Текст книги "Томный дух болотного зверя"
Автор книги: Роман Яньшин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 46 страниц)
– Здравствуйте Валентина Сергеевна. Хорошо ли отдохнули с дороги?
– Здравствуйте, Витя, – ответила женщина. – Спасибо, отдохнула очень хорошо.
– Меня благодарить не надо, и стол приготовила и уборку провела – Юля.
– Ничего, Юля объяснила, что все у вас дома обустроено твоими руками, так что ты не скромничай, вы оба молодцы.
– Пожалуйста, довези нас до площади Победы, нам нужно зайти к тете, – сказала ему Юля. – А потом, когда вернешься, тебя ждет цыпленок-табака на сковородке.
– Ее фирменный, – добавила Валентина Сергеевна. – Пальчики оближешь.
– Очень заманчиво, – облизнулся Виктор.
Все сели в машину и Виктор, не торопясь, стал выезжать со двора. Вырулив на дорогу, он, краем глаза, заметил спешащую куда-то Иру. Пусть спешит! Парень проследовал мимо.
Ира быстро, насколько это позволяли сапожки на шпильке и весенняя наледь тротуара, приблизилась к киоску «Роспечати».
– Билайновскую карточку, пожалуйста, пятиединичную, – произнесла она в окошко, и когда получила ее, то, обернувшись, увидела душераздирающее зрелище, – вверх по улице, демонстрируя ей уже багажник, двигалась Викторова «девятка», а на пассажирском сиденье в ней, слабо, но все-таки угадывался девичий силуэт.
Виктор подрулил к площади и нашел место для парковки.
– Нам туда, – сказала Юля, выбираясь из машины и показывая на стоящую метрах в ста от них девятиэтажку.
На улице юлина мать тактично отдалилась от них, предоставляя возможность молодым людям обмолвиться парой словечек о самом главном.
– Она согласилась, и даже пожелала мне удачи, теперь мы можем жить вдвоем, – прошептала Юля, вплотную приблизившись к парню.
– Чудесно, – подмигнул ей Виктор.
– Я приеду к тебе вечером, а сейчас пойду с мамой, навестим вместе тетю.
– Буду ждать, – парень обхватил Юлю за талию, приподнял над землей, так, чтобы ее сапожки не касались покрытого льдом и снежной «кашей» асфальта и закружил, прижимая к себе.
Юля радостно визжала.
Потом девушка с ее матерью направились по своим делам, а парню не оставалось ничего другого, кроме как отправиться назад, – домой.
Преодолев около половины пути, Виктор услышал, как у него зазвонил мобильный телефон.
«Ира», – с досадой понял он.
Видимо, кроме собаки и ключей от квартиры нашелся еще один «мост», по которому она могла «вернуться» в его жизнь.
«Ну, сотри ты случайно мой номер, потеряй мобильник! Хорошо, хоть, Юлю с ее матерью успел проводить, пока эта стерва опять не позвонила».
– Что, Ира? – парень приложил телефон к уху.
– Я не договорила, – послышался ее голос. – Ты мне очень нужен. Ради этого я готова… даже… выйти за тебя замуж…
– Не поздно ли? – ответил Виктор.
– Ну… может, не поздно?
– Нет, Ирочка, у меня теперь другая девушка. Удачи тебе. Если хочешь, мы можем остаться друзьями.
– Хочу.
– Тогда пока, подруга, – Виктор выключил телефон.
Пошел холодный мартовский дождь. Ира стояла под этим дождем и смотрела на дисплей. Он извещал: вызов завершен. Никогда, НИКОГДА еще Виктор не клал трубку первым. Дело было дрянь.
15
Вечером Юля приехала к Виктору, и они долго общались. Парень пытался задавать разные вопросы, в основном, сумел ли понравиться ее маме. Девушка уклончиво отвечала, что если бы не понравился, ее (Юли), здесь сейчас, скорее всего, не было бы, и тут же, наперегонки, спрашивала сама, правда ли люди говорят, будто она очень похожа на свою маму. Виктор, без преувеличения, разъяснял, что Юля такая же красавица, как и ее мать.
Утром Виктор вручил девушке ключи от квартиры. Юля тут же стала планировать, когда ей лучше переехать, советоваться с ним, стоит ли подождать до следующих выходных, или начать прямо сегодня. В конечном итоге они сошлись на грядущей, через пять дней, субботе.
