Текст книги "Открытый научный семинар: Феномен человека в его эволюции и динамике. 2005-2011 (СИ)"

Автор книги: Сергей Хоружий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 90 страниц)

Хоружий С.С.: Спасибо. Я должен сказать, что в число отличий православной духовной практики от дальневосточных всегда входило условие, что чисто соматические, натуралистические моменты в православии никогда не наделялись каким-то автономным духовным толкованием. Они всегда рассматривались только как подчиненные моменты, соустроенные со всеми другими, которые можно условно называть моментами нравственно-волевого характера, личностного характера, этико-эмоционального характера. Личностный – это, пожалуй, такой объединяющий термин для всего ненатуралистического. Все эти эффекты в православии всегда истолковывались как доброкачественные или не доброкачественные только по своему соотнесению с личностной сферой, со сферой личностного бытия-общения, а не сами по себе.

Ульянов О.Г.: Здесь просто замечательное у нас такое с вами движение противосолонь. Уже дискуссия показала, насколько тема оказалась многоаспектной, и я понимаю, конечно, предостережения Сергея Сергеевича, связанные с архаизацией и мифологизацией, которые мне волей-неволей пришлось затронуть. Тем не менее, мы с вами видим, что мы возвращаемся, как правильно совершенно отметил Олег Игоревич, к нулевой точке, к нулевой позиции человеческой. Давайте обратим внимание на то, что в исихазме впервые было включено в единое целое телесное начало, и впервые был сделан на нем акцент. Там умерщвления плоти для того, чтобы соединяться с Божеством, отнюдь нет. Непонимание этого приводит к ошибочности некоторых рассуждений, которыми по инерции еще иногда руководствуются. Григорий Палама указал, что части тела человеческого суть, действительно, части, соприсущные с Божеством. Здесь ни в коем случае нельзя буквально об этом говорить. В антропологии исихазма телесное начало, телесную часть нужно было не умерщвлять, категорически нам говорили учители исихазма, а надо преображать. Плоть должна быть преображена, необходимо обрести этого внутреннего человека, снять оковы с внутреннего человека, чтобы привести его от зла к добру, от мрака к свету. Опять – движение, опять эти полюса приводят от левого к правому. Это очень характерный момент, связанный опять с движением. И этот путь строится по вертикали. Но, тем не менее, это важнейшее, по-моему, начало, и акцент на телесности в молитве, на мой взгляд, очень существен.

Может быть, был сделан слишком большой акцент на предшествующих практиках, но в исихазме понимали прекрасно меру. Отцы совершенно прекрасно понимали, что был предшествующий опыт человека, что ранее, в античности как-то делался на этом акцент. Другое дело, что по мере развития домостроительства уже по-своему все это было осмыслено в исихазме. Поэтому, чтобы показать, что все-таки принималось к осмыслению, мне показалось необходимым остановиться именно на этой части. Вот опасения, которые здесь у нас с вами прозвучали, связаны с некоторой физиологичностью. На самом деле, вы совершенно правы, говоря о том, что есть эта возможность уклонения, Боже упаси, скажем, в акупунктуру. Если говорить о восточных практиках, то различие уже в том было, что ведь речь всегда идет на первом плане, я подчеркиваю, о молитве, о собеседовании души с Богом. А там речь идет уже о чисто физиологическом воздействии. Равным образом, помимо ноздревой техники, например, предлагаются техники развития, это тоже в физиологическом русле лежит. Делая нагрузку на левую руку, вы развиваете правое полушарие, это то, о чем мы говорили. Я об этом тоже сказал, у меня есть это в тезисах.

