Текст книги "Петербургские апокрифы"
Автор книги: Сергей Ауслендер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 53 страниц)
– Пошел ты к черту со своей шепталой, – раздраженно садясь на лавку, сказал Поварин, – а этому чумазому вели выйти, мне нужно тайно поговорить с тобой!
– Абдулка русский не понимает, ни одно словечко не понимает. Вчера и приехал только. Абдул спать будет, а мешать нам не будет, – с хитрой улыбочкой промолвил Карапет и, потрепав нежно по щеке Абдулку, сунул ему в рот целую горсть сладостей и залопотал что-то на своем басурманском языке. Тот пронзительно засмеялся, блеснув зубами, и ушел опять в свой угол.
– Ну что же расскажешь, князь милый? – начал Карапет.
– Да ты тетку-то видел сегодня? – нетерпеливо перебил его Поварин.
– Мыло, духи, изюм, шелковый шаль носил княгинь. Хорошая покупательница, не торгуется и деньги платит. Кофеем угощает; на картах ей гадал – всю правду сказал. Красавица она тороватая, – напевным голосом рассказывал Карапет.
– А про меня разговор был? – скрывая раздражение при мысли о спящем в углу Абдулке, опять перебил Поварин.
– А про тебя, какой же разговор про тебя! «Денег, говорит, ему не давай, – все равно я платить не буду» – вот и весь разговор.
– Чертовка старая, – бурчал князь Матвей.
– А еще, – продолжал Карапет, – пакет мне дала. Своей ручкой запечатала и сказала: «Сделай мне, Карапет, одолжение, возьми этот пакет и храни. Если за ним пришлю – назад мне принесешь, если же скажу – распечатай! – возьми из него бумаги и пойди в суд, требуй платежа. Хоть денег не получишь, а одного человека упечем. Я тебя вознагражу».
– Да ведь это мои бумаги. Подай их! Ведь ты продал меня, черт поганый, подай! – не сдержавшись, заорал Поварин так громко, что Абдул в углу зашевелился.
– Как можно, князь, отдать. Ой-ай! – спокойно и даже издеваясь как-то, отвечал Карапет. – Как можно! Я тебе по дружбе рассказал, а княгине я верный раб, и нет таких денег, чтобы милость ее Карапетка променял. Видишь, какой ты сердитый, а я тебя любил и сказал – плохо, князь, дело, плохо! Помирись с тетенькой, а то плохо, ой-ай, как плохо будет!
– Так не отдашь, морда проклятая? Не отдашь? – привстав, хрипел Поварин и, раньше чем Абдулка успел подскочить, схватил чашку с фитилем и запустил ее в голову Карапета. Масло, шипя, разлилось по столу.
Карапет ловко залез под стол и визжал оттуда, как свинья:
– Держи его, Абдул, вяжи его, убил меня! Хватай его на мою голову!
Не успел еще князь опомниться, как оказался уже в цепких объятьях Абдула, который на достаточно чистом русском языке сказал:
– Нехорошо драться, князь, да и не совладать со мной.
– Пусти, не то убью! – отбивался Поварин, бессильный в его руках, как ребенок.
Старуха внесла свечу. Карапет лез из-под стола, путаясь в халате, и хныкал:
– Разбойник, а не князь, надо бы его в квартал доставить, да все равно скоро заберут. Выведи его, Абдулка, на свежий воздух, авось опомнится.
Абдулка ловко подхватил князя, выволок его в сени и потом на крыльцо и, вытолкнув на улицу, запер двери за ним.
В ярости долго ломился Поварин в крепкие дубовые двери Карапетова дома.
«А, значит, правда плохо, если Карапет посмел так говорить. Я ему, мерзавцу…» – подумал князь Матвей и, постояв в тяжелом раздумье посереди улицы в огромной луже по колено, кликнул дребезжащего по мостовой ваньку и велел везти себя к Пухтоярову.
IV
– Что с тобой? На тебе лица нет! – спрашивал заботливо Сашка Пухтояров, встречая князя. – И вид растерзанный: подрался с кем или авантюра была?
– Оставь, сделай милость! – досадливо прервал вопросы Поварин.
– Да ведь я из участия, как товарищ, – оправдывался Сашка, обнимая Поварина за талию. – Сердитый ты последние дни стал, голубчик, а я тебя вот как люблю!
– Шубы из вашей любви не сошьешь. Мне в пору пулю в лоб, а ты с расспросами и участием… Дай-ка выпить! – морщась, промолвил князь Матвей.