Виктор сиял от счастья и в понедельник и во вторник и в среду. Еще бы! Он будет жить с ТАКОЙ девушкой! И сколько он себя не одергивал, что смотрит сейчас на Юлю через розовые очки безумно влюбленного человека, (ведь в дальнейшем непременно всплывут и какие-нибудь недостатки их союза, порождающие ссоры и конфликты), все равно Юля казалась ему величайшим сокровищем, которое он мог найти на свете.
В четверг вечером, по возвращении с автобазы, от старой доброй «Газели», парень услышал звонок своего мобильника и обнаружил на дисплее Юлин номер. В душе у него покатилась цунами теплоты, нежности, страсти и много чего еще. Он даже приоткрыл занавески и подставил лицо лучикам близящегося к закату, но все еще яркого весеннего солнца.
Когда же Виктор услышал ее голос, теплота вмиг остыла, заледенела, превратилась в сосульки, и осыпалась в зияющую бездну дышащего стужей мрака.
– В чем дело, милая? – только и смог выговорить он, ощущая, как задрожала его нижняя губа.
– Беда Витя, – плакала в трубку Юля. – Я сейчас так нуждаюсь в тебе. Ты дома? Можно приехать?
– Приезжай, – попытался совладать с собой Виктор.
– Извини, что беспокою, ты, наверное, устал с работы, – быстро проговорила девушка.
– О чем разговор! Ты где? Когда тебя ждать? Может, мне лучше самому за тобой приехать?
– Я уже у твоего порога.
Виктор выключил телефон и открыл входную дверь. Юля преодолела последние ступеньки и бросилась в его объятья, рыдая горючими слезами.
– Я не знала, куда мне еще идти…, – плакала она.
Виктор провел ее в комнату, усадил на диван и сам устроился рядом. Так они сидел с ней минут пять. Слезы девушки все не прекращались. Он сходил на кухню, принес оттуда алюминиевую баночку своего любимого лимонада «Фанта-апельсин» и, откупорив ее, протянул Юле. Та с благодарностью приняла лимонад, сделала несколько судорожных глоточков и только после этого снова обрела способность говорить.
– Что за беда, Юля? – спросил Виктор. – Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы помочь тебе.
Девушка посмотрела на него с грустью и нежностью.
– Боюсь, это выше твоих сил, милый, – произнесла она.
– Почему?
– В понедельник мама вернулась домой. Мы не смогли созвониться, была какая-то страшная перегрузка междугородней связи. Я думала, что все нормально, а сегодня мне позвонила ее тамошняя соседка. Ты ведь знаешь, у меня есть брат – Федя. Естественно, пока мамы не было, он оставался один. Иногда Федька – нормальный, веселый парнишка, а иногда – настоящая сволочь.
Юля покраснела от досады, гнева и переживания. Виктор не торопил ее с рассказом о дальнейших событиях, к тому же у него опять что-то оторвалось в животе, как при просмотре того ужастика.
– Во время маминого отъезда, он устроил дома пьянку, наверное, – с друзьями, – продолжала девушка. – Мы жили в частном доме. Пьянка закончилась пожаром.
– Брат-то хоть цел? – спросил Виктор, отмечая, что ему уже почти ясно, в чем дело.
– Цел! Его там и не было, когда все загорелось. Он с приятелем за очередной бутылкой пошел. Дорвались, молокососы тупые! Теперь мы остались без жилья…
– Но это же не такая уж проблема. Твоя мама может снять квартиру.
– Да, могла бы! – зарыдала в голос Юля, и по ее щекам хлынул новый поток слез. – Но у мамы не очень хорошее сердце, повышенное кровяное давление. Я тебе не говорила об этом, потому что не зачем было. Когда она узнала о произошедшем, давление у нее поднялось, а потом случился инсульт, удар. Теперь она лежит там, в Архангельске, в больнице, с полностью парализованной правой частью тела. Я осталась с несовершеннолетним братом – оболтусом и матерью – инвалидом на руках!
«Лучше бы твой брат сгорел вместе с вашим домом», – пронеслось в голове у Виктора.
– А отец что говорит?
