Текст книги "Аквилон. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Саша Токсик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 53 страниц)

«Капля, ты нашла часы?»

«Нашла‑нашла! Блестящие! Золотые! Вон там, под илом! Капля покажет!»

«Где именно?»

«Под старым якорем! Там много всего! Монетки, ложки, даже кольцо! Можно Капле кольцо?»

«Потом. Сначала дело.»

Я сделал несколько глубоких вдохов. Для вида, конечно. Но публика любит драматизм.

– Засекайте время! – крикнул кто‑то из толпы.

– Держу пари на пятерку, что не найдет!

– А я на червонец, что найдет! Это ведь тот ныряльщик, что перстень Громовых нашел.

– То в бухте было, вода чистая! А тут помойка!

Я подошел к краю причала. Несколько секунд постоял, изображая сосредоточенность. Потом нырнул.

Вода была еще хуже, чем выглядела снаружи. К счастью, у меня был способ с этим справиться. Миг – и меня окружила серебристая пленка воздуха. Тонкая, но прочная, как специальный костюм под водой. При желании, я мог бы даже одежду оставить сухой, но это смотрелось бы максимально странно.

«Данила сам, как блестяшка!» – восхитилась Капля.

Жаль, что такое нельзя было провернуть в Чёрной яме. Там загрязнение было магическим, и простейшее заклинание с ним бы не справилось.

Видимость была практически нулевая. Даже с магией воды я различал только смутные тени.

Но мне и не нужно было видеть. Симбиоз с Каплей творил чудеса. Я чувствовал каждый металлический предмет вокруг. Часы лежали именно там, где указала Капля. Под слоем ила, рядом с проржавевшим якорем. «Братья Звонаревы», модель «Капитанские». Я взял их, проверил. Никакой гравировки. Часы Бурмистрова.

Но не спешил всплывать. Пусть публика поволнуется.

Поплыл вдоль дна, изображая поиски. Разгребал ил, поднимая мутные облака. Со стороны должно было выглядеть впечатляюще, человек в кромешной тьме на ощупь ищет иголку в стоге сена.

«Данила, там еще блестяшки!» – Капля металась вокруг как возбужденный щенок. – «Серебряная ложка! Медные монетки! Ой, кольцо! Красивое кольцо! С камушком!»

«Собирай, но незаметно.»

«Капля умеет незаметно! Капля как тень!»

Пока я изображал поиски, она собирала находки. Всё исчезало в ее волшебном кармане, том самом пространственном пузыре, где она хранила свои сокровища.

Прошло три минуты. На поверхности уже начали беспокоиться. Обычный человек столько под водой не продержится.

Четыре минуты. Кто‑то наверняка предложил прыгнуть за мной.

Пять минут. Самое время создать драматическую паузу.

Шесть минут. Теперь точно решили, что я утонул.

Семь минут. Пора.

Вынырнул я с максимальным эффектом. Не просто показался на поверхности, а выпрыгнул из воды по пояс, подняв руку с часами.

– Есть!

Толпа ахнула. Кто‑то захлопал. Кто‑то присвистнул.

– Не может быть!

– Нашел!

– Семь минут под водой!

– Это не человек, это рыба!

Бурмистров бросился вперед так резко, что чуть не упал в воду. Полицейский успел схватить его за рукав пиджака.

– Мои часы! Дайте сюда!

Я выбрался на причал. Протянул часы Бурмистрову.

Он схватил их трясущимися руками. Открыл заднюю крышку. Замер. Крышка была пуста. Никакой гравировки.

– Но… но как… – он смотрел на часы так, словно они его предали. – Они же точно такие же…

– Популярная марка! – влез с комментариями Золотов. – Модель победила на Имперской ярмарке одна тысячи восемьсот первого года. Выпущено более пяти тысяч экземпляров…

– Совпадение, – пожал я плечами. – Бывает.

Полицейский кашлянул.

– Господин Бурмистров, полагаю, инцидент исчерпан? Вы нашли свои часы, убедились, что Бюро находок работает честно. Осталось…

– Да‑да, – Бурмистров словно очнулся. Выпрямился, поправил жилет, пригладил усы. – Господин Золотов, приношу свои извинения. Я был… излишне эмоционален. Горячность, знаете ли. Журналистская привычка видеть сенсацию там, где ее нет.

