Текст книги "Аквилон. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Саша Токсик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 47 (всего у книги 53 страниц)

Глава 15

В дверях появился Митрич. Старый рабочий тяжело дышал, прислонившись к косяку. Промасленная фуражка съехала набок, открывая седые виски.

– Василий Петрович! – выпалил он, хватая ртом воздух. – Кран перекрыл, как велели!

Он стянул фуражку, вытер взмокший лоб засаленным рукавом.

– И ещё… – Митрич сглотнул, кадык дёрнулся вверх‑вниз. – Семёныч из ночной смены вспомнил кое‑что странное.

Добролюбов вскинулся так резко, что кресло скрипнуло.

– Что вспомнил? Говори толком!

Митрич переступил с ноги на ногу.

– Три дня назад ночью Семёныч видел возле скважины чужого. Сперва подумал, новый инженер какой, которого наняли без его ведома. – Митрич облизнул пересохшие губы. – В рабочей одёжке был, с инструментами. Фонарь при нём со светокамнем, всё как положено.

В конторе повисла тишина.

– И что этот… человек делал? – голос Добролюбова звучал глухо, словно из‑под земли.

– Семёныч говорит, возился что‑то у люка технического. Минут пятнадцать, не больше.

Первым не выдержал Волнов. Старый лодочник побагровел, жилы на шее вздулись. Он вскочил так резко, что опрокинул стул. Тот с грохотом упал на пол.

– Так это… – голос его дрогнул. – Вас что, травят специально?

– Похоже на то, – тихо сказала Надежда. – Результаты анализов вполне могут говорить о таком варианте.

– Но кто? – Волнов всплеснул руками. Его обычно добродушное лицо исказилось от ярости. – Кому это надо? Василий Петрович же честный купец! Никому зла не делал.

Я помедлил, подбирая слова. В памяти всплыли обрывки подслушанного разговора. Холодные голоса, циничный смех. Мергель и Лазурин обсуждали Синявино как удачную сделку. Для них диверсия была лишь строчкой в бухгалтерской книге.

– Василий Петрович, – начал я осторожно. Мой голос прозвучал неожиданно громко в тишине. – А не кажется ли вам странным сам факт заражения? Ваша скважина была защищена. Тройная система фильтров, постоянный присмотр рабочих…

Добролюбов медленно поднял голову. В его глазах мелькнуло понимание, быстрое, как вспышка молнии. Но тут же погасло, сменившись упрямым неверием.

– Да, странно… – он провёл ладонью по лицу. Рука дрожала. – Но что вы хотите этим сказать?

– Думаю, кому‑то выгодно ваше разорение. – Я старался говорить ровно, без нажима. – У вас есть конкуренты? Кто‑то, кто хотел бы прибрать к рукам ваше дело?

Добролюбов застыл. Секунду, две, три. Потом его лицо начало меняться. Недоумение сменилось пониманием, понимание яростью.

– Конкурентов хватает… – голос его был тихим, но в нём звучала угроза. – Но больше всего на мой завод зарится барон Мергель.

Он замолчал, глаза расширились. Я видел, как в его голове складываются кусочки мозаики.

– Боже правый, – выдохнул он. – Ведь он… Сегодня утром он звонил! Не прошло и двух часов после того, как я начал обзванивать клиентов, а он уже всё знает!

Добролюбов ударил кулаком по столу. Колбы подпрыгнули, зазвенели. Одна покатилась к краю, Надежда ловко подхватила её.

Предложил купить всё! Оборудование, скважину, даже марку оставить готов. «Чистая вода Добролюбова» под управлением барона Мергеля! – он выплюнул последние слова, как что‑то горькое. – По остаточной стоимости, говорит. Из милости. Десять процентов от реальной цены! Десять!

– Два часа? – я изобразил удивление, хотя внутри всё сходилось. – Это очень быстро. Подозрительно быстро.

Я выдержал паузу, давая информации улечься. В тишине было слышно, как Волнов тяжело дышит.

– А знаете, в Синявино был похожий случай, – я говорил медленно, почти небрежно. – Буквально месяц назад. Господин Синявин – владелец завода и тех земель обнаружил, что его вода заражена.

– И? – Добролюбов смотрел на меня немигающим взглядом.

– И продал всё барону Мергелю. За бесценок.