Надо и то учесть, что не всегда отцы исихазма непосредственно описывали всю традицию. Ближайший ученик Григория Паламы сказал, что его учили исихасты на Афоне разграничивать правое и левое, и даже в цвете. У нас здесь прозвучало, очень хорошо сказал Олег Игоревич, что это потенция пространства цветового. Отличать белое от красного. Действительно, различение контраста цвета, оно тоже имеет цветовую окрашенность, и надо заниматься цветовой палитрой в этом разграничении. Точно так же, есть спектр в солнечном свете, чего мы в предыдущем попытались коснуться. Действительно, есть белый цвет, и он включает в себя большую цветовую палитру. И здесь какие еще возникают соображения? Что накладывается знамение, естественно, только правой рукой, благословение дается только правой рукой, и в этом есть ниспослание благодати. Т. е. благодать и призывается и ниспосылается правой рукой, к себе призывается и от себя отсылается. И в этом отношении, я обращаю внимание, что Сын сидит одесную. Само Божество, первоначало, это первый образ – он слева находится, потом находится одесную. Подразумевается, что это первоначало слева. Отсюда идет благословение по правой стороне, правой рукой, не исключая и перихорисиса внутри самого Божества. В практике исихастов всегда говорилось, что обязательна обращенность к свету, приобщение к свету во время многочасовой молитвы. Молитва начинается ночью, и самая важная часть молитвы, как и в монастыре самая важная часть начала литургии, происходит в момент восхода солнца. И далее, по восходе солнца подвижник вне монастыря находится, вне храмового пространства, солнце двигается вокруг себя, а он рисует круг, фактически образует во время движения, во время молитвы круг, совершая свою молитву. Совершенно верно сказано, что в храме этот круг происходит, это нельзя исключать, это, по-моему, является определяющим, исходным, как правильно заметил Олег Игоревич. Эта позиция, она прежде всего кодифицирована была в уставной службе. И далее можно говорить уже о том, как часто это находит проявление в молитвенной практике вне какого-то архитектурного пространства. Связь со светом в молитве есть в сочинениях исихазма.

Последнее замечание, которое было высказано, касалось связи образа с именем. Тут затрагивается сама квинтэссенция пути исихазма. Не случайно это связано было с Афонским движением. Как предложил взглянуть Олег Игоревич, действительно, и образ имеет некий свой смысл, наделяя именем, будучи связан с именем. Здесь опять-таки имя, оно вновь в рамках данной темы приводит к дихотомии правого и левого, потому что имя тоже имеет свое начало, оно делится даже во время наложения крестного знамения, оно градуируется в исихасской практике, согласно крестному знамению. Т. е. положить справа налево, это то, что присуще. Я говорил о том, что нельзя в доклад все вместить. Больше должны быть не культурологические, не филологические изыскания, а должно быть, прежде всего, исследование в практике богослужебной. Конечно, здесь исихазм вмещал в себя эту традицию, выкристаллизовывал, впитывал, высушивал. Помните, как говорил Григорий Синаит, чтобы иметь внутреннего человека, я должен выжать из себя воду. Здесь – учение о том, как взять и выжать воду, высушить себя до внутреннего человека.

В теле человека заключается встреча двух воль, два пути происходит. Воля есть человека, она должна быть устремлена ввысь, и воля есть Божественная, которая нисходит к человеку. Что происходит в антропосе? Встреча двух воль. Встреча для одних, а для других – переход в прах земли. Конечный путь или наоборот начало пути, вот это человек, как движение. Молитвенная практика и построена на том, чтобы у тебя было взаимопроникновение, вот это перехождение внутри человека двух воль. Воля должна быть та, которая была изначально присуща, послана волей Божественной каждой твари. Не личное хотение, хотение не является внутренней волей, не принадлежит нашему внутреннему человеку, оно – страстное начало, внешняя физиологическая часть. Это хотение, но это не воля. Невозможно развить волю, вы развиваете хотение, потакая своим страстям. Воля и встреча, местом встречи является сердце. Вот где все происходит, а сердце у нас слева. Мы так устроены, может, мы этого не осмысливаем, но у нас сердце в левой половине тела. Мы же говорим о человеке, и мы никогда не скажем: где у вас сердце? Справа или слева?