– Пойдем, пойдем, наши все собрались. Тебя только ждали. Тугушев забаву новую придумал, картины из дворовых девок показывать будет. Целый воз их навез. – И Пухтояров повел гостя в гостиную, откуда доносился гнусавый голос Тугушева и взрывы веселого смеха.
Довольно большая комната была разделена на две половины пестрой занавесью. Мебели почти не было, и человек двадцать гостей расположились на низких табуретах и мягких коврах, которыми был покрыт пол. Постояв в дверях, князь заметил в углу одиноко сидящего Неводова и, не здороваясь ни с кем, прямо подошел к нему.
– Весьма рад опять встретиться с вами! – с любезностью промолвил князь смутившемуся почему-то поручику. – Позволите сесть?
Опустившись на ковер, он взял у подбежавшего лакея стакан с вином и, усмехаясь, смотрел на Неводова.
– Начинаем. Прошу внимания! – суетливо закричал в эту минуту Пухтояров и захлопал в ладоши.
Занавес раздвинулся.
У небольшого деревца стояли мальчик, обстриженный в скобку, с пунцовым от смущения лицом и толстая, грудастая девка, нагло усмехающаяся. Оба они были обнажены до крайности.
– Адам и Ева у древа познания, – гнусаво объяснял Тугушев под одобрительный смех зрителей.
За сей следовали картины уж содержания вовсе непристойного, от описания которых сочинитель воздерживается.
– А Лизанька хороша. Вот бы ее так посмотреть, – нагибаясь к Неводову, шепнул Поварин.
– Что вы говорите, сударь! – воскликнул тот чуть не со слезами в голосе и, встав, быстро оставил князя Матвея.
«Я тебя еще допеку», – думал Поварин, хмелея не столько от вина, сколько от злости и распалявших его мыслей о Лизе.
Было много уже показано картин на библейские и античные сюжеты; было много выпито вина; разговор становился все оживленнее; лица покраснели. Полуголые девки уж плясали в зале и потом пищали на коленях гостей.
Неводов, впервые попавший в подобную компанию, был как в чаду. Болела голова от излишне выпитого вина, смущал пристальный взгляд князя Матвея, из своего угла неустанно наблюдавшего за ним; слова его о Лизаньке непонятным стыдом наполняли. Несколько раз порывался Неводов уйти, но что-то удерживало его.
– А не метнуть ли банчок нам? – предложил Пухтояров.
Несколько человек с одушевлением приняло его предложение, и около быстро принесенного стола образовался кружок. Неводов, чтобы не видеть возни с девками, все более и более нескромный вид принимавшей, и скрыться от преследующего взгляда князя Матвея, тоже подошел к игрокам.
– Ты что же, князь? – спросил Поварина Сашка. – Если девочки тебя не занимают, попытал бы счастье?
Поварин вытащил последнюю смятую сторублевку и, подойдя к столу, небрежно бросил ее под карту. Через минуту она взяла.
С тем же небрежным видом Поварин удвоил ставку, и – выиграл снова. Так, удваивая каждый раз, он в несколько минут выиграл целую пачку ассигнаций.
– Сегодня сам черт с ним! – досадливо бросая карты, промолвил банкомет.
Несколько человек попробовали было играть против Поварина, но счастье упорно не покидало его.
– Тысяч пятнадцать, поди, наиграл! – завистливо сказал кто-то.
Князь Матвей тупым взглядом обвел игроков и вдруг заметил Неводова, следившего за странной игрой с искренним волнением. Целый план мгновенно явился в отуманенной голове Поварина при виде счастливого соперника; глаза его заблестели.
Стараясь не выдать волнения, сказал он:
– Господин Неводов, не хотите ли попытать счастье? А кондиции мои таковы: я ставлю весь выигрыш мой, а вы ставкой своей даете мне один день вашей жизни. В этот день обязаны вы вполне подчиниться моей воле, но с оговоркой, что ничего бесчестного исполнить я вас не заставлю. В этом будут свидетелями все присутствующие, и притом достаточно будет одного вашего слова, что требование мое противоречит чести, как условие наше будет считаться расторженным. Согласны?
Усмехаясь, пристально смотрел он в глаза поручика. Тот побледнел, чувствовал, что в словах князя заключается какая-то западня, и не находил слов отклонить вызов.
– Соглашайтесь! – подталкивали его игроки, заинтересованные неслыханной ставкой.
– Только один день и пятнадцать тысяч. Другой такой случай едва ли представится, – промолвил князь Матвей.
Не помня себя, протянул Неводов дрожащую руку и взял карту.
Князь Матвей метал. Все затихли кругом.
– Бита! – сказал, наконец, кто-то, и все горячо заговорили.