Золотов великодушно кивнул, хотя руки у него все еще дрожали.

– И… – Бурмистров повернулся ко мне. – Молодой человек, это было… впечатляюще. Семь минут под водой! В такой мутной воде! И нашли! Как вы это делаете?

– Профессиональный секрет, – улыбнулся я.

– Понимаю, понимаю! У каждого мастера свои секреты! – он повернулся к толпе, вскинул руку с часами. – Господа! Я официально заявляю! «Бюро находок» господ Ключевского и Золотова – честное и благородное предприятие! Завтра в «Вечерней газете» выйдет большая статья об этом замечательном начинании! Люди должны знать, куда обращаться, если потеряли что‑то ценное!

Толпа одобрительно загудела. Кто‑то крикнул:

– А червонец кто проиграл? Плати давай!

– Сам плати! Говорил же, найдет!

Бурмистров сунул часы в карман, пожал руку Золотову, потом мне.

– Еще раз извините за… недоразумение. Хорошего дня, господа!

Он удалился, постукивая тростью. Полицейский проводил его взглядом, покачал головой и пошел в другую сторону.

Золотов подошел ко мне, глаза блестели от облегчения и восторга.

– Данила, вы гений! Просто гений! Вы не только отвели угрозу, но и сделали нам такую рекламу! Бесплатную рекламу в «Вечерней газете»! Вы представляете, сколько это стоит?

– Главное, что репутация Бюро в безопасности.

– Да‑да! О, я должен вернуться в лавку! Наверняка уже покупатели ждут! После такого представления весь город будет говорить о нас!

Он почти побежал обратно, на ходу причитая о том, что надо прибраться, выставить лучший товар, приготовиться к наплыву клиентов.

«Данила молодец!» – Капля вынырнула у края причала. – «Всех удивил! И Капля много блестяшек нашла! Кольцо красивое! И ложка! И монетки! Капля богатая!»

«Молодец, малышка. Вечером разберем твои сокровища.»

Я улыбнулся ее детской радости и пошел домой переодеваться. Елена Павловна от вида моих брюк будет в ужасе.

* * *

Утро следующего дня выдалось туманным.

Серая дымка висела над каналами, как молоко, разлитое в воздухе. Фонари еще горели, хотя по времени давно должен был быть день. Их желтый свет расплывался в тумане размытыми пятнами.

Причал появился из тумана внезапно, как корабль‑призрак. Волнов уже ждал меня. Стоял у своей личной лодки, покуривал трубку. Дым смешивался с туманом, создавая причудливые завихрения.

– А, Данила! – он поднял руку в приветствии. – Точно в срок! Хорошо! Добролюбов пунктуальность уважает. Говорит, кто время не ценит, тот и делу цену не знает.

– Мудрые слова.

– Да уж, Матвей Семенович мужик мудрый. И принципиальный до невозможности. Вот, к примеру…

Он рассказывал мне историю за историей о принципиальности Добролюбова, пока я пересаживался в его лодку, и пока мы плыли по каналу, и даже когда мы уже свернули к пристани возле складов.

– Во‑он там контора Добролюбова, – Волнов указал трубкой на кирпичное здание. – А вон его баржи. Видите надпись? «Чистая вода Добролюбова». Он на каждой барже это пишет. Говорит, название это гарантия. Если написано «чистая», значит, чистая и есть.

Любопытно, Добролюбов торгует водой. Этот человек стал мне ещё интереснее. Если он и правда такой принципиальный, то заинтересуется способом проверки воды, чтобы подтвердить качество товара. Но для начала с ним надо познакомиться.

У причала стояли три большие баржи. Две из них глубоко погрузились в воду, уже загруженные. Третья стояла у причала под погрузкой.

Мы вышли на пристань. Под ногами скрипели сырые доски. Пахло озерной водой, дегтем, свежими опилками. Рабочие таскали ящики на баржу, не обращая на нас внимания.

Контора располагалась прямо внутри склада, просто была отгорожена фанерной перегородкой.

Простые деревянные столы, заваленные бумагами. Полки с папками до потолка. На стене огромная карта Озерного края, вся в пометках и флажках.

За дубовым столом в углу сидел Добролюбов.

