Текст книги "Анатомия Меланхолии"
Автор книги: Роберт Бертон
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 51 страниц)
СОДЕРЖАНИЕ ФРОНТИСПИСА {I}
Фронтиспис (издание 1632 года)
Здесь разные представлены картины,
Но все они по замыслу едины.
I
Вот старый Демокрит в древесной сени
Сидит на камне с книгой на коленях.
Вокруг ты зришь висящих средь ветвей
Собак и кошек и иных зверей,
Которых он вскрывал, дабы найти,
Где черной желчи сходятся пути.
А над его главой – небесный житель
Сатурн: он Меланхолии властитель.
II
Налево – Ревность. Схожи как две капли
С натурой Зимородок, Лебедь, Цапля.
Еще ты видишь: с петухом петух
Дерутся; видишь также двух
Быков – они, Венере в угожденье,
Сошлись друг с другом в яростном сраженье.
Но то лишь символы, представленные нам,
Об остальном догадывайся сам.
III
А справа – Одиночество. И зрится
Здесь кошка, спящий Пес, Олень и Оленица;
В пустыне Зайцы, Кролики бегут;
Мышей летучих, Сов ты видишь тут,
Они укрылись в зарослях густых,
В печальном мраке еле видно их.
Здесь все начертано как будто впору,
А если нет, не мне пеняй – граверу.
IV
А слева ниже, стоя под колонной,
Понурив голову, Любовник томный,
Картинно руки на груди скрестив,
Слагает новой песенки мотив.
Вокруг ты видишь книги, лютню – это
Его тщеславья верные приметы.
И если мало этого всего,
То сам портрет заканчивай его.
V
Напротив – Ипохондрик нам явился.
Он в тяжкой грусти на руку склонился;
В желудке ветры так вредят ему,
Что знает только Бог. И потому
Он пузырьков и банок целый воз
Сегодня от аптекаря принес.
А в небесах Сатурна рокового
Начертанные знаки видны снова.
VI
Стоящим на коленях Суевера
Ты ниже зришь. Его терзаний мера
Полна. Он весь в молитвах и постах,
И то живет надежда в нем, то страх:
Он больше в адский огнь попасть боится,
Чем жаждешь ты на небе очутиться.
Увы, беднягу этого мне жаль.
Какие звезды шлют ему печаль?
VII
А справа здесь изображен несчастный
Безумец. Взглядом и лицом ужасный
Нагой, цепями скован, он лежит
И громко в исступлении рычит.
Ты присмотрись к нему: не сам ли ты
Имеешь в гневе сходные черты?
И если б с вас портреты написали,
То разница была бы велика ли?
VIII–IX
Еще на двух картинках – Чемерица
И Огуречник – среди трав царицы,
От меланхолии они очистят кровь
И сердце бодрым, душу ясной вновь
Нам сделают; от смутных помрачений
Избавят мозг. Да, лучше нет растений
Из тех, что сотворил для нас Господь,
Дабы недуги наши побороть.
X
А чтоб закрыть пробел внизу страницы,
Портрету Автора пришлось здесь поместиться,
В одежде той, что носит он всегда,
Но это только внешность, господа,
А душу Автора искусство, без сомненья,
Не может начертать – она в его твореньях.
Не гордость, не тщеславие пустое
(Хоть за другими водится такое).
Подвигли автора портрет свой дать —
Издатель здесь велел его нарисовать.
Засим не смейтесь попусту и не злословьте,
А лучше благодарность приготовьте,
Поскольку как ты обойдешься с кем,
Так он тебе ответит точно тем.
А посему с приязнью зри сюда,
И все тебе понравится тогда.
Надеюсь, ты всегда мне будешь другом,
Прощай, Читатель, я к твоим услугам!
ПОСВЯЩЕНИЕ ЛОРДУ БЕРКЛИ
HONORATISSIMO DOMINO,
NON MINUS VIRTUTE SUA,
QUAM GENERIS SPLENDORE,
ILLUSTRISSIMO,
GEORGIO BERKELEIO,
militi de Balneo, baroni de Berkeley, Moubrey, Segrave, d. de Bruse,
domino suo multis nominibus observando, hanc suam
MELANCHOLIAE ANATOMEN,
iam sexto revisam,d. d.DEMOCRITUS JUNIOR [34]34
Высокопочтенному лорду Джорджу Беркли, кавалеру ордена Бани, барону Беркли, Моубрея и Сигрейва, лорду Брюсу, за его личные добродетели в неменьшей мере, сколь и за блеск его родословной, его Светлости, заслуживающему уважения по многим причинам, доктор богословия Демокрит Младший посвящает свою в шестой раз отредактированную «Анатомию Меланхолии».
[Закрыть]
DEMOCRITUS JUNIOR AD LIBRUM SUUM
Vade, liber, qualis, non ausim dicere, felix,
Te nisi felicem fecerit Alma dies.
Vade tamen quocunque lubet, quascunque per oras,
Et Genium Domini fac imitere tui.
I blandas inter Charites, mystamque saluta
Musarum quemvis, si tibi lector erit.
Rura colas, urbem, subeasve palatia Regum,
Submisse, placide, te sine dente geras.
Nobilis, aut si quis te forte inspexerit heros,
Da te morigerum, perlegat usque lubet.
Est quod Nobilitas, est quod desideret heros,
Gratior haec forsan charta placere potest.