Неводов уже не слышал и не понимал ничего. Возвысив голос, сказал Поварин:
– Требование же мое от господина Неводова заключается лишь в том, чтобы в назначенный мною день явился он утром ко мне на квартиру и пробыл в одиночестве до ночи. Вот и все. Ведь вы, господин Неводов, не найдете такое требование чрезмерным или бесчестящим вас? – и он ласково пожал руку поручика.
В комнате синий стоял туман от дыма трубок; девки визгливо орали срамную песню; в окна сквозь шторы тусклый, холодный пробивался рассвет.
Неводов пил, когда ему предлагали, отвечал на вопросы, смотрел на бесстыжие танцы девок, – но было все для него, как в тяжелом тумане.
Только выйдя, наконец, на улицу, вспомнил он о странном проигрыше.
Ужасное беспокойство охватило его.
– Что ему нужно, проклятому? Что ему нужно! – беспомощно ломая руки, бормотал он.
Проходя по Невскому, вдруг увидел Неводов на дверях знакомого трактира вывеску гробовщика. Остановившись, заметил он, что вся знакомая улица пришла в страшный беспорядок: свиное рыло колбасника переехало к модному магазину.{166} Ужас охватил Неводова, и, сначала ускорив только шаг, скоро бежал он со всех ног, и казалось ему, что кто-то гонится за ним с громким смехом, догоняет, и не кто это иной, как князь Матвей, требующий страшную свою ставку.
Будочник у Аничкова моста остановил офицера и, видя его беспомощное состояние, усадил в пролетку и повез домой.
V
Весь город говорил о небывалом кутеже у Сашки Пухтоярова, закончившемся скандальной дракой, о странном проигрыше поручика Неводова князю Матвею одного дня жизни, о проделке некиих безобразников, перевесивших на Невском все вывески, чем немалое было вызвано недоумение на другое утро. О последнем дошло даже до Государя, и он очень гневался. Полиция тщетно разыскивала шалунов, взяв на подозрение всех гостей Пухтоярова.
Княгиня Анна Семеновна слышала о громких подвигах племянника и, злясь, все еще не решала привести свою угрозу в исполнение.
Неводов слег в постель. Как тяжкий бред, преследовало его воспоминание о страшном вечере и пугающем проигрыше. Каждую минуту ожидал он посланного от князя Матвея с приказом явиться и трепетал в неясном предчувствии чего-то ужасного.
Неизвестность относительно Лизаньки беспокоила его, но слабость и какой-то темный страх не позволяли ему двинуться с места. Он лежал небритый, с воспаленными глазами, прислушиваясь, не стукнет ли входная дверь, не придет ли страшный вестник неведомой беды.
Денщик Мартьяныч боязливо делился с соседями сомнением: «В своем ли уме барин? – больно уж чудной стал».
Князь же Матвей усердно прокучивал выигранные тысячи, три дня уже не возвращаясь домой.
Каждое утро подъезжал он к театру спросить, что идет, и, узнав, что не «Калиф Багдадский», опять возвращался к прерванному кутежу. Наконец, на четвертый день, швейцар объявил, что назначен на сегодня «Калиф». Сразу как бы отрезвев, Поварин сурово распрощался с сопровождавшими его собутыльниками и поехал домой.
Дома он тщательно умылся, выбрился, переоделся во все чистое и написал записку:
«Милостивый государь, Яков Степанович, не соблаговолите ли Вы по условию нашему исполнить и немедля явиться на мою квартиру. Свидетельствуя глубочайшее уважение, покорным слугой остаюсь Вашим князь Матвей Поварин».
Менее чем через полчаса Неводов явился.
Вид его был ужасен. Краска сошла с лица поручика; щеки ввалились; глаза блестели лихорадочно, смятение и страх можно было прочесть в них.
– Вы плохо чувствуете себя, друг мой, – приветствовал Поварин гостя, протягивая ему обе руки. – Жаль, что потревожил вас сегодня. Впрочем, вам будет совершенно удобно у меня. Однако, кажется, вы еще не вполне уверены в полном моем расположении и чего-то опасаетесь, – со смешком добавил князь. Гость промямлил в ответ что-то невразумительное. Поварин провел его в маленькую комнатку за спальней, служившую уборной и будуаром.
В ней стояла мягкая оттоманка, стол, несколько стульев.
– Видите, это совсем не похоже на темницу, – говорил Поварин с любезной улыбкой, – надеюсь, вам будет в скромном приюте моем не очень плохо. Жаль, что вы не взяли с собой книг, – это не противоречило условию. Денщик мой принесет вам обед. Вот здесь карты – от скуки можете разложить пасьянс, а лучше бы всего соснули; мешать вам никто не будет, так как я должен отлучиться.