– У отца теперь своя семья. Таких денег, сколько стоит хотя бы какое-то жилье, он дать не может, даже если они у него и есть.
– Не плачь, головка разболится, – обнял ее Виктор. – Безвыходных ситуаций не бывает. Знаешь, я сказал тебе не правду, что приехал сюда в бабушкину квартиру. Я ее поменял: равноценный обмен Вологда на Череповец. Обустраивался здесь целый год. Понимаю, твоя мама в больнице и еще долго будет там, так что она никуда не сможет переехать… Ну, давай, тогда, я опять поменяюсь… Череповец на Архангельск. Как говорится, – не в первой подобные дела проворачивать. Ты, да я, да мы с тобой, – вместе наладим нашу жизнь…
Юля завороженно посмотрела на него красными, заплаканными, но, все равно, красивыми глазами.
– Ты такой добрый, – она погладила его небритую щеку своей ладошкой. – Только, Витя, твое предложение не реально. Сам посуди, – ты перебрался из Вологды сюда. Однако, переезд из города твоих родителей в Череповец и из Череповца в Архангельск – не одно и то же, достаточно взглянуть на карту страны. Кроме того, как ты себе представляешь жизнь вчетвером в однокомнатной квартире? А со временем, ведь, так и будет.
Виктор пригорюнился. Юля была права.
– Взгляни на меня, – попросила девушка.
Виктор поднял голову и посмотрел на нее.
– Попытаюсь запомнить тебя, – уже не говорила, а шептала Юля. – Я очень тебя люблю. Жаль, у нас остался один – единственный вечер. Завтра мне придется уехать. Билет куплен.
– Но хоть что-то я могу для тебя сделать? – с отчаянием в глазах потянулся к ней Виктор.
– Можешь…
– Что?
– Свози меня, пожалуйста, завтра с утра, в село, недалеко от города. Конино. Слышал о таком?
«Еще бы»! – мысленно присвистнул Виктор. – «Только, зачем тебе туда?».
– Мне рассказали девочки на работе, что там живет очень сильная колдунья, баба Маша. Надо заговорить у нее водички для мамы.
«Неужели ты в это веришь?» – продолжал думать Виктор. – «Этим шарлатанам? Но… вдруг колдунья не шарлатанка? Ведь, необъяснимое иногда случается. Звонок, например. Во всем виноват тот звонок, когда они смотрели видеофильм. Он убил их счастье! Теперь у них такие страшные лица (рожи)! Страшнее атомной войны! И эти рожи будут все страшнее и страшнее. У меня – от горя. У Юли – от непосильной работы там, в Архангельске, от бессонных ночей, проведенных около матери – инвалида, от экономии на себе…»
– Свозишь? – еще раз спросила Юля.
– Конечно, свожу, – откликнулся он.
Перед парнем все завертелось. Неужели, они видятся последний раз? Это было так печально, просто душераздирающе печально.
– Ты утомилась от переживаний, попробуй поспать, – предложил Виктор. – Завтра у тебя трудный день.
Юля согласно кинула.
– Давай, милая, чисть зубки и бай – бай, – сказал парень, жестом показывая ей сначала на дверь в ванную, а потом на кровать.
Юля безмолвно прижалась к нему, уткнувшись носом в его рубашку, и несколько раз всхлипнула. После этого, так же ничего не говоря (а стоило ли что-либо говорить?), она направилась в ванную. Вскоре оттуда донесся веселый звук льющейся в раковину воды, только весело от этого почему-то не становилось.
Пользуясь свободной минутой, Виктор разобрал постель. Теперь Юлю ждала кровать, а его, в очередной раз (в какой именно, он уже не помнил), – кухня и сигареты.
– Спокойной ночи, – печально сказала ему Юля, закончившая вечерний туалет.
Она бросила особенный взгляд на пепельницу, понимая, очевидно, что сегодня Виктор ляжет поздно.
– Спокойной ночи, – ответил парень и улыбнулся ей.
Девушка исчезла в дверном проеме комнаты. В комнате погас свет, зашуршали простыни, и все стихло.
Бессменное радио на холодильнике опять вещало какую-то вечернюю программу. Ведущих программы оказалось двое: парень и девушка. Они потешались над всякими вещами, которые произошли в мире за последние месяцы.
