудь хорошие книги? Они же сейчас пристрелят тебя. Стоит чуть-чуть отстать…
Вечность.
Стылая пустота.
Дула двинулись вверх.
Гаррати смотрел на часы. Секундная стрелка обошла циферблат раз, другой, третий. Харкнесс поравнялся с ним, обогнал. Суровое, сосредоточенное лицо. Взгляд направлен вперед. Зрачки сузились настолько, что превратились в точки. Губы слегка посинели, еще недавно красное лицо приобрело кремовый оттенок, и только на щеках остались пятна румянца. Но он уже не щадил больную ногу. Хромота почти прошла. Нога в одном носке мерно шлепала по асфальту. Гаррати подумал: как долго можно идти без обуви?
Тем не менее от сердца у него отлегло, и он услышал, что Бейкер облегченно вздохнул. Очень глупо. Чем раньше остановится Харкнесс, тем скорее сможет остановиться он сам. Простая правда Прогулки. Логика. Но была здесь и более глубокая, более истинная логика. Харкнесс принадлежит к группе Гаррати, он частица его клана. Часть магического круга, в который входит и Гаррати. Если одна часть крута сломается, это будет означать, что сломаться может любая его часть.
Мальчишки в майках Малой лиги проехали рядом с ходоками мили две, затем потеряли к ним интерес и повернули назад. К лучшему, подумал Гаррати. Неприятно было, когда они таращились на Бейкера, как на зверя в зоопарке. Пусть лучше они не узнают правды о смерти Идущих. Гаррати смотрел на них, пока они не скрылись.
А Харкнесс шел впереди, он был теперь единоличным лидером. Шел он очень быстро, почти бежал. И не смотрел по сторонам. Гаррати захотелось знать, о чем он думает.
Глава 7
Мне нравится думать, что я занятный парень. Знакомые считают меня шизофреником лишь потому, что в обычной жизни я совсем не такой, каким предстаю на экране. Николас Парсонс «Распродажа века» (британский вариант)
Скрамм, 85-й номер, заинтересовал Гаррати не блестящим интеллектом, так как не был особенно умен. Гаррати привлекало не его луноподобное лицо, не стрижка под ежик, не могучее телосложение – Скрамм напоминал громадного лося. Он заинтересовал Гаррати тем, что был женат.
– Правда? – в третий раз переспросил Гаррати. Он никак не мог поверить, что Скрамм не вешает ему лапшу. – Ты действительно женат?
– Ага. – Скрамм поднял голову и с наслаждением посмотрел на восходящее солнце. – Я ушел из школы в четырнадцать лет. Мне не было смысла учиться дальше. Я особых хлопот не доставлял, просто учеба не шла. А наш учитель истории как-то прочитал нам статью о том, что школы в стране переполнены. И я решил освободить место для кого-нибудь поспособнее и заняться бизнесом. И вообще я хотел жениться на Кэти.
– Ты в каком возрасте женился? – спросил Гаррати. Скрамм интересовал его все больше и больше. Они проходили сейчас по очередному городку, и вдоль дороги стояли зрители с плакатами, но Гаррати едва замечал их. Все эти люди теперь существовали в другом мире, они уже не имели к нему никакого отношения. Как будто толстая стеклянная стена отделяла их от него.
– Мне было пятнадцать, – сказал Скрамм и почесал подбородок, отливающий синевой из-за щетины.
– Тебя не пытались отговорить?
– Был у нас в школе воспитатель, он долго мне долдонил, что надо остаться в школе, если я не хочу всю жизнь быть землекопом, но в конце концов у него нашлись более важные дела, и он от меня отцепился. Наверное, можно сказать, что мне дали свободу выбора. А землекопы тоже нужны, верно? – Он приветливо помахал рукой нескольким девчонкам, которые исступленно приветствовали Идущих. Ветер задирал их плиссированные юбки, открывая исцарапанные коленки. – В общем, землекопом я так и не стал. В жизни ни одной ямы не выкопал. Устроился на работу в Финиксе, на фабрику постельного белья. Три доллара в час. Мы с Кэти – счастливые люди. – Скрамм улыбнулся. – Бывает, сидим мы у телевизора, и вдруг Кэт обнимает меня и говорит: «Счастливые мы с тобой, солнышко». Славная она.