Первое, что бросалось в глаза, это руки. Большие, мозолистые, рабочие руки. Но ногти аккуратно подстрижены, под ними чисто. Руки человека, который не стесняется физического труда, но следит за собой.

Сам он был крупный, лет пятидесяти. Широкие плечи, прямая спина, седина в висках. Одет просто: холщовая рубаха, жилетка, никаких украшений. Даже часов не было. Только на безымянном пальце простое обручальное кольцо.

Он поднял голову от бумаг, и я встретился с его взглядом. Серые глаза смотрели внимательно, оценивающе, но без враждебности.

– Матвей Семеныч, – начал Волнов. – Это тот самый молодой человек, о котором я говорил. Данила Ключевский.

Добролюбов кивнул, протянул руку. Рукопожатие было крепким.

– Присаживайтесь, господа. Чаю?

– Спасибо, не откажусь, – ответил Волнов.

Я тоже кивнул.

Владелец фабрики встал, подошел к печке в углу. Там на плите стоял огромный медный самовар, начищенный до блеска. Он налил три стакана в подстаканниках, поставил на поднос. Добавил сахарницу, блюдце с лимоном, вазочку с вареньем.

Всё это он делал сам. Не позвал приказчика, не крикнул секретаршу. Неожиданно.

Вернулся, расставил стаканы. Сел. Отхлебнул чай, причмокнул с удовольствием.

– Хороший чай, – сказал он. – Настоящий, китайский. Специально заказываю. Попробуйте.

Чай действительно был отменный. Крепкий, но без горечи. С легким цветочным послевкусием.

– Иван говорит, у вас есть русалочьи камни на продажу, – начал Добролюбов после паузы. – Откуда, позвольте спросить?

Волнов напрягся. Я почувствовал, как он задержал дыхание.

– Со дна, – я пожал плечами. – Я ныряльщик, так и достал.

– И в чей же склад вы нырнули, чтобы их достать?

Глава 6

– Обчистили чей‑то склад и теперь пытаетесь сбыть краденое? – повторил Добролюбов, и в его голосе слышалось не столько обвинение, сколько разочарование.

Волнов ерзал на стуле как школьник перед директором. Трубка в его руке давно потухла, но он не замечал. Смотрел то на меня, то на Добролюбова, явно прикидывая, как бы разрулить ситуацию. Неприятно, когда сделки срываются. Особенно те, с которых рассчитывал на свои десять процентов.

Добролюбов сидел прямо. Руки на столе, пальцы в замок. Классическая поза человека, который принял решение и теперь ждет, что скажет оппонент. Мозолистые ладони, чистые ногти. Обручальное кольцо поблескивает в свете масляной лампы. Семейный человек, работящий, принципиальный. Такие в карты не играют и взяток не берут.

«Дядя думает, Данила плохой!» возмутилась Капля в трубе под полом. «Капля знает, Данила хороший! Данила победил Стража! Честно победил!»

«Конечно, победил, малышка. Но ему это знать необязательно».

– Матвей Семеныч, да ты что! – влез Волнов, но Добролюбов поднял руку, останавливая.

– С тобой, Иван Петрович, потом поговорим. Столько лет тебе, а в сказки веришь.

Удивительно, но вместо раздражения я почувствовал знакомый азарт. Тот самый, что охватывал меня в прошлой жизни перед особенно сложным магическим экспериментом.

Интересная головоломка получается. Как убедить человека‑принцип, что твои камни добыты честно?

Прикинем, что у нас есть.

Добролюбов принципиальный до упрямства. Это видно по всему. По тому, как он сам заваривает чай гостям. Такой не купит краденое, даже если это сулит баснословную прибыль.

Далее, он думает, что камни украдены. С рудника или со склада конкурентов. А история про поиски на дне просто прикрытие. И в общем‑то, кто бы на его месте подумал иначе? Двадцать три камня! Целое состояние!

И еще нельзя упоминать магию и Стража. Это сразу породит тысячу вопросов, на которые я не смогу ответить, не раскрыв себя. Но даже если я скажу, что на самом деле могучий Архимаг в облике простого студента и победил речного монстра, мне никто не поверит.

Нужна другая легенда. Правдоподобная и непроверяемая. Я откинулся на спинку стула. Простого, но крепкого, как все здесь. И позволил себе легкую улыбку.

– Господин Добролюбов, могу я задать вопрос? Чисто из любопытства.