Он вежливо откланялся и вышел.
Горькой обидой и неясным страхом защемило сердце Неводова, когда услышал он, как прозвенел замок запираемой двери.
Поварин отдал денщику приказ принести днем обед заключенному в комнате поручику, к вечеру приготовить закуску, вина и фруктов и позволил вечером идти со двора. Смышленый денщик сразу понял, что придется ему на эту ночь переселиться к куме – просвирне{167} у Покрова.
Затем князь Матвей торопливо оделся и вышел из дому. Товарищи и знакомые вспоминали потом, что видели князя, кто у Френделя, кто едущим по Морской, но в точности неизвестно, как провел этот день князь Матвей. Рассказывают, что имел он вид человека, торопящегося по важным делам, пьян не был и ни с кем, против обыкновения, ссор не заводил.
Во время второго антракта все завсегдатаи театральные отметили князя Поварина в третьем ряду кресел.
Заметила его и княгиня Анна Семеновна и тотчас же приказала своей приживалке и наперснице Варваре Максимовне ни за что не прозевать князя Матвея, когда тот выйдет в корридор, где толкались все модники и франтихи.
Варвара Максимовна ловко перехватила Поварина при самом выходе его из зала.
– Княгиня просила по неотложной важности делу зайти к ней в ложу, – заговорила Варвара Максимовна, крепко держа князя за рукав, как бы желая удержать его силой, если он вздумает вырываться, но, к удивлению ее, Поварин не возразил ни слова и покорно пошел за своей похитительницей.
Очаровательной улыбкой встретила княгиня Анна Семеновна входящего в ложу племянника. Варвара Максимовна поспешила скрыться.
Сидя у самого барьера, открытые всей зале, с лицами веселонепринужденными, разговаривали княгиня и Поварин. Никто бы по выражению их лиц не догадался о содержании беседы.
– Итак, – говорила княгиня, кокетливо ударяя веером по рукаву Поварина, – итак, вы сегодня поедете со мной. Князя Евтихия нет дома, вы развлечете меня.
– Итак, княгиня, – отвечал ей в тон Поварин, улыбаясь, – ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, никогда в жизни я не поеду к вам.
– Хорошо! – только совсем легким румянцем выдавая волнение, говорила княгиня. – В таком случае завтра же наш добрый друг Карапет исполнит то, что ему приказано.
– Вы забываете, – вставая, высокомерно сказал князь Матвей, – что если вы меня можете погубить, то и я со своей стороны…
– Ужели, – с громким смехом перебила его княгиня, – кто-нибудь обратит внимание на клевету человека столь подлого, что осмеливается порочить честь женщины, всеми уважаемой.
Поклонившись, князь пошел к выходу. Не выдержав, Анна Семеновна быстро встала и, задержав его в глубине ложи, прошептала:
– Пожалей, меня пожалей! Я так люблю тебя. Обдумай все последствия; легко ли мне губить тебя, но уступить… нет, нет!
В это время оркестр заиграл, и в дверь заглянула Варвара Максимовна.
– Жду тебя после окончания, – успела еще тихо промолвить княгиня.
Ничего не ответив, только пожав плечами, Поварин вышел из ложи.
Может быть, в ту минуту он и сам еще не знал, как поступит. Но начавшийся акт окончательно решил судьбу Поварина.
Когда в толпе других воспитанниц выпорхнула на сцену Лизанька, в голубеньком из тонкого вуаля платьице, будто туман застлал глаза князя.
Едва досидев до конца акта, быстро выбежал он из театра, сел в ожидавшую его за углом наемную карету с зелеными занавесками и, объехав вокруг театра, велел ожидать у заднего подъезда.
Отогнув уголок занавески, зорко следил Поварин за всеми проходящими под ярким фонарем, висящим над подъездом.
Лизанька выбежала из подъезда, накинув на тоненькое платьице, в котором только что танцевала, беленький платочек.
– Подавай! – крикнул кучеру Поварин не своим голосом и распахнул дверцу. Лизанька, как мотылек, не касаясь подножки, впорхнула в карету.
– Это вы, Яшенька? – зашептала она в темноте и, вдруг узнав не того, кого ждала, испуганное сделала движение назад.
– Не пугайтесь! – едва сдерживая волнение, шептал князь Матвей, хватая ее за руку. – Не пугайтесь. Я друг Якова Степановича. Ужели вы не признали меня? Тот самый, что спас вам котеночка.
Лизанька, вся дрожа от страха, едва вымолвила:
– А он? с ним ничего не приключилось?