Добролюбов медленно опустился обратно в кресло. Кожа скрипнула под его весом, жалобно, почти человечески вскрикнув.

– Точно! – вдруг воскликнул Волнов. Он хлопнул себя по колену с такой силой, что поморщился. – Я помню! Синявины старинный род, ещё деды их дедов те земли держали!

– Но это же… – Добролюбов схватился за голову. Пальцы зарылись в волосы, взъерошили их. – Это же чудовищно! Неужели это возможно?

– Доказательств нет, – признал я. – Но совпадения…

– К чёрту совпадения! – Добролюбов вскочил снова. – Я теперь всё понимаю! Этот… этот упырь! Сначала травит воду, потом является как спаситель!

Он метался по комнате, как зверь в клетке. Три шага туда, три обратно.

– Значит, всё продумано, – Добролюбов остановился, уставившись на свой склад через открытый дверной проем. – Но что я могу сделать? В полицию не пойдёшь: «барон Мергель травит воду», кто поверит? Да и половина судей у него на жаловании.

Он повернулся к нам. На лице читалось отчаяние человека, загнанного в угол.

– Сейчас главное – спасти то, что можно спасти, – практично заметила Надежда.

– Да, – поддержал я. – Сначала спасём воду. А там… там видно будет.

Добролюбов выпрямился. Я видел, как в нём борются эмоции, ярость, страх, отчаяние. Но победила решимость. Купеческая хватка, помноженная на праведный гнев.

– Вы правы, – его голос окреп. – Будем действовать по порядку. А потом…

Он стиснул кулаки. Костяшки хрустнули.

– Потом я разберусь с этой крысой. Клянусь памятью отца – не спущу ему этого!

«Правильно!» – одобрительно забулькала Капля. – «Плохих надо наказывать! Чтобы воду не портили!»

– Митрич! – рявкнул Добролюбов, так что старый рабочий подпрыгнул – Слушай внимательно!

Митрич вытянулся. В нём словно проснулся солдат: спина прямая, подбородок вверх. Даже промасленная фуражка встала на голове ровнее.

– Слушаю, Василий Петрович!

– Собери образцы. Из каждой бочки за две недели. Слышишь, из каждой! По порядку, с датами. На бутылках пиши день и час розлива. Чернила в конторе возьми, ярлыки там же.

– Будет исполнено!

– И Семёнова позови. Пусть все журналы несёт: отгрузки, приход, возвраты. Всё за месяц!

– Слушаюсь!

Митрич развернулся, зашагал к двери. Но Добролюбов окликнул его:

– Митрич! – в голосе неожиданно прорезалась теплота. – Ты уголь выпил? Доктор велела.

Старик обернулся, на лице мелькнула растерянная улыбка.

– Ещё нет, Василий Петрович. Забыл в суматохе.

– Выпей обязательно. В аптечке есть, верхний ящик.

– Спасибо, барин. Выпью обязательно.

Дверь захлопнулась. Слышно было, как Митрич гремит сапогами по складу, выкрикивает распоряжения. Жизнь возвращалась на мёртвое предприятие.

Добролюбов повернулся к нам. В глазах горел огонь, пусть ещё не надежды, но уже решимости.

– Если определим дату заражения точно…

– Всё, что до неё чистое, – подтвердила Надежда. – Главное найти границу.

В глазах купца вспыхнула надежда. Он схватил карандаш, начал что‑то быстро считать на листке бумаги.

– Человека видели три дня назад… У меня минимум две недели запасов… По сто рублей оптом, по два с полтиной в розницу…

Карандаш летал по бумаге. Цифры складывались в столбики, столбики в суммы.

– Господи, да это же целое состояние! Я смогу расплатиться! С бондарем за бочки, со стекольщиками за тару… Рабочим жалование выдам, они не виноваты, что всё так сложилось. Пострадавшим компенсации…

Он остановился. Карандаш замер в воздухе.

– Может, даже на восстановление хватит…

Но тут же поник. Реальность вернулась холодным душем.

– Хотя какое восстановление… Скважина заражена. С этим уже ничего не сделаешь.

Он бросил карандаш. Тот покатился по столу, упал на пол с тихим стуком.

«Данила, скажи!» – возмутилась Капля. «Данила может помочь!»