Si quis morosus Cato{II}, tetricusque Senator,
Hunc etiam librum forte videre velit,
Sive magistratus, tum te reverenter habeto;
Sed nullus; muscas non capiunt aquilae{III}.
Non vacat his tempus fugitivum impendere nugis,
Nec tales cupio; par mihi lector erit.
Si matrona gravis casu diverterit istuc
Illustris domina, aut te Comitissa legat:
Est quod displiceat, placeat, quod forsitan illis,
Ingerere his noli te modo, pande tamen.
At si virgo tuas dignabitur inclyta chartas
Tangere sive schedis haereat illa tuis:
Da modo te facilem, et quaedam folia esse memento
Conveniant oculis quae magis apta suis.
Si generosa ancilla tuos aut alma puella
Visura est ludos, annue, pande lubens.
Dic utinam nunc ipse meus (nam diligit istas)
In praesens esset conspiciendus herus[35]35
Haec comice dicta cave ne male capias. [Это сказано в шутку, не подумай об этом ничего плохого.]
[Закрыть].
Ignotus notusve mihi de gente togata
Sive aget in ludis, pulpita sive colet,
Sive in Lycaeo, et nugas evolverit istas,
Si quasdam mendas viderit inspiciens,
Da veniam Authori, dices; nam plurima vellet
Expungi, quae jam displicuisse sciat.
Sive Melancholicus quisquam, seu blandus Amator,
Aulicus aut Civis, seu bene Comptus eques
Huc appellat, age et tuto te crede legenti,
Multa istic forsan non male nata leget.
Quod fugiat, caveat, quodque amplexabitur, ista
Pagina fortasssis promere multa potest.
At si quis Medicus coram te sistet, amice
Fac circumspecte, et te sine labe geras:
Inveniet namque ipse meis quoque plurima scriptis,
Non leve subsidium quae sibi forsan erunt.
Si quis Causidicus chartas impingat in istas,
Nil mihi vobiscum, pessima turba vale;
Sit nisi vir bonus, et juris sine fraude peritus,
Tum legat, et forsan doctior inde siet.
Si quis cordatus, facilis, lectorque benignus
Huc oculos vertat, quae velit ipse legat;
Candidus ignoscet, metuas nil, pande libenter,
Offensus mendis non erit ille tuis,
Laudabit nonnulla. Venit si Rhetor ineptus,
Limata et tersa, et qui bene cocta petit,
Claude citus librum; nulla hic nisi ferrea verba,
Offendent stomachum quae minus apta suum.
At si quis non eximius de plebe poeta,
Annue; namque istic plurima ficta leget.
Nos sumus e numero, nullus mihi spirat Apollo,
Grandiloquus Vates quilibet esse nequit.
Si Criticus lector, tumidus Censorque molestus,
Zoilus{IV} et Momus{V}, si rabiosa cohors:
Ringe, freme, et noli tum pandere, turba malignis
Si occurrat sannis invidiosa suis:
Fac fugias; si nulla tibi sit copia eundi
Contemnes, tacite scommata quaeque feres.
Frendeat, allatret, vacuas gannitibus auras
Impleat, haud cures; his placuisse nefas.
Verum age si forsan divertat purior hospes,
Cuique sales, ludi, displiceantque joci,
Objiciatque tibi sordes, lascivaque: dices,
Lasciva est Domino et Musa jocosa tuo,
Nec lasciva tamen, si pensitet omne, sed esto,
Sit lasciva licet pagina, vita proba est{VI}.
Barbarus, indoctusque rudis spectator in istam
Si messem intrudat, fuste fugabis eum,
Fungum pelle procul (jubeo), nam quid mihi fungo
Conveniunt stomacho non minus ista suo.
Sed nec pelle tamen; laeto omnes accipe vultu,
Quos, quas, vel quales, inde vel unde viros.
Gratus erit quicunque venit, gratissimus hospes
Quisquis erit, facilis difficilisque mihi.
Nam si culparit, quaedam culpasse juvabit,
Culpando faciet me meliora sequi.
Sed si laudarit, neque laudibus efferar ullis,
Sit satis hisce malis opposuisse bonum.
Haec sunt quae nostro placuit mandare libello,
Et quae dimittens dicere jussit Herus.
ДЕМОКРИТ МЛАДШИЙ К СВОЕЙ КНИГЕ {VII}
В путь иди, Книга! Ждет ли удача тебя – зависит
От участья к тебе дня благосклонного.
Ступай бестрепетно, куда ни пожелаешь,
И душу автора повсюду выражай.
Иди в сопровожденьи Граций и привечай
Любого Муз поклонника, что вздумает тебя прочесть.
В села ли, в город придешь, иль к царским палатам,
Кроткой, уступчивой будь, не показывай зубки.
Знатный вельможа иль воин отважный возьмет тебя в руки,
Учтивою будь, пусть сколько угодно читают.
Будет сие сочиненье герою любезно
И для знати найдется, чего пожелает.
Если же суровый Катон иль Сенатор-угрюмец
Вздумают вдруг заглянуть в эту книгу
Или кто из властей, – отнесись с уваженьем;
Вряд ли, однако: орлы мух не ловят;
Нет у них времени вовсе для дел столь ничтожных;
Но не таких я желаю – пусть равный мне будет читатель
Если же важной матроне случится взор обратить
Или графиня случайно тебя прочитает, знаю,
Многое будет им не по вкусу, однако ж, надеюсь, не все;
Не будь навязчивой с ними, но и читать не мешай.