Сначала шутки касались музыки и музыкантов. Понятное дело, ведь радиостанция была музыкальной, а потом девушка – ведущая переключилась вдруг на чувства, навеянные прозвучавшей песней Селин Дион, – той самой, которая являлась Саунд-треком к фильму «Титаник» с Леонардо ДиКаприо. Все это свелось к обсуждению еще одной, очевидно, – третьей, трансляции по телевидению указанного фильма. Девушка говорила о своем рыдании во время просмотра этого фильма, и из всей картины выделяла сцену, когда Роза и ДиКаприо стоят на носу корабля, Роза раскинула руки, и они будто летят навстречу великолепному закату. А парень – ведущий отметил, что ему нравится другая сцена, в которой – бабушка встает на перила и драгоценный камень выбрасывает в воды океана: «фють» и «бульк»!
Виктор в это время подумал, что ему не нравится ни первая из упомянутых сцен, ни вторая, а сейчас ему больше интересен эпизод, где Титаник начинает погружаться, в результате чего его корма приподнимается, обнажая гребные винты; с кормы летит человек и ударяется о гребной винт: «дынь»!
Ведущий и ведущая начали в один голос рекламировать спонсора их радиостанции, и Виктор выключил радио. Не прошло и минуты, как он погрузился в свои думы.
За последние два года ему встретились две прекрасные девушки.
Ира. Что ей было нужно? Практически все: квартира, многокомнатная, небось в элитном доме, полный «фарш» в этой квартире, чтобы она могла хвастаться перед своими Наташками, как она благоустроена. Затем, наверное, ее потянуло бы получить водительские права, а после их получения – купить машину. Путешествовать, в том числе и за границу. Кучи тряпок, кучи побрякушек. Деньги, кучи денег.
Юля, бедняжка, скручена, теперь, обстоятельствами по рукам и ногам. Чем бы он мог помочь ей и себе? Опять, деньгами, КУЧАМИ ДЕНЕГ!
Деньги, деньги, правят миром! Значит, надо работать, пахать! Но, хоть он подохни в своей «Газели», ему никогда не заработать столько много.
Правильно, наверное, его мать сравнивала женитьбу с хомутом.
«Успеешь еще хомут себе на шею повесить», – говорила она ему в свое время.
Однако Виктор еще не женился, и пока сравнивал девушек не с хомутом (в который нужно впрягаться и тянуть за него воз обязанностей), а со штангой (которую нужно для начала хотя бы поднять). Пробуем поднять штангу – Иру. Мышцы напряжены, рывок и…, ее ведет в сторону, она падает на помост (на гребной винт): «дынь»! Вот неудача! Теперь пробуем поднять штангу – Юлю. Рывок! Какая-то сволочь не закрепила блины на шкиве, один, справа, сваливается, слева – перевес, и он, не в силах выровнять крен, бросает ее на помост: бросает ее!
«ДЫНЬ»!!!
Вдруг Виктору пришла в голову идея, которой у него еще не было. А зачем он вообще стремился жениться или жить с кем-то? Чего ему не хватает? Не лучше ли остаться в одиночестве? Почему на него обрушилось столько чужих проблем? Словно, у него все идеально! Ему тоже хочется жить. Он вспомнил аварию в снегопад. А вдруг, с ним что случится? Кто, поможет ему? Только он сам? Своими собственными деньгами? Да! Но откуда он их возьмет, если станет раздавать другим? И, даже, если у него все будет в порядке, как же его собственные устремления? Он, что, например, до конца жизни должен ездить на своей старой девятке? Ему бы хотелось купить новую машину.
Виктор почувствовал черноту своих мыслей. От этого парню стало стыдно.
16
Утро выдалось пасмурным, дождливым, короче – скверным.
Виктор ехал медленно, стараясь объезжать особенно глубокие и широкие лужи. По обеим сторонам дороги снег почернел и скукожился. Стояла противная «нулевая» погода, Виктор всегда обзывал такую погоду – сопливой.
Рядышком дремала Юля. Еще бы не дремать! Спала она сегодня плохо, ворочалась, вскрикивала во сне.
За городом дорога стала еще хуже, чем на городских улицах. Зимние осадки и начавшиеся оползни совсем разрушили асфальтовое покрытие. Машина то бешено стучала амортизаторами, проезжая очередной участок, словно по стиральной доске, то гулко ухала колесами в скрытые мутной водой ямы.