«Потерпи, малышка. Скоро».

«Но дядя грустный! Дядя хороший! Капле жалко!»

Капля недовольно забулькала, но смирилась. Ей было не знакомо понятие терпения, она была стихийным существом. Но она мне доверяла.

В дверях появился конторщик. Молодой человек в круглых очках. В руках стопка конторских книг.

– Василий Петрович? Вы звали?

– Давай сюда, Семёнов. Садись. Работы много.

Началась кропотливая проверка. Митрич таскал бутылки целыми подносами. На каждой был прилеплен ярлык, подписанный его корявым почерком. Надежда проверяла пробу за пробой. Семёнов сверял с журналами, делал пометки.

Картина прояснялась. Заражение началось ровно три дня назад, тем, когда Семёныч видел чужака. До этого всё чисто. После сплошная зараза.

«Плохая вода!» – комментировала Капля каждую заражённую пробу. – «Больные! Злые! Фу‑фу‑фу!»

Стопка бутылок росла на столе, как крепостная стена.

Надежда работала методично, как часовой механизм. Опустить щуп, подождать три секунды, вынуть, осмотреть. Её движения были отточены до автоматизма.

Семёнов сидел, сгорбившись над журналом. Перо в его руке скрипело по бумаге, размеренно, монотонно.

– Партия номер триста двенадцать, – бубнил он себе под нос. – Розлив четырнадцатого числа, утренняя смена… Чисто. Партия триста тринадцать, розлив четырнадцатого, вечерняя… Тоже чисто.

Когда проверки наконец закончились, а Семёнов и Митрич ушли, оставив нас в кабинете купца вчетвером, пришло время подводить итоги. Картина вырисовывалась обнадёживающая.

Добролюбов откинулся на спинку стула. Старое дерево жалобно скрипнуло под его весом. Он провёл ладонью по лицу, медленно, словно стирая невидимую паутину. В уголках глаз собрались морщинки усталости, но в самих глазах боролись два чувства: облегчение и отчаяние. Странная смесь эмоций человека, который получил отсрочку приговора, но не отмену.

– Три тысячи двести бочек, – пробормотал он, глядя на исписанные столбцы цифр. – Это… – он замолк, губы беззвучно шевелились, производя подсчёты. – Это почти двести тысяч рублей.

Волнов присвистнул.

– Ничего себе! – он откинулся на своём стуле, чуть не опрокинувшись. – Целое состояние!

– Половина состояния, – поправил его Добролюбов. – Вторая половина отравлена и подлежит уничтожению. Тысячу сто бочек в канализацию… восемьдесят тысяч рублей в никуда.

Он помолчал, глядя в пространство. Потом встряхнулся, словно стряхивая оцепенение.

– Но и того, что осталось, хватит, чтобы покрыть расходы. Уйти из дела не с позором, а с честью.

– А дальше что? – спросил Волнов, как‑то по свойски, по‑дружески. – Долги раздашь, а потом? Скважина‑то заражена. Новое производство не запустишь. Воду не разольёшь. С чего жить будешь?

Добролюбов поник.

– Да, ты прав. – Голос стал тихим, бесцветным. – Без чистой воды я не производитель. Я… никто. А новую скважину бурить мне никто не позволит. Все участки перспективные выкуплены. И деньги нужны огромные – тысяч пятьдесят минимум, на исследования, анализы, бурение. Которых у меня не будет после всех выплат.

. Добролюбов закрыл глаза, откинул голову. На лице проступила вся усталость последних дней.

– Так что Мергель всё равно победит. Не сразу, так через месяц‑другой. Когда у меня кончатся деньги, а новые заработать будет не на чем, он снова придёт с предложением. И я буду вынужден согласиться. На его условиях.

Горечь в голосе была почти осязаемой. Я знал это чувство беспомощности перед неизбежным. В прошлой жизни приходилось наблюдать, как рушатся судьбы.

Но с Добролюбовым этого не случится. Я не позволю.

– Василий Петрович, – начал я осторожно. Голос прозвучал неожиданно громко в тишине конторы. – Что, если я скажу, что есть способ сохранить не только ваши запасы, но и сам завод?

Добролюбов медленно повернул ко мне голову. На лице мелькнуло раздражение – быстрое, острое, как укол иглы.

