Текст книги "Глаза ребёнка"

Автор книги: Ричард Норт Паттерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 46 страниц)

12

Денис Харрис сидела неподалеку от Елены Ариас, наблюдая, как та играет с тряпичной куклой, которая пришла на смену пластмассовой «Терезе», и размышляла о черной собаке, по ночам преследовавшей девочку.

Елена еще ни разу никому не рассказывала о своем кошмаре. Но прошедшей ночью, проснувшись вся в слезах, впервые призналась Терри, что боится черную собаку. Это подтверждало догадку Харрис, которая считала, что объяснение хроническим кошмарам Елены, как и самой Терри, следует искать в перенесенной ими душевной травме. Теперь появились первые признаки того, что скрытые страхи девочки начинают выходить за пределы подсознательного.

Сейчас Елена играла на ковре в офисе Харрис, залитом лучами полуденного солнца. Ее мать дожидалась в приемной, изучая показания свидетелей. Харрис рассчитывала увидеть ее изможденной и опустошенной. Однако, когда утром они говорили по телефону, Харри показалось, что Терри настроена весьма решительно и хотела только одного – докопаться до истинного значения терзавших Елену кошмаров. Денис Харрис мало что знала о Терезе, но могла сказать наверняка: Елена была для нее превыше всего, и она не остановится ни перед чем, чтобы ее дочь вернулась к нормальной жизни.

– Тереза устала, – сказала Елена про куклу. – Она хочет отдохнуть.

Так дети, изображающие сценки из семейной жизни, говорят своим куклам, принимая на себя роль их родителей. Однако девочка произнесла это дрожащим голосом, словно предчувствовала недоброе. Харрис показалось, что в словах Елены есть скрытый подтекст, который она пока не в состоянии расшифровать. Девочка положила куклу на спину, потом задумалась и перевернула на живот – кукла словно уткнулась лицом в мягкий ковер. Обращаясь к самой себе, Елена объяснила:

– На улице разбойники.

Харрис придвинулась ближе.

– Может, ей станет спокойнее, если рядом будет спать крокодил.

Девочка молчала. Потребовался целый сеанс, чтобы она привыкла к присутствию этого персонажа, и его роль защитника все еще вызывала в ней смутную тревогу. Денис осторожно положила фигурку крокодила рядом с куклой.

– Теперь Тереза в безопасности, – успокоила она. – И может спать сколько душе угодно.

Елена нахмурилась и протянула руку к кукле; Харрис подумала, что ей вдруг стало страшно и она решила поиграть во что-то другое. Но девочка только перевернула куклу на спину и поправила надетое на нее красное платьице. Девочка настороженно взглянула на Харрис и произнесла:

– Тереза спит.

Доверившись инстинкту и профессиональному опыту, Харрис сидела не шелохнувшись. Она видела, что Елена взвинченна; напряженный голос, недоверчивый, исподлобья взгляд, от которого становилось не по себе. Довольно долго – или это только показалось Денис – Елена оставалась неподвижна.

Харрис украдкой посмотрела на часы; через двадцать минут к ней должен был прийти очередной пациент. Но ей не оставалось ничего другого, кроме как сидеть и ждать.

Елена, словно боясь дышать, взглянула на нее исподтишка. Еще минуту она сидела не шевелясь, потом протянула руку и взялась за подол кукольного платья.

Она медленно задрала платье, примерно до того места, где должна быть талия. В глазах девочки отражалась сосредоточенность и какой-то испуг.

Она молча двумя пальцами стала гладить куклу по животу.

Харрис как можно мягче спросила:

– Что это?

У Елены словно сперло дыхание, затем дрожащим голоском она пояснила:

– Разбойник щекочет Терезе животик.

Харрис предпочла молча наблюдать. Почти незаметно пальчики Елены опускались ниже.

– Что чувствует Тереза? – спросила Харрис.

– Ей приятно. – Голос девочки сделался тверже. – Иногда ей нравится это. Иногда – нет.

Денис промолчала. Елена методично массировала кукле живот.