Виктор пытался не спешить, но время поджимало. Им надо было доехать до Конино, побывать у бабки – колдуньи, вернуться назад и не опоздать до отправления двенадцатичасового поезда.
Вскоре дождь прекратился и уступил место туману, такому густому, что Виктор едва смог рассмотреть указатель: Конино 0,3 км., вправо. Он свернул по стрелке и, разбудив Юлю, спросил:
– Куда именно тебе надо?
– Улица Трудовая, 14, – зевнула она.
Виктор посмотрел по сторонам, на проплывающие мимо дома. Два сохранили таблички.
– Похоже, тут все село одна-единственная улица Трудовая, – подытожил Виктор увиденное. – Дом, который мы ищем, справа, только нумерация начинается не от сюда, а с того конца села, придется ехать дальше.
– Двадцать шесть, двадцать четыре, восемнадцать…, – считала девушка. – Двенадцать. Стой! Проехали!
Виктор затормозил, включил заднюю передачу и стал осторожно сдавать назад.
– Вот этот дом, – сказала Юля, показывая пальчиком в окно.
Дом был обычный. Никакого напоминания избушки на курьих ножках. Добротные бревна, крыша, покрытая железом, много синей краски, забор из свежего штакетника, резные наличники на окнах.
– Пойдешь со мной? – Юля взглянула на Виктора.
– Извини, я там, наверное, буду лишним, – ответил Виктор. – Если только тебе страшно, тогда я пойду…
– Да…, нет, – Юля вздохнула и вышла из машины.
Она осторожно перебралась через дренажную канаву, отделявшую огород от проезжей части, по узенькому мостику и, прижимая к груди литровую банку, наполненную водой, открыла калитку забора.
Виктор вышел на улицу покурить.
Юля взошла на крыльцо дома и постучала в дверь. Подождав минуту, она постучала опять, настойчивее. От последнего стука дверь сама распахнулась внутрь. Сидящий в сенях черный кот, увидев девушку, оскалился, выгнул спину и зашипел.
– Иди отсюда, – цыкнула на него Юля.
Кот попятился, но не ушел.
Юля шагнула ко второй двери, ведущей в горницу.
Кот отбежал в сторону и продолжал шипеть и скалиться.
– Есть кто-нибудь? – Юля приоткрыла дверь, отделяющую жилое помещение от холодных сеней.
Горница была убрана и ухожена. На полу лежали свежие половики, а печка – лежанка сияла белизной недавней побелки. В левом верхнем углу комнаты стояла наполовину зашторенная икона, возле нее мирно горела лампада.
В воздухе витал аромат церковных свечей, трав и смолы. Запах смолы, очевидно, принадлежал поленьям сосновых дров, аккуратно сложенных перед топящейся печкой.
Юля сделала несколько робких шагов вглубь комнаты.
Возле светлого, большого окна, за круглым столом, сидела старуха. По одну руку от нее на столе лежал череп, может – козла или барана, по другую – стоял подсвечник с тремя зажженными свечами. Прямо перед собой старуха раскладывала карты. Ее голова выделялась на фоне льющегося из окна дневного света, оставаясь черным овалом, обрамленным в эфир жиденьких, седых волос.
– Баба Маша, мне вас порекомендовали…, – начала, было, Юля.
– Иди сюда и садись, – произнесла старуха скрипучим голосом и указала на самодельный табурет возле себя.
Юля, еще сильнее прижав банку с водой к груди, прошла вперед и села на табуретку.
Бабка выложила на стол последнюю карту; колода закончилась.
– Не могли бы вы заговорить водички для моей мамы? – попросила Юля.
– Что произошло с твоей матерью? – старуха посмотрела на девушку совиным взглядом.
Юле стало не по себе от этих огромных, немигающих глаз, смотрящих на нее с худого, желтого лица.
– Ее парализовало, инсульт.
– Давай воду.
Юля протянула старухе банку.
Колдунья приоткрыла крышку банки, что-то быстро-быстро шепча, потом достала со стоящего рядом сундука нож и жестянку с травами. На вид травы были колючими и мягкими, сочными и тонкими, коричневыми, зелеными, желтыми, и даже белыми. Щепотку какой-то коричневой травы она сразу же бросила в воду, а ножом сначала коснулась козлино – бараньего черепа, ну а потом опустила его внутрь сосуда.