– Молодой человек, я ценю вашу поддержку, но давайте будем реалистами. – Голос звучал устало, с той вежливой твёрдостью, которой отшивают навязчивых просителей. – Скважина отравлена. Это медицинский факт, подтверждённый вашими же приборами. Чудес не бывает.

– А если бывают?

Добролюбов криво усмехнулся.

– Не шутите так со мной, прошу вас. Я вижу, вы и доктор Светлова – люди выдающихся способностей. Ваши приборы спасли мне часть состояния, и я благодарен. Но в моём положении такие шутки… – он запнулся, подыскивая слово. – Это жестоко.

Я молча поднялся. Стул скрипнул, отъезжая назад. Прошёл к столу с пробами, где высились ряды бутылок. Чистые слева, заражённые справа. Граница между жизнью и смертью предприятия.

Взял одну из колб с заражённой водой. Ту самую, которую Надежда проверяла первой. Вода в ней была мутной, с маслянистыми разводами на поверхности. Вытащил из неё пробку. По конторе поплыл противный гнилостный запах.

Поставил колбу на стол, точно в центр светового круга от лампы. Мутная жидкость словно впитывала свет, оставаясь непроницаемо грязной.

– Это не шутка, – сказал я спокойно.

Надя удивлённо подняла брови. Это не входило в наши предварительные договорённости. Более того, о моих истинных способностях она ничего не знала.

Волнов подался вперёд, чуть не опрокинув стул. Трубка в его зубах погасла, но он не замечал.

Я поднял руку над колбой. Медленно, немного театрально, каждое движение должно было врезаться в память. Растопырил пальцы, накрывая горлышко ладонью. Не полностью, а так, чтобы все могли видеть воду через просветы между пальцами.

«Данила убьёт этих злюк?»

«Да, малышка, вода станет чистой».

Внутренним зрением я погрузился в микромир колбы. То, что обычным людям казалось просто грязной водой, для меня раскрывалось во всей своей сложности. Миллионы водных элементалей метались внутри. Их естественная структура была искажена, изуродована чем‑то пока неизвестным. Энергия русалочьего камня из тестера пробудила их, и сейчас они хотели пищи. Хотели пожирать энергию того, в чьём теле окажутся.

Я начал работу. Но не так, как в повозке контрабандистов или на «Ласточке», где действовал быстро и грубо. Здесь нужен был спектакль.

Мягко коснулся верхних элементалей. Не вырвал энергию, медленно вытягивал как яд из раны.

Энергия потянулась в мой магический резерв. Теперь он был куда больше, чем на «Ласточке». Я легко проглатывал их, а они лопались словно зерна молодого гороха на зубах.

«Ура! Так их! Исчезните, злюки!»

Каплю ужасно возмущало существование этих зараженных элементалей, словно оно противоречило самой природе водной стихии

Вода в колбе начала меняться. Едва заметно, но Надежда это уловила. Она ахнула, прижав ладонь ко рту.

– Что происходит? – прошептал Волнов.

Трубка выпала у него изо рта, стукнулась о стол и рассыпав пепел.

Я не ответил, поглощая элементалей слой за слоем Элементали теряли энергию и лопались сотнями, тысячами. Вода светлела на глазах, мутная серость отступала

Добролюбов встал. Резко, словно подброшенный пружиной. Глаза были широко раскрыты, в них плескался первобытный ужас человека, столкнувшегося с невозможным.

– Не может быть, – выдохнул купец. – Это… это невозможно. Я никогда не слышал о подобном.

Крохотные элементали боролись отчаянно. Но после поглощения Стража, битвы с пиявками и с неправильной русалкой Пелагеей, они для меня были не больше, чем крохотные зёрнышки энергии.

Главная битва происходила не здесь. Люди, собравшиеся сейчас в кабинете – мои преданные сторонники. Каждый из них знал фрагмент правды и доказал, что ему можно доверять. Пришла пора для настоящего чуда.

И чтобы убедить их придется использовать немного спецэффектов.

Мягкое голубоватое сияние поднялось из глубины колбы. Я оставил немного энергии внутри, заставив воду светиться.

«Красиво!» – восхищённо выдохнула Капля. – «Капля тоже так может! И еще красивее!»

«Обязательно сделаешь попозже, малышка. А я посмотрю».

«Ура! Капля покажет!»