Харрис невольно прислушалась к звукам улицы – машины, голоса, порывы ветра, от которых подрагивали стекла. Елена же, казалось, не замечает ничего вокруг, пребывая в своем тесном воображаемом мире: глаза ее странно сузились, лицо приобрело отрешенное выражение. Терри говорила ей, что той Елены, которую она помнила с самого ее рождения, больше нет, и описала именно эти симптомы.

Харрис не двигалась с места.

– Когда Терезе это не нравится?

Елена не ответила. Пальцы ее вдруг остановились.

– Что такого делает разбойник, что не нравится Терезе?

Девочка угрюмо молчала. Потом она вдруг отвернулась от Харрис, а пальцы ее вновь принялись поглаживать куклу.

Женщина точно завороженная смотрела, как Елена просунула один пальчик между тряпичными ногами куклы.

Глядя в сторону, девочка стала плавно и ритмично гладить куклу между ногами.

– Что чувствует сейчас Тереза? – спросила Харрис.

– Ей это приятно, – ответила Елена, и Харрис увидела, что у нее на глаза навернулись слезы.

Елена странно сморщилась; казалось, ее пальцы двигаются сами по себе.

Денис взяла фигурку крокодила и осторожно положила рядом с куклой.

– Все будет хорошо, – сказала она. – Крокодил поможет ей. Терезе надо только позвать его.

Елена затрясла головой.

– Она не может.

Девочка сидела, закрыв глаза; по ее щеке катились слезы.

Харрис понимала, что сейчас она не должна пытаться утешить ее. Скованная рамками профессионального долга, она молча наблюдала, как у нее на глазах ребенок рыдает, терзаемый безотчетным страхом. Внезапно Елена схватила фигурку крокодила и швырнула в угол.

Харрис склонилась к ней и тихо спросила:

– Елена, тебя кто-нибудь так трогал?

Елена обхватила свои плечи руками и повернулась к ней спиной. Психиатр беспомощно наблюдала, как девочка начала дрожать. Харрис вспомнила, что именно такую реакцию описывала Терри, когда она впервые спросила у Елены про Карло.

– Это был Карло? – задала вопрос Денис.

Елена бросилась на ковер, уткнулась в него лицом и закрыла ладонями уши.

– Калифорнийский рулет был ничего себе, – произнес Карло.

Паже понимал: сын сказал это, просто чтобы не молчать, и не ждал от отца ответа. Они сидели, расположившись на персидском ковре в библиотеке; на кофейном столике стояли тарелки с «суши»[34]34
  Японское национальное блюдо: сырая рыба в уксусе, подается с рисом, овощами и всевозможным соусом.


[Закрыть], которое они заказали, вернувшись из суда. Им не хотелось показываться никому на глаза. Глубокая тоска овладела Крисом. Слова благодарности, сказанные им Карло, для него самого прозвучали пустым и ненужным звуком, а то, что он осушил полбутылки «мартини», теперь казалось проявлением малодушия.

Он допускал, что возможны случаи, когда отцу приходится врать сыну или ради сына. Но он не мог вообразить, что наступит такой момент, когда Карло будет лгать ради него самого. Сам того не желая, Паже преподал Карло урок нравственного компромисса, и теперь повисшее в комнате тягостное молчание красноречивее любых слов доказывало, что отношения между ними никогда не будут прежними. Такова цена оплошности любящего сердца.

– Я горжусь тобой, – произнес Кристофер.

Это не являлось ложью в чистом виде, скорее, уловкой – и это было хуже молчания, потому что ткань их разговоров неизменно плелась из ничего не значащих фраз, которые заменяли собой запретную правду.

– Как думаешь, они мне поверили? – тихо спросил Карло.

«Что касается Елены – возможно. Только не относительно меня», – подумал Паже, а вслух солгал:

– Да.

«Что же мне делать, – с горечью размышлял Крис. – Высказать ему все в лицо? Я знаю, что ты солгал, Карло, – вот почему мы не должны были говорить об этом проклятом процессе; вот почему я никогда уже не стану для тебя тем, кем был».

Но вдруг что-то еще можно было спасти?