А удостоит тебя благородная дева
Взглядом, а то и внимательным чтеньем,
Перед ней поизящней предстань, но и помни,
Что есть и как раз для нее тут страницы.
Если ж служанка простая иль разбитная
Девица тобой соберутся развлечься – раскройся охотно.
Скажи: «Вот если б милорд иль хозяин
Увидели это, были б тобою довольны». Что ж до господ,
Выступающих в мантиях важно, – до бенефиций охочих
И кафедр в колледжах, иль школьных педантов,
Из незнакомых мне или знакомых – если
Отыщут они недостатки в книге моей,
Скажешь, чтоб это простили, ибо автор
Сам уж исправить хотел в чем увидел погрешность.
Если ж какой Меланхолик иль нежный Влюбленный,
Или кто из нарядных Придворных, иль Горожанин
Взор свой к тебе обратит – без опаски доверься ему:
Много занятных вещей он в тебе обнаружит.
Что не по вкусу ему – пусть не читает, а если
По нраву страница – она ему многое скажет.
К лекарю в руки случится попасть – с вниманьем
К нему отнесись, как к коллеге и другу, – веди себя чинно:
Много найдет для себя в моих он писаньях такого,
Что для него немалою помощью будет.
Если ж Сутяга какой в эти страницы вопьется, —
Нет для него ничего; сквернейший народец, прощай;
Но если увидишь, что муж он достойный и права знаток, —
Пусть читает тогда, может, ученей от этого станет.
Если ж заглянет сюда добросклонный читатель,
Доверчивый, умный, то пусть он читает, что хочет,
Если сединами он убелен – ты не бойся,
Огрехи твои он простит, а кое-что и похвалит.
Если же явится Ритор докучный, кто все
Хочет отделки, изящества, тщанья —
Захлопнись скорей, ведь он в раздраженье придет,
Найдя столько слов просторечных и грубых.
А если заглянет поэт из не очень великих,
Ласкова будь: историй немало занятных здесь есть.
Я ведь и сам из таких, Аполлон на меня не дохнул,
И не всякому быть ведь великим поэтом.
Если ж читатель твой – критик спесивый, Цензор надутый,
Мом и Зоил, – шумливая эта когорта —
Зубы оскаль, закричи, не открывайся для них.
Если встретит тебя их толпа со злобной насмешкой,
Спасайся, беги! А если бежать невозможно,
Не отвечай на насмешки и будь равнодушной.
Пусть их глумятся, вопят и гогочут —
Не замечай: угодить все равно невозможно.
Если ж пожалует вдруг педант в сужденьях суровый, —
Кому острословье и Шутки, и смех кому не угодны,
И обвинит тебя в грязном бесчинстве – ну что же?
Скажешь: «То Муза шутлива сама моего господина
(Но уж никак не развязна)», а коль взвесить все вместе
Хотя книга шутлива, но жизнь – доброчестна.
Если же какой грубиян и невежа досужий,
В душу полезет – прочь гони его палкой,
Таков мой приказ: гони его, дурня, подальше,
Что мне с ним, дураком?! – Вот как я рассердился!
Впрочем, пускай остается; всех прими с радостным ликом,
Кто бы откуда ни прибыл, муж ли, жена ли, —
Гостем желаннейшим будет – приятен ему я иль нет.
Если и станет винить меня в чем-то – будет мне в помощь,
Ибо заставит лучшего он добиваться,
А если похвалит – не вознесусь от любой похвалы.
Лучше бы было, конечно, чтоб вместо нападок
Всяческих злостных – хвала прозвучала.
Вот что задумано было препоручить этой книге,
Что, отпуская ее, автор счел нужным сказать.
DEMOCRITUS JUNIOR TO HIS BOOK
Paraphrastic metrical translation
Go Forth, my book, into the open day;
Happy, if made so by its garish eye.
O’er earth’s wide surface, take thy vagrant way,
To imitate thy master’s genius try.
The Graces three, the Muses nine salute,
Should those who love them try to con thy lore.
The country, city seek, grand thrones to boot,
With gentle courtesy humbly bow before.
Should nobles gallant, soldiers frank and brave
Seek thy acquaintance, hail their first advance:
From twitch of care thy pleasant vein may save,
May laughter cause or wisdom give perchance.
Some surly Cato, senator austere,
Haply may wish to pip into thy book:
Seem very nothing – tremble and revere:
No forceful eagles, batterflies e’er look.
They love not thee: of them then little seek,
And wish for readers triflers like thyself.
Of ludeful matron watchful catch the beck,
Or gorgeous countess full of pride and pelf.
They may say: “Pish!” and frown, and yet read on:
Cry odd, and silly, coarse, and yet amusing.
Should deinty damsels seek thy page to con,
Spread thy best stores: to them be ne’er refusing:
Say: “Fair one, master loves thee dear as life;
Would he were here to gaze on thy sweet look.”
Should known or unknown student, free’d from strife
Of logic and the schools, explore my book:
Cry: “Mercy, critic, and thy book withhold:
Be some few errors pardon’d though observ’d:
An humble author to implore makes bold,
Thy kind indulgens, even undeserv’d.”
Should melancholy wight or pensive lover,
Courtier, snug cit, or carpet knight so trim
Our blossoms cull, he’ll find himself in clover,
Gain sense from precept, laughter from our whim.
Should learned leech with solemn air unfold
Thy leaves, beware, be civil, and be wise:
Thy volume many precepts sage may hold,
His well-fraught head may find no trifling prize.
Should crafty lawyer trespass on our ground,
Caitiffs avaunt! disturbing tribe away!