Когда лезвие ножа находилось в воде, старуха отчетливо произнесла:
– Пусть его сила наполнит тебя.
Затем бабка вынула нож, обтерла его тряпкой, убрала на место и отдала банку Юле со словами:
– Поправится твоя мать.
– Спасибо, баба Маша, спасибо, – Юля робко положила на стол возле черепа две сотенные бумажки и уже хотела идти, но старуха остановила ее.
– Забери деньги, – сказала она.
И снова Юля почувствовала на себе этот жуткий совиный взгляд.
– Но, как я тогда смогу вас отблагодарить? – промямлила девушка.
– Скоро ты приведешь тех, кто мне заплатит очень щедро, а сейчас тебе деньги нужнее, чем мне, – так говорят карты, – старуха ткнула скрюченным пальцем в разложенную на столе колоду.
– Хорошо, баба Маша, спасибо еще раз, – Юля, наконец, встала с табуретки и посеменила к выходу.
В сенях, на подоконнике, расположился черный кот. Он лизал передние лапки и больше не шипел на Юлю. Юля все равно обошла его стороной, закрыла за собой входную дверь, и устремилась к ожидающему ее в машине Виктору.
Виктор изнутри распахнул перед Юлей дверцу и теперь смотрел на то, как она приближается. Неожиданно, за Юлей, на крыльце дома, одетая в фуфайку, накинутую поверх длинного серого балахона, показалась старуха и посмотрела прямо на него птичьим, немигающим взглядом.
– Зря ты не зашел ко мне сейчас, молодой человек, – прокричала ведьма с крыльца, смеясь низким, грудным смехом.
Юля, услышав этот крик, сиганула к машине, не оборачиваясь.
– Все равно ты вернешься, баба Маша знает. И приведешь с собой своих друзей. Поэтому, запомни, где я живу.
Виктор ничего не ответил, лишь кивнул. Эти птичьи глаза еще долго являлись ему потом, в кошмарах.
17
Проснулся Виктор внезапно, широко раскрыв глаза, от ощущения, словно кто-то прошелся по месту, где будет его могила. Сколько же он проспал? Мельком взглянув на часы, парень не поверил себе, потому что ему удалось проспать ни много, ни мало около семи часов кряду. Сразу же взгляд Виктора упал на то место, где должен был находиться бородатый сосед.
Соседа не было.
«Может, раньше, на другой станции сошел?» – подумал про него Виктор и, посмотрев в окно, увидел вокзальный перрон.
Поезд прибыл в Петербург.
Готовясь на выход, Виктор достал с верхней полки свою сумку. Странная была поездка. И странным ему казался не его продолжительный сон, а то обстоятельство, что за время движения поезда не появилось новых соседей. Так же его не беспокоил проводник или проводница. Ведь, как бы крепко он не спал, он все равно не мог не услышать их. Хотя, как бородатый покинул купе, он не слышал. Виктор заглянул в сумку: все ли в ней на месте. Правда, из нее и брать-то было нечего: общая тетрадь в клеточку, пара шариковых ручек, папка с отпечатанной дипломной работой, три конфеты, расческа, карта питерского метрополитена, и все. Кошелек находился у него во внутреннем кармане пиджака и тоже никуда не пропал, как и его содержимое.
В животе заурчало. Нужно было срочно съесть хотя бы чебурек или хот-дог…
«Какой неряха»! – подумал Виктор про бородатого соседа, в последний раз окинув взглядом купе.
Действительно, банка из под коктейля, смятая, но не выброшенная, венчала один из крючочков для одежды, на полу лежал кусок размокшего хлеба, а крышку столика, плюс к уже бывшему здесь грязному стакану, и остаткам прежней трапезы, которые Виктор видел при посадке в поезд, за время его сна, завалила еще целая куча объедков.
Но все это было обыденно. Совсем другое дело обстояло с расплесканным по столику чаем: пятно жидкости, где-то растекшейся от вибраций вагона и торможения поезда, где-то испарившейся, теперь напоминало формой оскалившийся череп, даже крупинки чаинок образовывали как бы гнилые острые зубы. Глазные впадины черепа были устремлены точно на Виктора.