Пара секунд, и свечение начало угасать. Но вода осталась кристально чистой.

Я убрал руку. Медленно разогнул пальцы.

В конторе стояла мёртвая тишина. Абсолютная, звенящая, как натянутая струна. Все смотрели на колбу. На чистейшую воду в ней. На то, что пять минут назад было ядовитой жижей.

– Проверьте, – сказал я Надежде.

Она словно очнулась от транса. Встряхнула головой, рассыпав выбившиеся из причёски пряди. Взяла портативный прибор, опустила щуп в воду.

Ничего. Никакой реакции. Вода оставалась прозрачной.

Надежда вынула щуп, осмотрела. Опустила снова, глубже. Подержала дольше положенного, пять секунд, десять, пятнадцать.

Ничего.

– Чистая, – прошептала она. Голос дрогнул, сорвался. – Абсолютно чистая. Но как⁈

Заподозрить нас в сговоре в этот момент было бы невозможно, настолько искренним было это изумление.

Я улыбнулся:

– Пришла пора кое‑что вам рассказать.

Глава 16

Колба с чистой водой стояла в центре стола, и все смотрели на неё как на новое чудо света.

Собственно, для них это и было чудом. Пять минут назад в этой колбе плескалась мутная жижа. Сейчас вода была прозрачнее горного хрусталя.

Я откинулся на спинку стула, наблюдая за их лицами.

Удивительно, в мире, где чарофоны таскают в карманах, где русалочьи камни двигают тысячи лодок и барж, где магические артефакты продаются в лавках, именно прямое применение магии вызывает такой шок.

Волнов открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба.

Надежда сидела очень прямо, сложив руки на коленях. В её глазах плескалась странная смесь восхищения и тревоги. Она лучше всех понимала – то что я сейчас показал, необъяснимо с точки зрения современной магической теории.

А Добролюбов стоял, вцепившись в край стола. Его картина мира только что дала трещину.

«Удивились!» – радостно забулькала Капля. – «Сильно удивились!»

И это было еще мягко сказано.

Интересный парадокс этого мира. Магия повсюду: в артефактах, в приборах, в самой структуре общества.

Но настоящая магия, прямая работа со стихиями без посредников, стала чем‑то из разряда легенд. Что же произошло за эти годы? Почему всё свелось к механическому использованию готовых устройств?

Впрочем, философские размышления подождут. Сейчас нужно оценить ситуацию. А точнее людей, которые стали свидетелями моих способностей. Почему я вообще решился наконец приоткрыть свою тайну?

Надя Светлова, медик и энтузиаст, давно поняла что мои способности выходят за рамки обычных. Но ни разу не выдала, не проболталась, не попыталась использовать эти знания. Даже меня не донимала расспросами, хотя представляю, как ей было любопытно.

«Тётя хорошая!» – подтвердила Капля. – «Тётя Капле нравится! Тётя добрая! Тётя умная!»

Волнов. Хитрый старый лис, как я его про себя называю. Но лис особенный. Первым заметил, что я обладаю магией. Но при этом тщательно хранил мои секреты. Практичность? Безусловно. Он понимал, что иначе лишится уникальных возможностей по улучшению своих лодок. Но эта практичность делала его и надёжным союзником. Молчать для него было куда выгоднее, чем рассказывать всем о том, что он узнал.

«Дядька весёлый!» – одобрила Капля. – «Гонки любит!»

Купец и водный магнат Добролюбов. Его я знал меньше всех, но последние дни показали больше, чем месяцы обычного общения. Катастрофа это лучшая проверка человека. Когда рушился его мир, когда дело всей жизни летело в тартарары, о чём он думал?

Первая реакция: позвонить клиентам. Не адвокату, не банкиру, а именно клиентам. Предупредить об опасности. Спасти от отравления. При этом прекрасно понимая, что каждый звонок – это иск, это удар по репутации, это гвоздь в крышку гроба его бизнеса.

Вторая мысль была о рабочих. Не «как бы сэкономить на выплатах», а «они не виноваты, нужно расплатиться полностью».

И только потом о себе. О разорении, о будущем, о том, как жить дальше. Сейчас если он поймёт, что я могу спасти его репутацию и честь, он будет предан мне до последнего.

Не из страха или выгоды, а из собственных принципов.