Unless (white crow) an honest one be found;
He’ll better, wiser go for what we say.
Should some ripe scholar, gentle and benign,
With candour, care, and judgement thee peruse:
Thy faults to kind oblivion he’ll consign;
Nor to thy merit will his praise refuse.
Thou may’st be searched for polish’d words and verse
By flippant spouter, emptiest of praters:
Tell him to seek them in some mawkish verse:
My periods are all rough as nutmeg graters.
The dogg’rel poet, wishing thee to read,
Rejected not; let him glean thy jests and stories.
His brother I, of lowly sembling breed:
Apollo grants to few Parnassian glories
Menac’d by critic with sour furrowed brow,
Momus or Zoilus or Scotch reviewer:
Ruffle your heckle, grin and growl and vow:
Ill-natured foes you thus will find the fewer.
When foul-mouth’d senseless railers cry thee down,
Reply not: fly, and show the rogues thy stern:
They are not worthy even of a frown:
Good taste or breeding they cannot never learn;
Or let them clamour, turn a callous ear,
As though in dread of some harsh donkey’s bray.
If chid by censor, friendly though severe,
To such explain and turn thee not away.
Thy vein, says he perchance, is all too free;
Thy smutty language suits not learned pen:
Reply, “Good Sir, throughout, the context see;
Thought chastens thought; so prithee judge again.
Besides, although my master’s pen may wander
Through devious paths, by which it ought not stray,
His life is pure, beyond the breath of slander:
So pardon grant; ’tis merely but his way.”
Some rugged ruffian makes a hideous rout —
Brandish thy cudgel, threaten him to baste;
The filthy fungus far from thee cast out;
Such noxios banquets never suit my taste.
Yet, calm and cautious, moderate thy ire,
Be ever courteous should the case allow —
Sweet malt is ever made by gentle fire:
Warm to thy friends, give all a civil bow.
Even censure sometimes teaches to improve,
Slight frosts have often cured too rank a crop;
So, candid blame my spleen shall never move,
For skilful gard’ners wayward branches lop.
Go then, my book, and bear my words in mind;
Guides safe at once, and pleasant them you’ll find.
Памятник Бертону на месте его погребения в кафедральном соборе Крайст-черч в Оксфорде. Раскрашенный бюст писателя увенчан его гербом – три головы борзых;
с боков помещены: справа (от нас) – армиллярия, состоящая из сферических колец (древний астрономический прибор), слева – гороскоп Бертона;
внизу – латинская эпитафия: «Не многим известный, еще менее кому неизвестный, здесь покоится Демокрит Младший, коему жизнь и смерть даровала Меланхолию, почил VII января в лето Господне MDCXXXIX
АВТОР О СУЩНОСТИ МЕЛАНХОЛИИ
Брожу ли я в мечтанья погружен,
Не зная, где в них явь, а где лишь сон,
Витаю ль в облаках и замки строю,
Печали нет и в сердце так покойно,
Фантазиями душу услаждаю,
И время незаметно пролетает.
Все радости тогда пустяк в сравненьи с ней —
Сладчайшей Меланхолией моей.
Когда один всю ночь без сна лежу
Проступкам скверным счет своим веду,
И мысли эти так меня снедают,
Печаль и страх так сердце угнетают,
Томлюсь ли я, оцепенев уныло,
И время на часах словно застыло,
Все горести тогда пустяк в сравненьи с ней —
Ужасной Меланхолией моей.
Когда себя спектаклем услаждаю
И в разных обликах себя воображаю,
На берегу ручья иль в зелени лесной
Незрим никем вкушаю я покой,
Отрадою тогда наполнен каждый миг
И мнится, счастья смысл душой постиг.
Тогда все вздор в сравненьи с ней —
И нет любезней Меланхолии моей.
Лежу ли я, сижу ль, один гуляю,
Вздыхаю ли, печалюсь иль стенаю,
В укромной роще иль в давно постылом
Убежище моем, где дни текут уныло,
И недовольства Фурии теснят
Мне сердце бедное и душу бередят,
Все беды кажутся тогда забавой перед ней —
Горчайшей Меланхолией моей.
Подчас я звуков сладостных волну
Ловлю и слышу будто наяву;
Зрю дивные дворцы и города,
И мнится мне – весь мир – он мой тогда:
Красоты редкие и блеск галантных дам —
Все, что так сладостно и драгоценно нам.
Но обольщенья те – пустяк в сравненьи с ней —
Сладчайшей Меланхолией моей.
Подчас я будто вижу наяву
Уродов, демонов и призраков толпу,
Медведей безголовых, упырей —
Плоды причудливой фантазии моей;
Все мечутся, отчаянно стенают,
И душу страх, унынье мне стесняют.
Иные страхи лишь отрада перед ней —
Проклятой Меланхолии моей.
Любовь свою, мне мнится, обнимаю,
Свои ей чувства пылко изъясняю.
О, миг блаженства я тогда вкушаю,
И словно в кущах рая пребываю.
Как сладко мне тогда воображенье
Сулит любви бессмертной упоенье.
Все прочее – тщета в сравненьи с ней —
Сладчайшей Меланхолией моей.
Когда ж любви моей я муки числю:
Ночей бессонных горестные мысли
И пытку ревности, жестокий жребий свой,
И позднее раскаянье, унесшее покой, —
Нет хуже, злее муки, чем любовь, —
Отравлена душа, отравлена вся кровь.