Виктор помрачнел, и ему расхотелось есть. Он резко отодвинул дверь в сторону и шагнул в проход вагона.
18
Ананьев вышел из машины, чувствуя невероятную слабость в теле.
На здании, возле которого остановилась служебная «Волга» Цукермана было написано: Аэропорт «Шереметьево−1».
Именно здесь предстояло встретить дорогого, в прямом смысле этого выражения, заокеанского гостя.
Водитель Валера во всю метелил Цукермана за то, что тот погнал его в такую далищу, да еще без отдыха.
Ананьев лишь пожал плечами. Сейчас он никого не мог поддерживать, – сам слишком плохо себя чувствовал. Ему хотелось только одного – отдохнуть, ибо покоя, последнее время, не было нигде…
Взять, хотя бы, вчера: его достала бессонница. А бессонница из-за чего разыгралась? Из-за того, что еще один день назад он сильно понервничал…
Тогда он пришел домой поздно. Жена с ним, по известной причине, не разговаривала. Уже в который раз за последний месяц ему пришлось уснуть в мрачном настроении, как вдруг, без десяти минут три, позвонили в дверь.
К соседям прошли люди в белых халатах, а на открывшего дверь Ананьева смотрел молодой милиционер.
– Сержант Палеев, – представился милиционер. – Извините за беспокойство. Не могли бы вы оказать нам кое-какое содействие. У ваших соседей произошел несчастный случай и требуется помощь психолога. Наш штатный специалист еще очень неопытен, можно сказать, только вчера со студенческой скамьи и не может добыть для нас необходимой информации. Если вы откажетесь, это полностью ваше право, но жильцы подъезда вас очень рекомендовали, да и пацана жаль, если мы его будем «мучить»…
– Пацана? – лишь спросил Ананьев, поправляя брюки и сдергивая с вешалки пиджак.
– Это соседский парнишка, Андрей, из 103-ей квартиры, был обнаружен его матерью.
– Что с ним?
– Он совершил попытку самоубийства. Из предсмертной…
Ананьев зыркнул на сержанта.
– Извините за неточность, – поправился милиционер. – Из записки, оставленной до совершения акта самоубийства, неясно, по какой причине действие совершалось. Это мы и просим вас выяснить. Информация необходима для протокола…
Ананьев его уже не слушал, он быстро прошел в соседскую квартиру.
В прихожей, на банкетке, возле разорванного телефонного справочника, с телефоном на коленях и закрыв лицо ладонями, сидела, подвывая, мать Андрея. Отца, по-видимому, не было дома. Ананьев знал, что тот, – бывший учитель истории, в прошлом уважаемый человек, семь лет назад, ни с того ни с сего, вдруг фанатично ударился в религию и примкнул к какой-то новоиспеченной церкви, которые в простонародье обычно называют сектами. Бросив работу, он, с тех пор, зарабатывал деньги продажей религиозной литературы, да посещал нелегальные проповеди – вот и все его занятия. Вполне возможно, что тот и сейчас был на одном из этих сектантских сборищ.
В комнате царила уютная обстановка, если не считать привязанный к дверному косяку моток бельевой веревки, затянутый в импровизированную петлю, а так же опрокинутый табурет.
Андрея, лежащего на кровати, прослушивал в стетоскоп врач, по-видимому, приехавший на скорой. Подле врача, в изголовье ложа, нервно загибая пальцы, сидела девушка в курточке с нашивкой «МВД».
– Вы психолог? – спросил Ананьев девушку.
Та кивнула.
– Спрашивали его из этого положения?
– Да, – ответила она.
Ананьев покачал головой.
– В такой ситуации необходимо сидеть напротив клиента.
Ананьев обернулся к врачу.
– Я могу поговорить с парнем?
Врач вынул из ушей стетоскоп, поднялся с края кровати и, взяв одной рукой Ананьева за плечо, тихо-тихо произнес ему на ухо:
– Говорите, только не долго. Парень слишком много времени проболтался в петле, нарушена связь головного и спинного мозга. Боюсь, он уже никогда не сможет ходить. Другие функции, в том числе и функция речи, быстро угасают, сказалось кислородное голодание, необходимо срочное медикаментозное лечение.