– Карло, ты хорошо держался, когда говорил о Елене, – произнес Паже. – Ты рассказал им, что было на самом деле, и выбил почву из-под ног Салинаса. Никому из присутствовавших в зале и в голову не пришло, что ты мог причинить боль такому ребенку. – Паже положил руку на плечо сыну. – По правде говоря, ты выглядел молодцом.

Карло украдкой взглянул на стоявший на столике бокал с мартини.

– А про тебя? – наконец произнес он. – Как я сказал про тебя?

«Про меня ты говорил ужасно, – пронеслось в голове у Паже. – И дело даже не в том, что у тебя был такой вид, будто ты пытаешься спасти меня. Хуже всего то, что ты действительно считал, будто спасаешь меня».

– Ты здорово помог мне, сын. Шаг за шагом Кэролайн отвоевывает позиции.

Неважно, что вслед за Паже Кэролайн была немало изумлена, когда Карло, охваченный слепой любовью к отцу, решил действовать самостоятельно.

Мальчик сидел, угрюмо потупившись.

– Вряд ли я могу серьезно помочь тебе, – произнес он. – Вот если бы ты согласился давать показания, все было бы прекрасно.

Паже почувствовал, что больше не в состоянии увиливать.

– Это будет зависеть от того, что мы с Кэролайн решим, когда Салинас окончательно представит свою версию.

Карло вскинул голову и посмотрел в глаза отцу.

– Папа, как ты можешь отказываться давать показания? Почему ты не хочешь рассказать им?

Всего две фразы – пронеслось в сознании Паже, – а сколько в них скрытого значения. «Папа, ради тебя я давал показания, – казалось, взывал обращенный к нему взгляд Карло. – Ради тебя я лгал им, а теперь хочу, чтобы мы боролись вместе. Хочу быть уверен, что ты не совершал этого. Но даже если ты и совершил, все равно я хочу, чтобы ты сказал, что это не ты. Неважно, кто это сделал, – я хочу, чтобы ты был свободен». Сердце Паже разрывалось от этого потрясенного, исполненного отчаяния взгляда.

– Это стратегия, – как можно спокойнее сказал Крис. – Если обвинению не удастся доказать свою версию, у присяжных не будет повода составить обо мне превратное мнение, и обвинение не сможет настроить их против меня. Но Салинас способен на это, будь я трижды невиновен.

– Папа, ты должен сказать людям. Дело не в Салинасе. Дело во всех остальных.

«А прежде всего дело во мне, – словно говорил ему взгляд Карло. – Потому что я хочу верить в тебя». Паже с ужасом почувствовал, как сын отдаляется от него.

– Ты должен сказать им, – гневно твердил Карло.

– У меня есть причины поступать так, как я поступаю, – покачав головой, промолвил Паже. – Я должен заботиться прежде всего о тебе или о самом себе, или о Терри. А не о том, что подумают другие. – Он положил руку на плечо Карло. – Я знал без всяких твоих показаний, что ты не причинял зла Елене. Я знал это с самого начала – тебе даже не нужно было смотреть мне в глаза и говорить об этом. Потому что я знаю тебя.

Карло мельком взглянул на него и отвернулся.

– В нашей семье есть вещи, – спокойно продолжал Паже, – в которых мы просто уверены. Мы уверены, что ты не растлитель и что я никого не убивал. И это самое главное.

«Возможно, так оно и было, – подумал Крис про себя, – еще до вчерашнего дня». Но сейчас, видя, как Карло избегает смотреть ему в глаза, Паже острее, чем даже в зале суда, ощутил, каким тяжелым может стать возмездие.

13

Джек Слокам, политический репортер, оказался тщедушным человечком с соломенными волосами, невзрачным лицом и каким-то пронзительным, но в то же время скрипучим голосом. Держался он развязно, если не сказать нагловато. В нем было что-то нездоровое: мертвенно-бледная кожа, реденькая бородка, мешковатый вид. Его легко можно было представить в какой-нибудь дешевой забегаловке, с сигаретой в зубах, обменивающимся сплетнями. Внешность мужчины оживляли только глаза: он следил за Виктором Салинасом – чьим свидетелем и являлся – с настороженной подозрительностью человека, привыкшего в каждом вопросе видеть подвох. Слокаму было за тридцать. Паже он показался весьма сомнительной личностью, не внушающей – и не достойной – доверия. Он сразу невзлюбил его.