Хоружий С.С.: Ну что ж, мне кажется, участники своими репликами дали повод докладчику прояснить и дополнить основную часть. Наверное, мы можем на этом завершить заседание. Спасибо.

10.05.06 Постовалова В.И. Исихазм в творческом осмыслении А.Ф. Лосева (Монаха Андроника)

Исихазм – это молитвенная жизнь… и в то же самое время святотаинственная литургическая жизнь, когда после очищения от страстей человек получает глубокий опыт и вкус, видение славы и благодати Божией…[1][1]
  Работа выполнена при поддержке РГНФ. Проект «Философия языка в России: 1905–2005». В работе сохранены написания цитируемых источников. Курсив принадлежит автору статьи.


[Закрыть]

“Практика исихии” определяет образ жизни человека – христианина, подвижника, монаха – который посредством умно-сердечной молитвы достигает и переживает живое общение с Богом и который в благодатном опыте этого единения с Богом в Церкви переживает свое личное “обожение” как начало преображения и других людей, и всего мира.

Епископ Афанасий (Евтич)[2][2]
  Афанасий (Евтич), еп. “Приступит человек, и сердце глубоко” // Афанасий (Евтич), еп. Афанасий (Евтич). Хлеб богословия. – М., 2004. – С. 55. Он же. Пролегомены к исихастской гносеологии // Богословские труды. – М., 2005. № 40. – С. 74.


[Закрыть]

Скажу по секрету, я христианин. Для меня величайшее достижение в смысле христианского подвига – исихазм… Человек становится… Богом, но не по существу, что было бы кощунством, а по благодати… Исихасты называют такое состояние божественным светом… Я понимаю свет мистически как познание и созерцание, и жизнь в этом знании…

Здесь мы должны раз навсегда расстаться со всяким натурализмом… поджидающим нас со своим арканом, как только мы выйдем из ворот нашего диалектического монастыря.

А.Ф. Лосев[3][3]
  Бибихин В.В. Алексей Федорович Лосев. Сергей Сергеевич Аверинцев. М., 2004. – С. 171; Лосев А.Ф. Личность и Абсолют. – М., 1999. – С. 254, 385.


[Закрыть]

Творческий путь А.Ф. Лосева, выдающегося православного мыслителя, философа и ученого-энциклопедиста нашего времени, знаменует собой переход русской религиозно-философской мысли к созиданию философии синергии и персонализма, развиваемой в русле осмысления традиций исихазма как наиболее глубокого и полного выражения православной духовности.

1. Исихазм и его лики

Под исихазмом (от греч. ‘ησυχία – покой, безмолвие) понимается прежде всего особая мистико-аскетическая практика православного подвижничества, основу которой составляет πρâξις νοερά – умное (мысленное) делание сокровенного сердца человека, включающее два тесно связанных момента – внимание, или трезвение (хранение ума), и непрестанную (обычно Иисусову) молитву. При более широком понимании исихазмом может именоваться целостный путь христианского подвижника в единстве основных форм его жизни – деятельной (аскетическая борьба с грехом и страстями) и созерцательной и даже – все «православное аскетическое подвижничество в его многовековой истории»[4][4]
  Дунаев А.Г. Предисловие к греко-латинским разделам // Исихазм: Аннотированная библиография. Под общей и научной ред. С.С. Хоружего. – М., 2004. – С. 100.


[Закрыть].

Иногда под исихазмом понимают жизнь «личности в Церкви» в единстве мистико-аскетической и соборно-литургической форм церковной жизни[5][5]
  Афанасий (Евтич), еп. Пролегомены к исихастской гносеологии. – С. 78.


[Закрыть] и само «учение о духовной жизни в Православной Церкви»[6][6]
  Петр (Пиголь), игумен. Преподобный Григорий Синаит и его духовные преемники. – М., 1999. – С. 23.


[Закрыть]. Наконец, этим именем называют практику умной молитвы в ее богословском истолковании и обосновании у св. Григория Паламы[7][7]
  Дунаев А.Г. Ук. соч. – С. 100.