Он нахмурился, явно не ожидая такой реакции на обвинение.

– Спрашивайте.

– Почему вы решили, что камни краденые? Только потому, что я ныряльщик?

– А откуда еще ныряльщик может взять два десятка отборных русалочьих камней? – он наклонился вперед, уперся локтями в стол. – Озеро большое, но не настолько, чтобы каждый встречный мог найти целое состояние на дне.

– Логично, – кивнул я. – Обычный ныряльщик действительно не может. Но что, если я не обычный?

Добролюбов хмыкнул:

– И чем же вы необычны? Жабры отрастили?

Вот теперь пришло время для моего козыря. Рука потянулась к поясной сумке. Я взял с собой несколько камней.

Сначала я хотел показать камень со слабым зарядом и соврать про удачную находку. Но сейчас это бы не сработало. Добролюбов из тех, кто чует фальшь за версту.

Я достал самый мощный камень.

Он лежал на моей ладони, и даже в полумраке конторы было видно, как он словно подсвечен изнутри. Не явное свечение, которое бросалось бы в глаза, а скорее ощущение внутренней силы.

– Вот, проверьте этот, – я положил камень на стол между нами. – И если он вас не убедит в том, что я нашел их честно, я уйду и больше не побеспокою. Заберу свои камни и найду другого покупателя.

Волнов протянул руку первым, но остановился, посмотрел на Добролюбова, спрашивая разрешения. Тот кивнул.

Лодочник взял камень в ладони и тут же дернулся.

– Матушки святые… – выдохнул он.

– Что там такое? – Добролюбов нахмурился еще сильнее, но в голосе появились нотки любопытства.

– Помнишь тот случай семь лет назад? Когда молния ударила в баржу Крутовых?

Волнов явно искал слова, и для человека, который обычно сыпал прибаутками как из рога изобилия, это было удивительно.

– Помню, – хмыкнул Добролюбов. – Они потом полгода хвастались, что их баржа обгоняла водоходы.

– Так вот, по сравнению с этим камнем, те были как свечка рядом с прожектором, – лодочник сглотнул. – Такого не бывает. Не должно быть.

Добролюбов протянул руку, и Волнов с видимой неохотой передал ему камень. Словно расставался с чем‑то драгоценным.

Купец взял камень в ладонь. Секунду ничего не происходило. Потом его брови поползли вверх. Медленно, но неуклонно, пока не скрылись под седыми волосами.

– Измерить, – сказал он коротко. – Немедленно измерить. Механика ко мне! Степан Кузьмич! Кузьмич, черт тебя дери, где ты там⁈

Из глубины склада послышался грохот, ругань и топот. Через минуту в дверях появился механик. Седая борода лопатой растрепалась, на носу висели очки в проволочной оправе, кожаный фартук был весь в масляных пятнах.

– Чего орешь, Матвей? Я турбину налаживаю, тонкая работа!

– К черту турбину. Вот, измерь.

Кузьмич взял камень небрежно, по‑хозяйски. И тут же присвистнул.

– Ого! Откуда такая прелесть?

– Вот и выясним откуда. Давай к прибору.

Мы прошли в соседнее помещение склада. У стены громоздился удивительный агрегат.

Я видел много измерительных приборов и в прошлой и в этой жизни, но этот был особенный. Удивительное творение кустарного гения, созданное как будто из того, что выкинули на все окрестные свалки.

Медная конструкция размером с платяной шкаф, вся в трубках, вентилях и манометрах. Сверху торчали какие‑то антенны из витой проволоки. Сбоку крутилась ручка с костяной рукояткой. А в центре располагались большой круглый циферблат с делениями от нуля до трехсот и бронзовое гнездо для камня.

Вот это да, подумал я. И оно ещё работает.

– Моя гордость! – Кузьмич погладил прибор, подтвердив мои мысли. – Сам конструировал. Меряет остаточную энергию с точностью до единицы. Ни у кого в городе такого нет!

Думаю, не только в городе, но и вообще в мире.

Он открыл стеклянную дверцу, аккуратно вставил камень. Закрыл, повернул несколько вентилей, проверяя что‑то по манометрам.