«Дядю жалко!» – забулькала Капля печально. – «Надо помочь!»

Итак, три человека. Каждый по‑своему проверенный. Каждый по‑своему ценный. Каждый достоин доверия

Я наклонился вперёд и все головы повернулись ко мне.

– Я не совсем тот, за кого себя выдаю, – начал спокойно.

В ответ раздался нервный смешок Волнова.

– Это мы уже поняли. Обычные парни воду руками не чистят.

Я достал из‑под рубашки цепочку. Родовой перстень качнулся на ней, поймав свет лампы. Серебряная оправа, старинная работа. В центре кристалл с застывшей внутри каплей воды. Тот самый, что помог поймать Каплю на «Ласточке».

– Моё настоящее имя Лазарь Аквилон.

Первой отреагировала Надежда. Брови взлетели вверх, рот приоткрылся. Потом глаза расширились от узнавания.

– Аквилон? Вы тот самый… – она запнулась, подбирая слова. – Студент‑водник? Я читала о вашем деле. Прорыв плотины в столице, судебный процесс…

Звучит не слишком хорошо для репутации, но я знал как направить ситуацию в нужное русло.

– И что же именно вы про меня читали? – спросил ровно.

Надежда нахмурилась, припоминая.

– Неконтролируемый выброс магии во время эксперимента. Плотину снесло, целый квартал затопило. – Она покачала головой. – Писали, что катастрофа огромная. Удивительно, что никто не погиб. Просто чудо.

– Да, – подтвердил я. – Никто не погиб. Ни один человек. Действительно чудо при катастрофе таких масштабов.

Сделал паузу. Дал им время подумать.

– Чудо, – медленно повторила Надежда. Взгляд метнулся к колбе с очищенной водой, потом обратно ко мне. – Как‑то, что мы только что видели. Вы не теряли контроль. Вы спасали людей.

– Я удерживал воду. Направлял потоки в обход жилых кварталов. – я пожал плечами. – В суде не поверили. Сказали, что это невозможно. Один человек не может управлять таким объёмом воды. Сломать может, а вот спасти нет.

Повисла пауза. Красноречивая, тяжёлая. Все снова посмотрели на колбу.

– И вас осудили? – возмутился Волнов. – За спасение людей?

Я пожал плечами.

– В суде показания свидетелей не учли. Слишком фантастично звучало: один человек управляет потоком, способным снести полгорода. Проще было списать на везение.

– Сволочи! – выругался Волнов. – Простите за выражение, но иначе не скажешь!

– Меня сослали в Озёрный край, но по дороге попытались убить. Пришлось скрыться под чужим именем. Некоторым людям оказалось выгодно, чтобы последний Аквилон исчез навсегда.

Добролюбов хлопнул себя по лбу. Звук получился неожиданно громким в тишине конторы.

– Ну конечно же не выгодно! – Его голос дрогнул от негодования. – Лазурины! Они прибрали к рукам всё наследство Аквилонов!

Остановился, повернулся ко мне. В глазах горел азарт человека, сложившего головоломку.

– Как же я сразу не сообразил! Ваш отец, Мирон Аквилон, он же был легендой в нашем крае!

Мирон. Имя отца вызвало странное чувство. Это не моё воспоминание, но и не совсем чужое. Высокий мужчина с добрыми глазами, учащий мальчика чувствовать воду.

– Именно Аквилоны развивали здесь индустрию чистой воды! – продолжал Добролюбов. – Видите ли, в чём проблема Озёрного края,. Воды у нас хоть залейся – каналы, реки, озёра. Но для питьевой воды это скорее проклятие, чем благословение.

– Почему же? – удивилась Надя.

– Слишком близко водоносный слой, – пояснил Добролюбов.– Другими словами, вода в колодцах практически та же, что и речная. Пить можно, но… запах бывает так себе, да и инфекции встречаются. Чтобы добраться до чистой воды надо бурить артезианские скважины.

Он улыбнулся, и годы словно слетели с его лица.

– Аквилоны находили источники благодаря фамильному дару, – продолжил купец. – Эта скважина! Её нашли ваши родители двадцать пять лет назад! Я помню вашего отца! У него были такие же синие глаза.

Волнов присвистнул. Долгий, выразительный свист человека, которому открылась великая истина.