[Закрыть], а также религиозно-духовное и богословско-философское течение паламизма в целом[8][8]
  Афанасий (Евтич), еп. Пролегомены к исихастской гносеологии. – С. 74.


[Закрыть].

2. Творческий путь А.Ф. Лосева в пространстве «русского исихазма»

В русском исихазме первой половины ХХ в. отчетливо проявились две тенденции, сопровождающие исторический путь исихазма в целом: поиск богословского обоснования мистико-аскетической практики умного делания и выход исихастской аскетической традиции в мир[9][9]
  О типологическом лике русского исихазма см.: Хоружий С.С. Русский исихазм: черты облика и проблемы изучения // Исихазм: Аннотированная библиография. Под ред. С.С. Хоружего. – М., 2004. – С. 550–559.


[Закрыть]. Первая тенденция нашла свое выражение в опыте имяславского осмысления молитвенного делания в Афонском (имяславском) споре ХХ в. о природе Имени Божия, его действенности и смысле его почитания[10][10]
  Обширную библиографию по данному вопросу см.: Исихазм: Аннотированная библиография. Раздел 10. Имяславие. – С. 652–680. Здесь С.С. Хоружий, отметив, что в ходе истории «русское православное сознание отказалось повернуть в имяславческое русло… не признало имяславие сутью православной молитвы и не согласилось, чтобы последнее стало определять наш образ молитвенного благочестия», считает, тем не менее, что литература по данному вопросу, составляет «необходимую часть библиографии русского исихазма – ибо, как бы ни относиться имяславию, заведомо невозможно отрицать фактическую принадлежность этого движения к истории исихастской традиции» (Хоружий С.С. Русский исихазм: Спор об Имени и его уроки // Исихазм: Аннотированная библиография. – С. 651, 648).


[Закрыть]. Вторая – воплотилась в опыте деятельности так называемого «монастыря в миру», или «белого иночества», с его установкой «и в миру жить премирно»[11][11]
  Выражение о. Алексея Мечева, который, по воспоминанию о. Сергия Мечева, говорил: «… надо в миру жить “премирно”, пользоваться им, по слову Апостола, как бы не пользуясь» («Пастырь добрый»: Жизнь и труды московского старца протоиерея Алексея Мечева. – М., 1997. – С. 82). Об исихастских корнях такого жизнечувствия свидетельствовал и сам о. Сергий, утверждавший в своей проповеди о Фаворском Свете: «Где бы ты ни находился и в какой бы суете ты ни жил, ты можешь начать службу Богу, ты можешь быть исихастом…» (Надежда: Душеполезное чтение. Вып. 17. – Базель-М., 1993. – С. 163–164).


[Закрыть], созидая внутренний храм своего сердца на невидимом основании умного делания[12][12]
  Свенцицкий В., прот. Монастырь в миру: Проповеди и поучения (1927–1928). – М., 1996. Т. 1. – С. 134–135.


[Закрыть].

Специфика позиции А.Ф. Лосева – монаха Андроника, возложившего на себя многотрудный подвиг ученого монашества в миру («служения Богу в разуме»), заключалась в совмещении этих двух направлений, итогом чего явилась разработанное им богословско-философское учение об имени – ономатодоксия (имяславие). Представляя исихазм как многомерный феномен в единстве трех его основных планов – мистико-аскетического, богословско-философского и культурно-исторического, А.Ф. Лосев рассматривает практически все важнейшие темы и проблемы исихастского богословия (исихия, сущность и энергия, благодать, обожение, непрестанная молитва, покаяние и др.) в их философском преломлении в русле «православно понимаемого неоплатонизма» и «цельного знания» школы всеединства. И при этом переживает все эти темы и проблемы глубоко личностно как момент своей молитвенной духовной жизни и мировоззрения.