– Что за злобный хорек, – пробормотал Крис.

– Этот конкретный хорек, – прошептала Кэролайн, наклоняясь к нему, – хочет доказать, что у тебя был еще один мотив для убийства. На этот раз политический.

Слокам явился в суд против своей воли. Через адвоката редакции он заявил, что его показания не имеют существенного значения, но в то же время могут навредить его источникам. Однако Салинас настоял, чтобы Джек рассказал суду, в каком гневе пребывал Паже, когда Рики поставил под угрозу его частную жизнь и политическую карьеру, Кэролайн по каким-то своим соображениям не стала чинить препятствий, и Лернер согласился на допрос данного свидетеля, оговорившись, что допрос должен проводиться в известных рамках. Паже подозревал, что Слокам втайне лелеял мечту о том, чтобы разбить версию защиты.

– После того как мистер Паже включился в предвыборную кампанию, – спрашивал Салинас, – когда вы впервые говорили с ним?

– В конце лета. Мне на глаза попалась статья в «Инкуизиторе», – Слокам осторожно посмотрел в сторону присяжных. – Мистер Ариас обвинял мистера Паже в том, что тот увел у него жену.

– Почему эта статья заинтересовала вас?

– В ней поднимались вопросы относительно личных качеств мистера Паже, которые, как мне казалось, последний должен разрешить. Мы обязаны знать, что за люди хотят занять высокие государственные посты, а характер человека о многом может рассказать вам.

– И вы позвонили ему?

– Да. – Джек бросил на Паже исполненный обиды взгляд. – Я сказал ему о статье и предложил высказать свое мнение по этому поводу.

Салинас убрал руки в карманы.

– И что ответил мистер Паже?

– Он беседовал со мной крайне заносчиво. Помню, он сказал, что мистер Ариас уже нашел благодарную аудиторию и что он надеется – я к ней принадлежу.

– Кристофер, – прошептала Кэролайн, – на тебя это совсем не похоже. Такого я от тебя не ожидала. Неудивительно, что он так расстроился.

Ее слова вызвали легкую улыбку на лице Паже. Но в душе он по-прежнему чувствовал отвращение к этому человеку, который считал, что с выходом Кристофера на политическую сцену его сын становится разменной монетой и с ним можно делать все что угодно. Теперь же он вознамерился отправить самого Паже за решетку.

– Кроме того, что он говорил с вами заносчиво, вы можете еще что-либо добавить? – не отступал Салинас.

– Он был в гневе. Назвал статью в «Инкуизиторе» клеветнической. Я бы даже сказал, в его голосе слышалась угроза.

– Что было дальше? – спросил Виктор.

Луиза Марин смерила Паже недоверчивым взглядом. Слокам сложил руки на груди и произнес:

– Я сказал мистеру Паже, что намерен написать об этих обвинениях и что это может поставить под угрозу его кампанию.

– Ваш материал появился в прессе?

– Нет, – резким, режущим слух голосом ответил Слокам. – Мистер Девайн, издатель, запретил редактору пускать мой материал. У меня создалось впечатление, что мистер Паже грозил подать иск о клевете.

– Прошу отвести данный ответ, – поднимаясь с места, обратилась Кэролайн к судье Лернеру. – Это не просто сплетня – это сплетня вдвойне: мистер Слокам не присутствовал ни при разговоре мистера Девайна с редактором, ни при якобы имевшем место разговоре мистера Девайна с мистером Паже. Весьма вероятно, статья мистера Слокама не была опубликована по той простой причине, что ни одно уважающее себя издание не станет питаться отходами журналистской кухни, тем более найденными в такой выгребной яме, какой является «Инкуизитор». Особенно с учетом того, что единственным источником был брошенный муж, запутавшийся в судебной тяжбе. – Адвокат говорила суровым и решительным тоном. – Я уже не упоминаю о том, что этим источником являлся Рикардо Ариас.