– Вы узнаете все. Некоторые обстоятельства не позволили Якову Степановичу самому приехать за вами, и он послал меня, как верного и преданного друга своего и, надеюсь, в будущем и вашего.
Взяв холодную, трепетную ручку Лизанькину, он прижал ее к своим губам и так долго не мог оторваться в жадном поцелуе, что Лизанька опять испугалась и зашептала:
– Пустите, пустите! Мне страшно… Ах, зачем Яков Степанович!..
Но князь совладал с собой и, откинувшись глубоко в угол, начал веселой болтовней успокаивать девушку. Карета, наконец, остановилась.
Поварин осторожно помог Лизаньке сойти и, открыв дверь ключом, ввел ее в свои комнаты. Он зажег свечи в кабинете, где на круглом столе стояли приготовленными тарелочки с закуской, фрукты и вино.
– Здесь придется обождать вам, и, может, вы откушаете чего-нибудь? – вежливо промолвил князь Матвей, а сам не мог уж больше оторвать глаз от Лизаньки.
Она стояла перед ним смущенная, кутаясь в белый платочек и стараясь скрыть обнаженные плечи и руки, с любопытством, хотя не без страха оглядывая причудливый кабинет князя.
Лицо ее со следами грима и пудры, с подведенными глазами, казалось князю еще нежнее и прекраснее.
– Какая вы хорошенькая, Лизанька, даже жаль… – тихо промолвил князь Матвей.
Поймав на себе блестящий, тяжелый взгляд его глаз, Лизанька вздрогнула.
– Что вы, что вы! – испуганно забормотала она, еще старательнее кутаясь в платок.
– Даже жаль, что выбрали вы такого мальчишку… Что он понимает в красоте вашей, – продолжал князь, уже не в силах более сдерживаться.
– Где он, Яков Степанович, где он? – в тоске заметалась Лизанька, предчувствуя что-то недоброе.
– Близко он, совсем близко, – заговорил князь, почти вплотную придвигаясь к девушке. – Совсем близко, вон в той комнате, – и, засмеявшись, он почти силой ввел Лизаньку в спальню, смежную с комнатой, в которой был заключен Неводов.
Поручик провел весь день в страшной тревоге; не прикоснувшись к еде, расхаживал он по комнате, все к чему-то прислушиваясь, и, только изредка останавливаясь у стола, вынимал карту, чтобы по ней узнать, что ожидает его.
Заслышав шаги в кабинете, он притаился у двери, но ни услышать, ни тем более распознать голосов он не мог.
Поварин заговорил хриплым голосом:
– Там твой дружок, там, но прежде ты должна меня поцеловать, тогда, может быть, и выпущу его, – и, нагнувшись, он припал к губам девушки.
– Спасите, спасите! – отбиваясь, закричала она, и в ту же минуту ужасный крик Якова Степановича, вдруг понявшего все, что происходит, ответил ей.
Он ломился в запертую дверь, ударяя в нее кулаками, ногами и головой. Будто озверев, кинулся князь Матвей на вырвавшуюся было на секунду девушку и, целуя жадно, рвал ее легкое голубенькое платье.
Долго ломился Неводов в дверь и вдруг в странном вскрике замолк.
Князь Матвей поднял на руки обессилевшую, почти потерявшую уже сознание, уже покорную Лизаньку и, как жертву, понес ее на широкую с шелковыми занавесями кровать.
Громкий стук уже в другие, входные, двери привел через некоторое время в себя князя Поварина. Сев на кровать, он долго прислушивался; так как упорный стук не прекращался, встал и, выйдя в переднюю, досадливо окликнул:
– Кого там носят дьяволы по ночам?
– Полицейский офицер с приказом, – раздался ответ из-за двери.
«Ужели уже успела? – мелькнула у князя страшная мысль. – Так скоро, проклятая! Ну, погоди…»
Ответив: «Сейчас, ключ найду», – он подошел к письменному столу, и пошарив в темноте, нашел давно приготовленный на всякий случай пистолет. Приложив дуло к виску, князь Поварин спустил курок.
VI
Когда полицейский офицер, которому было приказано арестовать всех гостей Сашки Пухтоярова, заподозренных в шалости с вывесками, открыл дверь при помощи слесаря, то в кабинете нашел он князя Поварина не дышащим. В спальне, в глубоком обмороке, лежала Лизанька, а в последней комнате, при догорающем огарке, сидел у стола поручик Неводов. Не обратив внимания на вошедших, он продолжал метать карты, повторяя: «Ваша бита, да, бита!» – и тихо, радостно смеялся…{168}
Ярославль.Октябрь, 1911.