Исихазм (в его паламитском истолковании) для Лосева – не только высокое богословское учение, служащее догматическим основанием православия и имяславия, но, прежде всего, живой мистико-аскетический опыт православного подвижничества, к животворным истокам которого Алексей Федорович постоянно стремился приникать и сам. Известно, что Лосева высокому искусству исихии в двадцатые годы прошлого века учил его духовный отец и наставник, известный делатель умной молитвы афонский старец-имяславец архимандрит Давид (Мухранов) и что этой молитвы Алексей Федорович не оставлял до конца своей жизни. Драгоценные свидетельства об этой сокровенной стороне жизни Лосева сохраняют для нас воспоминания А.А. Тахо-Годи: «Учит о. Давид Иисусовой молитве Алексея Федоровича и Валентину Михайловну. Сначала по пять минут, следуя правильному дыханию, а потом и дольше, и “на сердце” переводит»; «Не знает Валерий Павлович (Ларичев – В.П.), что сам себя Лосев лечит – умной молитвой: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного”, не замечают собеседники, как мелко крестит Алексей Федорович, засунув руку под пиджак, место, где бьется сердце. Сколько раз на заседаниях… видела я, как, прикрыв глаза, сосредоточенно и углубленно, задумывался профессор Лосев»; «Алексей Федорович остается один-одинешенек, в кабинете, в кресле. Шепчет, как всегда, про себя, молится, думая, что незаметно, а я все равно знаю, крестит мелкими крестиками под пиджаком, там, где сердце»[13][13]
  Тахо-Годи А.А. Лосев. – М., 1997. – С. 108, 387, 289.


[Закрыть].

За этими картинами воспоминаний встает образ молитвенного делания и молитвенника-монаха, запечатленный самим А.Ф. Лосевым в «Очерках античного символизма и мифологии». «Мистическое православие – сердечно, ибо личностно», – утверждал там Лосев, – и у исихастов «последнее седалище молитвы – сердце, где и собирается как ум, так и все естество человека в один горящий пламень молитвы, в одну неразличимую точку слияния с Богом» [14][14]
  Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. – М., 1993. – С. 871, 870.


[Закрыть]. Византийский монах-подвижник, как и мистик-платоник, на высоте умной молитвы – «отсутствует» сам для себя. Он «существует только для славы Божией»[15][15]
  Там же. – С. 884. Позже, в романе «Женщина-мыслитель», Лосев вновь возвращается к этому образу: «Монах безмолвен. Он тихо сидит на своей молитвенной скамеечке, немного склонившись головой на грудь, закрывши глаза и отдавшись весь этому чистому благоуханию молитвы. Одинок он в своей келии… Но в эти минуты он восходит в горнее место, превысшее ума и жизни, превысшее мирского слития; он охватил уже весь мир… он уже восшел к вечности, к этому пределу беспредельному» (Лосев А.Ф. «Я сослан в ХХ век…» Т. 2. – М., 2002. – С. 78).


[Закрыть].

3. Паламитский спор о Фаворском Свете

в историко-философском и богословском осмыслении А.Ф. Лосева

В видении А.Ф. Лосева, исихазм есть, прежде всего, паламизм[16][16]
  В историческом плане исихазм и паламизм для А.Ф. Лосева, отнюдь, не тождественные феномены. Говоря об описании умной молитвы и имени в книге схимонаха Илариона «На горах Кавказа», Лосев замечает: «Это чистейший образец восточной святоотеческой мистики, восходящей через паламитов и исихастов, Симеона Нового Богослова, Максима Исповедника, Дионисия Ареопагита, Григория Нисского к неоплатонизму и Платону» (Лосев А.Ф. Личность и Абсолют. – С. 274).


[Закрыть] – богословское учение о нетварности Божественного Света, непостижимости Бога в Его Сверхсущности и возможности познания в Его энергиях, которое св. Григорий Палама разрабатывал в полемике с философом-рационалистом Варлаамом Калабрийским.