Лернер повернулся к Салинасу.

– Ничего не попишешь, Виктор, – по крайней мере, что касается сплетен, она права. – Затем судья обратился к присяжным: – Мистер Слокам не может поручиться за то, что сказал в разговоре с мистером Девайном – если таковой разговор вообще имел место – мистер Паже. Я прошу вас не принимать во внимание его ответ, за исключением слов о том, что редактор запретил публиковать статью.

Салинас нахмурился, но Крис понимал, что это лишь маска: обвинитель и не рассчитывал, что это показание пройдет – главное, у присяжных сохранится впечатление, что Паже предпринял все от него зависящее, чтобы статья Слокама не увидела свет.

– Хорошо, – сказал обвинитель. – Мистер Слокам, когда вы еще говорили с мистером Паже?

– Уже после смерти мистера Ариаса. – Слокам осторожно подбирал слова. – Мне стало известно, что некоторые документы, представленные мистером Ариасом в суд в качестве конфиденциальных, имеют отношение к мистеру Паже и его сыну. Я позвонил мистеру Паже – в то время он еще не отказался от участия в предвыборной кампании – и попросил его рассказать о содержании этих документов или, если возможно, предоставить мне копию.

– И что сказал на это мистер Паже?

– Он снова завел речь о том, что подаст иск о клевете. – Слокам стрельнул глазами в сторону Паже. – Он признал, что такая статья была бы губительна для его карьеры, и выразил негодование в связи с моим намерением написать о его сыне.

Салинас кивнул.

– Представители защиты охарактеризовали мистера Паже как очень миролюбивого человека. После вашего разговора у вас сложилось о нем такое же мнение?

– Ничего подобного. Он разговаривал холодно и враждебно. Голос его выдавал чрезвычайное раздражение и озлобленность. Словом, он показался мне неприятным типом.

– Прощелыга, – сквозь зубы процедил Паже. – Я и не думал угрожать ему. На что он надеется – что ему безоговорочно поверят?

– Такова основная задумка Салинаса, – ответила Кэролайн, не сводя глаз с репортера.

– Остановил ли вас гнев мистера Паже? – спросил Виктор.

– Нет. Как и прежде, я был полон решимости опубликовать статью, проливавшую свет на те факты из биографии мистера Паже, которые могли иметь отношение к его профессиональной деятельности, а также к его возможному участию в предвыборной кампании.

– Была ли напечатана такая статья?

– Нет. – Джек впервые позволил себе улыбнуться. – Теперь мистер Девайн позвонил мне и сказал, чтобы ее не пускали. Поскольку мистер Паже все равно снял свою кандидатуру.

Посмотрев в сторону скамьи присяжных, Паже заметил, как Джозеф Дуарте что-то записывает: жюри могло не понравиться, что влиятельный человек угрожает прессе, а статья, которую готовил Слокам, была прямо связана с именем Рикардо Ариаса.

– И вы согласились? – поинтересовался Салинас.

– Нет. – Журналист развел руками. – Мне не хотелось казаться злопамятным, но этот человек мог изменить решение и снова выставить свою кандидатуру. Я подумал, что люди должны знать, почему он отступил.

– Сильно сказано, – буркнула Кэролайн, задумчиво прищурившись. Она словно начинала догадываться, что попытки Паже защитить своего сына приобретают характер очередной улики против него.

Салинас выдержал паузу, точно готовился задать свой самый важный вопрос:

– Мистер Слокам, как по вашему, у мистера Паже сохранялись шансы на выборах, если бы факт якобы имевшего места прелюбодеяния, а также обвинения против его сына в покушении на растление дочери миссис Перальты были преданы огласке?

– Возражаю, – заявила Кэролайн, вскакивая на ноги. – Данный вопрос не только подразумевает чисто умозрительный ответ, но и призывает свидетеля заняться предсказанием судьбы. Какую бы грязь мистер Слокам ни вылил в печати, он не может предсказать реакцию нескольких миллионов избирателей.