Ананьев кивнул и занял место врача.
– Андрей, ты меня слышишь? Это я, Борис Михайлович.
Парнишка открыл глаза. Зрачки его были расширены, белки глаз налились кровью, из-за чего взгляд стал какой-то неестественный, вампирический.
– Здравствуйте, Борис Михайлович, – еле слышно произнес он и улыбнулся.
Сейчас парнишке было между 17-тью и 18-тью годами. Таким образом, получалось, что уже, без малого, половину его сознательной жизни находившийся рядом с ним отец сходил с ума, превращаясь из доброго, уступчивого человека в жестокого тирана. Ананьев с женой часто слышали через стену, как тот, не обращая внимания на плач жены, устраивает в квартире разнос, причем не пьяным, а просто из-за того, что кто-то сделал иначе, нежели приказывал он. Обычно все заканчивалось его криками о необходимости держать их в узде, дабы они не поддались искушению грехов.
Андрею поручалось очень многое, равно как и существовал целый список того, что запрещалось, а запрещалось практически все самое важное для парня его лет: смотреть «окно дьявола» – телевизор, возвращаться домой позднее десяти вечера, приводить друзей домой, носить современные вещи, курить – никогда в жизни, выпить – получить ремнем такое количество горячих, что после этого и воду пить не захочется. В то же время Андрею полагалось вставать в 6 часов утра, делать хозяйственные дела, потом заниматься учебой. В субботу и воскресенье он должен был сходить в какой-нибудь музей или на выставку (а ему так хотелось в кино, хотя бы в кино, о дискотеке он и не мечтал) или еще куда-нибудь наподобие, после чего отец ждал от него шестистраничное сочинение на тему «Как я провел выходные». Кое-что из этого Ананьев узнал со слов самого Андрея, а кое-что рассказали соседи.
Однако чем взрослее становился парнишка, тем сильнее он начинал бунтовать. К примеру, этой весной, пару раз Андрей возвращался домой в двенадцатом часу ночи. Понятное дело, за такую провинность следовало наказание, – несмотря на мольбы и просьбы к мужу его матери, он не был пущен в квартиру, т. е. оставлен на лестнице. Ананьев с женой приглашали его к себе, – покушать и переночевать.
– Андрюш, – негромко произнес Ананьев, – тебе сейчас уютно? Хорошо?
Парнишка еле заметно сделал движение головой, похожее на кивок согласия (если лежа, и с поврежденной шеей вообще возможно кивнуть).
– Ты умный парень, и, насколько я понимаю, у тебя должны были быть веские причины, чтобы сделать то, из-за чего ты сейчас так плохо себя чувствуешь. Тебе назначат лечение. Ты готов лечиться?
Парень опять выразил согласие.
– Это уже хорошо, – Ананьев как можно более радушно смотрел в его красные, вампирские глаза. – Ты не сказал ни врачу, ни милиции, из-за чего устроил весь сыр-бор. Я понимаю, есть тайны, которые мы никому не можем открыть. Ты не объяснил в чем дело раньше, можешь не говорить и сейчас, вот только…, что мне сказать твоей матери, когда она немного успокоится? У нее наверняка будут вопросы.
Ананьев погладил рукой лысину и вздохнул.
– Не думай сейчас ни о чем, ты устал, а я пойду, покурю…
Он сделал движение, будто опирается рукой о кровать, чтобы подняться с нее, сам же, краем глаза, увидел, как у парня мгновенно появилось озабоченное выражение лица.
– Борис Михайлович, – позвал его Андрей.
Ананьев участливо обернулся.
– Что Андрюш?
– Обещайте, что никому не скажете, кроме мамы, хотя она, я думаю, и так догадывается.
– Конечно, обещаю, – Ананьев заговорщически подмигнул парнишке. – Только, Андрюша, сосредоточься, пожалуйста, и давай по порядку. Вернись немного назад и рассказывай мне, с чего все началось.
Парнишка заговорил:
– Все началось днем, когда отец зашел домой. Мама в это время в магазин за продуктами отправилась. Он весь прямо сиял от счастья и радостно говорил, что долго ждал этого. Я, наверное, тоже этого ждал. Глупо было в моем положении игнорировать такую опасность. Но все время думал – а, может, пронесет, может, обойдется…