Паламитский спор в реконструкции Лосева предстает как важный момент становления православного догматического сознания и формирования богословия энергии и обожения. По Лосеву, в основе учения исихазма лежат две тесно связанные антиномии: существа (сущности) и энергии и энергии Божией и твари. Эти антиномии формулируются им в терминах трех фундаментальных категорий православно-христианского богословия и философии, характеризующих центральные в христианстве отношения Бога и мира, – 1) сущность, существо Божие, 2) энергия сущности Божией, 3) тварь, просветляющаяся под действием Божественной энергии»[17][17]
  Лосев А.Ф. Личность и Абсолют. – С. 265–266.


[Закрыть]. В работе «Вещь и имя» Лосев называет и опытные истоки этих категорий – «опыт молитвы, т. е. призывания Имени Божия, равно как и вообще опыт общения с Богом»[18][18]
  Там же. – С. 376.


[Закрыть].

Первая антиномия исихазма касается бытия Бога в Его проявлении миру. Согласно этой антиномии, «существо – нераздельно, непознаваемо, нерасчленимо»; энергии же «раздельны, расчленяемы, сообщимы»; «существо как таковое – не-энергийно, не проявляется, не сообщается»; «существо как данное в своих энергиях, энергийно, проявляется, сообщается»[19][19]
  Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. – С. 866. Об этой антиномии см. также: Лосев А.Ф. Личность и Абсолют. – С. 291–292.


[Закрыть]. Суть данной антиномии сводится, по Лосеву, к развернутой формуле: «Существо Божие есть Бог сам; энергия существа неотделима от самого существа; след., энергия Божия есть сам Бог. Но, с другой стороны, Бог сам в себе отличен от Своих энергий; и, значит, Бог не есть Его энергия»[20][20]
  Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. – С. 866.


[Закрыть]. Или – в редуцированном виде: энергия Божия есть Сам Бог, но Бог не есть Его энергия.

Вторая антиномия исихазма касается ситуации обожения человека, призванного, по православному вероучению, стать богом по благодати[21][21]
  Классическая формула обожения была выдвинута свт. Афанасием Александрийским в «Слове о воплощении Бога-Слова» (гл. 54): A8t3~ 6nanqr9phsen øna Óme_~ qeopoihq^men – «Он вочеловечился, чтобы мы обожились» (Цит. по: Иларион (Алфеев), иером. Преподобный Симеон Новый Богослов и Православное Предзнание. – М., 1998. – С. 415–416). Затем это учение в виде формулы «Бог воплотился, чтобы человек стал богом по благодати» в различных вариантах получило широкое распространение в православной духовной традиции. См. у Симеона Нового Богослова (Гимн 30): «Я – человек по природе, бог же по благодати» (Василий (Кривошеин), архиеп. Преподобный Симеон Новый Богослов (949-1022). – М., 1995. – С. 335).


[Закрыть]. Согласно этой антиномии, «осияние и преображение твари (молитвенное восхождение, теургическое действо и пр.) возможно только потому, что есть нетварная энергия Божия, оформляющая и осмысляющая тварное естество», иначе «тварь никуда не восходила бы, но оставалась сама собой и по себе»[22][22]
  Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. – С. 866–867.


[Закрыть]. С другой же стороны, такое «осияние и восхождение возможно только потому, что тварь, своими силами и за свой риск и страх, стремится приблизиться к Богу», и «энергия лично-произволяющего Бога, сообщенная человеку, становится лично-произволяющим устроением самого человека»[23][23]
  Там же. – С. 867.


[Закрыть]. Здесь, как видим, Лосев особо особенно подчеркивает синергийно-личностный характер обожения в паламизме как важнейшую черту православного миропонимания.

Опираясь на эти антиномии, А.Ф. Лосев формулирует и исихасткую концепцию человека: «Человек – тварь; след., он не Бог по существу и не может стать таковым. Но человеку сообщима энергия Божия, которая есть сам Бог. Следовательно, человек есть бог – уже по причастию, стало быть, и по благодати, а не по сущности, и – может, должен стать им, т. е. энергийно стать, неотличимо отождествиться с ним по смыслу, имея единственное отличие от него – по сущности, по субстанции, по факту, по бытию»[24][24]
  Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. – С. 866.