Салинас покачал головой:

– Ваша честь, считаю это возражение необоснованным злопыхательством. Всем известно, что существует множество факторов, которые могут погубить того или иного кандидата задолго до начала предвыборной кампании. И мистер Слокам, который более пяти лет пишет по вопросам политики, достаточно компетентен, чтобы перечислить эти факторы. На мой взгляд, это признал и сам ответчик, согласившись с тем, что статья мистера Слокама могла пагубно отразиться на его политической карьере.

Лернер молчал; лицо его приобрело несчастное выражение.

– Возражение отклоняется, – наконец изрек он. – Можете отвечать, мистер Слокам.

Джек коротко кивнул, словно польщенный признанием его профессионализма.

– На этот вопрос ответил сам мистер Паже, – произнес он, – когда снял свою кандидатуру. Хотя никакой статьи еще не было. С его стороны это был всего лишь тонкий расчет. – Слокам старался говорить равнодушно-менторским тоном, однако блеск в его глазах наталкивал на мысль, что сознание важности собственной персоны доставляет ему несказанное удовольствие. – При всем его достатке мистеру Паже потребовались бы немалые деньги на организацию кампании – деньги от профсоюзов, фермеров, от богатых спонсоров и тому подобное. Ни один крупный спонсор не поставит ни цента на ненадежного кандидата. Если мы пускали свой материал и он попадал на глаза крупным чиновникам и партийным функционерам, можно было смело считать, что на этом кандидате следует поставить крест. – Он посмотрел на Паже. – Возможно, данный претендент и смог бы устоять перед обвинением в прелюбодеянии. Но прибавьте сюда сына, которого подозревают в покушении на растление шестилетней дочери его любовницы, и я гарантирую, что с политикой для этого человека все кончено. Зачем терпеть все эти унижения и обрекать себя на медленную смерть? Вот почему Паже так хотел прикончить мою статью. Потому что в конечном счете статья прикончила бы его.

Слокам говорил равнодушно-презрительным тоном, словно тема Паже давно перестала волновать его – за исключением одного аспекта; убийство Рикардо Ариаса, и в этом смысле он, Джек Слокам, представил неопровержимое доказательство того, что у Паже был веский повод устранить этого человека.

– Бывают дни, – шепнула Кэролайн, – когда я по-настоящему люблю свою профессию.

Мастерс поднялась с места и смерила Слокама небрежным взглядом. Зал притих.

– Едва ли вы принадлежите к числу сторонников мистера Паже, верно? – спросила она.

Слокам откинулся на спинку стула.

– Выступать на чьей-либо стороне не входит в функции прессы, мисс Мастерс. Наша роль информировать людей о том, что им необходимо знать.

– Значит, у вас нет ощущения того, что вы обошлись с мистером Паже не вполне корректно?

– Ничуть. – Он мельком взглянул в сторону Паже. – По крайней мере, я не придал дело огласке.

Кэролайн вскинула брови, выражая недоумение.

– Вы хотите сказать, что если бы мистер Паже передал вам копию конфиденциального заявления мистера Ариаса, то вы опубликовали бы обвинения последнего?

Слокам кивнул.

– Да.

– А как вы намеревались установить, обоснованны ли эти обвинения?

Джек заметно смешался:

– Ну, если бы мистер Паже изъявил готовность побеседовать со мной, я спросил бы у него. Или у его сына.

Мастерс изобразила удивление.

– А если бы они заявили, что это неправда, вы Все равно не отказались бы от своей затеи?

– Тогда я привел бы и их заявление тоже.

– Ведь вам, в сущности, ничего не известно о том, был ли на самом деле у мистера Паже роман с миссис Перальтой, я права?

– Да, – ответил Слокам.

– И вам также не известно о том, покушался ли Карло Паже, которому тогда было пятнадцать лет, на растление несовершеннолетней.

– Я знаю, что против него были выдвинуты обвинения.

– Да или нет? – настаивала Кэролайн.

– Нет, – процедил журналист, упрямо поджав губы.

– Так-то лучше. Считаете ли вы, что эти обвинения могли навредить мистеру Паже и его сыну?

– Я уже сказал об этом.

– И что мистер Ариас – выступавший стороной в процессе по делу об опекунстве – мог желать им зла?