– А дети у вас есть? – спросил Гаррати, чувствуя, что втягивается в совершенно нелепый разговор.
– Ну, Кэти сейчас беременна. Она говорила сначала, что надо подождать, пока мы не накопим достаточно денег, чтобы оплатить акушера. Когда у нас на счету было семьсот, она сказала – давай. Забеременела сразу. – Скрамм посмотрел в глаза Гаррати. – Мой сын пойдет в колледж. Говорят, у таких дураков, как я, умных детей не бывает, но у Кэти ума хватает на двоих. Кэти окончила школу. Это я ее заставил. Занималась на вечернем отделении. И мой ребенок будет учиться столько, сколько захочет.
Гаррати молчал. Он не мог придумать, что сказать. Макврайс отошел в сторону и оживленно беседовал о чем-то с Олсоном. Бейкер играл с Абрахамом в словесную игру под названием «Привидение». Где Харкнесс – неизвестно. Во всяком случае, он ушел далеко. Да и Скрамм тоже. Скрамм слишком далеко зашел. Эх, Скрамм, по-моему, ты совершил ошибку. Твоя жена, Скрамм, беременна, но это не дает тебе здесь никакого преимущества. Семь сотен в банке? Трехзначной суммы недостаточно, Скрамм. И ни одна компания в мире не станет страховать участника Долгой Прогулки.
У обочины стоял человек в клетчатом пиджаке и отчаянно размахивал соломенной шляпой с гибкими полями; Гаррати смотрел сквозь него.
– Скрамм, что будет, если ты заработаешь билет? – осторожно спросил он.
Скрамм мягко улыбнулся:
– Со мной этого не произойдет. Я чувствую себя так, словно готов идти целую вечность. Знаешь, я захотел участвовать в Долгой Прогулке еще в том возрасте, когда впервые чего-то сознательно захотел. Две недели назад я прошел восемьдесят миль и даже не вспотел.
– Но, допустим, что-нибудь случится…
Скрамм только усмехнулся.
– Сколько лет Кэти?
– Она примерно на год старше меня. Ей почти восемнадцать. Сейчас ее родичи с ней в Финиксе.
Гаррати решил, что родичи Кэти Скрамм знают что-то такое, о чем Скрамм не догадывается.
– Наверное, ты ее очень любишь, – сказал он с легкой грустью.
Скрамм улыбнулся, обнажив те немногие упрямые зубы, которым удалось дожить до этого дня.
– С тех пор как я на ней женился, я вообще не смотрел на других девушек. Кэти славная.
– И все-таки ты пошел.
Скрамм рассмеялся.
– А разве идти не здорово?
– Для Харкнесса – точно нет, – мрачно произнес Гаррати. – Спроси у него, приятно ли ему идти.
– Ты не просчитываешь последствия, – сказал вклинившийся между Гаррати и Скраммом Пирсон. – Ты можешь проиграть. Ты должен признать, что ты можешь проиграть.
– Перед началом Прогулки я считался фаворитом в Лас-Вегасе, – возразил Скрамм. – У меня самые высокие ставки.
– Это точно, – хмуро подтвердил Пирсон. – И ты в хорошей форме, это сразу видно. – Сам Пирсон, отшагав ночь, побледнел и осунулся. Без всякого интереса он смотрел на людей, толпившихся на стоянке возле универмага, мимо которого они проходили. – Все, кто стартовал не в форме, уже умерли или умирают. Но семьдесят два человека еще идут.
– Да, но… – Скрамм задумался; его лоб прорезала глубокая морщина. Гаррати почудилось, что он слышит, как работает мыслительный механизм Скрамма: медленно, туго, но необратимо, как смерть, и неотвратимо, как уплата налогов. В этом Гаррати чувствовал что-то жуткое.
– Я не хочу вас обидеть, – продолжал Скрамм. – Вы хорошие ребята. Но вы пришли сюда не с мыслями о победе и о Призе. Здесь многие сами не знают почему пошли. Возьмите хоть этого Барковича. Он пошел не затем, чтобы получить Приз. Он пошел для того, чтобы посмотреть, как умирают другие. Он этим живет. Как только кто-то получает билет, у него прибавляется сил. Но этого недостаточно. Он засохнет, как лист на ветке.