[Закрыть]. Эта концепция обожения человека развертывается и уточняется А.Ф. Лосевым во многих историко-философских и собственно философских исследованиях. Так, в «Дополнениях» к «Диалектике мифа» он пишет: «…в абсолютном монотеистическом персонализме и теизме… тварь никогда не может стать Богом по сущности; по субстанции тварь может стать Богом не нумерически, но только по причастию к Богу, по благодати Божией, т. е. умно, энергийно, а не вещественно и сущностно»[25][25]
  Лосев А.Ф. Личность и Абсолют. – С. 482.


[Закрыть]. А это означает, что «нумерически и субстанционально при самом последнем и окончательном слиянии с Богом, при слиянии с Ним до полной неразличимости все равно остаются две сущности, два бытия, две личности – Бог и человек»[26][26]
  Там же.


[Закрыть].

В терминах богословия энергии и обожения Лосев представляет и историческую ситуацию паламитского спора – различных истолкований умного делания и Фаворского Света в доктринах св. Григория Паламы и Варлаама. По Варлааму, свет, который созерцали исихасты («безмолвники») на вершинах своего молитвенного подвига, и свет, который видели ученики Христа во время Его Преображения на горе Фавор, есть вещественный, тварный свет, или «мысленный образ, созданный Богом для научения своих служителей», но не энергия или сила Божия, как полагали паламиты[27][27]
  Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. – С. 865.


[Закрыть]. По доктрине же св. Григория Паламы, этот свет есть «присносущая энергия сущности Божией, отличная от самой сущности, но неотделимая от нее»[28][28]
  Там же. – С. 866.


[Закрыть]. Энергия эта, по утверждению паламитов, не вносит в Божество разделения, как полагали варлаамиты, и не становится при этом тварью, освящая ее, но продолжает оставаться неотделимой от Бога, т. е. Самим Богом. По учению паламитов, в реконструкции Лосева, имя «Бог» приложимо, таким образом, не только к сущности Божией, но и Его энергиям. Поэтому, заключает Лосев, «всякая энергия и все энергии вместе суть сам Бог, хотя Бог и не есть Его энергия, ни какая-нибудь одна, ни все взятые вместе»[29][29]
  Там же.


[Закрыть].

Спустя десятилетия после выхода «Очерков античного символизма и мифологии», где А.Ф. Лосевым была осуществлена описанная реконструкция паламитского спора[30][30]
  По замечанию А.И. Сидорова, в «Очерках античного символизма и мифологии» А.Ф. Лосеву «удалось уловить и обозначить ряд сущностных аспектов “исихастских споров” ХIV в.» и вскрыть их «глубинную подоплеку» (Сидоров А.И. Архимандрит Киприан Керн и традиция православного изучения поздневизантийского исихазма // Киприан (Керн), архим. Антропология св. Григория Паламы. – М., 1996. – С. ХХХI).


[Закрыть], Лосев в разговоре с В.В. Бибихиным (28.3.1975), накануне празднования памяти св. Григория Паламы, говорил: «Ведь он копнул самые основы. Всё, вообще говоря, уже высказывалось и раньше, совершенно обоснованно, но у Паламы выражено с такой максимальной убедительностью, что выше и Максима, и Дионисия. Варлаам, с которым Палама спорил, был какой-то предшественник Канта. Фаворский свет для него субъективное ощущение, Богу его приписывать нельзя… Вот тут-то, возражая ему, Византия и высказала свое последнее слово»[31][31]
  Бибихин В.В. Ук. соч. – С. 228.


[Закрыть]. И далее: «… все эти дни поста и построены на явлении неявляемого. Первое воскресение Четыредесятницы – почитание икон, второе – света Фаворского. Он ведь не всякому является. А на высоте подвига является»[32][32]
  Там же.


[Закрыть].