– Полагаю – да.

– Мистер Слокам, а почему бы вам в таком случае не предположить также, что эти обвинения, возможно, лживы? Неужели вы считаете справедливым по отношению к Мистеру Паже и его сыну печатать лживые, порочащие их измышления?

– Протестую, – раздался голос Салинаса. – Мисс Мастерс без всякой видимой цели допрашивает данного свидетеля относительно принципов профессионального журналистского кодекса, что не имеет никакого отношения к делу.

– Мы полагаем, что это не так, Ваша честь. Так же как мы полагаем, что данный свидетель отвечает, мягко говоря, не вполне чистосердечно. С разрешения суда, я думаю, смогу доказать это. Как и то, что свидетель имеет предубеждение против мистера Паже.

Лернер, похоже, пребывал в растерянности: Паже показалось, что в нем боролись естественное нежелание связываться с прессой и беспокойство, как бы не ущемить права Паже.

– Пока можете продолжать, мисс Мастерс, – наконец, решился судья. – Но если вы не сможете убедительно доказать нам своей правоты, я не премину остановить вас, даже если не последует просьбы со стороны мистера Салинаса.

– Благодарю вас, – произнесла адвокат и вновь обратилась к Слокаму: – Считаете ли вы справедливым публиковать лживые измышления?

Джек выпрямился.

– Существует такое понятие, как общественный интерес. В данном случае это интерес к личности человека, претендующего занять высокий государственный пост, который, возможно, пытается скрыть от общественного мнения кое-какие сведения. Тот факт, что обвинения выдвинуты, самоценен. Попросту говоря, это новости.

– Справедливо ли будет сказать, что общественность должна интересовать и личность того человека, который эти новости преподносит?

– Возражаю. – Обвинитель встал. – Этот вопрос не только неуместен, он мешает рассмотрению дела.

– В отношении этого свидетеля мой вопрос вполне уместен, – попыталась настоять на своем Кэролайн.

– Вопрос отклоняется, – заявил Лернер, подаваясь вперед. – Предупреждаю вас, мисс Мастерс, здесь неподходящее место для рассуждений о профессиональной компетентности мистера Слокама.

– Я понимаю, Ваша честь, – произнесла адвокат и повернулась к свидетелю. – Правильно ли я поняла, что вы позвонили мистеру Паже, в частности, для того, чтобы получить копию заявления мистера Ариаса?

Небольшая пауза.

– Да.

– Неужели у вас еще не было копии?

Паже не упустил из виду машинальной реакции Салинаса, готового заявить протест. Слокам беспомощно переводил взгляд с Лернера на обвинителя, словно ища поддержки.

Кэролайн спокойно, но настойчиво произнесла:

– Отвечайте на вопрос, мистер Слокам.

– Ваша честь, – обратился тот к Лернеру, – полагаю, этот вопрос вступает в противоречие с законом штата Калифорния, освобождающим журналиста от обязанности раскрывать источники конфиденциальной информации.

– Когда я захочу спросить мистера Слокама о его источниках, об этом узнает каждый в этом зале, – огрызнулась Кэролайн. – Пока же мистер Слокам прибегает к этому закону, чтобы не подставить самого себя, а не свои источники.

Лернер едва заметно улыбнулся.

– Можете отвечать на этот вопрос, мистер Слокам.

– С удовольствием повторю его. – Кэролайн вновь посмотрела на свидетеля, и глаза ее блеснули. – Когда вы позвонили мистеру Паже и попросили у него копию заявления мистера Ариаса, ведь у вас она тогда уже имелась, так?

Слокам заерзал на стуле.

– Да, – нехотя произнес он.

– Таким образом, сказав мистеру Паже, что вам нужна копия, вы были не вполне откровенны, я права?

– Я не считал, что обязан говорить ему все.

– Относится ли это также к судье Лернеру и присяжным, которым менее получаса назад вы заявили, что второй раз звонили мистеру Паже, в частности, затем, чтобы получить у него эту самую копию?

– Я не говорил, что у меня не было копии. – Джек повернулся к судье. – Я просто не хотел раскрывать свой источник.