– Вот оно что! – он подобрал с пола трубку, машинально постучал ею по столу, выбивая остатки пепла. – Сам наследник Аквилонов улучшал мне русалочьи камни! Если б я знал…

Расплылся в улыбке, представляя возможности.

– «Лодки Волнова – выбор аристократов! Аквилон рекомендует!» Эх, какая реклама пропадает!

Несмотря на напряжение момента, я усмехнулся. Даже сейчас старик думает о выгоде. Надежда вернула разговор в серьёзное русло.

– Но то, что мы видели… – она кивнула на колбу. – Это же выходит за рамки любой университетской программы. Я пять лет изучала теорию стихий. Даже в старых учебниках ничего подобного не описано.

– Родовые практики, – уклончиво ответил я. – То, что передавалось внутри семьи из поколения в поколение.

Добролюбов вернулся к столу, тяжело опустился в кресло.

– Господин… Лазарь? – он запнулся на имени.

– Пусть остаётся Данила, – предложил я. – Так все привыкли, к тому же сложнее проговориться. А Лазарю Аквилону, какое‑то время лучше побыть в неизвестности.

– Хорошо, Данила. – Купец сцепил пальцы в замок, локти упёр в стол. – Вы очистили колбу. Я видел своими глазами, хотя до сих пор не верю. Но… сколько вы можете очистить? Бочку? Десять? Сто?

В его голосе звучала затаённая надежда. Надежда человека, который боится поверить в спасение.

Практичный вопрос практичного человека. Я задумался, и не для вида. Расчёты были не из приятных. Поглощение искажённых элементалей давало энергию, да. Но процесс требовал концентрации, а молодое тело имело свои пределы. К тому же, элементали были слишком мелкими. Сопротивляться они не могли, я их щелкал, словно семечки. Но поглощать их было так же долго, как если бы я хотел насытиться одними семечками.

– Чтобы очистить тысячу бочек по отдельности, понадобится недели две‑три непрерывной работы, – ответил честно.

Плечи Добролюбова поникли.

– Но есть другой путь, – добавил я.

– Какой? – голос Добролюбова дрогнул от напряжения.

– Очистить источник. Вашу скважину. Если убрать заразу из самого водоносного слоя, вся новая вода будет чистой.

Молчание. Абсолютное, звенящее. Даже Капля затихла.

«Данила может?» – наконец спросила она неуверенно. – «Большая вода очень большая! И злых там много‑много!»

«Справлюсь, малышка. Ты же мне поможешь?»

«Конечно! Капля всегда поможет!»

Волнов первым обрёл дар речи.

– Это… это вообще возможно? Скважина же глубокая!

– Сто восемьдесят метров, – кивнул я. – Сложно, опасно, потребует полной концентрации. Но возможно.

Добролюбов схватился за края стола. На лице боролись надежда и страх поверить в чудо.

– Вы… вы серьёзно? Вы можете очистить целое подземное озеро?

– Могу попробовать. Гарантий не даю – слишком много неизвестных. Но попробовать могу.

И это была чистая правда. Я никогда не чистил целое подземное озеро. В прошлой жизни такой проблемы просто не возникало, тогда маги не допустили бы подобного заражения. Но принцип тот же, только масштаб иной.

В глазах Добролюбова плескалось что‑то первобытное, то ли страх перед неведомым, то ли благоговение перед чудом. Потом он резко встал.

– Когда? Что нужно? Я всё организую!

Энергия вернулась к нему мгновенно.

– Сначала нужно осмотреть скважину, – я тоже поднялся. – Оценить масштаб заражения. И лучше это сделать сейчас, пока на производстве мало людей.

– Конечно! Идёмте! – Добролюбов уже шёл к двери, на ходу поправляя помятый сюртук. – Если это получится… Мергель лопнет от злости!

И в этом восклицании было всё – и надежда на спасение, и жажда реванша, и простая человеческая злость на того, кто пытался его уничтожить.

* * *

Мы вышли из кабинета разношёрстной процессией. Добролюбов впереди, размахивающий руками с энергией человека, получившего надежду на спасение. За ним я с Надеждой. Волнов замыкал шествие, всё ещё переваривая новость о моём происхождении.