– Обычный хороший камень показывает тридцать‑сорок единиц, – объяснял он, крутя ручку. Прибор начал гудеть, сначала тихо, потом громче. – Отличный, только что из мастерской Крутовых, это пятьдесят. Рекорд за всю мою практику составлял семьдесят три.

Щелчок тумблера. Гудение усилилось. Стрелка на циферблате дрогнула, поползла вправо.

Тридцать… Пятьдесят… Сто…

– Что за… – Кузьмич наклонился к прибору, постучал по стеклу циферблата.

Сто пятьдесят… Двести… Двести пятьдесят…

БАМ!

Стрелка ударилась об ограничитель на отметке триста с таким звуком, словно кто‑то шарахнул молотком по медному тазу. Прибор загудел уже не просто громко. Он завыл.

– Мать честная! – Кузьмич бросился к прибору, начал лихорадочно крутить вентили, сбрасывая давление.

Он выдернул камень из гнезда, и прибор мгновенно затих, только пар еще шипел из клапанов.

– Это невозможно. Просто физически невозможно! – механик снял очки, протер вспотевший лоб рукавом. – Камень такого размера не может держать такой заряд!

Не удивительно, что несколько камней лопнуло при зарядке, вспомнил я. Когда я выкачивал энергию из Стража Глубин, то меньше всего думал об их сохранности.

– А если прибор сломан? – спросил Добролюбов, хотя по его голосу было слышно, что он сам в это не верит.

– Сломан? Мой прибор? – Кузьмич обиделся как ребенок. – Да я его каждое утро калибрую! Вот, смотрите!

Он выдвинул ящик под прибором, достал обычный русалочий камень с биркой «Эталон № 3». Вставил в гнездо, включил. Стрелка послушно показала тридцать пять.

– Видите? Все работает! А теперь…

Он снова вставил мой камень. И снова последовал удар об ограничитель на трех сотнях.

В мастерской повисла тишина.

«Дяди онемели!» – веселилась Капля. – «Как рыбки. Рты открывают, а звуков нет! Буль‑буль!»

Наконец Добролюбов нарушил молчание:

– Откуда такая концентрация, молодой человек? И не сочиняйте мне про случайную находку. Такие камни не валяются на дне просто так.

Я усмехнулся. Вот теперь разговор пошел в нужном направлении.

– А вы слышали о Черной яме?

– Черная яма? – Кузьмич попятился, инстинктивно прижимая мой камень к груди. – Вы что, спятили? Оттуда никто не возвращался.

– Именно поэтому там и сохранилось то, что сохранилось, – я пожал плечами. – Все боятся, никто не лезет. А зря.

Добролюбов прищурился:

– И вы, значит, полезли? Один? И выжили?

Публика готова. Сейчас она проглотит любой мой экспромт.

– Знаете, почему‑то место называют Черной ямой?

– Потому что там глубоко и вода черная, – буркнул Волнов.

– Это то, что видно сверху. А на самом деле там энергетическая аномалия. Как водоворот. Стоит в неё попасть, как она затягивает в центр.

Добролюбов наклонился вперед, заинтересованный:

– Допустим. Но при чем тут камни?

– А они от этой аномалии и заряжаются.

Ну, на самом деле камни зарядились от смерти древнего элементаля, но это им знать не обязательно. И даже вредно для их душевного спокойствия. Представляю их лица, если бы я сказал правду. «Знаете, там жил монстр размером с дом, я его убил, и вся его энергия перешла в камни».

Кузьмич задумался, что‑то прикидывая в уме. Потом медленно кивнул:

– Теоретически… теоретически возможно. Если скорость потока достаточная, а перепад температур создает дополнительную турбулентность… – забормотал он. – Да, может накапливаться статический заряд магической природы.

– Вот именно, – обрадовался я. – И камни его впитывают.

– Но как ты их достал? – Волнов наконец‑то вспомнил про трубку, начал набивать ее табаком. – Если там такие течения, человека разорвет на части!

– В этом мой талант, – ответил я, пожимая плечами. – Интуитивно чувствую течения и могу их избегать.

Я видел, как они переглядываются. История звучала достаточно безумно, чтобы быть правдой.

– И вы рисковали жизнью ради камней? – в голосе Добролюбова слышалось уже не подозрение, а уважение.

– А что мне еще делать? – я пожал плечами. – Я профессиональный ныряльщик. Это моя работа.