– Неправда, – оборвала его Кэролайн. – Вы просто солгали. Но пойдем дальше. Насколько я понимаю, Рикардо Ариас не был тем лицом, которое передало вам документы. Иначе вы позвонили бы мистеру Паже намного раньше.

Слокам снова умоляюще посмотрел на Лернера.

– Ваша честь, я полагаю, что эти вопросы являются серьезным посягательством на мое право не разглашать источников.

– Когда вы позвонили, – едко произнесла Мастерс, – Рикардо Ариаса уже не было в живых. Если и впрямь он сам дал вам документы, то это действительно новость.

Паже обратил внимание, что Салинас проявляет подозрительную безучастность; казалось, он по каким-то своим причинам не желает вмешиваться в происходящее.

– Можете ответить, – сказал Лернер Слокаму. – Вы получали документы от мистера Ариаса?

Журналист покачал головой:

– Нет, Ваша честь.

– Ну вот и славно. Продолжайте, мисс Мастерс.

Кэролайн подошла ближе.

– Как же они попали к вам, мистер Слокам? – Она холодно улыбнулась ему. – Ради Бога, никаких имен. Я вовсе не желаю раскрывать ваших источников.

– Мне передала документы третья сторона.

– А этот безымянный «некто» сообщил вам, где он их взял? Учитывая, что они не подлежали огласке.

– Нет.

– Ведь вы не думаете, что они попали к вашему источнику от мистера Паже?

– Я так не думаю.

– И миссис Перальта тоже не передавала ему копию, верно?

– Верно.

– Остается предположить, что это сделал мистер Ариас, не так ли? – Кэролайн помолчала. – Живой или мертвый.

– Возражаю, – словно машинально выпалил Салинас. – Ответ может быть только умозрительным.

– Какой ответ, Виктор? – набросилась на него Кэролайн. – О том, получил ли безымянный источник мистера Слокама бумаги от мистера Ариаса, когда последний был еще жив, или они попали к нему, когда тот уже почил в бозе? Полагаю, что, если второе верно, окружной прокурор не меньше меня должен быть заинтересован во встрече с этим «некто».

Паже про себя отметил, что это был красивый ход. Одним точным ответом Мастерс вводила в число действующих лиц новый персонаж – анонимный источник, причастный к интригам с Рикардо Ариасом, а возможно, и к его убийству. Салинас выглядел растерянным: он неожиданно для себя предстал перед необходимостью сохранить в тайне источник Слокама, разумеется, в интересах своего босса, Маккинли Брукса, сознавая, что тем самым дает Кэролайн прекрасный повод обвинить его в сокрытии важного свидетеля. У Салинаса был и другой выход – разоблачить источник как агента Коулта и доказать, что в планы этого человека отнюдь не входило физическое устранение кого бы то ни было – хотя бы и ради избавления от опасного политического конкурента в лице Паже. Какой бы путь ни избрал Салинас, положение его было незавидное.

– Позвольте мне предложить компромиссное решение, – обратился Виктор к судье Лернеру. – Окружной прокурор, разумеется, обсудит эту деликатную проблему с мистером Слокамом. В интересах данного же разбирательства свидетель мог бы указать хотя бы род деятельности своего источника и полностью привести содержание своих разговоров с ним.

Паже не мог не признать, что это был искусный ход: тем самым обвинитель выигрывал время, чтобы переговорить с Бруксом, и направлял допрос по более спокойному руслу, чтобы фигура анонимного источника не казалась присяжным столь зловещей. Что касается Кэролайн, она могла ходатайствовать об отклонении обвинения, в случае если источник не будет назван, на том основании, что суду не предъявлен свидетель, показания которого могли бы иметь существенное значение. С другой стороны, раскрытие источника – хотя и позволяло свести счеты с Бруксом – могло оказаться куда менее полезным, чем наличие в деле этого «некто». Было видно, как съежился на своем месте совершенно сбитый с толку Слокам.

– Хорошо, – произнесла Мастерс. – Если суд не возражает против такого решения, почему бы не попробовать. По крайней мере, у нас у всех будет время подумать.