В отличие от складов, на территории фабрики было немало рабочих. Все оборачивались, провожая нас любопытными взглядами. Ещё бы, сам хозяин, да с гостями, да с таким решительным видом.

«Много людей!» – заметила Капля, выглянув из водосточной трубы. – «Все смотрят! Капля спрячется!»

«Правильно, малышка. Не показывайся».

– Михайла! – Добролюбов заметил пожилого мужчину в засаленной спецовке. – Михайла, ко мне!

Старший смены подбежал удивительно резво для своих крупных габаритов.

– Слушаю, Матвей Семёныч!

– Всех долой из насосного цеха! – Добролюбов рубил воздух ладонью, словно отсекая возражения. – Немедленно! Ночную смену отменить. Территорию вокруг корпуса оцепить. Никого не пускать, понял?

Михайла выпучил глаза. В них читалось недоумение человека, получившего приказ взорвать собственный дом.

– Так это… А как же насосы? Они ж без присмотра…

– Выключить всё! К чертям! Сказано – всех вон!

Что‑то в голосе Добролюбова не допускало возражений. Михайла выпрямился, словно вспомнил армейскую выправку.

– Будет исполнено!

Он развернулся на каблуках и побежал к насосному корпусу. На ходу достал свисток, висевший на цепочке. Через минуту территорию огласили резкие трели. Тревожный сигнал, означающий немедленную эвакуацию.

Из разных концов завода к насосному цеху потянулись люди. Недоумевающие, встревоженные, но послушные. Дисциплина на предприятии Добролюбова была железной.

Сам корпус возвышался в дальнем конце территории. Массивное здание из красного кирпича, больше похожее на крепость, чем на производственное помещение. Ряды узких высоких окон под самой крышей слепили отражённым солнцем.

Здесь стояла непривычная тишина. Сердцебиение завода уже остановили, после обнаружения заражения Добролюбов первым делом прекратил откачку воды.

– Впечатляет, – пробормотал Волнов, оглядывая здание. – Я‑то думал, у вас там колодец с воротом, а тут целая фабрика!

Гордость промелькнула на лице Добролюбова, быстро сменившись горечью.

– Четыре насоса по пятьсот лошадиных сил каждый. Качали воду в первичные резервуары, оттуда на фильтрацию, потом в цех розлива… Пока не остановил всё утром, после первых сообщений о болезни.

Массивные железные двери корпуса стояли распахнутыми.

Рабочие выходили группами, лица озадаченные. Переглядывались, перешёптывались. Видно было, что они бездельничали весь день. На перевёрнутом ящике в углу осталась разложена колода карт..

– Что случилось‑то? – долетали обрывки разговоров. – Сначала насосы велели остановить, теперь вообще выгоняют!

– Может, проверка какая?

– Да какая проверка в полдень! Утром насосы остановили, полдня сидим без дела, а теперь это…

– Без разговоров! – Михайла уже вернулся, весь взмыленный от бега. – Приказ хозяина! Все на выход!

Рабочие подчинились, хоть и неохотно. Любопытство боролось с дисциплиной, но дисциплина побеждала.

Мы вошли внутрь, и я невольно присвистнул. Снаружи здание казалось большим. Изнутри оно было огромным.

Потолок терялся в полумраке на высоте не меньше, чем восьми метров. Массивные металлические фермы переплетались наверху, как рёбра доисторического чудовища. Вдоль стен тянулись ряды ламп со светокамнями, Добролюбов не поскупился на освещение. Желтоватый свет заливал пространство, отбрасывая резкие тени.

Но главное зрелище ждало в центре.

Бетонный колодец трёх метров в диаметре зиял, как пасть в преисподнюю. Вокруг него стояли четыре насоса. Блестящие махины с маховиками размером с небольшое мельничное колесо, поршнями толщиной с мою талию, трубами, уходящими в темноту скважины.

«Ого!» – восхитилась Капля. – «Большие железки! И дырка большая! Капля туда поместится?»

«Поместишься, малышка. Но не через главный ствол».

От насосов тянулись трубы к первичным резервуарам вдоль стены. Шесть металлических цистерн, каждая размером с небольшой дом. Вдоль противоположной стены выстроились фильтровальные установки, ряды блестящих цилиндров, опутанных трубками, как медузы щупальцами. У каждой своё рабочее место с пультом управления, датчиками, вентилями.