Добролюбов встал, прошелся по мастерской. Остановился у окна, выходящего на причал.

– Хорошо. Допустим, я верю. Но даже если камни честные… Вы понимаете, что натворили? Такая концентрация энергии… Крутовы взвоют от зависти. Они тридцать лет монополию держат, и тут появляетесь вы с камнями, которые их лучшие образцы за пояс заткнут. Сколько их у вас?

– Девятнадцать. Разного размера. Пять вот таких, – я кивнул на камень в руках Кузьмича. – Остальные поменьше, но тоже хорошо заряжены.

– И цена?

– Обсуждаемая.

Купец азартно хлопнул в ладоши.

– А пойдемте посмотрим, на что они способны!

Путь к причалу вел через склад, и я впервые увидел истинный масштаб предприятия Добролюбова.

Ряды бочек уходили в полумрак, как колонны древнего храма. На каждой выжжено клеймо, которое представляло собой стилизованную волну с буквами «ЧВД». Чистая Вода Добролюбова. Рабочие при виде хозяина не бросались изображать усердие, как это обычно бывает. Просто кивали и продолжали работу. Размеренно, без суеты, как отлаженный механизм. Уважают, подумал я.

– Матвей Семеныч! – окликнул нас пожилой механик с полностью седой бородой. – На «Чистом истоке» пятый камень барахлит! Федор говорит, до вечера дотянет, но не больше!

– Как раз вовремя, – ответил Добролюбов. – Может, и не придется к Крутовым идти.

Мы вышли на причал. Солнце уже поднялось достаточно высоко, чтобы разогнать утренний туман. Канал здесь был шире, чем в городе. Метров тридцать, не меньше. И глубже значительно.

«Чистым истоком» оказалась та самая баржа, которая стояла под загрузкой.

Мы поднялись по сходням. Палуба была выскоблена до белизны. Даже швы между досками аккуратно проконопачены и засмолены. Хозяйская рука чувствовалась в каждой мелочи.

– Машинное отделение в корме, – Добролюбов повел нас к железной двери с медными заклепками. – Сейчас увидите сердце баржи.

Мне и вправду было интересно. На «Ласточке», когда я нашел Каплю, движитель был уже разобран. Ну а на утонувшем Альбартосе, который я видел благодаря связи с духом, и вовсе было ничего не разобрать.

Помещение было тесным, но организованным аккуратно. Каждый инструмент на своем месте, каждая труба подписана, каждый вентиль промаркирован.

В центре находилась установка, при виде которой я невольно присвистнул. Интересная конструкция

Массивная медная труба диаметром с бочку проходила через обе стены. Очевидно, забор воды впереди, выброс сзади. А вокруг трубы, примерно посередине…

– Любопытно, – хмыкнул я.

Бронзовое кольцо охватывало трубу, но не касалось ее. Между металлом оставался зазор в палец толщиной. В самом кольце были гнезда для семи камней, расположенные по сложной схеме. Не просто по кругу, а со смещением, создающим спираль.

«Ой‑ой‑ой! Блестяшка! – запищала Капля. – Большая блестящая штуковина!»

«Она великовата для тебя, малышка»

«А вдруг поместится?» – ошарашила она меня. – «Давай попробуем⁈»

«Нельзя воровать чужие механизмы!»

«Жадина Данила!»

– Интересное решение, – заметил я, разглядывая конструкцию. – Камни создают поле внутри трубы?

– Точно! – обрадовался механик. – Вы разбираетесь! Камни генерируют течение, но сами остаются снаружи. Вода идет через трубу и выбрасывается под давлением.

– А почему семь гнезд? – спросил я, хотя уже понял принцип. – На лодках обычно два камня ставят.

– Два камня являются минимумом, – кивнул Кузьмич. – Слева и справа от трубы. Для маленькой лодки хватает. На баржах ставят пять или семь. Четные числа не используют, поскольку нарушается баланс потоков.

В дверях появился пожилой мужчина с костылем. Седой, загорелый, с изборожденным морщинами лицом речника.

– Федор, бывший лоцман, – представил Добролюбов. – Потерял ногу в аварии, но приобрел уникальный талант.

Федор подковылял к установке, не здороваясь. Приложил ухо к медной трубе, постучал костылем в нескольких местах. Прислушался.