Что беды прочие тогда в сравненьи с ней —
Жестокой Меланхолией моей.
Подите прочь, приятели, друзья,
Я вас бегу, довольно мне себя,
Мне мыслить в одиночестве отрада,
Иных сокровищ мне тогда не надо.
Мне хорошо лишь с мыслями своими,
Наедине мечтаю я остаться с ними,
Все прочее лишь вздор в сравненьи с ней —
Сладчайшей Меланхолией моей.
Ах, в одиночестве лишь вся моя беда —
Я диким, гнусным становлюсь тогда.
Несносны солнца свет, друзья,
Мне мнится в том лишь их вина.
Все меркнет, исчезает вдруг,
Унынье и печаль наводит все вокруг.
Иные горести – лишь блажь в сравненьи с ней —
Жестокой Меланхолией моей.
Я жребием с монархом не сменяюсь
И счастлив им, за мотыльком гоняясь,
Отыщется ль занятье в мире целом
Чтоб предпочесть его подобному уделу?
Оставьте ж, не тревожьте вы меня,
Столь сладостно что ощущаю я,
Все прочее – ничто в сравненьи с ней —
Небесной Меланхолией моей.
С последним нищим я судьбою поменяюсь —
Его удел – на время, я ж до смерти маюсь:
Ведь мой недуг, мой ад неисцелим,
И свыше сил моих бороться дольше с ним.
Отчаявшись, я жизнь свою кляну,
О, дайте нож мне или крепкую петлю.
С любой бедою справлюсь, но не с ней —
Проклятой Меланхолией моей.
Первая страница введения «Демокрит Младший – читателю». (Издание 1632 года)
ДЕМОКРИТ МЛАДШИЙ – ЧИТАТЕЛЮ
Любезный читатель, тебе, я полагаю, не терпится узнать, что это еще за фигляр или самозванец, который с такой бесцеремонностью взобрался на подмостки мирского балагана на всеобщее поглядение, дерзко присвоив себе чужое имя; откуда он взялся, какую преследует цель и о чем намерен поведать? Хотя, как писал некто[37]37
Seneca, in ludo in mortem Claudii Caesaris. [Сенека. На зрелище кончины Клавдия. <Латинское название этого псевдоапофеоза – «Apocolocyntosis Claudii», что обычно переводят как «Отыквление Клавдия».>]
[Закрыть]{1}, «Primum si noluero, non respondebo, quis coacturus est?» [Предположим, прежде всего, что я не хочу отвечать, кто в таком случае принудит меня?] Я рожден свободным человеком и волен сам решать, что мне говорить; кто может меня приневолить? Если же меня станут принуждать, я отвечу с такой же готовностью, как тот египтянин у Плутарха[38]38
Lib. de Curiositate. [Книга о любопытстве.]
[Закрыть]{2}, который, когда один любопытный малый стал допытываться, что у него в корзине, ответствовал: «Quum vides velatam, quid inquiris in rem absconditam?» [Если ты видишь крышку, зачем спрашивать, что под ней спрятано?] Оно для того и прикрыто, дабы любопытствующий не знал, что там внутри. Не расспрашивай о том, что спрятано. Если содержание доставляет тебе удовольствие и «приносит пользу, предположи, что автор – обитатель луны или тот, кто наиболее тебе по нраву»[39]39
Modo haec tibi usui sint, quemvis authorem fingito. – Wecker. [Представь автором кого угодно, только бы это было на пользу. – Уэккер.]
[Закрыть]{3}. Мне бы не хотелось быть узнанным. И тем не менее, дабы в какой-то мере угодить тебе, хотя это уже сверх того, что я обязан сделать, я поясню причину, по которой присвоил себе это имя, а также название сей книги и ее предмет. Прежде всего относительно имени Демокрит{4}, дабы оно никого не привело к ложному умозаключению, будто перед ним пасквиль, сатира, пародийный трактат (как я и сам бы предположил), какое-нибудь невероятное утверждение или парадокс касательно вращения Земли или бесконечности миров in infinito vacuo, в бесконечном пространстве, ex fortuita atomorum collisione, вызванного случайными столкновениями атомов на Солнце, которого придерживался Демокрит и который разделял с ним в те древние времена Эпикур{5}, а также их учитель Левкипп{6}, и который возрожден недавно Коперником{7}, Бруно{8} и кое-кем еще. Кроме того, как замечает Геллий{9}, «среди последующих сочинителей и мистификаторов всегда было привычным делом обнародовать множество нелепых и дерзких выдумок от имени такого благородного философа, как Демокрит, дабы внушить к себе доверие и добиться тем уважения»[40]40
Lib. 10. Cap. 12. Multa a male feriatis in Democriti nomine commenta data, nobilitatis authoritatisque ejus perfugio utentibus. [Кн. 10, гл. 12. Прибегают к имени Демокрита, прикрываясь его благородным авторитетом.]
[Закрыть], подобно тому как поступают обычно ремесленники, novo qui marmori ascribunt Praxitelem suo [приписывая свою новую статую резцу самого Праксителя{10}]. Однако я не из их числа.
Ты сам служишь предметом моих размышлений.
Quicquid agunt homines, votum, timor, ira, voluptas,
Gaudia, discursus, nostri farrago libelli[42]42
Juv. Sat. 1. [Ювенал. Сатиры, I <85–86, пер. Д. Недовича и Ф. Петровского.>]
[Закрыть].
Все, что ни делают люди, – желания, страх, наслажденья,
Радость, гнев и раздор, – все это начинка для книжки{13}.