– Третий камень сдох на четверть. Пятый вообще еле дышит. К вечеру встанем.

Он повернулся ко мне, окинул оценивающим взглядом. В его глазах читался вопрос, но прямо спрашивать не стал. Опытный человек, знает, что любопытство не всегда уместно. Такие обычно дольше живут, заметил я про себя.

– С вашими камнями, – загорелся Добролюбов, – мы сможем ходить вдвое дольше без перезарядки! А скорость какая будет!

Мы еще немного поговорили о технических деталях. Я задавал вопросы, стараясь выглядеть заинтересованным дилетантом, а не Архимагом, который создавал куда более сложные конструкции.

– Пойдемте завтракать, – предложил купец. – За едой и остальное обсудим.

* * *

После демонстрации Добролюбов повел нас не обратно в контору, как я ожидал, а в другую сторону. К длинному одноэтажному зданию, примыкавшему к складу.

Его предназначение легко было определить по запаху.

Жареные колбаски с яичницей. Свежие блины. И что‑то сладкое, творожное, от чего слюнки текли.

Большой зал был заполнен наполовину. За длинными столами сидели рабочие. Кто доедал, кто только садился. Ели сосредоточенно, основательно, изредка перекидываясь короткими фразами.

Добролюбов провел нас мимо общих столов к небольшой двери в конце зала. За ней оказался малый зал. Уютная комната на четыре стола. Белые скатерти вместо голого дерева, фарфоровая посуда вместо жести, стулья с мягкими сиденьями вместо лавок. Но главное заключалось в окнах с видом на канал, а не на глухую стену склада.

– Для мастеров и приказчиков, – пояснил Добролюбов, усаживаясь за угловой стол. – Еда та же, но обстановка поспокойнее. Можно дела обсудить без лишних ушей.

Не успели мы сесть, как из кухни выпорхнула женщина лет тридцати. Полная, румяная, с тем особым цветом лица, который бывает у людей, постоянно работающих у горячей плиты. Крахмальный передник сиял белизной, косынка сбилась набок, открывая пшеничные кудри.

– Ой, Матвей Семеныч! – всплеснула она пухлыми руками. – Что ж не предупредили? Я бы что поизысканнее приготовила!

– Глаша, у тебя и так все изысканное, – улыбнулся Добролюбов. И это была первая настоящая, теплая улыбка за все время нашего знакомства. – Что там сегодня на завтрак есть?

– Блинчики с творогом, яичница с беконом, сырники со сметаной, каша овсяная на молоке. И пирожки! Только что из печи вынула, с яблоками и корицей!

– Неси всё, – кивнул Добролюбов. – И воды не забудь.

Глаша упорхнула, но через секунду ее голова снова показалась в дверях:

– Ой, Иван Петрович! Не заметила сразу! Как поживаете?

Волнов немедленно расправил плечи, выпятил грудь колесом:

– Глашенька! Свет очей моих! Томлюсь в одиночестве, жду, когда вы сжалитесь!

– Ой, да бросьте вы! – она покраснела как маков цвет, но глаза заблестели от удовольствия. – Каждый раз одно и то же! Как приходите, так и начинается!

– А что мне еще делать? – Волнов театрально прижал руку к сердцу. – Сердце не камень! Вижу вас и таю, как масло на сковородке!

– На сковородке! – Глаша прыснула в кулачок. – Вы бы еще сказали, будто как сало на шкварки!

– Глашенька, выходите за меня! – Волнов не успокаивался. – Осчастливьте старого морского волка!

– Матвей Семеныч, ну скажите ему! – засмущалась Глаша.

Добролюбов усмехнулся в седые усы:

– Бесполезно, Глаша. Я ему уже двадцать лет говорю. Он неисправим, за каждой юбкой бегает.

– За каждой юбкой⁈ – возмутился Волнов. – Я только за одной юбкой приударяю! За самой прекрасной! За самой хозяйственной! За той, что блины печет как ангел!

– Ангелы блины не пекут! – Глаша уже откровенно хохотала.

– Откуда вы знаете? Может, на небесах только этим и занимаются!

– Ой, срам то какой! – она поспешно удалилась, но было видно, что осталась довольна.

Волнов заулыбался:

– Видели? Прогресс! В прошлый раз она меня после второго комплимента выгнала, а сегодня выдержала целых пять!