Я намерен воспользоваться его именем, подобно Меркурию Галлобельгийскому{14} и Меркурию Британскому{15}, воспользовавшимся именем Меркурия, или подобно Демокриту Христианскому[43]43
Auth. Pet. Besseo, edit. Coloniae, 1616. [Автор Петер Бессео
[Закрыть]
Демокрит предстает в описании Гиппократа[44]44
Hip. Epist. Damaget. [Гиппократ. Послание Дамагету.]
[Закрыть]{17} и Лаэрция[45]45
Laert. lib. 9. [Лаэрций, кн. 9.]
[Закрыть]{18} уже немолодым человеком невысокого роста с несколько изнуренным лицом и очень меланхолического нрава, чуждавшимся в этом возрасте людей, предпочитавшим одиночество[46]46
Hortulo sibi cellulam seligens, ibique, seipsum includens, vixit solitarius. [Приискав себе убежище в садике и заключив себя в нем, он жил там отшельником.]
[Закрыть], знаменитым философом своего века, coaevus [современником] Сократа[47]47
Floruit Olympiade 80; 700 annis post Troiam. [Расцвет его приходится на 80-ю Олимпиаду; 700 лет спустя после падения Трои.]
[Закрыть]{19}, всецело посвятившим себя на склоне дней своим занятиям и уединенной жизни, написавшим множество прекрасных сочинений, великим богословом, разумеется, в соответствии с тогдашними верованиями, искусным лекарем, государственным мужем, превосходным математиком, о чем свидетельствует «Diacosmus» [«Мирострой»][48]48
Diacos. quod cunctis operibus facile excellit. – Laert. [Мирострой без труда выделяется из всех прочих его трудов. – Лаэрций.]
[Закрыть] и другие его труды. Колумелла[49]49
Col. lib. 1, cap. 1. [Колумелла, кн. I, гл. 1.]
[Закрыть]{20} говорит, что Демокрит находил немалое удовольствие в изучении земледелия, и я часто находил у Константина[50]50
Const. lib. de agric. passim. [Константин, кн. о земледелии.]
[Закрыть]{21} и других, писавших об этом предмете, ссылки на его труды. Ему были известны свойства и различия всех животных, растений, рыб и птиц, и он, как утверждают некоторые, понимал их звуки и голоса[51]51
Volucrum voces et linguas intelligere se dicit Abderitani. – Ep. Hip. [И, как утверждали абдеритяне, понимал голоса и язык. – Послание Гиппократа.]
[Закрыть]. Одним словом, он был omnifariam doctus [сведущ во всем], интересовался всеми науками и не уставал учиться до конца своих дней, а дабы ничто не отвлекало его от размышлений, он, по свидетельству некоторых[52]52
Sabellicus exempl. lib. 10. Oculis se privavit, ut melius contemplationi operam daret, sublimi vir ingenio, profundae cogitationis, etc. [Сабеллик. Примеры, кн. X; сам лишил себя зрения, чтобы глубже предаться созерцанию, это был человек высочайшего ума и глубокой проницательности и т. д.]
[Закрыть], выколол себе глаза{22}, став на склоне дней слепым по собственной воле, однако видел при этом больше, чем вся остальная Греция, и писал о любом предмете[53]53
Naturalia, Moralia, Mathematica, liberales disciplinas, artiumque omnium peritiam callebat. [Он разбирался в философии природы, этике, математике, гуманитарных науках и во всех изящных искусствах.]
[Закрыть]; Nihil in toto opificio naturae, de quo non scripsit [Среди всех творений природы невозможно было сыскать такого, о чем бы он не написал]. Человек непревзойденного ума и глубокой проницательности, он с целью совершенствования своих познаний побывал в молодые годы в Египте и Афинах[54]54
Veni Athenas, et nemo me novit. [Я пришел в Афины, и никто меня не узнал.]
[Закрыть], чтобы беседовать с учеными людьми, «вызывавшими восхищение у одних и презрение у других»[55]55
Idem contemptui et admirationi habitus.
[Закрыть]. После своих странствий он обосновался в Абдере{23}, городе во Фракии, куда, согласно свидетельствам одних, он был послан, чтобы стать тамошним законодателем, судьей и секретарем городского совета, согласно же другим – именно там он родился и вырос. Как бы там ни было, впоследствии он жил там в саду, расположенном в предместье, в полном уединении, целиком посвятив себя научным занятиям, и разве только изредка спускался к морю, в гавань[56]56
Solebat ad portum ambulare, et inde, etc. – Hip. Ep. Damag.
[Закрыть], где от души смеялся над разнообразнейшими нелепостями, которые он там наблюдал. Вот каков был Демокрит[57]57
Perpetuo risu pulmonem agitare solebat Democritus. – Juv., Sat. 10. [Все сотрясал Демокрит свои легкие смехом привычным. – Ювенал. Сатиры, X <35, пер. Д. Недовича и Ф. Петровского>.]
[Закрыть].
Но между тем какое это имеет отношение ко мне и с какой стати я присвоил себе его характер? Я, конечно же, понимаю, что равнять себя с ним, да еще после всего сказанного мною о нем, было бы одновременно и дерзостью, и самонадеянностью. Я не смею проводить какие бы то ни было сравнения, antistat mihi millibus trecentis [он бесконечно меня превосходит]; parvus sum, nullus sum altum nec spiro, nec spero[58]58
Nom sum dignus praestare matellam. – Mart. <Бертон по обыкновению своему чрезвычайно вольно цитирует поэтический текст; вот как эта эпиграмма выглядит в оригинале: «Dispeream, si tu Pyladi praestare matellam, Dignis es aut pores pascere Pirithoi» («Пусть я погибну, коль ты подать достоин Пиладу / Даже горшок иль пасти у Пирифоя свиней». – Марциал. Эпиграммы, X, 11, 3–4).>
[Закрыть] [я – человек незначительный, ничтожный, нисколько не притязаю на величие и не питаю на это никаких надежд]. И все же скажу о себе, и, надеюсь, не навлеку на себя никаких подозрений в гордости или самомнении, что я избрал мирный, сидячий, замкнутый, уединенный образ жизни в университете, mihi et Musis [наедине с собой и Музами], где провел едва ли не столько же лет, сколько Ксенократ{24} – в Афинах, ad senectam fere [почти до самой старости], дабы, как и он, постигать мудрость, затворясь большей частью в своем кабинете. Ведь годы учения я провел в самом процветающем колледже Европы, augustissimo colleggio[59]59
Христовой церкви в Оксфорде. <Черч-колледж был основан в 1524 году кардиналом Уолси, а в 1546 году получил королевский патент от Генриха VIII. – КБ.>
[Закрыть] [самом почтенном колледже], так что могу похвастаться почти теми же словами, что и Джовьо[60]60
Praefat. Hist. [<Паоло Джовьо.> Вступление к «Истории <моего времени>».]
[Закрыть]{25}: in ea luce domicilii Vaticani, totius orbis celeberrimi, per 37 annos multa opportunaque didici [в сем великолепии ватиканского уединения, довольствуясь обществом избранных, я провел тридцать семь полновесных и счастливых лет] – ведь и я тридцать лет своей жизни посвятил научным занятиям и пользовался библиотекой, не менее прекрасной, нежели он[61]61
Будучи хранителем библиотеки нашего колледжа, недавно возрожденной Ото Николсоном, эскв.
[Закрыть], а посему внушал бы отвращение, если бы, живя трутнем, оставался бесполезным и недостойным членом столь образованного и благородного сообщества или если бы писания мои хоть в каком-то отношении служили к бесчестью столь великолепного и обширного учреждения. Кое-что я все же сделал, и хотя ношу священнический сан, но turbine raptus ingenii, как сказано им[62]62
Scaliger. [Скалигер.]
[Закрыть]{26} [увлекаемый переменчивым нравом], а также вследствие беспокойного ума, непостоянного и неустойчивого воображения я испытывал большое желание (будучи неспособным достичь высшего искусства в чем-то одном) добиться хотя бы поверхностной осведомленности обо всем, стать aliquis in omnibus, nullus in singulis [кем-то во всем и никем в чем-то определенном], как рекомендует Платон[63]63
В «Теэтете».
[Закрыть]{27}, а Липсий{28} не только одобряет эту мысль, но и присовокупляет[64]64
Phil. Stoic. Li. diff. 8. [<Липсий. Manudictionis.> Ad stoicam philosophiam <1605> Lidiff 8.] Dogma cupidis et curiosis ingeniis imprimendum, ut sit talis qui nulli rei serviat, aut exacte unum aliquid elaboret, alia negligens, ut artifices, etc.
[Закрыть], что в каждой любознательной душе должно быть запечатлено правило – не быть рабом одной науки, не посвящать себя полностью лишь одному предмету, как это делает большинство, но бродить повсюду, centum puer artium [быть слугой сотни ремесел], иметь весло в каждой человеческой ладье, вкусить от каждого блюда, отпить из каждой чаши[65]65
Delibare gratum de quocunque cibo, et pittisare de quocunque dolio jucundum.
[Закрыть], что, по словам Монтеня[66]66
«Опыты», lib. 3 [кн. III].
[Закрыть]{29}, прекрасно осуществили Аристотель{30} и ученый соотечественник Монтеня Адриан Турнеб{31}. Такой же непоседливый нрав был всегда присущ и мне (хоть я и не могу похвастать такими же успехами), и словно сбившийся с пути спаниель, который, забыв про свою дичь, лает на каждую увиденную им птицу, я интересовался всем чем угодно, но только не тем, чем следовало, на что могу теперь по справедливости сетовать, и в самом деле, qui ubique est, nusquam est [тот, кто везде, тот ни-где]; я мог бы повторить вслед за Геснером[67]67
Praefat. Bibliothec. [Предисловие к «Универсальной библиотеке».]