– К твоей свадьбе с ней у меня правнуки появялся, – съязвил Добролюбов.

– Ничего, я терпеливый! Вода камень точит!

Вернулась Глаша с подносом. Старательно не глядя на Волнова, расставила тарелки. Потом внесла второй поднос. Гора золотистых блинов, сковорода яичницы с беконом, миска сырников. Варенье в хрустальных розетках. Вишневое, яблочное, смородиновое. И наконец, графин с водой.

– Наша фирменная! – объявила она с гордостью, все еще избегая смотреть на Волнова. – Чистейшая!

Вода действительно была хороша. Прозрачная как слеза, с легким минеральным привкусом. Я бы почувствовал малейшее магическое загрязнение, но его не было. Абсолютно чистая вода.

Блины оказались божественными. Конкурировать с ними могли только сырники. Те были румяные, воздушные, политые сметаной и вареньем.

– Хороша вода, – заметил я между блинами. – Свой источник?

– Скважина, – ответил Добролюбов с гордостью. – Пробурили пятнадцать лет назад. Сто восемьдесят метров глубиной. Вода из подземного озера, чистейшая.

– Дорогое удовольствие, такая скважина.

– Дорогое. Но оправданное. Я воду не просто продаю. Я за нее репутацией отвечаю. Если на моей бочке написано «чистая», значит, чистая и есть.

Я кивнул, дожевывая сырник, и как бы невзначай спросил:

– Говорят, барон Мергель активно скупает водные скважины в регионе. Конкуренция, наверное, жесткая?

Эффект превзошел все ожидания.

Добролюбов застыл с блином на полпути ко рту. Лицо начало наливаться краской. Вилка погнулась в его хватке, как соломинка.

– Этот упырь! – выдохнул он. – Этот кровосос поганый!

Блин шлепнулся обратно в тарелку. Погнутая вилка полетела на стол. Добролюбов вскочил, прошелся по комнате, остановился у окна, глядя на канал.

– Приходил ко мне полгода назад. Вежливый такой, улыбчивый. «Матвей Семеныч, – говорит, – давайте объединим усилия. Вы входите в мою компанию, я обеспечиваю сбыт и защиту». Я отказался. Вежливо, но твердо.

Он повернулся к нам. В серых глазах плескалась ярость.

– И знаете, что началось потом? «Случайности». Баржа села на мель на проверенном фарватере. Оказалось, кто‑то испортил приборы. Потом рабочие начали увольняться. Мергель переманивал двойной платой.

– Сволочь, – выругался Волнов. – Простите, но другого слова нет.

– Есть, – мрачно сказал Добролюбов. – Но при Глаше их лучше не употреблять. А потом знаете что было? Предложение о покупке. Уже не объединение, а прямая покупка. За четверть реальной цены. Я послал его. Прямым текстом, при свидетелях.

Он вернулся к столу, сел. Взял новую вилку, но есть не стал, просто вертел в пальцах.

– Теперь жду подлянки. Он так просто не отстанет. У него план заключается в монополизации всей торговли водой в регионе. А моя скважина и баржи представляют последнее серьезное препятствие.

Волнов попытался разрядить обстановку:

– Да ладно, Матвей Семеныч, не кипятись. На каждого Мергеля найдется своя… кхм… управа.

– Где ж она, эта управа? – горько усмехнулся Добролюбов. – У Мергеля связи до самой столицы. Губернатор с ним за ручку здоровается. Полиция в карман смотрит. А я кто? Купец второй гильдии. Букашка.

Повисла тяжелая пауза. И я вспомнил информацию, отлично подходящую к моменту.

– Кстати, – сказал я, – знакомая моя, доктор Надежда Светлова, работает над интересным проектом. Метод быстрого определения зараженной воды. Может пригодиться в вашем деле.

При упоминании девушки атмосфера за столом мгновенно изменилась. Добролюбов перестал крутить в пальцах погнутую вилку, Волнов оживился как воробей после дождя.

– А! – воскликнул лодочник, и его лысина заблестела от внезапного прилива энергии. – Та самая блондинка! Помню‑помню! Вы же вместе приходили, лодку брали!

Он повернулся ко мне с хитрым видом.

– Она проводит исследование эпидемии, – пояснил я, стараясь держать тон максимально нейтральным.