[Закрыть]{32} сказанные им из скромности слова: я прочел множество книг, но без особой пользы из-за отсутствия надлежащей системы; вот и я по неумелости своей, беспорядочности, недостатку памяти и рассудительности без разбора набрасывался в наших библиотеках на самых разных авторов, но без особого прока. Я никогда не путешествовал, кроме как по картам географическим и звездного неба, по которым беспрепятственно бродили мои ничем не стесняемые мысли, поскольку я всегда находил особое наслаждение в изучении космографии. Я родился под знаком Сатурна{33}, когда он находился в апогее и прочее, а Марс, более всего предопределяющий поведение человека, частично совпал с моим асцендентом, и обе планеты благоприятно располагались в своих домах[68]68
Ambo fortes et fortunati, Mars idem magisterii dominus juxta primam Leovitii regulam. [Обе сильные и счастливые, а Марс также занимает господствующее положение, согласно первому правилу Леовица. <Согласно этому правилу «любая планета, занимающая… дом асцендента… является главным указателем характера новорожденного». – КБ.>]
[Закрыть] и прочее. Я не беден, не богат, nihil est, nihil deest, обладаю лишь самым необходимым, но ни в чем и не нуждаюсь; все мое сокровище заключено в башне Минервы{34}. Мне не удалось добиться более высокого положения, но зато я никому ничем не обязан; хвала Всевышнему, я живу в скромном достатке щедротами моих благородных покровителей, хотя все еще на положении члена колледжа, как Демокрит в его садике, и веду монашеский образ жизни, ipse mihi theatrum [служа самому себе театром], вдали мирских треволнений и забот, et tanquam in specula positus, как говаривал он[69]69
Heinsius Primerio. [Гейнзий – Примерию. <Из адресованной ему «Dissertatio epistolica» («Рассуждение в форме послания», Лейден, 1618).>]
[Закрыть]{35}, в некоем возвышающемся над всеми месте, подобно Stoicus Sapiens, omnia saecula, praeterita presentiaque videns, uno velut intuitu [мудрому стоику, словно окидывающему единым взглядом все времена, прошедшее и настоящее]. Я слышу и зрю, что происходит вокруг, как другие мечутся, ездят, суматошатся и изнуряют себя при дворе и в деревне[70]70
Calide ambientes, solicite litigantes, aut misere excidentes, voces, strepitum, contentiones, etc. – Cyp. ad Donat. [Киприан к Донату.]
[Закрыть]{36}; вдали ожесточенных судебных тяжб, aulae vanitatem, fori ambitionem, ridere mecum soleo [дворов тщеславия, ярмарок честолюбия и знай лишь посмеиваюсь наедине с собой]; я смеюсь над всем – ведь мне «не угрожает опасность проиграть судебную тяжбу, узнать, что суда мои пропали без вести», хлеб и скот погиб, а торговля разорила, «поскольку у меня ни жены, ни детей, хороших или скверных, о пропитании которых я должен был бы позаботиться»[71]71
Unice securus, ne excidam in foro, aut in mari Indico bonis eluam, de dote fiiae, patrimonio filii non sum solicitus. [Я совершенно свободен от всяких тревог о том, что проиграл свою тяжбу в суде или лишусь своих товаров в Индийском океане; я не озабочен дочерним приданым или сыновним наследством.]
[Закрыть]. Простой зритель судеб и приключений других людей, я наблюдаю, как они играют свои роли и предстают передо мной в самом разнообразном облике, словно на подмостках обычного театра. Что ни день, я слышу новые вести – обычные слухи о войне, бедствиях, пожарах, наводнениях, грабежах, убийствах, резне, метеорах, кометах, привидениях, чудесах, призраках, захваченных селеньях или осажденных городах во Франции, Германии, Турции, Персии, Польше и прочее; что ни день, сообщают о смотрах, победах, приготовлениях к новой войне и тому подобном, чем так богаты наши грозные времена, о разыгравшихся баталиях и множестве павших на поле боя, о поединках между храбрейшими воинами двух армий, кораблекрушениях, пиратствах и морских сражениях, перемириях, коалициях, всякого рода маневрах и новых призывах к оружию. Смешение бесчисленных клятв, ультиматумов, помилований, указов, прошений, тяжб, ходатайств, законов, воззваний, жалоб, обид – мы слышим об этом каждый Божий день. И что ни день, то новые книги, памфлеты, листки с новостями, истории, целые каталоги всевозможного рода изданий, новые парадоксы, мнения, секты, ереси, философские и богословские диспуты и прочее. То приходят известия о свадьбах, масках{37}, пантомимах, увеселениях, празднествах, прибытии послов, дуэлях и турнирах, подвигах, триумфах, пиршествах, охотах, спектаклях, а то опять, словно после перемены декораций, предательства, мошеннические проделки, грабежи, всякого рода чудовищные злодейства, похоронные шествия, погребения, кончины государей, новые открытия, экспедиции, забавное вперемежку с ужасным. Сегодня мы узнаем о назначении новых лордов и должностных лиц, завтра – об опале неких знатных особ, а потом опять о тех, кто удостоился новых почестей; одного выпустили из тюрьмы, другого, напротив, заточили, один – богатеет, другой – разоряется, этот преуспевает, а его сосед становится банкротом, сейчас изобилие, потом вновь нужда и голод, один бегает, другой разъезжает; бранятся, смеются, плачут и прочее. Вот какие новости о делах частных и общественных, и многое еще в таком же духе я слышу каждодневно. Среди мирского блеска и нищеты, веселья, гордости, затруднений и забот, простодушия и подлости, коварства, жульничества, чистосердечия и неподкупности, друг с другом переплетающихся и привлекающих к себе внимание, я ухитряюсь вести privus privatus [независимый и приватный образ жизни]; как жил доныне, так живу и теперь, statu quo prius, предоставленный своему одиночеству и моим домашним огорчениям, и разве только изредка, ne quid mentiar [не стану лгать], подобно тому как Диоген{38} наведывался в город или Демокрит отправлялся в гавань, я, развлечения ради, покидал время от времени свое убежище, дабы поглядеть на мир, и не мог удержаться от кое-каких скромных наблюдений, non tam sagax observator ac simplex recitator [но не столько как мудрый наблюдатель, сколько как безыскусственный рассказчик], и не затем, чтобы, следуя их примеру, только глумиться или смеяться над всем, а скорее со смешанным чувством.
